бы бросить вызов страданиям, на которые часто обрекают человека Судьба и Природа.

МЕГАРИКИ

Знакомство с тем, что современные историки философии именуют Мегарской школой, крайне затруднительно вследствие четырех проблем.

Первая проблема касается названия членов этой школы.Евклид и другие члены школы звались «мегариками», «эристиками» и «диалектиками» (ДЛ II, юб, ш; Суда, s. ν. Евклид, s. v. Сократ). Мегарики, вероятно, сами не называли себя «эристиками». Тот факт, что некоторые из них носили имя «диалектики» (ДЛ II, юб, ш-112 и в других местах) или считались весьма сведущими в диалектике (ДЛ И, 111-112; VII, 25), возможно, объясняет стремление Платона и Аристотеля отграничить диалектику от эристики. Действительно, поскольку эристики, как наследники Сократа, изъявляли желание заниматься диалектикой, для Платона и Аристотеля было особенно важно показать, что их диалектика не имела ничего общего с эристикой. Все это объясняет сомнения (высказанные, в частности, Д. Н. Седли) относительно пригодности термина «мегарики» для обозначения мыслителей, о которых у нас пойдет речь.

Вторая проблема касается самого существования «школы» в Мегарах. Академия, Ликей, Портик, Сад — примеры философских учреждений Античности, которые невозможно подвести под единый образец, но историческую реальность которых опровергнуть очень трудно. Что же до мегариков, то здесь не удается подобрать какой-либо критерий, позволяющий утверждать о существовании школы в собственном смысле слова. Прежде всего, неясно ее происхождение. Основателем школы считается Евклид из Мегар; отсюда название «мегарики». Однако мы не можем установить ни дату основания этой школы, ни ее действительное местонахождение; нам неизвестны имена ее членов, мы не знаем, что их объединяло. Диоген Лаэртский (II, 112) говорит именно о «схолархах», т. е. о главах школы: Евклиде, Ихтии, Клиномахе, Евбулиде (?) и Стильпоне. Но роль названных схолархов не вполне ясна, а связи их с другими мегариками слишком слабы, чтобы принимать эти сведения всерьез. Видимо, единство школы, определялось в конечном счете личным авторитетом нескольких по-

читаемых и знаменитых учителей: Евклида, Евбулида, Диодора и Стильпона.

Третья проблема связана с тем, что эти учителя развивали воззрения главным образом критические, против которых выступили другие школы — разумеется, Академия, но также и Ликей, и Портик. В ПарменидеиСофисте Платон, похоже, откликается на аргументы, придуманные Евклидом и Поликсеном.

И Аристотель в Софистических опровержениях, по-видимому, целит в Евбулида и Диодора, хотя и не называет их имен; только один раз, в Метафизике, Аристотель прямо ссылается на мегариков (Θ, з, 1046 b 29-32). Такая атмосфера не благоприятствовала объективности.

Четвертая проблема заключается в специфике документов, на которые вынужден полагаться историк философии. От подлинных сочинений тех или иных выдающихся членов школы сохранились лишь короткие отрывки. Эти отрывки, так же как и свидетельства, требуют от интерпретатора сугубой осторожности; они нередко включены в произведения, трудные для истолкования или даже осмысления, — авторы которых, во всяком случае, жили на несколько веков позднее цитируемых ими мыслителей.

Евклид

Рассматриваемый как основатель школы, Евклид из Мегар, умерший между 369 и 3^6-гг., и г рает немаловажную роль во вводном диалоге из Теэтета, где он фигурирует как известный философ; его не следует путать с автором Начал (IV—III вв.). Евклид написал ряд диалогов: у Диогена Лаэртского и вСуде (s. v. Евклид) помещены два не совпадающих списка заглавий его диалогов, из которых до нас не дошло ни одного фрагмента.

Согласно свидетельству Диогена Лаэртского, «оспаривая доказательства, Евклид опровергал в них не посылки, а заключение» (II, 107) —образ действий, родственный, к примеру, тактике Сократа в Теэтете (163 d ел., 171 а-с). Это могло означать, что Евклид не вмешивался в развертывание аргументации противника и ждал заключения, чтобы его опровергнуть. Далее Диоген прибавляет: «Так, он отрицал умозаключения по аналогии (dia paraboles), потому что они опираются или на сходное, или на несходное; если на сходное, то лучше уж обращать-

СОКРАТИКИ l6l

сянек сходному, а к самому предмету, а если на несходное, то неуместно само их сопоставление» (II,107)]. Отрицание умозаключения по аналогии чаще всего интерпретируется как критика излюбленного приема Сократа, иллюстрируемого у Аристотеля таким примером: «Притча (сравнение) —это прием Сократа, например, если бы кто-нибудь оказал, что не следует избирать власти пожребию, ибоэтоподобно тому, как если бы кто-нибудь избирал пожребию в атлеты нетех, ктов состоянии состязаться, нотех, кому выпадает жребий...» (Риторика II, 2о, 1393а 3° с л ·)2 ·

Опять-таки по Диогену Лаэртскому, в этике Евклид «заявлял, что существует одно только благо, лишь называемоеразными именами: иногда разумением, иногда богом, а иногда умом и прочими наименованиями. А противоположное благу он отрицал, заявляя, что ононе существует» (II, юб)3. Этоттезис Евклида, видимо, испытавшего влияние философии элеатов, несомненно, вписывается в контекст проводимых Мегарской школой исследований относительно блага. Едино ли благо, илиономножественно? Каково отношение между вещами, называемыми благими, и самим благом? Такого рода вопросы

мы находим у Платона (Государство VI, 507Ь; Филеб,л$ а) и Аристотеля (Никомахова этика!, 4,1095 b;Евдемова этика!, 8). Признавать единство блага не значит отрицать множественность сущих, являющих это благо, или ему подчиненных. Даже если единство проявлений и наименований блага проблематично, утверждение, что противоположное благу не существует, может означать лишь, что злу и его проявлениям отказывают в статусе подлинной реальности. Зло—не более чем иллюзия или видимость, равно как движение и становление.

О предполагаемых учениках Евклида практически ничего не известно. Ихтий — это, можно сказать, одно только имя; так же обстоит дело сДиоклидом изМегар иДионисием изХалкедона. А вотКлиномах, вероятно, первым ввел различие между логикой высказываний илогикой предикатов (ДЛII, иг)4.

ι. Пер. М. Л. Гаспарова. 2. Пер. Н. Платоновой. 3- Пер. М.Л. Гаспарова.

4- «...Ученик Евклида Клиномах из Фурий, „первым написавший о пропозициях (αξιώματα) и предикатах (κατηγορήματα)" (Diog. L. II 112)» (Новая философская энциклопедияв 4-х "*· M., 2ooi, т. 2, статья М. А. Солоповой «Мегарская школа»).

Евбулид

Гораздо более известен Евбулид Милетский (IV в. до Р.X.). Это был ярый противник Аристотеля (ДЛ II, юд; Фемистий. 0га- tiones XIII, 285 с); он даже написал книгу против Стагирита (Аристокл, у Евсевия, Приготовление к Евангелию XV, 2, 5)· Ари-

стотель в Софистическихопровержениях(24, 179 а 33 и 25> г^° b

2-7) критикует придуманные Евбулидом аргументы, лежащие в основе парадоксов «Закутанный» и «Лжец». Большинство парадоксов —не только «Закутанный» и «Лжец», но и «Спрятанный», «Электра», «Куча», в особенности же «Рогатый» и «Лысый», —по-видимому, направлены на то, чтобы показать, что мы не можем найти в нашем опыте никакого определенного предиката, никакого неизменного субъекта. Вследствие этого отнесение общего и абстрактного понятия в качестве атрибута к единичному и конкретному субъекту становится невозможным. Возможно только суждение тождества.

Парадокс «Лжец» формулируется так. Человек заявляет: «Я лгу»; если это высказывание истинно, то оно ложно, а ес-

ли ложно — истинно. В Софистических опровержениях (25, i8o b

2-7) Аристотель намекает, очевидно, на этот парадокс, упоминаемый как минимум еще в семи свидетельствах. Аристотель разрешает парадокс следующим образом: можно вообще лгать (быть лжецом), а о чем-то конкретном говорить правду. Действительно, противоречие исчезает, если построить фразу иначе: «Я говорю истину, говоря, что я лгу (что я лжец)»; теперь утверждаемая истина не безусловна, а соотносится с определенным содержанием. Обыденный язык часто ввергает нас в противоречия этого рода, так как позволяет человеку говорить о том самом языке, на котором он говорит, в тот самый момент, когда говорит; иными словами, двусмысленность возникает из-за смешения языка и метаязыка.

В софизмах «Закутанный», «Электра» и «Спрятанный» аргументация развертывается так.

—Знаешь ли ты своего отца? —Да. —Знаешь ли ты вот этого закутанного покрывалом человека? —Нет. —Но это твой отец. Стало быть, ты знаешь его и в то же время не знаешь.

—Электра знала, что ее брат —Орест; но, повстречавшись с ним, она не ведает, что этот незнакомец —Орест. Выходит, Электра знает и не знает.

—Софизм «Спрятанный», очевидно, был близок к софизмам «Закутанный» и «Электра».

Согласно комментарию к Софистическим опровержениям, написанному предположительно Александром Афродисийским, следы этого софизма можно усмотреть в 17, 175 Ь 15с л · и в 24»

Внимательное чтение трактата ,0 софистических опровержениям 17,175 b 1 О с л · выявляет, что в софизме «Закутанный» предвзято используется правило ответа «да» или «нет». Применительно к диалогу это правило должно внести ясность и заранее исключить недоразумения и упреки: если вопрошающему удается вывести противоречие из посылок, определенно принимаемых отвечающим, то последний не вправе оспаривать законность заключения или утверждать, что из него обманом вытянули ответы, сделавшие это заключение возможным. Однако правило ответа «да» или «нет» обнаруживает свою ограниченность тогда, когда задаваемые вопросы, как в нашем случае, двусмысленны и могут скрывать западню. К примеру,

вПлатоновом Евтидеме (см. 293 Ь-с, 295 a-296 b) Дионисодор и его брат требуют от своих собеседников ответов «да» или «нет» и выражают досаду и нетерпение, когда Сократ, вместо того чтобы коротко отвечать на вопросы, вводит все новые и новые подразделения, стараясь устранить двусмысленность задаваемых ему вопросов. Аристотель относит софистическое умозаключение «Закутанный», аналог которого можно найти

вЕвтидеме (299 d-e), к доводам от соединения (synthesis), очевидно потому, что его ложность происходит от определенного способа соединять. Действительно, в заключении субъекту одновременно придаются два атрибута, которые придавались ему по отдельности: «быть незнаемым» — отцу, закутанному покрывалом, и «быть знаемым» — отцу не закутанному. Если взять глубже, ошибка состоит в том, что субъекту (отец) приписывается предикат (быть незнаемым), истинный в отношении случайного признака этого субъекта (быть закутанным покрывалом).

Апория «Сорит» (от древнегреческого söros — «куча») родственна апории «Лысый».

—Два хлебных зерна не составляют кучи, три — тоже; начиная с какого количества зерен можно говорить о куче?

— Если вырвать один волос у густоволосого человека, он не

сделается лысым, то же самое — если вырвать у него другой, третий и т. д. Однако наступит момент, когда он окажется лысым, — начиная с какого же количества вырванных волос мы сможем сказать, что перед нами лысый?

Этот парадокс, так же каки предыдущий, ставит проблему соотношения непрерывного и дискретного и затрагивает понятия действительности и возможности. Поэтому он может представать в (псевдо)математической версии (как, напри-

мер, в Софистических опровержениях, 24, 179 а 35)' когда «мно-

го» и «мало» рассматриваются отвлеченно, безотносительно к конкретному опыту; в физической версии (например, вФизике VIII, з, 253 Ь Н~22)» когда трактуют о воздействии одних тел надругие, илио причинности, и даже в этической версии

(например, у Цицерона, в Учении академиков И, ι6, 49)» когда «много» и «мало» прилагаются к понятию степени и к предметам, в принципе не подлежащим количественному определению; поскольку в сфере ценностей (нравственных, эстетических и пр.)установить пороги пока еще невозможно, парадоксальные рассуждения такого типа, вероятно, нашли там преимущественную область применения. В конечном счете парадокс «Куча» выявляет двоякую истину: констатировать— не значит объяснять, и прибегать ктаким понятиям, как «становление», «возможность» или «действие, развивающееся во времени», —всего лишь полумера, не отвечающая требованиям рационального познания. Проще говоря, апория «Куча» показывает расплывчатость многих слов и понятий обыденного языка — «куча», «облысение» — и всех соотносительных понятий —«большой»/«маленький», «много»/«мало».

Аргументация софизма «Рогатый» имеет такой вид:«То, чего ты нетерял, у тебя есть? — Да. — Рогов ты нетерял? — Нет. — Значит, у тебя есть рога». Ложность этой аргументации (Сенека. Письма, 45» 8; 49' 8; Авл Геллий. Аттические ночиХУ!, 2,1-5* д-13; Секст Эмпирик. Пирроновы положения!!, 241)раскрытьсовсем не трудно. Ясно, что ответ «да» на первый вопрос — «То, чего ты нетерял, у тебя есть?» — двусмыслен, так какнасамом деле для отвечающего онозначает: «То,что (уменя было и чего) я не терял...» Пользуясь кажущейся обратимостью импликации, ее пытаются выдать за равнозначность. Из суждения «Если ты потерял что-то, ты этим не обладаешь» путем противопоставления получают: «Если ты чем-то обладаешь, тыэто

l 66 СОКРАТ И ЕГО ВЛИЯНИЕ

не. Другой ученик Евбулида, Аполлоний Крон, был учителем Диодора, который и унаследовал его прозвище.

Диодор Крон

Принято считать, что в 9-й главе трактата DeInterpretatione Аристотель (умерший в 322 г.), критикует «Властительный» довод Диодора Крона. Этот факт оспаривает Седли; по его мнению, деятельность Диодора пришлась на период между 315 и 284 гг. К тому же Седли утверждает, что диалектическая школа не тождественна Мегарской школе и что Диодор принадлежал к первой, а не ко второй. Дёринг и Мюллер выступили против этих двух предположений.

Представление Диодора Крона о знании и о физике, очевидно, основывается на гипотезе о существовании «тела, не имеющего частей», понятие которого, по Евсевию, было введено самим Диодором: «Другие же, переименовывая атомы, утверждают, что это тела безчастей, являющиеся частями мироздания, неделимыми элементами, из которых все состоит и в которые все разрешается. А изобрел название бесчастные

(amerë), как считается, Диодор» {Приготовление к Евангелию

XIV, 23, 4> согласно свидетельству Дионисия Александрийского). По-видимому, для Диодора и время, точно так же как тела, а значит, и пространство состоят из элементов, не имеющих частей (Симпликий.In Phys., 926; 19-21 Diels).

Такое воззрение привело Диодора Крона к критике понятия движения. Эта критика базируется на следующих двух прг ложениях: ничто не движется, но можно говорить об осуществившемся движении.

Первое положение («ничто не движется») обосновывается с помощью двух различных аргументов, опирающихся на понятие тела, не имеющего частей. Первый аргумент носит логический характер, так как он указывает на возникающее для всякого движущегося тела противоречие между свойством «быть» и состоянием «быть в движении». Нам предлагаются три версии этого аргумента, ι) Первая версия, облеченная в самую простую и сжатую форму (Секст Эмпирик. Adv. math. Χ, 112), основывается на общем соображении, что движущееся должно быть в некотором месте, но поскольку то, что находится в некотором месте, неподвижно, движущееся в действительности является неподвижным. 2) Та же мысль сформули-

рована в виде «деструктивной дилеммы». Верно одно из двух: движущееся движется либо в том месте, где оно находится, либо в том месте, где не находится. Но в том месте, где оно находится, оно неподвижно; и в том месте, где оно не находится, оно тоже не движется (Секст Эмпирик. Adv. math. Χ, 87). 3) В третьей версии (Секст Эмпирик. Adv. math. Χ, 142-143) я с " но обозначено то, что составляет подлинную основу аргументации Диодора, а именно понятие amerê (применительно к телу, месту и времени)1. Далее, второй из двух аргументов является применением апории «Куча», из которой выводится бесконечная делимость материи, к проблеме движения; это попытка продемонстрировать невозможность помыслить переход от состояния покоя к состоянию движения (Секст Эмпирик. Adv. math.X, 113-117)·

Второе положение («можно говорить об осуществившемся движении») Диодор подкрепляет двояко (Секст Эмпирик. Adv. math. X, 85-101): апеллируя к очевидности и ссылаясь на то, что высказывание, в частности и о движении, может быть истинным в прошедшем времени и ложным — в настоящем. Аристотель уже опроверг точку зрения Диодора в Метафизике. «Некоторые, однако (например,мегарцы), утверждают, что нечто может действовать только тогда, когда оно действует, когда же не действует, то и не может действовать; например, тот, кто не строит дом, не может строить дом, а это может <лишь> тот, кто его строит, когда он его строит, — и подобным же образом во всех других случаях» (Аристотель. Метафизика Θ, з» 1046 b 29-32)2. Такая позиция противоречит аристотелевскому определению движения: «действительность существующего в возможности, поскольку <последнее> таково» (Физика ΊΑ, ι, 2θΐ а ιο-η)\

Так как между пространством и временем есть параллелизм, выдвинутые мегариками аргументы против движения приложимы не только к пространству, но и квремени.

Имя Диодора не столь часто, как полагают, связывалось с доводом, называемым «Властительным» по той причине, что

ι. «...Неделимое тело, содержащееся в первом неделимом месте, не движется, поскольку оно содержалось в неделимом месте и наполняет его. И в свою очередь находящееся во втором месте не движется, поскольку оно уже подвинуто» (пер. Λ. Φ.Лосева). Ср. X, 86.

2. Пер.А. В. Кубицкого.

3- Пер. В. II. Карпова.

использованный в нем пример правления Кипсела в Коринфе вызывает в уме идею верховной власти1; учитывая это, я думаю, нужно отказаться от давно практикуемого перевода греческого выражения kyrieyön logos как «Господствующий довод», «Победительный довод» или даже «Главный довод». Самое простое и ясное описание полемики, которая затем продолжилась в дискуссиях между стоиками и академиками, можно найти в трактате Цицерона О судьбе (VI, 12-VII, 13; ср. IX, 17). Диодор утверждает, что не следует проводить никакого различия между возможным и реальным. По его мнению, возможно только то, что станет реальным. Происходящие события уже были необходимыми, а те, которые не происходят, извечно были невозможны. В д-й главе трактата Обистолковании Аристотель возразил на этот ДОВОД так: неверно, что морское сражение завтра необходимо произойдет или необходимо не произойдет, —необходимо только, что морское сражение произойдет или не произойдет.

С чисто логической точки зрения понятие «бесчастного» тела и «Властительный» довод влекут за собой, как это заметили Цицерон {Учение академиков II, 143) и Секст Эмпирик(Пирроновы положения II, lio-ni; Adv. math. VIII, 112-117, 332~333)' с о " мнение в правильности условной импликации, synëmmenon, стоиков. Условная импликация2 основывается на логике, совершенно отличной от аристотелевской. Для Аристотеля элементарное логическое высказывание есть то, в котором субъекту приписываются предикаты посредством глагола «быть», тогда как для стоиков предмет логики — не соотношения понятий, а связи между событиями и потому она затрагивает физику и отражает космическую симпатию. Для них ложна только та импликация, где антецедент истинен, а консеквент ложен. Диодор же утверждает, что импликация ложна, только если она может (или могла бы) начинаться с истинного и кончаться ложным. Это прибавление кажется излишним, однако оно

ι. «...Он {Диодор} говорит, что только то может совершиться, что или истинно, или должно стать истинным. И то, что состоится в будущем, необходимо должно состояться, а то, что не состоится, то, считает он, и не может состояться. А ты, Хрисипп, говоришь, что может состояться и то, что не состоится. [...] Ты считаешь, что не необходимо было, чтобы Кипсел стал править в Коринфе, хотя это за тысячу лет было предсказано оракулом Аполлона» (Цицерон. ОсудьбеУП, ig. Пер. М. И. Рижского).

2. В нашей логической литературе принят термин «материальная импликация».