Художественное пространство в повести ю.Вайжгантаса «Dėdės ir dėdienės»

В повести Юозаса Тумаса-Вайжгантаса «Dėdės ir dėdienės» поднимается тема беспросветной крестьянской доли. Герои этой повести страдают из-за несправедливого общественного и социального порядка, жестоких обычаев и традиций, замкнутого быта. В основе произведения лежат антигуманные общественные и социальные отношения того времени, в котором живут и действуют герои.

Внимание автора сосредоточено на судьбе главного героя Миколюкаса. Миколюкас – «дядя». Но это не тот родственник, которого с нетерпением ждут в доме, с радостью принимают в гости. Это другая социальная категория. Долгое время в Литве существовала традиция, согласно которой младший брат не имел права жениться, пока свою жизнь не обустроит старший. Таким образом, «дядя» Миколюкас был вынужден остаться бессемейным придатком к хозяйству в семье старшего брата. В основе повести лежит конфликт внутреннего мира героя с той действительностью, в которой он находится.

В повести «Dėdės ir dėdienės» структура пространства становится одной из главных выразительных средств. Художественное пространство можно разделить на три доли. Первая из них – мир литовского деревенского быта. Главное отличительное свойство этого мира – его отгороженность. Понятие границы, отделяющей это пространство, обладает предельной отмеченностью - Aužbikų kaimas, išsitiesęs ilga virtine abipus neapsakomai purvinos gatvės, kur vežimai rudenį ir pavasarį kiaurai klimpo, stovėjo nuostabiai gražiame kalne, ne kalne, veikiau skardyje gilaus slėnio, kur žėlė miškas. Вторая – природный мир. Природа в повести составляет неотъемлимую часть личности Миколюкаса и других героев. Персонажи живут в тесном единении с природой, думают и рассуждают в русле вызываемых ею ассоциаций, дышат ею. Слияние с природой определяет их психологическое состояние, объясняет ранимость и мечтательность. Мир природы отличается обширностью, просторностью. Tada tektų išeit iš Aužbikų, iš tos paraistės, nuo to kalno, iš kur taip toli matyti...И третья часть – внутренний мир главного героя, его собственное пространство. Он замкнут со всех сторон, не имеет направления. Невозможность изменения как свойство внутреннего мира несет определенный смысл. Это не статичность, а обретенная гармония. Любое вмешательство представляется разрушением внутреннего пространства. Veidu į vakarus, kur saulutė pamažu žemyn leidžias, įsižiūrėjęs į erdvę, ne tą erdvę, kuri prieš jo akis, tik į tą, kuri jame pačiame.

Таким образом, создается пространственная оппозиционная пара: мир внешний – мир внутренний. Природа в данном случае выступает в качестве связующей нити и несет в себе примирительный момент.

В повести показывается столкновение двух типов пространств. Повесть начинается с движения главного героя в бытовом пространстве: Mykoliukas bėga kaip įdygtas, krauna, mina, braukia, triūsia pluša, - ar maža Pats-Pamarnecko dvaruose darbų lažininkams! Однако это движение – мнимое. Оно совершается само по себе и для себя, а мир остается статичным, неизменным. Его статичность подчеркивается высокой степенью отмеченности границ: Kai tijūnas nevaro į dvarą, brolis jį varo į savo dirvą, į savo pievą, į savo klojimą. Окружающее пространство ограничено для героя – он перемещается в нем, повинуясь указаниям извне: Kur tik jis pasisuko, visur girdėjai: Mykoliuk šen, Mykoliuk ten. Миколюкас не мыслит себя частью этого мира, оттого и не намечает своего собственного пути: Niekur Mykoliukas nėjo, niekur nesikišė. Передвигаясь внутри пространства бытового мира, он художественно неподвижен. Таким образом, создается некое статичное пространство, в котором все же возникает область динамики, непрерывности. Но внутри этого пространства движение существует лишь на уровне внешних проявлений, семантически ничего не выражающих. Это – непрерывность земельных работ, домашних хлопот и поручений.

Горизонт героя, движущегося в пределах бытового пространства, заслонен домами, предметами: Aužbikų kaimas, išsitiesęs ilga virtine abipus neapsakomai purvinos gatvės; Ar šiaip ar taip, tos dvi trobos stovėjo, iš pirkios lango turėjo būti matomos klėties durys, matomos dieną, matomos ir tamsią naktį.

В инструментовке повести большое место занимают упоминания о быте крестьян, их образе жизни. Несмотря на высокую степень вещественности мира, этому быту чужд уют. «Домашность» домов – иллюзорная: Jei reiktų trumpai apibrėžti anų laikų gyvenimas, pasakytume: minimum ištaigų, bet kokių patogumų; Kur moters ruošias teliūskuojas, švaros nepalaikysi, - teisinosi vyrai; Kur vyrai dirba, tašo ir suka, nevaliosi pašluoti, - teisinosi moters; Pagaliau pirkia tebuvo ruošos ir darbo vieta.

Бытовой мир становится неким закостенелым пространством, вещественность которого лишь подчеркивает его обыденный характер. Пространственный облик формирует образ существования в нем. Одеревенелость этого мира, заполненность неживыми, неуютными домами, всяческими предметами делает жизнь героев пустой, бездуховной. Из него нет освобождения, люди чувствуют себя заточенными, но в то же время не стремятся к каким-либо изменениям: Ne vieno žmogaus galia nugalėti visa susidariusi tvarka; Ir visi rimo, sutikdami su ta santvarka, kuri yra, nė nenuvokdami, jog gali būti geresnė jų buityje.

Таким образом, внешнее – бытовое – пространство костенеет, замыкается. В нем происходит ряд механических движений, перемещений, подчиненных своему внутреннему порядку, однако само пространство лишено направленности.

Построение конфликта всегда дуэлистично. Двойное противопоставление возможно лишь при наличии у героя своего личного, нравственного, самобытного пространства. Первый план занимает внешнее пространство, второй – внутренний мир героя: įsižiūrėjęs į erdvę, ne tą erdvę, kuri prieš jo akis, tik į tą, kuri jame pačiame. Оно замкнуто, но не в силу своей ограниченности, а в силу своей упорядоченности. Отчужденность Миколюкаса от мира быта делает его ближе к природе. Сливаясь с ней, укромный мир героя – его душа – становится свободнее, обширнее: Išėjo Mykoliukas su savo liūdesiu, visame kaime sužadinęs ilgesį, norą eiti toliau toliau, į gamtą griežėjėlę, į gamtą dainuotoją, į gamtą dabitą, kur gražu;Lygiai taip pat, kaip tuo pradėjimu nesiliaudamas čirškia jo gamtos brolis žiogas, čia pat žolyne drauge prisigaužęs. Abudu į gamtos akordą, ne kam kitam.

Неприятие внешнего мира Миколюкасом подчеркивается противопоставлением его поведения и внутреннего состояния. Сталкиваясь с грубой, безжизненной жизнью деревенского быта, Миколюкас становится тихим, отчужденным: Nei Mykoliukas žmonių šalinosi, nei į juos dėjosi. Patekęs į būrį, jo nepadidino, išsiskyręs iš būrio, jame žymės nepaliko; Taip Mykolas Šiukšta pamažu pamažu virto "dėde", tuo senovės šeimos žmogum ašvieniu, kurs aria, akėja, viską dirba, dvarą atlieka, namie berną atstoj; Dėdė - tai ta pati tyli žemė: vaiso nesididžiuodama, nesigirdama. Несмотря на внешнюю обезличенность, Миколюкас обладает способностью к высоким ощущениям. Богатая и насыщенная внутренняя жизнь у него есть. Его внутреннее пространство – таинственное, неудержимо уходящее вдаль, оно наполнено любовью. Именно любовь – к природе, детям брата, а главное, к Северии, - создает то нравственное пространство, которое не дает себя подавить: Ir Mykoliukas ėmė matyt Severiutę šenjuo iš tolo ateinant ir daugiau niekur nebežiūrėjo: traukė erdvę į save, rijo ją, kaip traukinys bėgių kelią, ir artino į save mergelę; Nuo pat kalno, ligi tik ją išvydo, Mykoliukas ją imte ėmės į save, artino sau Severją, rydamas erdvę, ir kai priėjo visai artie, nebenuleido savo akių, tik didelėm didelėm, pilnom bekraščio džiaugsmo ir pasigėrėjimo žiūrėjo stačiai jai į akeles. Единственным огоньком в непроглядной ночи его жизни является соседская девушка Северия: Mykoliukas nieko nemąstė, tik žiūrėjo, žiūrėjo į akeles neatsitraukdamas, kaip pirma žiūrėdavo į savo erdvę. Dabar jis bus radęs naują erdvę, kuriai vėl šypsosis, kuria gyvens, dėl kurios nematys dienos vargų ir sunkumų.

Миколюкас органично слит с миром природы, является его неотъемлемой частью: O Mykoliukas jau besėdįs paantvalnyje patogiausioj jam sėdynėj, ant ežios, kelius ne pastatęs, tik juos paklojęs minkštoje pievoje. Sėdi skersomis lyg našlaitis, neturįs prie ko prisiglausti, nei motutės, nei mergelės, tai prisišliejęs bent dirvos motinėlės. Образы природы играют важную роль в художественной палитре произведения, представляя мир в его полноте и многообразии. Сливаясь с главным героем в естественности порыва образы природы оттеняют его внутреннее состояние: Negi vienas gamtai tėra akordas, negi vienaip ir tu jam įtarsi; Nesuprantami gamtos dėsniai ir jų pajėgos ėmė darbuotis jo viduje, šildė jį vidaus šilimėle, keitė visą jojo asmenį, ligi tol pasingą darė aktingą ir nebevienodą. Природа как эмблема воли, силы, значимости: Gamtoje betgi viskas tikslu. Совмещение внутреннего мира героя и образов природы порождает так называемую «бездну пространства» - замкнутый и отчужденный мир Миколюкаса становится бескрайним. Происходит расширение пространства, его переход в область простора и свободы.

В восприятии мира главным героем доминирует звук. Текст до предела насыщен подробностями звучания. В повести звук свидетельствует о состоянии мира в целом. Возникает оппозиция двух состояний – регламентированной монотонности бытового мира и свободной стихии мира внутреннего и мира природы.

Нетрудно заметить, в какой эмоциональной тональности выдержан внешний – бытовой – мир. События здесь разворачиваются на фоне ударов плетки, криков, ругани: Tijūnas Rapolas, geroką bizūną nusitvėręs, rūsčiai ir rimtai vaikčiojo dvare aplink ūkio trobas ir lauke aplink darbininkus. Tvarkė, barės, bizūnu pliaukšėjo; kas yra ūdijęs ar įsakymus davinėjęs, kelis kartus yra jam surikęs tijūnas: "Mykoliuk, tekinas"; O jiems girdint, ypač smarkiai rėkavo pabariais ir rimbu pliaukšėjo; Esti ir dienų tokių, kuriomis žmonės it bitės esti pikti, riejas, vaidijas, net mušasi. В этом мире отсутствует красота и гармония, это будничное течение жизни (Šiaip jau pilkas, surūgęs buvo jų, kaip ir kitų kaimiečių, gyvenimas.) с ее звоном горшков и мисок, шумом и гамом.

Совсем иначе звучит мир Миколюкаса: Štai jis pagrįžo iš bažnyčios, pavalgė, pažygiavo, pagulėjo, pagaliau pasiėmė savo paties darbo skripkelę. Jis pats susisuko avinžarnių stygoms, pats pasidirbo skrynutę, prisipešiojo arklio ašutų smuikui, nusipirko kanifolijo. Iš viso to negudraus padargo dabar jis moka gauti melodiją, tokią pat negudrią, bet jam pakankamą. Музыкальные мотивы становятся неотъемлемым компонентом «звонкого мира». Самодельной скрипочке Миколюкаса вторит сама природа. Mykoliukas varo ir varo vis tą pačią melodiją: "Kai noriu, rimtai dirbu, kai nenoriu, tinginiauju; kai noriu, rimtai dirbu, kai nenoriu, tinginiauju". Nepertraukdamas, nepagreitindamas, tuo pačiu taktu, visai nesumesdamas, kam jis griežia, kas jo muzika gėrisi, kas naudojasi, kas klauso, kas šoka, kam jo muzika labai tai. Lygiai taip pat, kaip tuo pradėjimu nesiliaudamas čirškia jo gamtos brolis žiogas, čia pat žolyne drauge prisigaužęs. Abudu į gamtos akordą, ne kam kitam.

В повести озвучиваются даже самые мельчайшие фрагменты, создается широкий акустический диапазон, предстает целая симфония звуков природы: visos stygos gauste gaudė, visas miškas aidėjo; girelė ošia.

Музыка играет особенную роль в жизни главного героя – она снимает границы пространственно-временного плана бытия и сознания, раскрывает новые планы (Muzika pagauna sielas, užburia jas ir nebepaleidžia jų iš savo srities ne tiek savo dailiškumu, kiek tuo sielai tinkamumu.). Музыка для героя даже важнее, значимее слов: Ką jiedu galėjo vienas antram pasisakyti? Kad myli viens antrą, kad jiedviem gera draugėje? Juk tai ir be žodžių aišku! Dar pilniau. Žodžiai arba ne viską tepasako, arba per daug pasako ir atvėsina vidų. Žodžiai - garas, išsišnypščia ir nebekečia vidaus.

С помощью музыки раскрываются движения души. Музыка выражает ту всеобъемлющую любовь, которая по своей интенсивности, составу и глубине способна заменить собою все другие блага мира: Dainavo savo širdyje savo meilės dainą Mykoliukas.

Для героя зловещим признаком беды, крахом его внутреннего мира становится потеря любимой Северии. Любовь позволяла Миколюкасу принимать жизнь как величайший дар, остро ощущать радость земного существования. Это тот стержень, отвечающий за наличие сопротивляемости бытовому загнивающему миру. Это то, что делало его внутренний мир наполненным и бесконечным. Смысл жизни теряется вместе с любовью, вместе с музыкой: Nebegriežė jis tą šventadienį, nebėjo ten, iš kur tol matyt, ar kur girelė ošia; Aš tau per vestuves vis dėlto pagrosiu... Paskutinį kartą pagrosiu - tau, kaip per visą amžių tegrojau tau, tiktai tau ir saulei... dar miškui... dar pievai...

Иным становится пространственный облик. Предметное значение финального образа словно рождает ощущение катастрофы и обреченности: Nė valandėlei jos nepadėdamas nuo kaklo, nors tai buvo vasara, Mykoliukas namelyje už grūstuvės užsiglaudęs, kad jo šokikai ir svečiai nestumdytų, griežė griežė savąją melodiją: "Kai noriu, rimtai dirbu, kai nenoriu, tinginiauju". Žmonės mainės, šoko, valgė, ilsėjos, lidikas rūkė, žaidė kieme. Jis ir vienas palikęs vis griežė nepaliaudamas. Prašė ir jį valgyti - nėjo, griežė. Lyg norėdamas tą dieną atsiskripkuot visam savo amžiui. Griežė ne vestuvininkams - jai griežė. Griežė lig išnaktų. Tad ūmai pasigirdo svečiams skaudus balsas - brrm, ir suprato, jog skripkuotojas savo stygas perdilino. Mykoliuko skripkelės trūko stygos. Išvirtę į namelį, svečiai neberado Mykoliuko savo vietoje.

Таким образом, происходит разрушение внутреннего мира главного героя. Он становится статичным и бесцельным. Миколюкас начинает ясно осознавать жалость и убогость своего положения: Įsižiūrėjo dvasios akim į savąjį pasaulį, į paprastąją savo erdvę ir išvydo ten nebe tai, ką visados matydavo, kam šypsodavos. Bene pirmą kartą jis išvydo visą esamąjį ir būsimąjį savo gyvenimo pragarą. Он трагически обречен на жизнь в повседневном и жестоком мире, ожесточается и сам. Отныне описание его жизни дается максимально общим планом, чтобы точно передать нерушимый порядок его бесцельного существования, автоматизм его псевдобытия. Его существование становится неполным, невыраженным и невыразимым: Ir skubinos į laukus, į pamiškę, kur nėra žmonių, kur jautėsi vienas pats besąs, kur, jam rodės, niekas į jį nebežiūri, niekas jo nebeklauso, nors buvo girdimas visiems trims apylinkės kaimams. Čia jis reiškė visą savo įpykimą, visą nepasitenkinmą gyvenimu - savo jauteliams, kurie tačiau niekur niekuo nebuvo jam prasikaltę.

Тем самым – еще раз подчеркнем – меняется эмоциональная атмосфера пространства. Атмосфера самодостаточности, которая наполняла внутренний мир героя, испаряется. Статика и отверделость растворяют движение. Широкое направленное пространство предельно сужается, чтобы в скором времени померкнуть в бездне беспросветности.