2.2 Выборы
Идеалистическое представление о демократических выборах не делает допущения, что они проводятся под организованным руководством, действующим на благо своих же интересов и “пропорционально деньгам”, имеющимся в его распоряжении. Но поскольку оно есть, выборы выполняют лишь роль цензуры, которая применяется толпой к единичным организациям.
Исключительно теорией является также и провозглашамое конституцией право масс определять своих представителей: на деле каждая развитая организация пополняет сама себя.
Массы не имеют никакого действительного права выбирать даже между партиями, потому что последние используют все свои средства – не только деньги, но и, с их помощью, все средства духовного воздействия, которые формируют мнение отдельного человека его представление о каждой отдельно взятой партии (“между тем как сами партии, с другой стороны, посредством находящихся в их распоряжении должностей, влияния и законов муштруют племя своих безусловных приверженцев ”).
“Право народа на самоопределение” – не более чем слова, давно утратившие под собой основание.
Шпенглер связывает это с тем, что демократия уничтожает сословное и профессиональное органическое деление, а это, в свою очередь, делает избирателей бесформенной, беспомощной массой, которую партии используют в качестве “общественного мнения” для борьбы с друг другом: “навязывают толпе собственную волю и методами, остающимися в итоге незримыми и непонятными толпе, ведут меж собой борьбу за господство”.
Деньги. Судебная система
С самого начала “на демократической почве конституционные права без денег - ничто, с деньгами же – все”. В политике деньги ходят в обращении не как металл, передаваемый из рук в руки - они сами преобразуются в направляющую силу и определяют своим количеством интенсивность обработки умов.
Деньги правят не только в качестве умело завуалированных “демократических свобод”, но полностью пронизывают всю судебную систему: “демократические обвинители в Афинах имели обыкновение в конце своей речи обращать внимание присяжных из народа на то, что оправдательный приговор, вынесенный богатому ответчику, лишит их гонораров за процесс”.
У истоков демократии суды – это своего рода театрализованное представление с одаренными ораторами, которые, являясь противниками на судебном процессе, однако, были связаны вполне недвусмысленными отношениями взяток, согласованных решений и заранее подготовленных приговоров (вплоть до их исполнения); таким образом, правосудие изначально становилось инструментом политической борьбы.
Римская модель управления, в том числе и суды, осуществляла эти меры – демонстраций и главенства прав – в адрес народа, чтобы “принудить их воспользоваться своими правами именно так, как было желательно”.
Европейско-американская политика пошла дальше: с помощью денег она создала “силовое поле духовных и денежных напряжений”, в которое каждый отдельный человек включается, не сознавая этого, и начинает жить согласно внушенным целям, нужным некой личности, господствующей “где-то”.
Пресса
“Некогда запрещалось иметь смелость мыслить самостоятельно; теперь это разрешено, однако способность к тому утрачена”.
Пресса становится третьим измерением, пафосным обращением власти с народом – никакого индивидуального общения: «пресса и связанные с ней электрослужбы новостей держат бодрствование целых народов и континентов под отупляющим ураганным огнем фраз, лозунгов, воззрений, сцен, чувств день за днем, год за годом, так что всякое «я» делается чистой функцией колоссального духовного ”нечто”».
Книгопечатание и порох – оба они были изобретены благодаря техническому мышлению, и стали двумя великими средствами для техники дальнодействия. Так, оба они становятся опасным оружием: печатное слово - сильнейший инструмент и “чудовищное оружие” в руках того, кто умеет с ними обращаться. Люди до такой степени безоружны под воздействием всей этой “духовной артиллерии”, что личность потеряла способность здраво взглянуть со стороны на то, что происходит. Одним из главных преимуществ демократии в её стремлении к власти является то, что сам объект воздействия мнит, будто свободен и его мнение – продукт его собственной воли.
Пресса также занижает, а то и вовсе исключает значение книг в жизни и развитии каждого отдельного человека. В то время как книга – это всегда личностное выражение, проповедь и газета, пришедшие ей на смену в умах современных людей, всегда преследую внеличностные цели. Книга изобилует пищей для ума, принуждающей мышление к выбору и критике; газета формирует готовые мнения и внедряет их, проникая с газетами и сообщениями в каждый дом.
В глазах толпы истина как таковая становится истиной момента, “которая лишь и имеет значение в фактичном мире действий и успехов” и которую мир прессы создает, исходя из своих насущных целей: “три недели работы прессы - и весь мир познал истину ”. Истина для толпы – это то, что наиболее часто и повсеместно повторяется.
Античная риторика тоже не ставила своей целью содержание, её приоритетом было впечатление, но “динамика прессы желает долговременных воздействий; <…> она желает держать умы под прессом постоянно”. Общественное мнение в таких условиях становится магнитной стрелкой, которую тянет в поле с большей денежной силой и/или властью.
Все эти процессы прямо пропорциональны степени демократизации конкретного общества, и “более чудовищной сатиры на свободу мысли нельзя себе представить”. Свобода мысли по существу означает “я волен думать и высказываться согласно собственным представлениям”, но пресса оставляет за собой право “приговорить” любую истину, задавить её либо сформированным [прессой] общественным мнением, либо впрямую.
Свобода, за которую боролась буржуазия, наконец получена толпой; однако толпа, которая не осознает своей зависимости, оказывается в ещё более опасной ловушке.
Прикрытая диктатура партий опирается на диктатуру прессы, где с помощью денег делаются попытки “вырвать толпы читателей и целые народы из-под чужого влияния и подчинить их собственной духовной муштре”.