5. Роль буржуазии в модернизации российских мусульман

В условиях материальной необеспеченности духовенства буржуазия у тар оказалась почти монопольным обладателем экономического капитала. Однако в условиях аграрного общества буржуазии удалось подчинить своему полному контролю лишь городские общины и часть Заказанья. Фактически все новые возникавшие общины представляли собой уменьшенную копию самоуправляющихся общин Казани и Каргалы и являлись их экономическими придатками. Буржуазия Казани и Каргалы сконцентрировали в своих руках контроль над экономической жизнью татар посредством оптовой торговли со Степями и Средней Азией. По утверждению Фернана Броделя, именно «торговля развивается быстрее всех; она идет впереди, увлекает другие сферы за собой, подчиняет их себе»[54]. Развитие татарской мануфактуры находилось в прямой зависимости от монопольного положения татарской буржуазии на рынках Казахстана и Средней Азии. Монопольные прибыли буржуазии обеспечивали ей возможность занять главенствующее экономическое положение среди других групп элиты татарского мира, за исключением территории кантонов.

После уничтожения Петром I татарских мурз в Поволжье, как феодального служилого сословия, единственной относительно привилегированной группой остаются дипломаты (политические агенты) и торговцы, используемые для сношений с мусульманским Востоком. по указу Правительствующего Сената от 13 марта 1744 г. было разрешено набрать к поселению при городе Оренбурге особой слободой до 200 семей казанских татар для «распространения торгов». Татары Сеитова посада (Каргалы) первыми получают права корпорации, включая свободу вероисповедания и освобождение от рекрутской повинности, при условии участия всех членов корпорации в торговле с мусульманским Востоком. Было дано разрешение на размещение там только двухсот семей. Каргала получает права посада, и там создается Ратуша. Р. Фахретдин отмечал, что впервые после падения Казанского ханства «возрождалась официально признанная национально-религиозная жизнь татар»[55].

На примере Каргалы впервые создается модель сотрудничества между татарским обществом и российским государством. При этом татары обеспечивают экономические и политические интересы российского государства в казахских степях и Средней Азии вплоть до Индии Великих Моголов, а российское государство предоставляет им свободу вероисповедания и возможность для извлечения монопольных экономических прибылей на фиксированных рынках. Основным посредником государства выступает не класс феодалов, а буржуазия. Таким образом, само российское государство определило ведущую роль буржуазии в татарском обществе. В результате закладываются основы для будущего российско-татарского симбиоза эпохи Екатерины II.

Контроль над ранее свободным духовенством и должен был обеспечить контроль над духовной жизнью татарского народа.

Первый документально подтвержденный случай учреждения здесь вакуфа относится еще к 1753 г., когда на общем собрании жителей Сеитовой слободы при разделе лесных угодий наиболее крупный участок был предоставлен для содержания мусульманского духовенства. К концу XVIII столетия в Каргале на крупные индивидуальные пожертвования были возведены уже восемь мечетей, при каждой из которых действовало медресе. Архивные документы свидетельствуют о том, что с середины XVIII в. практика строительства мусульманских культовых и учебных зданий на пожертвования отдельных лиц получает распространение не только в Каргале, но и в татарских, башкирских селах Оренбургской губернии, где уровень экономического развития еще не привел к значительному социальному и имущественному расслоению. Среди жертвователей отмечаются: татарские купцы, кантонные начальники, юртовые старшины, их помощники, зауряд-хорунжие, действующие и отставные мусульманские священнослужители и рядовые башкиры, в том числе одна женщина[56].

Первое медресе в Каргале возникло при соборной мечети в 1746 г. С ростом слободы при поддержке мусульманского капитала там возникли новые медресе при второй мечети (построена в 1760 г.), при третьей (1773), при четвертой (1789), при пятой (1802) и т. д. В 1869 г. в Каргале было 9 медресе и начальных мектебов с 496 шакирдами. К концу XIX в. число учащихся возросло до 700, но к 1913 г. оно понизилось до 498, несмотря на то, что число учебных заведений стало равно 10.

Благоприятные условия для экономического развития представляла и современная экономика России. По утверждению Дж. Блюма, «в XVIII веке… русское промышленное развитие было равным развитию остальной Европы, а порой и превосходило его»[57]. В соответствии с теорией циклов Н. Д. Кондратьева, с конца 1780–1790-х гг. до периода 1810–1817 гг. происходила повышательная волна первого цикла, связанная с первой промышленной революцией, проявившаяся, в частности, в подъеме текстильной промышленности. Однако уже с периода 1810–1817 гг. до периода 1844–1851 гг. наблюдается понижательная волна первого цикла, то есть спад экономического развития[58].

Французский историк Фернан Бродель утверждал, что «в противоположность тому, что говорилось и повторялось, что начатки английской примышленной революции были поддержаны ростом, принадлежавшим еще Старому порядку. До 1815 г., или, вернее, до 1850 г. (а иные сказали бы — до 1870 г.) не было постоянного роста (курсив автора. – А. Х.)[59]. Этот тезис применим как ко всей российской, так и к татарской экономике, причем здесь дата начала постоянного роста относится лишь к периоду экономического подъема 1890-х гг. До этого периода татарская экономика носила циклический характер, где пик развития в 1800–1810-е гг. сменился падением производства и стагнацией вплоть до 1890-х гг.

В условиях средневековой экономики татарский капитал специализировался на перевозках на большие расстояния вне российских территорий и мало проникал вглубь. Татары не контролировали экономику своей метрополии: в Волго-Уральском регионе отсутствовала разветвленная транспортная инфраструктура, что не давало возможности для развития национальной экономики как единого целого. К тому же караваны в отличие от судов не были приспособлены к перевозке значительных объемов грузов. В Поволжье татары сохранили лишь худшие земли, отрезанные от основных путей сообщения — рек и, следовательно, от заливных лугов, что лишало татар возможности для развития зерноводства и животноводства (крупный рогатый скот), как важнейших двигателей прогресса в сельском хозяйстве и питании населения. Экономика же башкирских территорий развивалась до конца XIX века не на рыночных основах, а на основе обеспечения иррегулярных воинских частей.

Данные по Татарской слободе Казани и о татарском промышленном производстве говорят о периоде 1800–1810 гг. как пике экономического роста. В 1800–1805 гг. налогооблагаемый капитал членов Казанской Татарской ратуши возрос с 552 934 до 910 526 рублей23. В 1814 г. 14 татарских фабрик Казани и Заказанья производили 75,2% всего кумача России, имея только 55,3% станков. В 1812 г. в Казанской губернии татары обладали 20,8% занятых на производстве, 49% производств и создавали 25% продукции. Заказанье было примером региона индустриализации, где «вследствие избытка населения по отношению к продовольственным ресурсам имелась дешевая рабочая сила».

По подсчетам А. Дж. Рибера, в 1851 г. в губерниях Волго-Уральского региона мусульманские торговцы составляли следующее количество: в Пензенской губернии 189 (11,6%), в Самарской губернии 608 (12%), в Вятской губернии 123 (0,6%), в Казанской губернии 762 (34%), в Оренбургской губернии 1752 (57%), в Тобольской губернии 87 (9%). Характерно, что большая часть татарских торговцев (2759 из 3521) размещалась уже вне пределов Казанской губернии, зато практически половина — в Оренбургской губернии. Таким образом, к середине XIX века татарская торговая буржуазия сосредоточилась в Оренбургской губернии. Через три ее основных пункта — Оренбург, Орск и Троицк шла торговля с казахскими степями и государствами Средней Азии. Здесь татары обладали абсолютным большинством среди торговцев. В середине XVIII века прибыль от торговли в Оренбурге составляла 100%, конкуренция позднее снизила ее до 40%. Даже в 1862 г.: «караванная торговля со среднеазиатскими государствами с российской стороны была сосредоточена в руках… купцов татарского происхождения».

Отличительной чертой татарской буржуазии, по сравнению с русской, было наличие только вольнонаемной мануфактуры в сферах текстильной, мыловаренной, кожевенной, стекольной и ряда других отраслей производства предметов потребления. Эта промышленность позволяла получать прибыли не только от перепродажи, но и от продажи собственных товаров. Практически вся промышленность была сконцентрирована на коренных булгарских территориях казанского Поволжья. Однако татарская буржуазия, как и русская, не получила возможности участия в делах управления. Торговля велась в соответствии со средневековыми нормами без применения вексельной системы. Банковская система кредитования в России еще не существовала. Мануфактурное производство не обладало квалифицированными специалистами с техническим образованием[60].

Все эти факторы не имели решающего значения, пока русская мануфактура оставалась преимущественно крепостной и ориентированной на обслуживание потребностей государства. Перелом наступил с началом введения в России промышленного производства тканей в 1840-х гг. Поэтому татарская текстильная промышленность оказалась не в состоянии конкурировать с текстильной промышленностью Центрального промышленного района, работавшей на английском оборудовании при помощи английских специалистов[61]. Татарская средневековая мануфактура оказалась экономически несостоятельной, подобно мануфактурам неевропейских стран.

Татарская буржуазия отличалась достаточным постоянством на всем протяжении второй половины XVIII — первой половины XIX вв. Роды Юнусовых и Апанаевых в это время выполняли функции глав экономической и общественной жизни татарской общины Казани. Среди русских же купцов на протяжении второй половины XVIII века происходят три смены поколений[62].

Благодаря политике Екатерины II, которая в исламизации кочевников видела единственный способ мирного продвижения России в регион Средней Азии, татарская буржуазия и духовенство имели в этом регионе беспрепятственные возможности для своей цивилизаторской деятельности. Татарские торговцы представляли собой типичный пример «мобильной группы–диаспоры» (по терминологии Дж. Армстронга). Их слабость заключалась в том, что такие «мобильные группы-диаспоры зависимы от протекции правительства». Отказ российского правительства от сотрудничества привел к кризису татарской буржуазии во второй половине XIX века. При этом мобильные группы-диаспоры «выполняют те специфические функции, какие не может выполнять доминирующая в стране этническая группа». Татары «становились, полезны русским интересам… с точки зрения своих экономических навыков, хозяйственной инициативы и предприимчивости, контактов с иными мусульманскими народами… и в силу этого, укрепления российских возможностей на Южном Урале, казахских степях и Средней Азии. Они включались в государственный контекст, сохраняя свою культуру, язык и веру. Иных путей реализации русской колониальной экспансии в это время просто не существовало или они могли быть слишком разорительными для России»[63].

Татарские слободы Казани и Каргала коренным образом отличались по своей структуре от мусульманских городских центров. Глава оттоманской городской организации — «кади был не только судьей, ответственным за исполнение законов Шариата… но он выполнял финансовые, административные и гражданские обязанности». В оттоманских городах абсолютное большинство земель принадлежало различным вакуфам: «Институты, ответственные за обеспечение гражданских служб такие, как медресе, публичные бани, караван-сараи, дар уш-шифа (госпитали), тимархане (психиатрические больницы), табхане (помещения для выздоравливающих) и другие, занимавшиеся обеспечением таких служб инфраструктуры, как водоснабжение и канализация, финансировались имаретами (тип организации) и другими религиозными учреждениями. В немусульманских районах такие службы обеспечивались собственными религиозными организациями»[64].

Татарские слободы обладали только правом контроля над экономической жизнью, и их организация носила сугубо добровольный характер. Эта организация, в отсутствие национальной бюрократии и при отсутствии имущественной базы духовенства, фактически предоставляла буржуазии неоспоримое первенство в городских общинах. К тому же, если буржуазии имела единый орган в слободах, то духовенство образовывало фактически изолированные махалли, формально объединенные властью ахуна. Полномочия ахуна не имели никакого сходства с полномочиями кади. Пример ахуна Ш. Марджани показывает, что даже он не сумел добиться никаких значительных изменений на данном посту.

[1]Ra’anan Uri. The national fallacy // Conflict and peacemaking in multiethnic societies. — New–York, 1991. — P. 17.

[2]Hobsbawm E. The invention of tradition // The invention of tradition. Edited by E. Hobsbawm and T. Ranger. — Oxford, 1983. — P. 9.

[3]Марджани Ш. Аль-кыйсме ас-сани мин китаби мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. — Казань, 1900. — С. 285.

[4]Georgeon F. Des Ottomans aux Turks: Naissance d’une nation. — Istanbul, 1995. — P. 12–13.

[5]Мец А. Мусульманский ренессанс. — М., 1996. — С. 46; 54.

[6]Грюнебаум фон Г. Э. Классический Ислам: 600–1258. — М., 1988. — С. 72–73.

[7]Каппелер А. Россия — многонациональная империя: Возникновение, История. Распад. — М., 1997. — С. 30–31, 120.

[8]См. Ислам в Российской империи, Законодательные акты, описания, статистика / составитель Д. Ю. Арапов. — М., 2001. — С. 42.

[9]Арапов Д. Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII — начало ХХ вв.). — М., 2004. — С. 60–62.

[10]Муратов Р. Тойгильды. Уральский мученик ислама; Бек И. Пламя веры // Истина. — № 9. — 2006. — С. 6; «Горная власть» и башкиры в XVIII в. / АН РБ. Отд-ние гуманитарных наук и др.; Авт.-сост. Н. С. Корепанов. — Уфа, 2005.

[11]Юнусова А. Б. Ислам в Башкортостане… 1999. — С. 39.

[12]См. Ислам в Российской империи, Законодательные акты, описания, статистика / составитель Д. Ю. Арапов. — М., 2001. — С. 43–44.

[13]Асфандияров А. З. Религиозная политика царизма в Башкирии в период феодализма // Башкирский край. Вып. 1. — Уфа, 1991. — С. 6–7.

[14]Ташкин С. Ф. Инородцы Приволжско-Приуральского края и Сибири по материалам Екатерининской законодательной комиссии. — Казань, 1922. — С. 130.

[15]Кулбахтин И. Н., Кулбахтин Н. М. Наказы народов Башкортостана в Уложенную комиссию 1767–1768 гг. — Уфа: Китап, 2005. — С. 92–93.

[16]Там же. С. 114.

[17]Там же. С. 207–208.

[18]Там же, С. 250.

[19]Там же. С. 254.

[20]Там же. С. 259.

[21]См. наказ башкир Исетской провинции и близкий ему башкир Уфимской провинции. Там же. С. 93, 114.

[22]См. наказ башкир Уфимской провинции. Там же. С. 92–94.

[23]Ислам в Российской империи: Законодательные акты, описания, статистика. — М., 2001. — C. 46–47.

[24]Арапов Д. Ю. Система государственного регулирования ислама в Российской империи (последняя треть XVIII — начало XX вв.): дис. … докт. ист. наук. — М., 2005. — С. 64–65.

[25]Ислам в Российской империи: Законодательные акты, описания, статистика. — М., 2001. — C. 45–46.

[26]См. упоминание ахунов из челобитной башкир 1722 г. Материалы по истории Башкирской АССР. — Ч. 1. — М.; Л., 1936. — С. 113.

[27]Марджани Ш. Аль-кыйсме ас-сани мин китаби мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. — Казань, 1900. — С. 186–188; Фахретин Р. Асар. — Т. 1. — Казань, 2006. — С. 40–41.

[28]Материалы по истории Башкирской АССР. — Ч. 1. — М.; Л., 1936. — С. 253.

[29]Марджани Ш. Аль-кыйсме ас-сани мин китаби мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. — Казань, 1900. — С. 209; Фэхретдин Р. Асар. — Т. 1 –Казань, 2006. — С. 209.

[30]Материалы по истории Башкирской АССР. — Ч. 1. — М.; Л., 1936. — С. 343.

[31]Полное Собрание законов Российской империи. Собрание первое. — СПб, 1830. — Т. 9. № 6890. C. 741–745; комментарии см. Азаматов Дж. Оренбургское Магометанское Духовное Собрание в конце XVIII–XIX вв. — Уфа: Гилем, 1999. — С. 17.

[32]Денисов Д. Н. Габдессалям б. Ураи // Ислам на Урале. Энциклопедический словарь. — М.; Нижний Новгород: Медина, 2009. — С. 79.

[33]Будущий ахун Исетской провинции Абдулла Муслюмов в 1771 г. См. Азаматов Дж. Оренбургское Магометанское Духовное Собрание в конце XVIII–XIX вв. — Уфа: Гилем, 1999. — С. 20.

[34]Денисов Д. Н., Хабутдинов А. Ю. Каргала // Ислам на Урале. Энциклопедический словарь. — М.; Нижний Новгород: Медина, 2009. — С. 154; Денисов Д.Н Медресе Каргалы. Там же. С. 184.

[35]Хабутдинов А. Ю. Ахун // Ислам на Нижегородчине. Энциклопедический словарь. — Нижний Новгород: Медина, 2007. — С. 21.

[36]До 1826 г.

[37]Tekeli I. The development of the Istanbul Metropolitan area: Urban administration and planning. — Istanbul, 1994. — pp. 12–13.

[38]Фиш Р. Назым Хикмет. — М.: Молодая гвардия, 1968. — С. 39–40.

[39]См. примеры по: Сухарева О. В. Квартальная община позднефеодального города Бухары. — М.: Наука, 1976

[40]Саначин С. Выявление месторасположения мечетей Казани елизаветинского времени (40–50-е гг. XVIII в.) // Мечети в духовной культуре татарского народа (XVIII в. — 1917 г.). Материалы Всероссийской научно-практической конференции (25 апреля 2006 г., г. Казань). Казань: Институт истории АН РТ, 2006. — С. 25–42.

[41]Салихов Р. Р., Хайрутдинов Р. Р. Исторические мечети Казани / Р. Р. Салихов, Р. Р. Хайрутдинов Р. Р. — Казань: Таткнигоиздат, 2005. — С. 16.

[42]Фархшатов М. Н. «Дело» шейха Зайнуулы Расулева (1872–1917): власть и суфизм в пореформенной Башкирии. Сб. документов. — Уфа, 2009. — С. 217–219.

[43]Frank A. Muslim religious institutions in Imperial Russia: the Islamic world of Novouzensk District and the Kazakh Inner Horde, 1780–1910. — Leiden; Boston; Koln: Brill, 2001.

[44]Бродель Ф. Что такое Франция? — Кн. 1. — Пространство и история. — М., 1994. — 405 С.

[45]Сенюткин С. Б. История татар Нижегородского Поволжья с последней трети XVI — до начала XX вв. (Историческая судьба мишарей Нижегородского края). — М. — Нижний Новгород: Медина, 2009. — С. 304.

[46]Марджани Ш. Аль-кыйсме ас-сани мин китаби мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Болгар. — Казань, 1900. — С. 12.

[47]Там же.

[48]Медресе г. Казани XIX — начала XX вв.: Сборник документов и материалов / Под. общ. ред. Д. И. Ибрагимова. — Казань: Гасыр, 2007. — 319 с.

[49]Пинегин М. Казань в ее прошлом и настоящем. — СПб., 1890. — С. 149–150; Хабутдинов А. Ю. Традиции татарского правосознания: От шариата к современному праву // Социально-правовые проблемы борьбы с преступностью в современных условиях: Материалы итоговой научно-практической конференции Казанского филиала МВД России. — Казань, 1997. — С. 46–49.

[50]Так как последний был имамом и мударрисом в Ташкичу в 1742 г., мы можем датировать деятельность Габдессаляма аль-Кариле в качестве мударриса ранее этого срока. См.: Фахретдин Р. Асар. — 1 жилд. — 2 жозья. — Оренбург, 1901. — С. 42–43; 45–46; Фэхретдин Р. Асар. — 2 жилд. — 10 жозья. — Оренбург, 1904. — С. 123.

[51]Хабутдинов А., Хабутдинова М. Абызы // Ислам на Нижегородчине. Энциклопедический словарь. — Нижний Новгород, 2007. — С. 8–9.

[52]Хабутдинов А. Ю. Медресе Мачкара и его роль в подготовке улемов Волго-Уральского региона // Кукморский регион: проблемы истории и культуры. — Казань, 2005. — С. 102–108.

[53]Хабутдинов А. Ю. Религиозное образование мусульман Оренбургского Магометанского Духовного собрания // Векторы толерантности: религия и образование — Казань, 2006. — С. 59–60.

[54]Бродель Ф. Что такое Франция? — Кн. 2. — Люди и вещи. — Ч. 2. — «Крестьянская экономика» до начала XX века. — М., 1997. — С. 302.

[55]Фэхретдин Р. Эхмэт бай. — Оренбург, 1911. — С. 3–7

[56]Денисов Д. Н. Вакуфное имущество как источник существования мусульманских приходов Оренбургской губернии // Ислам — религия мира и добра. — Оренбург: Издательский центр ОГАУ, 2008. — С. 56–58.

[57]Бродель Ф. Материальная цивилизация. Экономика и капитализм. XV–XVIII вв. — Т. 3. — Время мира. — М., 1992. — С. 478.

[58]Кондратьев Н. Д. Большие циклы конъюнктуры // Избранное. — М., 1993. — С. 45–49.

[59]Бродель Ф. Материальная цивилизация… С. 478, 593–605, 609.

[60]См. Хабутдинов А. Ю. Формирование нации и основные направления развития татарского общества в конце XVIII–начале XX веков. — Казань, 2001. — С. 48–51.

[61]Бурышкин П. Москва купеческая. — М., 1991. — С. 61–64.

[62]Хорькова Е. П. История предпринимательства и меценатства в России: Учебное пособие. — М., 1998. — С. 184

[63]Косач Г. Г. Город на стыке двух континентов: оренбургское татарское меньшинство и государство. — М., 1998. — С. 60.

[64]Tekeli I. The development of the Istanbul Metropolitan area: Urban administration and planning. — Istanbul, 1994. — pp. 12–13.