1. Составьте план авторского материала. Проана­лизируйте и оцените его построение. Предложи­те заголовок и подзаголовки.

Сел писать в газету по совершенно конкретному поводу. Вдох­новил на это замечательный знаток своего края, такой же, как я, учитель Николай Николаевич Антонов. Это он повёл меня как-то по Всесвятскому кладбищу в Суздале, по берёзовой аллее, к бе­зымянному кургану. И сказал убеждённо: – А ведь это неизвес­тная могила героев Бородина. И о том надлежит сказать, опове­стить людей, потомков. Зажечь, может быть, огонь памяти на этой братской могиле. А наша с вами задача – собрать доказательст­ва. Дело в том, что пока мы знаем всего лишь легенду этого кургана. Но она прочно живёт среди моих земляков. А народные легенды, убедился, всегда идут от реального факта, от события...

Ведя этот поиск, я невольно подводил некий итог своих само­деятельных многолетних странствий, чтений, бесед с сотнями людей.

Конечно, лестно, когда в семье живут воспоминания о каком-нибудь прославленном предке. Биографы, перебивая друг друга, ис­следуют его жизнь и деятельность, изучают истоки его подвига, та­ланта, хлопочут об увековечении памяти. Но потомкам, кроме тепла славы, порой ничего от этого предка не передаётся: подвиг или та­лант почти во всех случаях – индивидуальны, присущи не только личным качествам человека, но и тем особым обстоятельствам его жизни и жизни общества, которые сложились в то время.

Известные мне мои предки индивидуально ничем не прослави­лись – в том смысле, как мы теперь трактуем понятие «извест­ность». Они просто составляли то, что мы называем «русский на­род». Они бежали на зов вечевого колокола при осаде Великого Новгорода московским царём Иваном III, они шли на костёр за протопопом Аввакумом, они крестьянствовали на скудных землях Владимирщины, стояли у истоков фабричного бумаготкацкого про­изводства, были непременными солдатами и ратниками во всех войнах, потрясавших Россию. Я узнаю их на полотнах Сурикова и Репина, Перова и Верещагина, читаю о них у Некрасова и Мельникова-Печерского, трогаю камни стен, сложенных их руками.

Разве то наследство, которое оставили мне они, хуже того, ко­торое оставляют прославленные предки?

В одном из областных центров, который мне хорошо знаком по делам моих генеалогических забот, решено было создать литера­турный музей. Об этом написала областная газета и обратилась к читателям с просьбой принять участие в сборе первоначальных экспонатов. Я выслал в комиссию по организации музея список не менее 50 экспонатов, имеющихся у меня, которые непосредственно относятся к тематике музея. Попросил отметить, какие по этому списку экспонаты интересуют музей, и выразил готовность привезти их лично. Ответа от этого музея жду более полугода.

Не получил я никакого ответа и от Музея кузнечного ремесла, куда послал накопленные мною сведения об этом ремесле моих предков-кузнецов. Тщетно жду ответа от музея, занимающегося историей огородничества и садоводства, в распоряжение которого мог бы передать  собранные соответ­ствующие сведения.  Мне могут возразить: музеи работают по своим программам и планам, а по­сему не могут заниматься с «частниками», возникающими стихий­но. А моё мнение таково: значит, плохи эти программы и планы, коль не предусматривают они творческой активности всего насе­ления в создании и умножении музейных фондов.

 В деревне Селиванихе, в самом центре её, стоит двухэтажный кирпичный дом. В нём – общежитие рабочих совхоза. На доме – потускневшая от времени табличка: «Российское страховое об­щество, 1827 год». Пожилые люди, местные старожилы, рассказа­ли, что дом раньше принадлежал Елисеевым, что они сами строи­ли его, делая кирпич на месте («Вон там была Елисеевская роща, которую они купили, вырубили и сожгли на обжиге кирпича»).

Охотно рассказывали мне старожилы обо всём, что было изве­стно им о Елисеевых. Одного они не знали и не могли поэтому рассказать: контрадмирал Иван Дмитриевич Елисеев, бывший в годы Великой Отечественной войны начальником штаба Черно­морского флота, родился в этом доме и жил здесь до 13 лет, учился в начальной школе соседней деревни Титове, а дальше – Москва, ремесленная школа. Красная Армия, гражданская война, учёба – и служба на Черноморском флоте.

Дальнее знаем, а ближнее забыли?

 Вернёмся, однако, в Суздаль. Город был вдалеке от военных дорог, пожарищ, опустошений – он был обычным тыловым горо­дом, занятым своими будничными делами разгара лета 1812 года. Однако 11 сентября того грозного года суздальский городничий известил думу о том, что в городе учреждается «для присылаемых больничных воинских нижних чинов» больница, в которую необ­ходимо пожертвовать средства для приобретения льняного холста на рубахи, порты, тюфяки и подушки. Эта больница, вернее, больнич­ный лагерь, разместилась за южной окраиной города – между ны­нешней Владимирской улицей и Всесвятским кладбищем.

«Больничные воинские нижние чины» – это солдаты и унтер-офицеры, получившие тяжёлые ранения при Бородине 24–26 августа.

Можно предположить, что в Суздале лечилось не менее 300–400 раненых, площадь, на которой размещался госпиталь, могла быть застроена палатками и бараками примерно на такое количество людей.

Существование госпиталя с горькой неизбежностью подразу­мевает и братскую могилу на соседнем кладбище.

Доколе будет она безымянной?