Методологические проблемы конкретно-исторических исследований (Опыт применения методологии сравнительно-исторического исследования)

Рассмотрение данной проблемы выбора метода исторического исследования следует, прежде всего, начать с общей классификации и характеристики методов исторического

исследования⁷⁷.

Как подчеркивалось при характеристике современных

тенденций развития методологии истории, одной из особенностей развития междисциплинарного подхода в науке вообще, его проявления в "историческом повороте" социологии в частности, являлось формирование исторической компаративной методологии. Известно, что уже два столетия социологи дискутируют по вопросу о том, является ли общество целостной системой или представляет собой совокупность агрегированных индивидов со своими индивидуальными предпочтениями. Отсюда вытекает другой вопрос, требующий для своего решения исторической методологии: как проявляется социальная роль человека как главного действующего лица, субъекта истории -как индивидуальности, которая входит в состав общества, или же только на уровне социума, т.е. коллектива. Ответы на эти общие вопросы требуют исторического подхода и побудили развитие исторической компаративной методологии исследования.

Так, существуют три стратегии компаративной исторической социологии: параллельные сравнения, при которых сравнение используется для демонстрации повторяющихся явлений и фактов в рамках общей теории, контрастно-ориентированные сравнения, подчеркивающие уникальность и контекстуальную значимость черт каждого отдельного случая, а также макроаналитические сравнения для объяснения различных общих исторических закономерностей на уровне социума, но в регионально-хронологической ретроспективе.

См. подробнее: Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. - М., 1987, 2003.

85

К сравнительно-историческим относятся исследования, в которых систематически исследуются два или более явлений с точки зрения их общего и особенного как основы для последующего объяснения, интерпретации и выводов (генерализаций). В отличие от транснациональных или транскультурных исследований (которые могут и не быть компаративными, сравнительно-историческими исследованиями а выявляют общее и особенное), этого рода "выявляющие отношения" исследования изучают взаимодействие и взаимовлияние исследуемых двух (нескольких) объектов или явлений. Необходимо концептуально разграничивать сравнительные и транскультурные исследования.

Сравнение как определенная процедура (подход) может применяться на нескольких уровнях - эвристическом, дескриптивном (описательном), аналитическом и парадигматическом.

На эвристическом уровне сравнение позволяет выявить проблемы и вопросы, которые не могут быть познаны иным путем, или же это затруднительно. Иногда только сравнение привлекает внимание историка к той или иной проблеме, которая в иных условиях могла бы так и остаться незамеченной. Так, Марк Блок, изучая историю огораживаний в Англии с XVI по XDC столетия, предположил, что нечто подобное должно было иметь место и во Франции. Основываясь на этом предположении, Блок выявил схожие, хотя и не идентичные английским, \ структурные изменения в системе землевладения Прованса в XV-XVII вв., что способствовало появлению кардинально нового взгляда на историю этого региона⁷⁸. В данном случае мы имеем дело с аналогией, основанной на предположении о сходствах между Англией и Францией, своего рода продуктивной интуицией, которая стала возможна благодаря сравнению.

На дескриптивном (описательном) уровне историческое сравнение служит для получение более явного представления об отдельном, представляющем интерес для исследователя случае. При этом исследуемое единичное сопоставляется по контрасту с другими явлениями. Данный уровень сравнения актуален при

⁷⁸ Marc Bloch, "Pour une histoire compare des societes europeennes" (1928), Melanges historiques, ed. Marc Bloch. - Paris, 1983, vol. 1, 16-40.

86

делении событий на "первичные" и "вторичные", а также для описания чего-либо особенного, например, при помощи таких концептов, как "особый путь" Германии (Sonderweg) или "американская исключительность". Другими примерами применения сравнения на описательном уровне являются типология процессов индустриализации в Западной Европе, представление об особом развитии модернизации на Западе в сравнении с остальными частями света. Заметим, что сравнение в данном случае служит не только для того, чтобы подчеркнуть особенности изучаемого явления, но также и с целью их критического анализа и видоизменения. Примером этого может служить дискуссия вокруг концепции "особого пути" Германии .

На аналитическом уровне сравнение применяется для проверки адекватности генерализаций и выстроенных причинно-следственных связей, т.е. в контексте исторического объяснения. Сравнение, таким образом, играет роль своеобразного эксперимента, подтверждающего или опровергающего достоверность исторических гипотез⁸⁰. Аналитический уровень сравнения имеет несколько аспектов. Во-первых, при обнаружении различий необходимо найти причины этих различий, т.е. сама логика сравнения приводит исследователя к необходимости установления причинно-следственных связей. Во-вторых, при "генерализации локального характера" достоверность последней может быть подтверждена именно сравнением. В-третьих, сравнение на аналитическом уровне применяется для проверки гипотез (пролетаризация - неизбежное следствие развития капитализма; дискуссия о связи капитализма и фашизма; связь между протестантизмом и развитием капитализма). В-четвертых, сравнение способствует установлению пространственно-хронологических закономерностей (связь государственной власти и социального протеста; самоорганизация рабочих и смена условий их работы;

средневековые городские восстания в Италии).

⁷⁹ Juergen Kocka, "Asymmetrical Historical Comparison: The Case of the German Sonderweg," History and Theory 38 (1999), 40-51.

⁸⁰ Juergen Kocka, " Comparison and Beyond," History and Theory 42 (2003), 39-44.

87

hhl парадигматическом уровне сравнение способствует пониманик&о исторической культурной специфики изучаемых явлений и процессов, что особенно актуально при междунарсодном сотрудничестве историков. При помощи сравнения историк как бы отдаляется от того периода и того региона, кс оторые ему лучше всего известно. В результате это дает допо-ипнительный эффект в исследовании, при котором в свете наблж'юдаемых альтернатив конкретное развитие (процесс) теряет своз»»и узко специфические черты. Сравнение открывает историку "возможности" исторического развития, и, следователе :ьно, исследуемый случай рассматривается как возможный^ среди других возможных (как вариант). Происходит "депровинициализация" исследования, выход на более общий уровень. С]"'равнение открывает также "культурную специфику" концептов, которыми оперирует историк, их историчность (например,, "народ" "государство"). Так, при изучении политическ<сгих партий России начала XX века представляется полезным оценить сословную и социальную структуру российског-.-о общества в сравнительной ретроспективе.

Проооведение сравнительно-исторического исследования сопряжено также с рядом трудностей методологического характера:

1. Чемян большее количество примеров привлекается для сра^^нения, тем более зависимым оно становится от литвеературы по различным проблемам, тем труднее исс.гтедователю познакомиться с источниками на языке оридтинала. В то же время, известно, что близость к истсэчникам и владение языками, на которых они созданы, - обгооснованно являются одним из ключевых требований совр^ременной исторической науки, оформившимся с конца ХУДЯПв.

2. Сраявнительный подход предполагает, что сравниваемые явлезения могут быть отделены один от другого. Выбор объ©ектов для сравнения определяется не наличием между ним]з1и преемственности или взаимовлияния. Отбираются незацависимые друг от друга случаи, соединенные вместе аналжтитическим путем за счет исследования на предмет налмичия в них сходств и различий. Иными словами,

88

сравнение разрушает преемственность, не учитывает Обстоятельства и вмешивается в естественный ход ею бытии. Однако именно воссоздание преемственности, внимание к взаимной обусловленности явлений, наряду с пюследовательным изложением событий являются классическими элементами истории как научной

ддисциплины.

3. Невозможно сравнивать явления в целом, во всем их многообразии. Сравниваются определенные черты «явлений. Таким образом, исследователь должен решать, сосновываясь на каких точках зрения, вопросах или интересах он будет сравнивать два случая или более. Чем дольше объектов сравниваются, тем более остро встает зэтот вопрос выбора точек зрения и проблематики. Иными (словами, сравнение включает отбор, абстрагирование и в (^определенной степени деконтекстуализацию изучаемых (явлений. Вместе с тем, внимание к контексту, (включенности изучаемых событий в ряд других является о основополагающим постулатом исторической науки.

1 Именно этими причинами методологического характера можно I объяснить то обстоятельство, что сравнение столь долго оставалчось на периферии исторической науки и получило широкоое распространение только в 1970-х-80-х гг. в связи с усиливающимся влиянием политологии на исторические исследсования. Вместе с тем, в последние годы сторонники сравнитггельно-исторического подхода столкнулись с новыми вызова».ми. После падения стены, в буквальном и переносном смыслаах. разделявшей историков Востока и Запада, исторические исследоования стали приобретать все более интернациональный характер. На этом фоне возобновились дискуссии по проблеме глобалйязации, и все это изменило сам способ постановки исторических вопросов и проведения исследований. В результате наблюдается усиление различных направлений, подчеркивающих сложными и подчас запутанный характер исторического развития и одною временно находящихся в определенной оппозиции по OTHouisie нию к основным принципам сравнительно-исторического подходя» (entangled history, histoire croisee,

89

Verflechtungsgeschichte, Beziehungsgeschichtef¹. Представители этих направлений не касаются вопроса об общем и различном в изучаемых объектах, их более интересует вопрос о взаимопроникновении и взаимном обогащении культуп (европейских государств. Запада и колониальных народов и т.д.). Именно культурологический аспект является для них важнейшим.

Можно ли утверждать, что вышеназванные направления выходят за рамки сравнения? Или, возможно, они представляют собой шаг назад от достижений сравнительно-исторического подхода? Представители этих направлений считают сравнение излишне механистической и аналитической процедурой разделяющей действительность на многочисленные фрагменты, а не рассматривающей ее как тонкую паутину переплетающихся отношений. Заметим, что ответ на выдвигаемые упреки предполагает и оценку затруднений методологического характера, охарактеризованных выше.

Прежде всего, внимание к преемственности, контексту, языку, взаимному влиянию является необходимой, но все же одной из многих координат исторического исследования. Более того, рассматривая контекст тех иди иных событий, историк неизбежно производит определенный отбор, действуя с определенных позиций и применяя при этом определенные аналитические процедуры. Ни один историк не может полностью воссоздать исследуемое им явление. Следовательно, сравнительно-исторические исследования выделяют особенность, неотъемлемо присущую историческому исследованию как таковому - значительную роль процедур отбора и реконструкции явлений. Практика сравнительных исследований способствует обращению историка к эпистемологичеким основаниям данного подхода, которые, вместе с тем, присущи и любым другим подходам к изучению исторического прошлого.

Методология сравнительно-исторического исследования приобретает особую актуальность при изучении сложнейших процессов социально-экономического развития, характер

⁸¹ Ibid. -P. 42.

90

протекания которых имеет как национальные особенности, так и глубинные общие закономерности. Постижение этих общих закономерностей общественного развития весьма важно как для оценки конкретно-исторической национальной специфики социально-экономического развития, так и для понимания общего хода исторического развития, его периодизации и характеристики отдельных исторических этапов.

Одним из таких весьма значительных этапов всемирно-исторического развития, безусловно, является переход от феодальной к капиталистической формации, от патриархального, "традиционного", к индустриальному, "модернизированному", обществу. Именно в контексте сравнительно-исторического исследования "переходных" эпох представляет интерес знакомство с имеющимся в историографии опытом подобных исследований. Так, например, в этой связи значительным представляется, в частности, опыт научного сотрудничества советских и американских историков и экономистов в аспекте изучения аграрной эволюции России и США в XIX-начале XX века в рамках программы сотрудничества в области общественных наук между Академией наук СССР и Национальным комитетом историков СССР, а также американским Советом по исследованиям и международным обменам (IREX), Центром по аграрной истории при Калифорнийском университете в Дэвисе и др. Итоги этого многолетнего сотрудничества, которым руководил с советской стороны И.Д. Ковальченко и участником которого вместе с рядом наших историков-аграрников (Л.В. Миловым, В.Г Тюкавкиным, Б.Н. Мироновым, О.Г Буховцом) была и я, опубликованы в нашей стране и в США в начале 90-х годов . В центре внимания участников проекта находились проблемы характера аграрной эволюции, наемного труда и форм эксплуатации рабочей силы в сельскохозяйственном производстве, влияния механизации на развития аграрных структур и общественного сознания социального развития сельского населения соответственно в России и США,

⁸² Аграрная эволюция России и США в XIX-начале XX века. - М., 1991;

Quantitative Studies in Agrarian History. - Iowa State Univ., 1993.

91

исследование которых оказалось весьма значительным длд осмысления общих закономерностей и национальных особенностей аграрной эволюции двух стран на рубеже веков. Отметим однако, что особенностью этого проекта была четко и жестко заявленная методологическая направленность объединяющая исследовательский коллектив, которая состояла в применении методологии квантификации, выявлении степени ее эффективности для изучения конкретно-исторических аспектов аграрного развития России и США на основе различных теоретических подходов.

В этой связи представляется новым шагом в развитии сравнительно-исторического исследования социально-экономического развития стран в "переходные" эпохи предпринятое шведскими и российскими учеными изучение индустриального развития Швеции и России на протяжении трех веков. Так, в 1998 году была издана книга, которая, как отмечает в предисловии профессор Уппсальского университета Рольф Торштендаль, руководитель шведско-российского проекта сравнительного изучения процессов индустриализации в Швеции и России, является "коллективным продуктом деятельности двух исследовательских групп". Замысел проекта принадлежал академику Ивану Дмитриевичу Ковальченко, который летом 1989 года на российско-шведском коллоквиуме после обсуждения докладов по проблеме традиции железоделательного производства в Швеции, высказал идею российско-шведского '^ ^ компаративного исследования обсуждаемой проблемы.

Особый интерес вызывает данный проект в плане анализа теоретико-методологических аспектов сравнительно-исторического изучения процессов индустриализации. Представляется важным отметить, что авторы проекта основывают свое исследование на развитии единой теории -теории модернизации. Уже в самой постановке темы просматриваются положения, декларирующие особую значимость теоретико-методологического ракурса для данного исследования. "Целью данной работы является дальнейший сравнительный анализ шведского и российского опыта в рамках более широкой дискуссии о "ранней" индустриализации в Европе. Представляется, что современные исследования,

92

относящиеся к изучению "протоиндустриализации", в основном фокуссировали свое внимание на Британском опыте континентальной Европы и текстильной отрасли. Пора включить Швецию и Россию и их крупное производство железа в эту дискуссию" (С. 12).

Постановка проблемы определила широкий спектр анализа процесса производства железа в России и Швеции как начальной стадии развития промышленности. Так, особому вниманию авторами подвергнуты вопросы производства железа в крестьянских обществах, социальной организации работы на рудниках, крестьянской деятельности, интегрирования сельского хозяйства в процесс производства железа, наконец, проблема передачи и воспроизводства знаний в профессиях.

В подтверждение давнего интереса к России, шведские историки упоминают о том, что еще в 1738 году член шведского шахтерского общества Даниэл Тилас был послан в Россию изучать состояние металлургической промышленности. Вообще же уже с начала XVII века Швеция рассматривала Россию как опасного конкурента в экономической сфере, прежде всего в международной торговле железом. Особенно усилилось это внимание, когда Россия стала мощным экспортером железа и появилась в начале 18 века на Британском рынке. Так, к 1730 году 40 000 тонн железа в год вывозилось за границу в Западную Европу, прежде всего в Британию, причем 75% экспорта железа в Британию поставляла Швеция. Россия же, появившись на Британском рынке, предоставила по качеству железо, равное шведскому, но по более низким ценам. К 1780 году Россия преуспела, завоевав 63% Британского рынка, оставив Швеции лишь 35%. Уже с той поры зарождался вопрос о том, в чем причина успеха русской металлургии, являются ли российские предприятия экономически более рентабельными, как организовано российское производство, каковы затраты на

производство и др.

Теоретической основой концепции, представленной авторами исследования, является разработанная в работах таких известных западных ученых как Медик, Шлюмбом идея протоиндустриализации. Авторы выделяют четыре следующие Позиции, методологически весьма значимые для исследования:

93

1. способ концептуашзации "ранней стадии развития промышленности;

2. широкий контекст понимания протоиндустриализации;

3. пространственные представления о протоиндустриализации;

4. роль рынка, на котором сбываются продукты "раннеиндустриальнго" производства.

Подчеркивая значимость концепта "протоиндустрии" для анализа стадий процесса индустриализации, авторы работы определяют протоиндустрим как "мелкое товарное производство в сельском хозяйстве в раннее новое время, продукты которого продавались на отдаленных рынках, в других регионах или за границей. Следует обратить внимание на два аспекта понимания и интерпретации протоиндусгрии - онтологический (как явления исторической реальности) к гносеологический (как познания изучаемого процесса). В онтологическом аспекте протоиндустрия рассматривается как стадия, подготавливающая основу для индустриализации по целому ряду направлений. В гносеологическом аспекте • протоиндустрия интерпретируется авторами как стратегия (методология) исследования процесса индустриализации с тем, чтобы понять последствия развития социально-экономических вроцессов на разных этапах их протекания. Как отмечается авторами проекта, концепт протоиндустрии включает различные характеристики и имеет разные интерпретации в историографической традиции. Так, первоначально определяющее воздействие протоиндустрии усматривалось в "демогр1фической экспансии", то есть заселении людьми территорий, где сельскохозяйственное производство не было едшственным источником получения дохода. Проявлением и юциальным следствием развития процесса протоиндустриалиации авторы проекта считают и изменения в структуре рабочей силы, которые прежде всего связаны с традиционным для крестьянства соединением сельскохозяйственной деятельности с производством товаров ( как, например, в случае производства текстильных товаров или товаров от деревообр15отки). Важным показателем протоиндустрии как подготаительной стадии индустриализации

94

является, по мнению авторов проекта, "аккумулирование капитала, позже вложенного в промышленность". Важно при этом отметить авторскую позицию, имеющую концептуальный характер. Эта позиция выражается в тезисе о территориальном, пространственном несовпадении, различной локализации перманентно развивающихся процессов индустриального развития на этапах протоиндустриализации и собственно индустриализации. Как подчеркивается в исследовании, районы протоиндустриального развития не всегда совпадали с районами успешной индустриализации, равно как и с районами, ориентированными (специализирующимися) на сельскохозяйственное производство. То есть концептуально важным авторским положением является соображение методологического характера об отсутствии простой (зримой) связи между пространственными характеристиками процесса индустриализации на стадии протоиндустрии, которые проявлялись, прежде всего, в демографических тенденциях (расселении), и социальными и экономическими следствиями протоиндустриализации. Вот почему авторы проекта считают дискуссионными вопросы о факторах, определяющих районы развития протоиндустрии, а также вопросы о том, как связаны процессы протоиндустриализации с демографическими и социальными характеристиками.

Заметим, что эти вопросы весьма актуальны и для изучения процессов аграрного развития, аграрной буржуазной эволюции России, в частности. Как свидетельствуют исследования в области аграрной типологии России, уровень аграрного развития связан с многочисленными показателями производственно-технологической базы сельскохозяйственного производства, социальной организации сельскохозяйственного производства и др. При этом совершенно очевидна динамика пространственного размещения и интенсивности развития регионов сельскохозяйственного производства, отсутствие "устойчивости" лидерства традиционных районов

сельскохозяйственного производства.

Вполне оправданным представляется высказанное

авторами проекта отношение к концепту "протоиндустрии" как к гибкому и "открытому" критерию стадиального развития

95

индустриализации. Так, как подчеркивается в исследовании концепт протоиндустриализации разрабатывался на ограниченном (фрагментарном) материале, то не следует жестко следовать включенному набору характеристик. По мнению авторов, возможно обогащение этого концепта на основе "открытия" новых эмпирических оценок, не обозначенных в характеристики протоиндустрии. Вместе с тем "неполнота" присутствия всех известных показателей не является основанием для невозможности квалифицировать изучаемое явление (общество) как протоиндустрию. В итоге авторами проекта утверждается необходимость дальнейшей разработки концепта индустриализации на основе нового эмпирического материала, то есть конкретно-исторического изучения предпосылок индустриализации, которые способствовали или задерживали индустриализацию. Однако его преимущества авторы видят в историчности, что представляется весьма важным для сравнительного анализа в отличие от "подхода к анализу ранней стадии промышленного развития с позиции крупного промышленного производства". Методология изучения ранних индустриальных обществ в сравнительно-исторической ретроспективе, предложенная авторами данного исследования, получила свое раскрытие по следующим основным позициям. Так, прежде всего, утверждается, что признание домашнего производства товаров в качестве основного, или даже единственного, критерия оценки ранней стадии развития ^ индустрии является недостаточным, ограничивающим исследование. По мнению авторов, следует также включить "товарное производство фабричного и городского типов", ибо различия между этими типами являются "стертыми", размытыми во времени, а их тесное взаимодействие друг с другом еще больше затрудняет дифференциацию. "Раннетоварное производство характеризуется соединением черт, которые трудно рассквалифицировать даже на микроуровне, ибо оно поддерживалось и сельскохозяйственной деятельностью, и домашним производством (например, деревянных ложек), и участием в крупном промышленном производстве". Такая "гибкость хозяйства" объясняется диверсификацией экономики, характерной для изучаемого периода. Методом же изучения

96

предлагается системный подход к изучению объекта - ранней индустрии, которая представляется "сетью" различных форм товарного производства, в том числе включающей и домашнее производство товаров и сырьевых материалов, и кооперативное производство и крупное фабричное производство, или прото-фабрики. Как показывает опыт изучения истории России и Швеции, железоделательная (металлургическая) промышленность обеих стран сумела "встроиться" в аграрную экономику, взаимодействуя с домашним и кооперативным производством, используя различные типы социальной организации (эксплуатации рабочей силы) и испытывая различную степень интенсивности социальных конфликтов.

Другим важным соображением методологического характера является утверждение о необходимости изучения феномена ранней индустрии как регионального явления, что обусловлено историзмом подхода, ибо в изучаемый период не было еще национального рынка труда, средств производства, сырья и товаров." Товарное производство развивалось часто там, где были отдельные предпосылки: либо природные ресурсы, либо благоприятная ситуация предложения " рабочих рук", подготовленность инфраструктуры (например, доступность местного капитала, наличие банков). Вместе с тем, авторами подчеркивается необходимость широкого контекста регионального изучения протоиндустрии как основы для последующей генерализации. Этот контекст предполагает включение в исследование социальных институтов, установленных правил и норм, практики организации людьми их экономической, социальной, демографической, политической и культурной деятельности, в том числе права собственности, системы создания общностей, новых институтов контроля и управления, созданных государством раннего нового времени. Вообще проблема выбора регионов в данном исследовании имеет принципиальный характер. Так, регион рассматривается как "социальный конструкт", созданный потребностями людей использовать в данном географическом пространстве найденные природные ресурсы и предполагающий внутреннюю связь, соединяющую людей и место их проживание и характеризующийся производственными показателями,

97

плотностью населения, а также сведениями об источниках и характере доходов". Для данного исследования были избраны районы Бергслагена (Bergslagen) в Швеции и Урала в России, где были сосредоточены природные ресурсы (железная руда) на определенной географической территории, а железоделательное производство сформировало эти территории в регионы. В процессе формирования региона авторы проекта особую роль отводят влиянию государства в целом, и правительства, в частности, которое своей политической стратегией определяло и специализацию железоделательного производства, и пространственное размещение, региональные границы производства железа, а также социальную организацию этого производства. Так, в создании производящих регионов, по мнению авторов, проявилась особая роль государства, поощряющая и руководящая развитием экономики и в Швеции и в России. Вместе с тем выявлены отличия регионов, избранных для исследования. Так, район Бергслагена площадью 24.400 кв. км имел развитую систему водных путей (что условно можно считать частью развитой инфраструктуры). Это озера, реки и каналы, соединяющие его со Стокгольмом и позволяющие осуществлять вывоз продукции зарубеж. Социальная структура региона с населением на начало XIX века 181 300 человек была однородной в сравнении с южной Швецией, основную часть населения которой составляли свободные крестьяне, платящие налог на землю, а также лэндлорды и арендаторы. Железоделательная индустрия была сосредоточена на привилегированных землях, свободных от налогов (kernel). Во главе железоделательного производства стояли мастера, "привилегированные купцы", от которых находилось в зависимости окружающее население, выполняющее различные феодальные повинности за использование земли или ее аренду-Производство железа, регулируемое до середины XIX века государством, сосредотачивалось на небольших заводах. В отличие от Бергслагена Урал был значительно более крупным регионом, площадью в 795 кв. км и населением к середине XIX века более 6 млн. человек. В то же время общими чертами для обоих регионов было то, что железоделательная индустрия была частью сельскохозяйственной экономики с XVII века.

98

Крестьянское население не было крепостными, а в основном, было представлено государственными крестьянами, которые составляли 70-80%, а производство размещалось на казенных землях. То есть при известных различиях (которые усматриваются авторами проекта в размерах производства и его социальной организации) избранные регионы обладали рядом общих свойств и достаточной представительностью, что позволило вести сравнительно-историческое исследование на национальном и региональном уровне в плане изучения предпосылок ранней индустриализации и путей включения протоиндустрии в аграрную экономику. Так, оба региона испытывали сильное воздействие государства на организацию производства, в обоих случаях существовала зависимость между мастерами и крестьянским окружающим населением (в аспекте необходимости обеспечения производства рабочими руками) и, наконец, общей была специализация регионов на производстве листового железа, что было обусловлено потребностями внешнего (Британского) рынка. Кстати заметим, что проблема рынка особо рассматривается авторами исследования при изучении протоиндустриальных обществ. Так, авторы проекта отмечают стимулирующую рынка (в борьбе России и Швеции за Британский рынок) для развития железоделательного производства в обеих странах. Проблема рынка включена на современном этапе развития исторической науки и в более широкие дискуссии о ранней индустриализации и определяет необходимость специального изучения изменений в структуре спроса и предложения, в частности, исследования "новых" групп потребителей (так называемый "средний класс"), увеличение потребления, связанного с ростом населения. Особой область изучения проблемы рынка является такой аспект как дивесификация рынка, а также его роли в объяснении причин "успешности" протоиндустриального развития стран и регионов, которая, в том числе, не только связана с капиталовложениями, рынком рабочей силы, но и "уникальным производством товаров повышенного спроса". Подчеркивая постоянную связь между экономическими и социальными процессами, авторы проекта Указывают на то, что ранняя индустриализация способствовала формированию и развитию национального и интернационального

99

рынка, специализация же региона обуславливала увеличение контактов и связей между регионами и интеграции экономических регионов. Пространственное разделение труда будучи также следствием развития рынка, во многом воздействовало на уровень и характер мобильности населения в том числе "пространственной мобильности, продвижению людей на новые места, колонизации, освоению новых территорий.

Целостный подход к изучению ранней индустрии предполагает исследование взаимодействия ранней индустрии и существовавшего политико-административного окружения. Опыт исследования заставил авторов не согласиться с имевшими место в западной историографии утверждениями о том, что ранняя индустрия по своей природе не может взаимодействовать с феодальными институтами и что, следовательно, протоиндустрия ведет к разложению феодализма. Считая такую трактовку упрощенной, авторы проекта подчеркивают, что проведенное исследование убеждает в том, что "домашнее производство отлично взаимодействовало с феодальной системой в странах Восточной Европы. Так, в России кустарная промышленность демонстрировала взаимодействие крепостного труда и предпринимательства. Феодализм не исключает, а допускает развитие протоиндустрии. Все дело в изучении взаимодействия социальных институтов, государства и промышленности. В специальном разделе работы А. Флорен анализирует обобщенные итоги исследования особенностей прохождения раннеиндустриальной стадии Россией и Швецией (с.307 и далее). Однако прежде всего отмечены общие характеристики протоиндуетриальных обществ России и Швеции, которые усматриваются автором в том что, во-первых "экономика обеих стран базировалась на сельском хозяйстве", во-вторых, в плане социальной организации - в обоих регионах использовался труд окрестных крестьян (при этом отмечается, что и для Урала крепостничество не было характерно, там "доминировала" государственная деревня. Роль общины в России была, бесспорно, большей). В-третьих, "экономические, военные цели и торговля определяли особый интерес государственной власти обеих стран к железоделательной промышленности", а также силу влияния центральной власти на организацию

100

железоделательного производства. Наконец, в-четвертых, автором отмечается общий характер и направление эволюции форм организации железоделательного производства, которую он обозначает тезисом от "владения" к "администрации" (С.308). Это аспект автор раскрывает в плане выявления его национальной специфики. Так, одной из отличительных черт процесса индустриализации он считает тот факт, "что промышленность Швеции и России вписывались в различный социальный и политический ландшафт". Эти различия прежде всего связаны с особенностями реформирования административной системы как компонента процесса индустриализации и модернизации. Как утверждается в работе, "Россия копировала Шведскую административную модель", но с опозданием в один век. Если в Швеции процесс реформирования, развернувшийся с начала XVII века, захватил всю систему управления снизу доверху, то в России реформирована была лишь центральная власть, "на местах же все осталось по-прежнему". Шведская власть организовала сеть административного управления, в которой центральные институты соединялись с региональными и местными. В России ж царская власть, государство проводило реформы на центральном уровне, сохранив слабые связи с регионами, то есть в отличие от Швеции, государство которой интегрировало традиционные формы локальной администрации, в России система управления на местном уровне осталась нетронутой. В итоге в Швеции шел процесс приватизации железоделательного производства, который сопровождался формированием новой гибкой системы управления, администрации. Уже в первой половине XVII века наметилась тенденция усиления частного владения в железоделательном производстве, наряду с сохранением сильного административного контроля за сбором налогов и торговлей, за объемами выпускаемой продукции, лесными угодьями и др. К началу XIX века дальнейшее развитие администрации привело к усилению в Швеции роли Ассоциации мастеров (Ironmasters Associations), а центральная же власть (Board of Mines) отменила действовавшие ранее ограничения в пользу ассоциации. Отмечая изначально большую роль государственной власти в России, А. Флорен указывает на

101

имевшую место в России продажу рудников во второй половине XVUI века частным владельцам. При этом автор констатирует отсутствие в России ранее отмеченной связи между приватизацией железоделательного производства ц формирования административной гибкой системы, характерной для шведского опыта. Это была другая система, основанная на посессионном праве владения, близкому к феодальному в силу условного характера возможности использования земли, и в отношении распределения казенных земель, и в отношении эксплуатации "приписного" крестьянского населения, то есть рабочей силы внутри железоделательного производства, "такая система служила национальным интересам, но вела к регионализации индустрии, возникновению независимых замкнутых горнозаводских округов" (С. 310).

Рассматривая социальные изменения, обусловленные индустриализацией, развитием железоделательного производства, в частности, А. Флорен указывает на общие черты и особенности социальной динамики в протоиндустриальных обществах России и Швеции. В Швеции рынок выполнял функцию посредника между двумя новыми социальными группами - мелкими производителями, представителями торгового капитала и наемными рабочими. Основное различие в социальной структуре формирующихся протоиндустриальных обществ России и Швеции состояло в том, что в России, на Урале, рынок труда был представлен группой, близкой к феодальному сословию, посессионным крестьянством. Но и в этом случае переход от "самодостаточного" мелкого производства, при котором сельские мелкие производители совмещают и сельскохозяйственные работы и операции, связанные с железоделательным производством к крупномасштабному производству обусловил, как подчеркивает автор, потребность и необходимость создания "рынка труда", значительной группы пауперизированных крестьян-рабочих. Процесс формирования рынка труда в обеих странах шел по линии "включения" "обычных крестьян" в систему протоиндустриального производства с помощью трех основных "рычагов". Это, во-первых, через использование системы феодальных повинностей, во-вторых, с помощью организации

102

торговых связей и., наконец, путем лишения крестьян материальных ресурсов, то есть превращения их в наемных рабочих. В использовании этих "рычагов Швецией и Россией использовались различные "стратегии государственной политики". Так, в Швеции происходила передача прав Короны по сбору налогов и отправления повинностей мастерам. Государство использовало "радоны добычи угля" как такой институциональный механизм, который заставлял свободных крестьян продавать уголь по определенным ценам, строго регулируемым государством, определенным мастерам, хозяевам железоделательного производства. Причем поставки угля также регламентировались. Устанавливались и так называемые " сельскохозяйственные зоны" определенных размеров, где на лесоразработках должны были работать рабочие. В этом автор видит особенности использования рычагов воздействия на крестьянства по превращению их в наемных рабочих в Швеции. В России же, на Урале, в частности автор отмечает особую роль и доминирование феодальных институтов, когда "крепостные" (посессионные) крестьяне принадлежали не хозяину, а предприятию, когда особую роль играл не рынок, а государство, предписывающее, например, порядок угледобывающего производства, когда налоги и трудовые повинности находились в основном в ведении общины, которая играла особую роль. Эта "стратегия государственной национальной политики", как отмечалось и привела к формированию горнозаводских районов Урала, способствов-ала "закрытое™ и "самодостаточности" региона железоделательного производства в России. Однако автор подчеркивает, что и на Урале и в Бергслагене основной целью иметь строгий контроль над сельскохозяйственными рабочими, хотя она и достигалась различными средствами. "Уральские горнохоаяева усилили свои права собственности в феодальном контексте, в то время как в Бергслагене основали комплексы более скромных размеров, основанных на капиталистической собственности и наемном труде." Процесс "вписывания сельского населения в контекст индустриального общества сопровождался социальными конфликтами в обеих странах хотя, как отмечается в работе шведское общество и было более стабильным, а конфликты более мягкими. Однако причины

103

конфликтов были общими и связаны с трансформацией сельского населения в рабочего и невозможностью экономически заставить его работать на горнозаводском производстве, если он мог накормить се-мью, занимаясь сельским хозяйством. Государство Швеции тоже "давило" на крестьян, но в основном с помощью механизма цен ( например, увеличивая цены на хлеб и снижая цены на уоль). Мягкость социальных конфликтов объясняется не только особыми государственными стратегиями но и большими, нежели в России "легальными возможностями у крестьян в Швеции, с одной стороны, и может быть, меньшими организационными возможностями (что связывается с отсутствием общины^, с другой (С.323).

Различными «были и государственные стратегии двух стран по вопросам конкуренции на внешнем рынке продаж продуктов железоделательного производства. Фактор "угрозы России" как конкурента на Британском рынке заставил Швецию, по мнению авторов работы, искать пути повышения производительности труда и концентрации производства, то есть следовать стратегии повышении экономической эффективности производства. Россия же придерживалась стратегии снижения производственных потерь за счет усиления "несвободы" производителя, использования насильственных форм труда.

Общие выводы состоят в том, что авторами проекта квалифицируется железоделательное производство в России и Швеции как протоиндустрия, а сами общества -раннеиндустриальные- Аргументами для такого заключения авторы считают следующие характеристики социальных и экономических аспектов производства. Так, во-первых, железо производилось на мировой рынок, и структура этого рынка влияла на торговлю. Во-вторых, специализация в железоделательном производстве в определенных районах привела к региональному разделению труда, когда продукты импортировались из соседних областей. В-третьих, производство основывалось на крестьянском хозяйстве. Это определило размеры производства в Бергслагене и сделало женщин существенной частью рынка рабочей силы. В-четвертых, социальная организация работы сходна с тем, что некоторые

104

индустриализировать производство.