Новые методологические подходы: историк и его методологический выбор

...Там, где с помощью нового метода исследуется новая проблема, и тем самым обнаруживаются истины, открывающие новые точки зрения, возникает новая "наука". М. Вебер

Характеристика общих тенденций развития методологии истории в современном историческом сообществе, о которых уже говорились, является основанием для понимания реальных изменений методологического пространства, в котором работает историк, а также для оценки возможностей выбора методологических подходов, которыми он располагает. Так, развитие междисциплинарного подхода, с одной стороны, "исторический поворот", внимание к историческому контексту, историческому нарративу, с другой стороны, обусловили появление спектра специальных методологий, направленных на осуществление различного масштаба и нового видения, призмы, угла рассмотрения исторических явлений и процессов. Историки пытаются зажечь "волшебный фонарь", который позволил бы увидеть незримое, что многократно сложнее, но значимее для историка, чем "описывать наблюдаемое". Этот "волшебный фонарь" должен высветить те стороны исторического процесса, которые оставались в тени. Современные же методологические подходы включают их как основные механизмы, приводящие в движение, определяющие "ход истории". Речь идет, в частности, о методологии гендерных исследований, подходах, представленных такой предметной областью, как история ментальностей. Наконец, пересмотр приоритетов структурных элементов источниковой основы исторических исследований не мог не повлиять на способы, пути и методы изучения различных видов и типов исторических источников. Одним из проявлений подобных методологических исканий в этом направлении является так называемая "устная история". Аутентичность

36

1

источника вновь все больше связывается с близостью его автора к изучаемым историческим фактам, событиям и процессам, а приоритет источников личного происхождения растет, хотя и уступает свидетельствам "живого наблюдателя", участника событий, которые составляют основу некоторых новых методологических подходов (устная история, история ментальностей).

Итак, новые условия развития исторической науки ставят со всей остротой вопрос выбора адекватного методологического подхода для изучения избранного предмета исследования. В данном разделе содержится обзор некоторых современных подходов к изучению и анализу различных сфер исторического прошлого.

***

Одной из современных тенденций развития методологии истории, как уже отмечалось, является усиление внимания к микроанализу. Это особенно явно проявляется в современной западной историографии²⁴. Вместе с тем, для отечественной историографии, имеющей, особенно в советский период, длительную традицию исследований на основе макроанализа, также заметен интерес к изменению масштаба изучения исторических явлений, переход к локальным исследованиям²⁵.

Микроисторический подход - это процедура, которая берет за основу частное, которое нередко является индивидуальным и специфическим, что вряд ли может быть описано как типичный случай. Однако в историографии ведутся дискуссии по поводу возможности говорить о микроистории как особой дисциплине или жанре исторического исследования в силу ее схожести с таким направлением, как case-study (т.е.

Современные методы преподавания новой и новейшей истории // II семинар "Методология и средства современного исторического исследования". - М., 1996.

От средних веков к Возрождению. - СПб., 2003.

37

изучение отдельного события, явления, которое может служить основой для генерализации в подобного рода исследованиях)²⁶.

Между тем, признавая, что вопрос о предоставлении микроистории статуса специальной дисциплины является дискуссионным, нельзя не согласиться с тем, что микроистория как методология может быть использована в разного рода исторических исследованиях. Говоря об опыте микроисторических исследований, следует отметить, что авторами подобных исследований были не только историки, но также социологи и социальные антропологи, сменившие методологический инструментарий, образно говоря, с "телескопа" на "микроскоп". Среди знаменитых имен, внесших большой вклад в микроисторию, можно назвать французского историки Эммануэля Леруа Лядюри и итальянских исследователей Карло Гинзбурга и Джованни Леви²⁷.

Микроисторию характеризуют: уменьшение масштаба, малый ключ как научная парадигма, заглавная роль частного (однако не в оппозиции с общественным), внимание к рецепции и нарративу, специфическое определение контекста и отрицание релятивизма.

Как историографическая практика, микроистория, развившаяся с 1970-х-80-хгг., основана на редукции масштаба наблюдения, на микроскопическом анализе и на интенсивном изучении документального материала. При этом редукция масштаба для микроистории - аналитическая процедура, которая может быть применена повсюду, вне зависимости от измерений рассматриваемого объекта (а не является объектом исследования сама по себе)²⁸.

Одним из классических примеров микроисторичеекого подхода является исследование Леруа Лядюри "Монтайу"

^м Колосов Н.Е. О невозможности микроистории // Казус. - 2000. - М.,

2001.

²⁷ См. подробнее: К. Гинзбург. Микроистория: две-три вещи, которые я

о ней знаю //Современные методы преподавания... - С. 207-229.

^м G. Levi. On Microhistory // Р. Burke (ed.) New Perspectives... Pp. 97-115.

Современные методы преподавания новой и новейшей истории // II

семинар "Методология и средства современного исторического

исследования". - М., 1996.

38

('"Montaillou"). Основываясь на материалах допросов инквизицией подозреваемых в ереси, автор описал деревню на юго-западе Франции в начале XTV века. Среди вопросов, интересующих Леруа Лядюри, - хозяйственный уклад пастухов данной местности, структура семьи, положение женщин, понимание жителями деревни времени, пространства,

религии и т.д.

Другой известный пример - работа Джованни Леви, посвященная жизни маленького городка Сантена в Пьемонте в начале XVII столетия. Леви проанализировал судебный процесс над приходским священником Джован Баттисто Кьезой, обвиненным в неортодоксальных методах изгнания нечистой силы, увидев в нем социальную драму, раскрывающую конфликт, вызвавший разногласия в обществе. Особое внимание в работе обращается на борьбу двух семей (к одной из которых принадлежал священник) и их сторонников. Термин "социальная драма" был впервые применен британским антропологом Виктором Тернером для объяснения конфликта небольшого масштаба, который раскрывает скрытое напряжение

в обществе в целом.

Поворот к микроистории тесно связан с открытием для историков работ социальных антропологов. Микроисторический подход имеет много общего с социальными исследованиями, предпринятыми антропологами в 1930-е гг. (Роберт Рэдфилд) и методами, изложенными Максом Глюкманом и другими авторами, например, методом "расширенного анализа случая" (extended case-study).

В 1970-е гг. были высказаны ряд серьезных возражений, касавшихся применения микроисторического подхода. Прежде всего, отмечалось, что исследования часто ограничиваются изучением биографий незначительных людей или трудностями небольших обществ. Однако сторонники микроистории не стремились "показать мир в крупице песка". Вместо этого они стараются делать общие выводы на основе частных данных. Так, Леруа Лядюри показывает мир средневековой деревни на примере Монтайу, которую он называет каплей в океане.

39

Эти претензии также делают актуальной проблему типизации. Какова должна быть величина группы, взятой для конкретного изучения, чтобы считать эту группу типичной, и как это обосновывать? Каким образом исследователи превращают предмет исследования, часто базирующийся на наблюдениях, сделанных в одной деревне, в описание целой культуры? Тем не менее, для использования "социального микроскопа" есть ряд весомых оснований. Выбор индивидуального примера для более глубокого исследования, может быть обусловлен тем, что он представляет ситуацию в миниатюре, и историки имеют все основания считать, что данный пример отображает эту ситуацию. Микроисторический подход часто сопровождается применением количественных методов, при помощи которых исследователь отбирает наиболее типичные примеры в некоторой совокупности данных.

С другой стороны, выбор предмета (случая) может быть определен тем, что он является исключением из правила и показывает недостатки социального механизма в действии. Микроистория позволяет рассматривать частный эпизод или небольшое сообщество людей в таком ключе, чтобы заметить алогичность большой социокультурной системы, видны все трещины данной системы, сквозь которые просачивается индивидуальное, подобно растению, проросшему между скал.

Объединяющий принцип всех микроисторических исследований есть убежденность в том, что микроскопическое изучение откроет факторы, до того остававшиеся невидимыми^ Феномены, до того считавшиеся достаточно описанными и объясненными, приобретают абсолютно новые значения при изменении масштаба наблюдения.

Несмотря на то, что корни микроистории - в сугубо историческом исследовании, многие из ее характеристик демонстрируют тесные узы, связывающие историю с антропологией - в особенности с "густым описанием", названным Клиффордом Гирцем самой верной из перспектив работы антрополога. На смену попыткам уместить наблюдения в прокрустовом ложе какой-либо ищущей закономерности теории в этой перспективе приходит поиск некоего набора значимых символов, которые впоследствии должны были быть встроены в

40

некую объясняемую структуру. Такой подход позволяет делать самые далеко идущие выводы на основании микроскопического анализа самых мимолетных событий.

В отличие от антропологии, для микроистории существенно важно максимально формальное прочтение действий, поведения, социальных структур, ролей и взаимоотношений. Хотя обычаи и использование символов всегда многозначны, учет мобильных и динамичных социальных дифференциации придает им, тем не менее, более точные оттенки. Индивидуумы постоянно создают себе идентичности, а группы - определяются в соответствии с конфликтами и солидарностями, которые не принимаются априорно, а определяются в динамике, которая и есть объект анализа.

Микроистория порывает с традиционным "утверждающим", авторитарным типом дискурса, характерным для историков, которые представляют реальность как объективную. В ней, напротив, точка зрения исследователя становится внутренней частью объяснения. Сам процесс исследования ясно описывается, а ограничения, содержащиеся в документальных свидетельствах, формулировка гипотез и ход мысли больше не скрываются от глаз непосвященных. Читатель вовлекается в некий диалог и участвует во всем процессе конструирования исторического аргумента.

Другим примером возрождения традиций исторического исследования в новых условиях, связанных с развитием междисциплинарного подхода, является устная история. Свое название эта область исторических знаний, ныне претендующая на статус особой сферы научных исследований и учебной Дисциплины, получила по той причине, что основой исторических знаний в этой области являются свидетельства, полученные от живого человека, а не из письменных документов. Как считают представители устной истории, в общем контексте исторических исследований этого рода свидетельства должны выступать не как дублеры письменных источников, а как полноценные партнеры, корректирующие данные источников так

41

же, как источники корректируют представления самих историков²⁹.

Институционально устная история формировалась как особое направление с середины XX в., когда, например, в СЩд появились центры по сбору "устных источников", а позже, к концу 1960-х гг., - появилась Ассоциация Устной истории (ОНА - Oral History Assosiation) и стал выходить журнал "Oral History Review".

Методология этой области исторических исследований тесным образом связана с опытом социологических исследований, социологических опросов, интервью. Вместе с тем, аккумулирование знаний, передаваемых изустно - один из древнейших способов сбора исторической информации.

Важно отметить, что представители направления устной истории настаивают на значимости собственной методологии исторических исследований, бесспорно связанной, но существенно отличной от методологии социологии, фольклористики, других дисциплин в области коммуникаций, литературы и т.д.³⁰. Так, признавая бесспорность существования длительной традиции получения знаний, передаваемых изустно, представители устной истории, вместе с тем, обозначают собственные методологические основания исторических исследований. На формирование методологии устной истории оказывают влияние новые условия развития науки, специфика избранного ареала источников, а методики сбора и обработки полученных данных требуют высокого профессионализма историка в подходе к получению и анализу '"устной информации".

Новые условия развития исторической науки определили необходимость переоценки и ранжирования исторических источников с точки зрения их значимости для познания различных аспектов предмета устной истории. По мнению представителей устной истории, рост ее значения во второй половине XX века связан с очевидной утратой коммуникативных

²⁹ Н.Т. Hoover. Oral History in the United States // Kammen M, (ed.). The Past Before Us. Contemporary History Writing in the United States. P. 391-407. G. Prins. Oral History // P. Burke (ed.) New Perspectives.... P.120-156. ³⁰ Hoover...-P. 395.

42

киий письменной информации (в частности, переписки) под янием развития научно-технического прогресса (развитие епств передачи информации на расстоянии). Научно-нический прогресс также способствовал появлению новых осителей информации, которые трансформировали природу традиционного письменного источника, лишая подчас его авторского начала. Вместе с тем, все больший интерес у историков проявляется к так называемой "истории повседневности", фиксировании того, как жил и живет человек разной социальной, культурной, возрастной идентичности.

В полемике об основных преимуществах письменных источников, точности формы, хронологии, наличии дополнительных документальных источников для сравнительного анализа (testis unus, testis nullus) которыми не обладают, по мнению скептиков, устные источники, приверженцы устной истории возражают следующим образом. Во-первых, они утверждают, что устная традиция может сама по себе быть свободной (пословицы, рассказы) и строгой (поэзия, эпос) по форме, и что существуют проверенные техники внутреннего анализа, сравнения и декодирования устной традиции. Во-вторых, по их мнению, серийное, измеряемое по календарю время - отнюдь не единственное время, в котором живет человек, а перемены сами по себе отнюдь не составляют всего содержания предмета истории. Мифы, династические истории, фамильные истории рядовых людей, пословицы, эпосы и рассказы дают доступ к внутренней стороне культуры и времени. Разумеется, для большей точности их необходимо коррелировать с внешними источниками. Наконец, представители устной истории справедливо напоминают о том, что документальные источники также весьма субъективны и доходят до нас отнюдь не идеальными путями. Соглашаясь с тем, что, например, куплеты, исполняемые простолюдинами, наверняка прошли через цикл содержательных изменений, они подчеркивают значимость методологии и методики критического анализа "устных источников", которые могут оказаться проще и эффективнее, чем в случае с документальными источниками, изначально искаженными "изобретенной традицией", то есть, проще говоря, выдающими желаемое за действительное. В

43

случае с воспоминаниями человека о жизни, как полагают представители устной истории, историки, вероятно, "имеют дело с чистейшей записью из всех возможных". Кроме того, использование изустной информации позволяет услышать голос тех, кто был лишен его в документальных источниках, "читая которые, мы слушаем в темноте". Нельзя забывать и о том, что, личные воспоминания богаты деталями, которые было бы невозможно найти иначе, что позволяет осуществить девиз устной истории - "найти причины, по которым происходит история и прояснить их до конца". Иными словами, личные воспоминания позволяют историку быть собственно полноценными историком (то есть тем, кто может изучать весь спектр проблем и масштабов современной истории с использованием соответствующих источников). Передаваемая изустно информация служит проверке иных источников, также как те служат ее проверке. Она также является источником "сиюминутных" деталей, иначе недоступных, и тем самым стимулирует у историка свежий взгляд на казавшуюся изученной проблему.

Методология исследований в области устной истории требует специальной профессиональной подготовки. Прежде всего, историк, проводящий интервью, должен обладать глубоким знанием изучаемого предмета, чертами характера, предполагающими способность к одинаково спокойным беседам с разными типами респондентов, а также уже имеющимся опытом успешного налаживания отношений с группами людей иного происхождения. Профессиональное владение предметом исследования предполагает предварительное накопление историком знаний, извлеченных из различного рода источников:

как, например, официальных сообщений периодики и прессы, так и из источников личного происхождения. Именно на этой основе возможна выработка вопросника для интервью и этики его ведения, равно как и отбор респондентов, способных ответить на поставленные вопросы. Методика интервью и стилистика его ведения включают и необходимость изучения происхождения, социальной, этнической, возрастной идентичности респондентов.

Особое место в методологии устной истории отведено методике расшифровки записей интервью, которые сами по себе

44

являются лишь "сырым", закодированным материалом. Исторический подход к категоризации и интерпретации собранной информации составляет основу методологии и методики анализа источниковой базы устной истории³¹.

Некоторые из историков полагают, что их работа состоит в том, чтобы описывать и, возможно, объяснять, почему те или иные вещи происходили в прошлом. Это посыл необходимый, не недостаточный. В ремесле историка есть еще два существеннейших компонента. Во-первых, он должен уметь объяснять "непрерывность". Историческая непрерывность, особенно в устных культурах, требует большего внимания, чем перемены. Традиция есть процесс, который живет, только будучи непрерывно воспроизводимым. Она бурлит в своей кажущейся неподвижности. Во-вторых, задача историка состоит в том, чтобы уверить читателя в своей методологической компетентности. Для того чтобы показать свое знание ловушек "изобретенных традиций", а стало быть, - свою настороженность по отношению к предлагаемым объяснениям, историк должен продемонстрировать, каково было быть там и тогда - бардом в гомеровской Греции, крестьянином в Африке до того, как туда пришел белый человек, или, если сделать этого невозможно, сказать это, и объяснить, почему. Устная история, с ее деталями, с ее человечностью, часто с ее эмоциями и всегда - с ее развитым скептицизмом по поводу всего историографического предприятия в целом, - имеет отношение в первую очередь к этим важным задачам методологии истории.

Значимость методологии устной истории подтверждается широтой диапазона направлений исследовательской практики в этой области. Здесь особо следует выделить биографические исследования, изучение институтов, отдельных социальных, этнических, гендерных групп.

Так, биографические исследования включают как биографии публичных политиков, (биография Гарри Трумэна), так и жизнеописание простого фермера из штата Алабама, сквозь призму судьбы которого прослеживается история Юга Америки

Отдельной темой является проблема авторского права, права пользования информацией, полученной в ходе интервью, которая ириобретает особую остроту для представителей устной истории.

45

XIX в. Среди исследований отдельных групп общества популярность завоевали работы по истории коренного населения США, истории американской семьи³².

Методология устной истории, включающая интервью как особый способ получения исторической информации, внесла также свой вклад и в историческое объяснение путем заполнения пробелов в документальных материалах или в отсутствие каких-либо сохранившихся записей при изучении биографии, карьеры людей, различных групп общества.

***

Исторические исследования часто классифицируют по предметным областям исследования, как то: политическая, интеллектуальная, экономическая, социальная история и история ментальностей. Считается, что эта классификация соответствует признанным сферам мысли и поведения человека. Однако проблема заключается в том, что человеческая деятельность не может быть однозначно классифицирована: политический конфликт часто отражает фундаментальные идеологические или материальные разногласия, ход экономических перемен, похоже, обуславливается жесткостью или гибкостью социальной структуры, и т.д. Историки, специализирующиеся в одной области истории, рискуют в своем объяснении исторических перемен приписать слишком многое одному-единственному фактору. Экономическая история, которая не смотрит дальше ';„ факторов производства, международная история, отражающая \^ исключительно дипломатические перипетии - все это разновидности так называемого "туннельного видения".

Направление исследования должно определяться не ярлыком, "приклеенным" к историку или характером избранных ;, источников, а интеллектуальными требованиями, выдвигаемыми | выделенной исторической проблемой. Окончательной целью историка, по мнению представителей школы Анналов, было написание "тотальной истории". Однако историографическая практика продемонстрировала, что достичь этот идеал возможно лишь в определенных рамках. "Тотальная история" на практике

³² См. подробнее: Hoover... - Р. 404-405. 46

воплотилась в историю локальную. В течение последних двадцать лет локальная история привлекает все больше внимания профессиональных историков в силу тех возможностей, которые она дает в смысле преодоления демаркационных линий между специализациями.

Однако сужение масштаба не стало спасительным средством достижения идеала "тотальной истории". Другим средством создания "тотальной истории" для представителей западного исторического сообщества стало обращение к истории ментальное™.

Современные историки иначе видят задачу исследования исторического опыта целых обществ и методы ее решения. Подвергая критике традиционные подходы к изучению социальной истории, которые, по их мнению, влекут за собой высокую степень абстракции от этого опыта. В историческом сообществе сегодня доминирует осознание того, что важно не только разделить людей по категориям, исходя из их места в данной структуре общества, определив их занятия, статус и богатство, что вызывает неудовлетворенность, но и вникнуть в их представления и ценности, увидеть их как "ощущающие и думающие существа". Разумеется, историки уже давно прилагали все усилия, чтобы взглянуть на важных деятелей прошлого именно таким образом; изучение частных бумаг индивидуума важно, поскольку позволяет историку взглянуть на мир его глазами. Однако с необходимостью предпринять сходные усилия по отношению к большинству людей историки столкнулись лишь недавно. Как люди в том или ином обществе прошлого постигали свой ежедневный опыт? Каковы были их представления о времени и пространстве, боли и смерти, семейных взаимоотношениях, их религиозные наблюдения? Как следует характеризовать их амбиции и заботы? Какими были их общие Ценности? Все это относится к новой и плодотворной области исторического исследования, которую обычно называют историей коллективных ментальностей, или состояний ума. °на, несомненно, связана с историей идей, но в то время как ^тория идей занимается формально артикулируемыми

47

принципами и идеологиями, историю ментальности интересуют эмоциональное, инстинктивное и имплицитное — то есть те области мысли, которые подчас вовсе не находят никакого прямого выражения. Именно социальные историки, а не историки идей, начали осваивать это новое поле. В методологическом плане оно означает изменение сферы объясняющих факторов, раскрытия роли, в том числе, такого из них, как менталитет.

Концепт "ментальности" нужен историку, чтобы понять поведение людей в других культурах. Для этого, как писал Люсьен Февр в эссе, обсуждающем проблему того, что он называл "психологическим анахронизмом", недостаточно представить себя в их шкуре и в их ситуации, необходимо также представить их определение ситуации, увидеть ее их глазами.

Менталитет - устойчивый склад ума, имеющий если не логическую форму, то системный характер, который коренится в материальной жизни и широко распространен в значительной части населения и который оказывает непосредственное влияние на экономические, социальные и политические отношения³³.

И слово "менталитет", и практика исследований ментальности связываются со школой "Анналов", т.е. преобладающим уже тридцать лет направлением исторической науки во Франции и, в меньшей степени, в Англии, США и других странах. Наследие школы с основания журнала «Анналы» в 1929г. действительно богато, но также многосложно и противоречиво. \

Причины расцвета в изучении менталитета в 1960-х - 1970-х гг. следует искать в общих тенденциях исторической науки на Западе. Одной причиной было своеобразное развитие количественных методов среди французских историков. В частности, ориентация на источники, составляющие большие серии и охватывающие большие промежутки времени, позволила осуществить изучение изменений в менталитете на основании некоторых видов источников (например, личного

³³ См. подробнее: Д.Филд. История менталитета в зарубежной исторической литературе. - В кн.: Менталитет и аграрное развитие России (XIX - XX вв.) Материалы международной конференции / Под ред. В.П. Данилова и Л.В. Матова. - М., 1996. - С. 7-21.

48

Eighteenth Century // Past and Present. №50. 1971.

оисхождения). Вторая причина - в растущем и пгостороннем влиянии культурной антропологии и

(цп-ропологов на практику историков.

Первым историю ментальности систематически стал мчучать Люсьен Февр, один из отцов-основателей школы Анналов. Он призывал к разработке совместными усилиями историков и психологов "исторической психологии". Однако для историков, принявших вызов Февра, самым богатым источником идей оказалась не психология, а антропология.

Наиболее мощный вклад антропология сделала именно в сфере изучения ментальности. Многие из недавних исследований антропологов были направлены на то, чтобы идентифицировать образы мышления, открываемые в ритуале и символе, и понять, как они формируют коллективное и индивидуальное поведение -то есть на то, чтобы, как сказали бы сами антропологи, изучать "культуру" в самом широком смысле этого слова. Это понятие "культуры" подчеркивается убеждением (подтверждаемым антропологическими case-studies) в том, что кажущиеся странными и иррациональными черты на самом деле отражают взаимосвязанность мысли и поведения - то самое, что, в конечном счете, и собирает общество воедино.

Впрочем, в отличие от антрополога, историк имеет дело по преимуществу с косвенными свидетельствами того, что происходило в умах простых людей. Особенно полезными оказались такие источники, как материалы судебного делопроизводства. Для исследователя периодов до XVIII века это особенно верно по отношению к церковным судам, которые тщательно интересовались моральными прегрешениями

духовенства и мирян³⁴.

Известным в этой области историком является Э.П. Томпсон. В его исследовании "Моральная экономика английской толпы XVIII в."³⁵ анализируются различные виды хлебных бунтов и случаев коллективных расправ над спекулянтами. Подчеркивая дисциплину толпы, Томпсон выводит идейные основы ее деятельности и находит их корни в

Le Roy Ladurie. Montaillou, village occitan de 1294 a 1324. - Paris, 1975.

—— - - • " ^ --'-- T7_-1;„l, (•'•,,„„„4 ;„ ttle

35

E.P. Thompson. The Moral Economy of the English Crowd in the

49

h

докапиталистической идеологии рынка и даже в определенных законодательных актах XVI столетия. Ставя на первый план классовые отношения, он, тем не менее, находит нечто общее в менталитете деревенских эсквайров и мировых судей и их соседей из простого народа. В обыкновенное время и те, и другие соблюдали правила рынка, по которым хлеб является простым товаром. Иногда, когда дороговизна угрожала голодом и беспорядками, и бедняки-покупатели хлеба, и эсквайры - его производители, поневоле возвращались к другим правилам, другой системе ценностей, по которым правда стоит выше прибыли и поэтому торговлю хлебом надо регулировать по отношению не только к цене, но и к качеству и условиям продажи.

Отличительными чертами истории ментальностей являются: акцент на коллективных ценностях в противовес индивидуальным, и на мыслях простых людей в противовес мыслям представителей образованных элит; акцент на невысказанных или несформулированных понятиях, или представлениях, на работе "ежедневной мысли" или "практического разума"; внимание к "структуре" взглядов наравне с их содержанием, иными словами к категориям, метафорам и символам, к тому, как люди думают наравне с тем, что они думают. Иными словами, признать существование у двух групп двух разных ментальностей - значит сделать куда более сильное заявление, нежели просто признать разность в их , взглядах³⁶. •• \V

Во всех этих отношениях история ментальностей отличается от других подходов к интеллектуальной истории (вроде американской "истории идей"). Ее можно определить как "историческую антропологию идей". Начиная с Эмиля Дюркгейма, внимание социологов и социальных антропологов было сосредоточено на том, что они по-разному называли "коллективными репрезентациями", "образами мысли" или "когнитивными системами" других культур. Систематический исторический подход к истории ментальностей связан с

³⁶ Р. Burke. Strength and Weakness of the History of Mentalities // P. Burke. Varieties of Cultural History. NY, 1997. P. 162-182.

50

французским журналом "Анналы", основатели которого Люсьен февр и Марк Блок проявляли большой интерес к тому, что они по-разному называли "исторической психологией", "коллективными ментальностями "концептуальным аппаратом", или термином, заимствованным у Дюркгейма - "коллективными ментальностями". Впрочем, Февр и Блок не были единственными, кто работал в этом направлении. Подобный типом истории в 1930-е гг. интересовались синолог Марсель Гране и историк Французской революции Жорж Лефевр.

В последние несколько лет термин "ментальность" все больше заменяется понятиями "репрезентация" и "коллективное воображение ". Впрочем, на практике разница между старой историей ментальностей и новой историей репрезентаций не столь велика .

Обращение к истории ментальностей, изучение проблемы менталитета в отечественной историографии связаны, по мнению историков, с воздействием условий развития науки в нашей стране, "социальным стрессом", который испытывало общество в последнее десятилетие XX века. Именно общественная ситуация "жестких кардинальных преобразований" обусловила интерес к проблемам менталитета, трактовка и интерпретация которых имели весьма неоднозначный, дискуссионный характер . Отечественные историки отождествляли менталитет и с групповым сознанием, и с исторической памятью, социальной психологией, поведенческими мотивами, мировоззрением и др. В новейших фундаментальных исследованиях по социальной истории России имеют место интересные попытки определения понятия "менталитет" как совокупности ментальностей, образующей систему, обеспечивающую человека моделью видения мира, способами решения проблем, с которыми ему приходится сталкиваться³⁹.

Однако значимость изучения менталитета подчеркивалась отечественными историками разных поколений и

Р. Торштендаль. Указ.соч.

Л.В. Милов. Предисловие. - В: Менталитет и аграрное развитие России. XIX-XX вв. - М., 1996. - С. 5.

Миронов Б.Н. Социальная история России. - СПб, 2000. - Т. I. - Гл. "Менталитет сельского и городского населения". - С. 327.

51

историографических школ. В частности, А.Я. Гуревич связывал изучение менталитета с решением задачи возрождения духовной жизни нашей страны⁴⁰. При этом, интересно отметить, что "отставание" историков России в изучении истории ментальностей, вызывающее неудовлетворенность у наших соотечественников, интерпретировалось американским коллегой известным специалистом в области истории России Д. Филдом как позитивное явление, как "везение", "охрана устоев нашей науки от чуждого ей шикарного понятия".

В своем докладе на международной конференции "Менталитет и аграрное развитие России. XIX-XX вв."⁴¹ Д. Филд обратился к определению менталитета в историографической традиции, указав, в частности, на то, что уже в толковом словаре Ожегова "менталитет" трактуется как "мировосприятие умонастроение"⁴². Значительное внимание Филд уделил концепции "большой длительности" (la tongue duree), "привилегированной областью" которой является менталитет⁴³. Значимость большой исторической протяженности для понимания менталитета, который измеряется "стадиальными фазами развития общества", подчеркивал и академик Л.В. Милов⁴⁴.

Понимание менталитета как методологической категории исторического исследования имело место в работах таких отечественных историков, как А.Я. Гуревич, Ю.Л. Бессмертный⁴⁵. Последний, в частности, определял менталитет как совокупность образов и представлений, которой \

Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу. - В кн. Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы "Анналов" / Под ред. Ю.Л. Бессмертного. - М., 1993. - С. 20. ⁴¹ Менталитет и аграрное развитие России. XIX-XX вв. - М., 1996.

Д. Филд. История менталитетов в зарубежной исторической литературе. - В кн.: Менталитет и аграрное развитие России... - С. 7-39.

⁴³ Там же. - С. 14.

⁴⁴ Сокращенная стенограмма обсуждения докладов. - Там же. - С. 436. Бессмертный Ю.Л. Кризис "Анналов"? - В кн.: Споры о главном;

Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы "Анналов" / Под ред. Ю.Л. Бессмертного. - М., 1993.

52

руководствуются в своем поведении члены той или иной социальной группы и в которой выражено их понимание мира в целом. А.Я. Гуревич, в свою очередь, определял менталитет как первую проблему исторического исследования⁴⁶.

При всей неопределенности понятия менталитета его использование как методологического концепта позволило расширить изучение различных аспектов социальной истории России, в том числе, аграрной истории. Как показывает историографическая практика, внесение "такого молчаливого поведенческого момента, как менталитет" позволило углубить изучение проблем крестьянской ментальности и общины, раскрыть роль природно-географического фактора в формировании менталитета русского крестьянства⁴⁷, выявить влияние крестьянской ментальности на социальные конфликты начала XX века⁴⁸.

Современная отечественная историография видит свою задачу в том, чтобы выявить роль и место менталитета, механизмы его воздействия на поведение отдельных личностей и социальных групп в процессе развития хронологических и локальных цивилизаций, которые "протяженны во всем историческом периоде земли, во всей истории человечества"⁴⁹.

***

Так же Как история ментальностей, развитие гендерных исследований представляется значительным вкладом в методологию исторических исследований как в плане расширения факторов исторического объяснения, так и специфики проявления междисциплинарности в методологии различных областей предмета истории.

⁴⁶ Гуревич А.Я. От истории ментальностей к историческому синтезу // Там же.

⁴⁷ Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. - М., 1998.

⁴⁸ Буховец О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в Российской Империи начала XX в.: Новые материалы, методы, результата. - М., 1996.

⁴⁹ Сокращенная стенограмма обсуждения докладов. - В кн.: Менталитет и аграрное развитие России... - С. 436-437.

53

Истоки формирования гендерных исследований восходят к такому направлению политической истории, традиционному для западной историографии, как "женская история" (women's history). В теоретико-методологическом аспекте женская история интересна тем, что представители этого направления сделали попытку расширения предмета истории, "восстановления исторического существования женщин", фокусируя внимание на истории женщин разных эпох и регионов. Развитие традиции подобных исследований определил поиск новых теоретико-методологических подходов, которые позволили бы, в частности, решить поставленную сторонниками женской истории задачу изучения отношений господства и подчинения между мужчинами и женщинами в исторической ретроспективе. Этот поиск привел представителей женской истории к обогащению феминистских теорий, к расширению объясняющих факторов, включению в традиционный социально-классовый анализ фактора различия полов - гендера (gender)⁵⁰.

Преимущество гендерного подхода историки усматривают в том, что функция его использования в историческом исследовании направлена на восстановление целостности новой социальной истории⁵¹. Это обосновывается тем, что предметом гендерных исследований является один из важнейших аспектов социальной организации - отношения между мужчинами и женщинами в макроисторическом контексте.

Характеризуя гендерный подход как междисциплинарный, историки подчеркивают значимость культурно-исторического контекста в исследованиях, ибо оценивают его как адекватное средство, методологию исторического анализа. В этом смысле предметная область применения гендерного подхода (история) и категории гендера в частности определяет отличие их использования как методологии исторических исследований от подходов "чистых психоаналитиков", для которых на первый план выступает

⁵⁰ J.W. Scott. "Gender: A Useful Category of Historical Analysis," American Historical Review 1986 vol. 91 No. 5

⁵¹ Репина Л.П. Новая история и социальная история. - М., 1998. - С. 153 - 162.

54

индивидуальный, семейный опыт субъекта в отрыве от исторической специфики, исторического контекста, условий рассмотрения этого опыта. В отличие от "психоаналитиков", гендерные историки исходят из представлений о социокультурнных различиях и иерархии полов, анализируют их социальные функции в исторической ретроспективе. Таким образом, динамика гендерных отношений включается в общую концепцию социально-исторического развития.

Гендерные исследования как проявление нового междисциплинарного научного направления сформировалась на Западе в конце 1960-х - начале 70-х годов. Гендерная история, как отмечается в историографии, "приобрела свое новое качество в результате теоретического переосмысления предмета исследования, пересмотра концептуального аппарата и методологических принципов "женской истории" за счет, прежде всего, введения концепта гендера (gender) (род, вид), который имеет социально-исторические измерения и работает как один из главных объясняющих факторов исторических явлений и процессов". Основные теоретико-методологические положения гендерной истории являются предметом дискуссии в современной западной и отечественной историографии. Надо отметить, что в последние годы в отечественной историографии явно усилился интерес к этой области исторических исследований, о чем свидетельствует рост числа публикаций по этой теме, в том числе выпуск специального альманаха "Адам и Ева"⁵².

Ключевой методологической категорией анализа в данных работах становится "гендер", или "пол-род", который еще называют "социокультурным полом". Этот концепт, альтернативный понятию "пола-секса", был призван подчеркнуть социальный характер неравенства между полами и исключить биологический детерминизм, имплицитно присутствующий в понятии "пола-секса". В отличие от последнего, гендерный статус и, соответственно, гендерная иерархия и гендерно-дифференцированные модели поведения не детерминируются

52

См. подробнее: Репина Л.П. Новая история и социальная история... -С. 153-162. Адам и Ева: Адьманах гендерной истории / Под ред. Л.П. Репиной.-2001, 2002.

55

однозначно природой, а задаются всей сложившейся в обществе системой отношений, в которую попадает только что родившийся человек.

Гендерные модели конструируются обществом предписываются институтами социального контроля и культурными традициями. Но одновременно гендерная принадлежность оказывается встроенной в структуру всех общественных институтов, и воспроизводство гендерного сознания на уровне индивида поддерживает, таким образом, сложившуюся систему отношений господства и подчинения, а также разделение труда по гендерному признаку. В этом контексте гендерный статус выступает как один из конституирующих элементов социальной иерархии и системы распределения власти, престижа и собственности (наряду с расовой, этнической и классовой принадлежностью).

Основные теоретико-методологические положения гендерной истории в западной историографии были сформулированы Джоан Скотт в программной статье 'Тендер -полезная категория исторического анализа". В ее трактовке это понятие определено как "первичный способ обозначения властных отношений" и характеризуется специфическим сочетанием четырех неразрывно связанных и принципиально несводимых друг к другу подсистем. Это, во-первых, комплекс культурных символов, которые вызывают в членах сообщества, принадлежащих к определенной культурной традиции, множественные и зачастую противоречивые образы. Вторая составляющая - это те нормативные утверждения, которые •определяют спектр возможных интерпретаций смысловых значений имеющихся символов и находят свое выражение в религиозных, педагогических, научных, правовых и политических доктринах. В-третьих, это социальные институты и организации, в которые входят не только система родства, семья и домохозяйство, но и такие сексуально-дифференцированные институты, как найм рабочей силы, система образования и государственное устройство. Наконец, четвертый конституирующий элемент - самоидентификация личности.

Иными словами, выстраивается уникальная синтетическая модель, в фундамент которой закладываются

56

характеристики всех возможных измерений социума: системно-структурное, социокультурное, индивидуально-личностное. Предполагаемое развертывание этой модели во временной длительности реконструирует историческую динамику в гендерной перспективе.

Обоснованием того, что гендерный подход является эффективной методологией исторических исследований, является широта проблематики исследований, в которых он используется. По мнению историков, гендерный подход на современном этапе пронизывает почти все области исторической науки. Так, например, историки выявили на основе применения гендерного как общие устойчивые характеристики брака в европейской истории раннего нового времени, так и особенности, характерные для отдельных регионов, в частности, для Северо-Западной Европы. Здесь уникальной характеристикой модели брака было то, что пары откладывали вступление в брак до 25-30 лет. Это определялось необходимостью до вступления в брак стать экономически самостоятельными. Поздние браки, небольшая разница в возрасте между супругами, закрытость нуклеарной семьи для проживания родственников были характерны для этого региона, в отличие, например, от Южной Европы. Как видим, в данном случае гендерный подход позволяет выявить экономические мотивы брачных моделей, равно как и характер отношений между супругами, степень зависимости женщины. Кроме того, исследователями изучались брачные стратегии в различных социальных слоях населения . Категория гендера как методологическая категория оказалась весьма полезна в изучении как экономической, так и политической истории. Так, в области экономической истории изучению подверглось, например, воздействие генезиса капитализма на трансформацию гендерных отношений в странах Европы, изменение структуры рынка труда и др. Политический аспект гендерных исследований представлен в историографии исследованиями отношений между властью и подданными, возможностей и способностей женщин, лишенных доступа к

См., например: Дюндик Н.В. Семья и брак в жизненном пространстве французского аристократа первой половины XVIII века // Адам и Ева. -

№4. - М., 2002.

57

формальным институтам политической власти, оказывать влияние на принятие решений в публичной сфере⁵⁴.

Вместе с тем, следует отметить, что развитие гендерных исследований является проявлением общих современных тенденций в методологии истории. Так, практика гендерных исследований включает так называемую "новую биографическую историю", или "персональную историю", которая представляет собой изучение индивидуальных биографий на основе микроанализа. Расширение предмета гендерных исследований связано с вниманием историков к "миру воображаемого". Это, бесспорно, влияние постмодернизма. Так, задача восстановления воображаемого мира влияла на выбор и оценку источниковой основы гендерных исследований, в том числе, вовлечения в их орбиту художественной литературы. Как уже отмечалось в историографии, новый этап сближения истории и литературы (памятуя о том, что история родилась из поэзии) - это "новое хорошо забытое старое". Взаимодействие литературы и истории явно проявляется и в гендерных исследованиях. Так, в частности, методологические проблемы гендерных исследований связаны с анализом литературных текстов, выявлением соотношения "художественного образа" и исторической действительности. Является ли художественный образ прямым отражением реалий гендерных отношений или массовых представлений о них. Постмодернистское влияние проявляется в том, что в гендерных исследованиях имеет место сведение гендерной истории к истории гендерных представлений. В то же время,\нельзя не отметить, что гендерные историки успешно пытаются соединить литературоведческий анализ с подходами социальной истории. В этой связи характерно, что методология гендерного подхода далеко не ограничивает источниковую базу подобных исследований лишь литературными текстами, включая наряду с ними источники личного происхождения (семейная переписка и дневники) и даже статистические источники (брачная статистика нового времени). Кроме того, используются такие массовые

^и См., например, статьи И.А. Школьникова и В.П. Фролова // Адам и Ева. - №4.-М., 2002.

58

источники, как популярные печатные издания, представляющие ценность для изучения гендерных представлений простого люда.

Гендерные исследования демонстрируют взаимодействие и с другими "новыми" направлениями в методологии истории. Как отмечалось выше, гендерные исследования тесно связаны с микроисторией. Кроме того, методология гендерного подхода связана с устной историей, используя ее приемы изучения баллад, пословиц, поговорок, относящихся к области фольклора, устного народного творчества.

Как видим, современный историк располагает богатыми возможностями для выбора методологии изучения прошлого.

59