Драка — понятие нравственное
Тот, кто погибает в бою — обретает вечное блаженство. Как вы думаете, кому принадлежит эта мораль? Может быть, пахарю? Может быть, именно пахарь должен посвятить все свое земное существование стремлению оправдать его ценой жизни врага? Абсурд! Но ведь мораль — это способ воплощения духовных ценностей в человеческом поведении. А раз так, то должен существовать вполне конкретный социальный тип, духовной ценностью которого является способность драться, способность противостоять врагу, и, конечно, способность убивать. Еще раз подчеркну, способность убивать как духовная ценность. Совершенно очевидно, что землепашец никак не сочетается с этим образом. Это все к тому, что мораль ратника-ополченца-землепашца и мораль воина — несоединимы.
У нас сложилось мнение, что народ может все. И землю пахать, и защищать ее силой оружия в случае надобности Идея эта особенно преуспевала во времена диктатуры пролетариата. Оно и понятно, надо же было оправдать бредовое самомнение этого класса (сословия) по поводу того, что рабочий человек может все. Оттого и страной у нас все это врем и управляют люди с уровнем интеллекта председателей колхозов. Возможно, в стремлении утвердиться властью сказался некий комплекс неполноценности «черной кости», принижаемой всеми социальными слоями человеческого общества еще со времен неолита. Задолго до гениального творения Маркса «Капитал» народные бунты и потуги на царствование показали, что терпение смердов не безгранично. Маркс же доказывает, что мировое бытие столь гибкая фактура, что черное абсолютно научно обоснованно можно выдать за белое. Что он, собственно говоря, и делает.
Не стоит думать, что стремления пролетариев совершенно абсурдны. Они хотели стать свободными, ибо свобода человека — это его первичное право на Земле. Однако, быть свободными или занимать чужое место в жизни есть совершенно разные вещи.
Народоправие - идея не столько социальная, сколько греховно-политическая. Страной ведь не пролетарии управляли, а чиновники, вышедшие из рабочей среды. Так или иначе управление находится в руках совершенно иной социальной группировки. Пролетарии при народоправии только допускаются к ничего не решающему народному вече.
Как можно вообще опираться на понятие народоправия, если интересы даже одного народа иногда совершенно противоположны? Марксисты доказали это на примере имущественного антагонизма. Никто, однако, пока не обратил внимание на культурологическую и интеллектуальную разницу. А зря, это весьма существенный антагонизм. Ведь чем бредовее государственно-политический курс, тем невыгоднее иметь интеллектуально развитый народ. Еще на заре существования СССР идеологическая аритмия прихватила интеллигенцию. А как могло быть иначе, если по идейным ценностям этой социальной категории испражнялся пролеткульт? Не вывезла систему и "своя", новоиспеченная богема. А все потому, что интеллигенция, и даже посошная интеллигенция, не знает, что ей делать под парусами пролетарской диктатуры. В понимании же самой диктатуры процессы, затронувшие интеллигенцию, выглядели не иначе как разложение. И пролетарии были по-своему правы. Поскольку именно это "разложение" и проиллюстрировало неизбежную разницу между социальным мышлением одних и других сынов одного народа.
"Квод лицет йови, нон лицет бови!" /* "Quod licet jovi, non licet bovi!" (лат.) - "Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку"/ - говорили римляне и были правы. Каждому свое. Нельзя смешивать интеллектуальные, духовные и нравственные ориентиры разных классов или сословий. Пролетарии и совместимые с ними смерды отличаются от милитариев конечно же не отсутствием благородного происхождения. В современном обществе давно размыты границы сословной самоопределенности, а вместе с ними и символы человеческого неравенства. Все уравнены в правах, формально, разумеется. Но это не делает людей одинаковыми. Более того, их различность сразу прорывается наружу, едва только обществу в очередной раз взбредет чью-то социальную нагрузку переложить на чужие плечи. Наиболее показательна разница между рабоче-крестьянской костью, что в русской сословной традиции именовались смердами, и воинским сословием, соответственно, кметами. /* Милитарий - от латинского militaris (военный) - исторически обоснованный социальный тип, составляющий в общественном бытие собственную социальную формацию. На милитария возложены функции военного дела, опоры государственной власти в качестве ее охраны, а также гаранта правопорядка и законоисполнения, выполнение карательных и надзорных функций. Особенности возложенных обществом задач делает существование милитария независимым от любых форм государственно-политического властедержания, исторической эпохи и этнического состава общества. Социальное бытие и целеполагание опосредует милитария как тип личности. Для милитария характерен этико-духовный уклад, опирающийся как на особенности этого типа личности, так и на его целеполагание. Это, с одной стороны, подталкивает милитария к активному собственному духотворчеству, культивирующему образцы доблести, мужества и силы, а с другой стороны, позволяет искажать духовные концепции христианства, ислама и буддизма в поиске их агрессивного толкования. Не имеет ничего общего с милитаризмом, т.е. наращиванием наступательной боевой мощи государства. Термин введен автором книги. Кмет – термин, не имеющий широкой употребительной практики. В «Слове о полку Игореве» применяется как синоним дружинника, кметы – дружина. Однако «Повесть временных лет» рассматривает его с иным смысловым оттенком. Она упоминает о первом рыцерском турнире, показанном киевлянам венгерскими рыцарями в XII веке. Здесь термин «кмет» используется летописцем в качестве русской транскрипции понятия «рыцарь»./
Социальный тип здесь сформирован не только способом деятельности, но и этико-миросоззренческой системой, о чем и говорилось выше. Попросту говоря - один созидает, другой разрушает. Задача одного - вырастить, сохранить, накормить. Задача второго - прогнать, отнять, разорить или убить. Все оправданно. Разорить, чтобы ослабить потенциально враждебный род. Отнять, чтобы обогатить имущественный потенциал своего рода. Убить, чтобы ликвидировать повторный прецедент опасности. На мировоззрение опираются мыслительный, воспитательный и социально-бытовой уклады. Стало быть, в процессе исторического развития отчужденность пахаря от воина обретает гигантские размеры.
Настало время вспомнить приводимые ранее цитаты. «Они не имеют пашен, а питаются тем, что привозят из земли славян». «Красное» сословие, по мнению наблюдателя, не знает пахотного труда. А вот еще более убедительное свидетельство: "Когда у них рождается сын, то он (рус) дарит новорожденному меч, кладет его перед ребенком и говорит: "Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь ты этим мечом"./* Ибн-Русте. «Дорогие ценности»./
В человеческом обществе, где еще не существует национальный объединяющий признак, а родственная близость определяется лишь единым языком и общей бытовой культурой, не могло не возникнуть социального антагонизма: "созидатели-сокрушители". Не могло не возникнуть и некоего противостояния, может быть не вооруженного, а идейного, морально-нравственного. Следовательно, объединять в едином историческом образе воина и пахаря - это не заблуждение, а полная дурь. Однако, объединяют. И не только объединяют, но и внушают нам, что Русь - понятие народно-крестьянское, ратное. Дружина здесь играет роль дорогой игрушки, с которой тешится князь и не более. Главное, мол, народ. Чушь! Ни о каком народе в исторической действительности и речь не велась. Во-первых, "народ" отражает понятие государственного единства, чего на Руси не существовало до конца пятнадцатого века, до великого князя "всея Руси" Ивана III. Новгородцы лютовали с тверичами, тверичи с владимирцами, москвичи с рязанцами и т.д. Во-вторых, народу, то есть крестьянам, и дела не было до княжеских распрей. Эти распри поперек горла стали смердам, которые более всего от них и страдали. Стало быть, историю вовсе не смерды творили. В-третьих, наконец, ополчение-рать не может стать символом Руси, поскольку в военном деле рать никогда не выполняла стратегических задач. Ею, фактически, прикрывались, используя в качестве "больших" полков. Собирая рать, каждый князь, по сути, рисковал остаться осенью при пустых закромах. Практической пользы от вооруженного мужика было мало, потому и рать скликали только в порядке длительной подготовки к широкомасштабной войне.
Идея народа-воителя не столько практическая, сколько политическая. Она всего лишь опосредовала образ пахаря, сочетаясь при этом с христианскими добродетелями. Сам же пахарь стал неким символом человеческой цивилизации, успешно обойдя ремесленника, торговца, жреца-ученого (о воинах, как вы понимаете, речь вообще не ведется). Коммунисты было подошли со своей инициативой, создав собственный идол — пролетария. Помните, как в песне поется: «Руки рабочих, вы даете движенье планете...» Но и они согласились, что все-таки «хлеб всему голова». Хитроумие миротворцев дотянулось идеей «мирного пахаря» аж до ариев. Было объявлено, что «ариец» происходит от слова «орать», т.е. «пахать». Трудно назвать это даже ложью. Культивированное земледелие в Европе возникает только во второй половине III тысячелетия до н.э. То есть позже расселения ариев на полторы тысячи лет! До этого времени земля обрабатывалась самым примитивным способом, с помощью мотыги. Кроме того, плуг, появившийся значительно позже, был совершенно непригоден для запашки лесных участков, что послужило созданию более адаптированного инструмента — сохи./* Ю.Краснов Ранняя история сохи. «Советская археология», №1, 1986г./ Во времена ариев, во времена сложения их языка, землю обрабатывали деревянной мотыгой. Вам не приходило в голову попробовать таким вот образом обработать участок земли из расчета прокормить хотя бы одного человека в год? Причем это будет участок земли не в плодородных долинах Нила. Мы в двадцатом-то веке не можем получать стабильные урожаи, а кто-то берется говорить, что арийство пошло именно от сохи, то есть от расцвета земледелия. Плутовство историков всегда пролезает в отсутствие логики. Логика же показывает, что в условиях европейского неолита человеческой общности прожить можно было только при интегрированном хозяйствовании, где землепашеству уделялась последняя роль. Охота, например, давала не только необходимую пушнину и кожу, но и животный белковый продукт, более важный для выживания человека в этих климатических условиях, чем злаковая лепешка, замешанная на воде. То же можно сказать и о скотоводстве, бортничестве, рыболовстве. Вообще, социальную значимость неолитического человека и место, отводимое самим обществом виду его деятельности, целесообразнее всего отследить у самих ариев.
Напомню, что свободные общинники составляли варны, которые перечисляются в соответствии с их значением, Познание законов Природы и сообщество языческих жрецов на первом месте. Далее - воины. Потом скотоводы, ремесленники, и только потом земледельцы и торговцы. Древняя Русь не согласилась даже с такой формой социальной иерархии, подняв роль кметов (воинов) над жрецами и отделив от ремесленников и смердов более высокое сословие гостей (купцов).
Материальную прогрессию древнему обществу, столь необходимую для демографического развития, могли дать в первую очередь воины, а потом уже все остальные. И речь идет не только о военной добыче, а уже о том, что воинство является гарантом собственности, гарантом экономического порядка, а, значит, и самого существования общины. Этот вывод почерпнут мной из академического многотомника "История Европы". "Потому война является той важной общей задачей, той большой совместной работой, которая требуется либо для того, чтобы захватить объективные условия существования, либо для того, чтобы захват этот защитить и увековечить". /* К.Маркс, Ф.Энгельс. Собр. соч., 2-ое изд., т.46, ч.1, с.465/
А касательно земледельцев хочу напомнить, что существовавшему тогда подсечно-огневому земледелию свойственна такая маломасштабность, что пахари сами-то себя вряд ли могли прокормить.
Таким образом, пахарь не только исторически не оправдан геоменталитетом Европейского Севера и даже Средней полосы, но и несостоятелен был экономически. Может быть этим и объясняется его этико-социальный провал на Руси, ведь не случайно даже само определение этого сословия "смердами", то есть вонючими, выражает пренебрежение и брезгливость всего остального сообщества.
Благодаря идее "хлебничества" сложилось мнение, что военное дело на Руси не поднялось выше посошной рати, а боеспособность государства сводилось лишь к идее народной обороны.
Сословие является результатом социологических перетрясок общества, результатом внутренних процессов, которые разделяют человеческую индивидуальность по признаку социальной адаптации. Без существования сословий невозможно государство. Фактически огосударствление родовых общин и является толчком к образованию сословий. Пока существует государство, это явление не может быть устранено или ликвидировано. Может поменяться вывеска. Например, вместо сословия вас объявят классом. Может произойти сегрегация сословного признака и сословного элемента. Так воины превратились в дворян. Но сословное социальное разделение останется всегда. Однако вот вопрос: как реконструировать воинское сословие после его исторического распада в 1917 году? Давайте усвоим истину, что распаду подвержено только то, что уже не жизнеспособно. Дворянство по сути своей не являлось воинским сословием. Вернее, оно было таковым до той поры, пока дворянам не предстала свобода иного выбора гражданского самоопределения. Все, дальше — крах.
Изменение ценностей, изменение социальных обязанностей и разложение социальными привилегиями привели к абсолютному упадку исторического «детища» русов — дворянства.
Однако свято место пусто не бывает. Кадровый состав Красной Армии (что по недоразумению оказалось весьма символичным) подменил старорежимное офицерство. Однако вот беда, сама Армия еще не есть сословие. Да, Армия — это профессиональный признак сословия. Но ведь Армия защищает лишь внешние границы государства, в этом ее назначение, а сословие охватывает куда больший спектр социального самоприменения. Безусловно, профессиональный показатель — важнейший элемент соответствия. И все-таки советский тип воинского сословия образовался не сразу. Его создавали поколения офицеров, обращенные в воинские интеллектуальные и нравственные ценности. Впрочем, духовные ценности воинства здесь подменила пролетарская идеология. Воин стал слугой смерда. Увы, таковой оказалась историческая реальность. Вряд ли кто-либо из третьего поколения советских офицеров откровенно считал, что пролетарские ценности имеют к нему прямое отношение. А если и считал так, то потому, что идеологическая машина пролетарской диктатуры почти не давала сбоев. Но не только советский воин изменил своему сословию. Пример Запада убеждает, что воин приспособился служить и финансовой олигархии - купцам, мешочникам и менялам нашего времени.
Сложившаяся в России обстановка позволяет думать, что у воинства происходит смена хозяина. Ничто так не принижает воина, как исторический тип личности, как прислуживание своим же собственным вассалам.
Если бы каждый пожизненно носящий погоны мог только представить себе, что он потерял, уступив свое социальное место другому сословию, думаю, боеспособность многих армий резко сократилась бы. Впрочем, государство никогда не отдаст свой вооруженный потенциал в чужие руки. Правящий класс и Армия правящего класса имеют "кровное" родство. Вот потому-то Армия определенным образом и отличается от воинского сословия.
Появись эти строки в советский период, автор не только лишился бы свободы на долгие годы, но и вряд ли достучался до сознания хотя бы одного офицера. Издай их сейчас на Западе, ответной реакцией профессионального воинства стал бы призыв к защите "ценностей западной демократии". В России же сейчас сложилась уникальная ситуация. Вызрел социальный прецедент милитария. Этому активно способствует криминализация общества, породившая многочисленные специальные подразделения милиции и охранные структуры. Криминализация, ужесточение общественного противостояния не только взвинчивают динамику развития профессиональных свойств и качеств правоохранительного контингента, но и влияют на формирование его образа жизни, поиска духовных и иных ценностей, соответствующих специфике бытия этого контингента. Отсюда такое внимание к идее воинского сословия со стороны людей, чей профессиональный долг воплощен в регулирование общественной стабильности и порядка.
Безусловно, основной причиной изменения социальной обстановки явилось появление легализированной частной собственности. Именно частная собственность еще долго будет терзать общественные нравы, устойчивость моральных принципов и нравственных традиций. Именно частная собственность в конечном итоге покажет различие между воинским типом личности, коему не присущи накопительство и финансовая изворотливость, и просто агрессивно настроенным делягой, которою иногда легко спутать с милитарием.
Частная собственность - тот самый камертон, на котором легко проверить и общечеловеческое достоинство и социально сориентированные практические задатки человека. "Скажи мне, что ты сделаешь с мешком денег, и я скажу, кто ты", - так бы я перефразировал известную поговорку. Воину и в голову не придет бежать с ними в банк. Для воина деньги - это не инструмент зарабатывания новых денег, а иная практическая категория. Практическая категория, удовлетворяющая первичные потребности и, конечно, типические прихоти. Например, купить еще одну пару боксерских перчаток или присмотреть цивильный бронежилетик.
Поглощение преступности, столь необходимое для нормально развивающегося общества, безусловно успокоит воинские инстинкты работников правопорядка, приведет их к социальной спячке. Сословие-социальный статус кмета-милитария мирно оттеснят простенькие и незатейливые социально-профсоюзные гарантии типа пенсий средней терпимости и бесплатного проезда в городском транспорте.
Способность такой подмены лишний раз свидетельствует, что далеко не каждый носящий погоны соответствует воинскому социальному типу. Какая-то часть правоохранников, может быть, прельщенная когда-то профессией далекой от производственного труда, или, может быть, прельщенная властью, явно занимает не свое социальное место. Впрочем, лучше будет, если эта часть не войдет в сословие, чем если осядет в нем, адаптируется и принизит собой идею воина как исторического типа личности.
Армейский офицер, вероятно, последним примкнет к сословию. Это можно объяснить тем, что Армией фактически сформирован воинский характер, образ жизни милитария и в каком-то смысле система его моральных ценностей. Таким образом, армейская среда может посчитать роль сословия надуманной и дублирующей уже сложившуюся социальную категорию. Однако подобное мнение глубоко ошибочно. Во-первых, потому, что в социальном статусе офицер - это только профессия и ничего больше. Стало быть, она открыта в обществе любому, лишь бы он соответствовал условиям приема в учебное заведение, где офицеров готовят. То есть, принцип ничем не отличающийся, например, от приобретения профессии зоотехника или кондитера. А во-вторых, будем исходить из того, что именно считать задачей воинства. Если предельно ее примитизировать, то, действительно, задача эта не пойдет дальше обороны внешних границ государства, а выполнять ее смогут и зоотехник, и кондитер, когда-то случайно занесенные в военное училище. Однако, вспоминая точку зрения основоположников марксизма, с которой мы абсолютно согласны, воинский труд - это большая совместная работа, требующаяся для регулирования объективных условий существования.
В современном обществе это регулирование совершенно эклектично и сумасбродно. Оно осуществляется различными профессиональными группами, не только никак не связанными между собой, но часто и конфликтующими. Сословие же способно поставить единую задачу, распределив свои силы по различным фронтам ее выполнения.
Между милиционером, судебным приставом, инспектором госпожнадзора и дежурным пограничного контроля нет профессионального единства. Хотя каждый из них находится на переднем крае своего фронта борьбы. Заметьте, борьбы! Между ними нет никакого единства, кроме сословного. Точно так же, как токарь, слесарь и фрезеровщик объединены своим сословием - рабочим классом. Профессиональные различия порождают узость взглядов на процессы, происходящие в обществе. Профессионал задействует себя только на каком-то отдельно взятом участке социального бытия. Однако, роль милитария в первую очередь в том и состоит, что он выступает в качестве гаранта социальной стабильности и общественного равновесия. Профессиональные различия милитариев всего лишь указывают на отдельно взятые участки единого стратегического управления страной. Поэтому, когда к власти в стране приходит Армия, это называется военным переворотом, а когда воинское сословие - перестройкой механизмов государственного управления.
Воин как гарант социальной справедливости известен истории с незапамятных времен. Я бы мог привести этому массу примеров, но остановлюсь только на одном, наиболее значимом для нас: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Так придите княжить и владеть ею". Да, как вы поняли, это призвание варягов, призвание воина, способного создать стабильное гражданское общество.
Если обратиться к житейской логике, то поиск подобного гаранта вполне оправдан. Отношения между двумя или более равными субъектами общества, заходящие в тупик, способна распутать и разрядить только та субстанция, которой все они в равной степени доверяют, и которая объективна к подобному конфликту, ибо не равна никому из его участников. Неравенство здесь и является одним из признаков объективности. XX век сумел уравнять всех в правах, но уравнять всех по принципу социальной типичности - невозможно. Неравенство - один из фундаментальных принципов живой природы. Неравенство явилось основанием закона "единства и борьбы противоположностей", обеспечивающего движением ось мировой истории. Потому мораль всеобщего равенства лжива. Человека в обществе разделяет, разумеется, не только имущественный показатель, не только индивидуальные способности и дарования, не только социальная активность и различная степень законопослушания, но и образ мысли, то есть способность отражения окружающей среды и выработки определенных ценностных ориентиров. Сословие - это только типичность среди установившихся разниц.
Сейчас заговорили о гуманитарных ценностях. Однако уже замечено, что чем громче общество о них говорит, тем острее в нем стоит проблема выживания человека; Пользуясь сакральным вопросом "Кому выгодно?", можно без особого труда определить, что вознесение роли личности над государством отнюдь не способствует установлению прочной государственной власти и авторитета государства в глазах общества. Не случайно певцами этой песни являются демократы-атлантисты, то есть сторонники духовных ценностей западной демократии, для которой стратегически важно существование слабой, безвольной России.
Вообще, утверждение господства личности над государством - абсурдно. Часть не может быть выше целого. Гайка никогда не станет ценнее самой машины. Потому действительной гуманитарной ценностью являются не интересы отдельно взятой личности, а общественное равновесие, стабильность и социальный порядок. Кроме того, нет иного определения личности, чем по степени ее социальной значимости и реальной общественной пользы. Прежде чем браться за построение государства, причем независимо какой политической модели, нужно усвоить эту аксиому: человек может и должен приноситься в жертву, если того требует общественный интерес. Потому самопожертвование во имя интересов общества, во спасение его, или даже малой его части, всегда являлось примером высшей социальной духовности и нравственным образцом личности. Причем, это правило характерно и для самих атлантистов, естественно, только в том случае, если вы жертвуете собой во имя Америки. Подобная норма поведения создана самой Природой. Животное, например, жертвует собой для того, чтобы сохранить свое потомство. Это можно назвать "инстинктом социальной духовности".
Готовность каждого к самопожертвованию во имя своего рода, общины, нации и отражает степень подлинного духовного развития народа. Впрочем, духовность в современном обществе понимается иначе.
Еще один псевдосимвол России - лампадка под тусклым и перекошенным ликом богородицы. Духовность - вопрос тонкий. Однако считать духовностью страдальчество - полнейший бред. Это то же самое, что считать боль способом лечения болезни. Боль - символ болезни, а страдальчество - символ бездуховности.
Лживая суть здесь идет рука об руку с лицемерием проповедников, говорящих о просветлении душ и освящающих за мзду публичные дома и общественные туалеты. Это можно было бы назвать частным делом Церкви, не прибери она общество к своим рукам. Даже нынешние российские коммунисты получают свое пролетарское вдохновение теперь под образами. Не знаю, поможет ли им это вновь обрести уверенность в победе мировой революции. Но вот почему-то никому в голову не приходит, что если воин изрекает мысли типа "возлюби врага своего", то это по меньшей мере безнравственно. Хотя, если вдуматься, то, пожалуй, свидетельствует и о явных признаках душевной болезни такого "воина". Безнравственным будет отрекаться от отца своего и матери, даже во имя учителя /* "И всякий, кто оставит дома или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени моего, получит во сто крат..." Евангелие от Матфея,19/, и здесь не может быть никакого глубокомысленного подтекста, кроме обычного оболванивания людей.
Что такое вера? Верить - значит, "доверять", "вверять" себя в чью-то власть. Культ веры в жизни человека - символ отсутствия самостоятельной воли и независимости духа.
Именно самостоятельность отражает зрелую жизнеспособность индивидуума. Религия же есть форма приведения веры к определенным порядкам и правилам. Облагораживает ли она человека, если вера в ирреальное, по сути своей, не более чем одухотворенный способ самоуничижения? Подлинная личность никогда не сможет допустить над собой власть большей духовной воли, чем ту, что она являет сама. Другое дело — духовная воля общины, подчиненная и подчиняемая единому интересу. Однако религия есть политическое выражение интересов только категории средних дураков. Она и держится на системе устрашений, обещаний и примитивно сляпанных чудес, возбуждающих умишко дикаря. А ее непроницаемая стена догматических бредней просто прикрывает чье-то элементарное скудоумие или безмятежную дурь.
Нормальная человеческая мораль внушает нам совершенно обратные христианским догмам представления. Например, если у тебя нет врага, значит, ты не имеешь в жизни принципиальных позиций и собственного мнения и стремишься угодить всем сразу.
Впрочем, насилие над личностью — вообще типичная вещь для человеческого общества. Начиная уже с самого факта создания человека, факта, который, естественно, никак не подчинен воле будущего новорожденного. Насилие над личностью оказывается через систему обучения и воспитания ребенка, через сами образы и представления, которые не дают ему иного выбора, кроме как принять их и повиноваться обучению. Однако зрелая личность как раз и характеризуется устойчивостью индивидуальных признаков, способных противостоять насильственному влиянию со стороны. То есть подавление личности стимулирует в ней силы самоутверждения. Вывод, способный всколыхнуть истерическое негодование сторонников гуманитарных ценностей. И все-таки это так. Это — великий триглав человеческого существа: единство с внешней средой, отражение внешней среды и сопротивление внешней среде. Бойцы славяно-горицкой борьбы предпочитают использовать его в перефразированном виде: «один со всеми, один за всех, один против всех!». Человек как часть общества, человек как носитель его ценностей и ориентиров, и человек, противостоящий обществу. Противостоять обществу вовсе не означает преступать закон. В данном случае, разумеется, речь идет о потенциальной способности противостояния. Противостоянии, например, идеологии. Помню, как один смерд с абсолютной убежденностью доказывал мне, чти "газеты врать не станут". Мне было искренне жаль его, потому что разубедить - значило фактически подорвать эту наивную, детскую веру в хорошее. Отсутствие внутреннего потенциала противостояния может просочетаться с милой и добродушной домашней матушкой, убереженной обстоятельствами от производственных конфликтов и бытовых выяснений отношений со своими домочадцами. Отсутствие этого потенциала, например, у столяра-краснодеревщика вообще никак не принизит его творческой и производственной значимости. Но вот отсутствие готовности к противостоянию у милиционера, боевого армейского офицера, у егеря заповедника делает их просто профессионально непригодными. Что еще раз доказывает единство воинских духовных ценностей с требованиями их профессиональных задач. Таким образом изречение "жить - значит бороться" в полной мере можно отнести только к милитариям-кметам.
Удивительнее всего то, что этот духовный символ вовсе не является порождением самого человека. Когда великий Гете произрек: "Быть человеком - значит быть борцом!", он всего лишь еще раз подтвердил одну из аксиом Природы. Природа не допускает поблажек самому себе, особенно в том, что касается способности противостояния. Это называется законом естественного отбора, и ни один гуманист пока еще не смог его отменить. Не пришло в голову никому из гуманистов и Дарвина обозвать фашистом, однако, если вы попробуете его открытию придать силу морали - "фашистом" вам быть неизбежно. Таков уж способ самозащиты у гуманитариев-демократов - никоим образом не допустить чуждую мораль, нет, не к провозглашению, а даже к попытке аналитического ее осмысления обществом. А ведь эта мораль всего-навсего повторяет законы живой природы: борьба со смертностью -главный смысл существования рода, стало быть, способность к выживаемости - основной критерий индивидуума. Но вот поэтому гуманисты и опираются на христианские ценности, а не на естественную правоту Природы, что выводы, которые неизбежно следуют из провозглашенных ею норм, ввергают ревнителей человеческой мелкоты и посредственности просто в ужас! "Если ты не хочешь, чтобы убили тебя, убей первым!", "Зло, обращенное к противнику, к твоему роду обращено добром", "Выше рода, выше его интересов и потребностей не может быть ничего и никого".
Жить в гармонии с Природой означает, в первую очередь, следовать ее законам. Законы эти трудно уживаются с христианской моралью, ибо во всем противоречат ей. Однако нельзя назвать цивилизованной нацию, которая ставит себя и свои интересы выше Природы, или в несоответствие им.
Для меня всегда оставалось загадкой, как можно создать крепкую христианскую семью, если Иисус постоянно говорит о непрочности земных родственных и семейных связей, фактически призывая к разрушению семьи: "И отцом себе не называйте никого на земле...".' Однако, семья - это основа общества. Разрушение семьи, разрушение ее внутренних связей и семейной морали ведет человека к отчужденности, индивидуализму и враждебному отношению к социальности вообще. Не случайно, что сам человек в христианском социуме однообразен и градирует лишь по принципу "верующий"-"неверующий". Такой примитивизм уравнивает общество, делая каждого одинаково "рабом божьим". Но человек не равен человеку. Мир тоже полон разнообразия, полон "единства и борьбы противоположностей". Примитивизация общества исходит от идеи монотеизма, возникшего в конце второго тысячелетия до н.э. в Иудее, и разделяющего весь мир только на своих и чужих. Впрочем, нельзя считать, что создание бинарных оппозиций – заслуга чисто иудейская. В противном случае китайский Инь-Янь, или славянский Белобог-Чернобог, равно как и общеарийский культ противоборства Громовержца и Змея, следовало бы причислить к иудейской духовной традиции. Философия вообще отражает не столько национальность индивидуума, сколько уровень его интеллектуального развития. Первично в идею создания бинарных оппозиции древний мыслитель вкладывал отношение мира реального и мира потустороннего, ирреального. Со временем границы этого антагонизма значительно расширились, формализовав полюса мира по мужскому и женскому признаку, по действию и противодействию, и, наконец. Иудея дала этому противостоянию собственное мифическое обоснование. Таким образом, отношение человека к миру стало возможным поместить в примитивно-конкретные рамки "свой-чужой". Тем самым был нанесен, удар по идее многосложности мира, его разнообразию и саморегуляции. "Кто не со мной - тот против меня!" - изрекло детище монотеизма Иисус Христос. Его поддержал собрат по мышлению: "Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет - пророк его!". Идея эта оказалась чрезвычайно живучей, и на протяжении всех последующих веков человечество только и делало, что выясняло отношения между "правыми" и "неправыми". Как тут не вспомнить "единобожие" фашизма или коммунизма. Их обреченность была предопределена уже самим ориентиром на всеобщее равенство "во идее". Инакомыслие подавлялось в таких масштабах, что неизбежно привело к самому кризису идеи. Впрочем, германский фашизм не успел пережить этого кризиса. Благодаря Второй мировой войне, подавление его было форсированным и не внутренним, как в вопросе с коммунизмом в России, а внешним. Я не спешу давать этим явлениям однозначные оценки, поскольку их примитивизация па руку только среднестатистическому дураку. К явлениям подобного рода вполне можно отнести и американский атлантизм, стремящийся переделать мир по американскому стандарту. Натовские бомбардировки Сербии - лучшее тому подтверждение. Правда, вот незадача - государственная политика нынешней России направлена как раз на примыкание к атлантизму. В свое время об этом открыто заявила небезызвестная Галина Старовойтова. И снова идет поляризация общества и разделение сил на своих и чужих. Но там, где мир разделен монотеизмом, всегда будет война. Столкновение неизбежно, поскольку конкретика одного ориентира создается исключительно как антипод другого.
"Отрекаясь от Единого Бога, не бойтесь угодить в лапы к Единому дьяволу, ибо это продукт той же системы, изобретение тех же коварных мстительных лжецов. Единый Бог нужен лишь затем, чтобы приучить Вас к мысли о Едином дьяволе, и что оба, таким образом, имеют виды на постоянное жительство в Вашей душе". /* В.Авдеев. Преодоление христианства. -М.:Капь, 1994, с.78/
Мир полон различий, и каждый, кто приходит в него с претензией на царствование, обязан это осознать. Даже внутри одного общества существует потенциальный идейный распад, способный к делению общественного сознания более, чем только на два ориентира. Можно, конечно, всех заставить одинаково говорить, но заставить всех одинаково думать – нельзя. Точно так же, как и нельзя заставить всех быть одинаковыми. Если ваша совесть позволит вам поставить знак равенства между честным трудягой и разложившимся подонком – значит, вы пребываете в плутовстве души и лицемерии. Если вы считаете, что человек, ежедневно рискующий своей жизнью ради общественной безопасности, равен в глазах общественной морали газетному болтуну или безмятежному торговцу – значит, и ваша безопасность не поднимется выше уровня гражданской самообороны. Разнообразие – это не только форма реального бытия, но и стратегия социального управления. Если вы считаете, что каждый может управлять государством – значит, очевидные примеры ближайшей истории прошли мимо вашего внимания. Государство – дело коллективное, и не только факт существования различий является критерием его бытия, но, в большей мере, функционирование, сочетаемость этих различий. Именно равновесие различий – самая конструктивная идея XX века!