Общественная опасность

Мне кажется, что большинство литераторов придерживается одних и тех же политических взглядов. Вообще говоря, мы равнодушны к политике и при случае легко меняем точку зрения. Хотя у нас установились почти по всем вопросам более или менее определенные взгляды, правильные или нет, — в области политики они не могут оставаться незыблемыми. Мыслящий человек, который видит причины и следствия всего, который знает из истории, что представляют собою народы, как ими управляют, как приводят детски-простодушные народные массы к величию или упадку, к славе или унижению, к мудрости или безумию, к богатству или нищете, — такой человек, пытаясь сформулировать свои политические убеждения, неизбежно придет к самым обескураживающим выводам. Просвещенный ум не может испытывать ни малейшей симпатии ни к самодержавию, могущему стать зверски жестокой тиранией, ни к избирательному праву, будь то ограниченное — эта помесь несправедливости и страха — или всеобщее, представляющее полный простор всякого рода невежеству и корыстолюбию, всем низменным инстинктам некультурного человеческого стада.

Но если нельзя в принципе питать симпатии к какой-либо форме власти, то можно питать ее к людям, которые этой властью облечены. При дворах великих тиранов всегда бывало много выдающихся людей; были они и в великих республиках. Боюсь только, что в нашей их не будет.

Когда благодаря книгам, размышлениям и наблюдениям хорошо знаешь, какими свойствами должны быть наделены те, кому доверено управление массами; когда знаешь, как это мы знаем теперь, какими прирожденными качествами, каким характером и какими особыми достоинствами должны обладать политические деятели, желающие быть полезными народу, то не составляет большого труда быстро, уверенно и безошибочно познать их, взвесить и дать должную оценку любому из этих деятелей.

Кто бы он ни был, такой политический деятель, — король, министр или депутат, — лучшие люди страны сумеют его оценить, лишь увидев его за делом. Правда, лучших людей страны немного, меньшинство, горсточка, и их голоса не могут повлиять на исход выборов; но эти люди думают, говорят и, что особенно важно, пишут.

Будучи, как я уже сказал, равнодушны к политике, художники, ученые и вообще интеллигенты спокойно и слегка презрительно, но без ненависти глядят на поступки и действия наших недолговечных правителей. Многие из нас колеблются между старыми монархическими идеями, нередко приносившими Франции пользу, и новейшими республиканскими теориями, которые до сих пор, по-видимому, очень трудно провести в жизнь. Но есть немало независимых и бескорыстных людей, просто ожидающих от нынешних представителей власти проявления ума, истинного могущества, широты кругозора, умения править. Этого было бы для нас достаточно, чтобы без задних мыслей примириться с грубой, внушающей отвращение силой, выраженной в воле большинства избирателей, которая превозмогает все социальные силы и господствует над всеми врожденными и приобретенными правами, активностью, умом, образованием, богатством и т. д.

В сущности, нужно очень немного, чтобы удовлетворить, привлечь к себе и сделать своими сторонниками тех независимых и беспристрастных людей, которые встречаются во всех слоях общества и недовольство которых может привести к резким поворотам общественного мнения, наподобие того поворота, что грозил нам в этом году.

В настоящее время ко всему относятся снисходительно и терпимо. Готовы примириться с чем угодно и с кем угодно, лишь бы это было на что-нибудь или на кого-нибудь похоже. Недавно мы в этом убедились. Мы довольствуемся малым, мы так непритязательны, что нам даже жалко самих себя. Это потому, что мы устали, однако наша усталость достигла того предела, когда она вот-вот перейдет в ярость.

Все или почти все готовы примириться с тем, что есть, с теми, кто правит, лишь бы освободиться от гнетущей тревоги, вызываемой политической обстановкой. Все или почти все охотно примирились бы с людьми, стоящими у власти, если бы могли на них положиться, если бы были хоть немного уверены в их способности управлять и в их честности. Мы ждем, мы готовы кричать «браво» любому республиканцу, любым республиканцам, которые докажут возможность существования у нас умного, просвещенного правительства, пробудят в нас надежду, что оно будет долговечно и прочно, внушат нам доверие к его независимости и беспристрастности.

Но о людях судят по их поступкам. После недавней великой и смехотворной паники, охватившей депутатов и сенаторов, которые, вне себя от страха, ринулись всей толпой на незадачливого и слишком робкого претендента и прогнали его, как перепуганную собаку, мы являемся теперь свидетелями новых страхов, столь поразительных и необъяснимых, вызванных столь ничтожными причинами, что прямо-таки теряешься от глупости или же трусости властей.

Нет, сейчас республике угрожает уже не честолюбивый генерал, а Франсуа Коппе, член Французской Академии!

Да, сударыни, Франсуа Коппе, поэт, автор Прохожего, Ларчика, Смиренных, Задушевных бесед, Франсуа Коппе, член Французской Академии. Быть может, вы думаете, что, по примеру Ренана, который, став академиком, забыл стыд и написал Жуарскую аббатиссу, Франсуа Коппе, в свою очередь, сочинил какую-нибудь чересчур смелую драму, заставив Марианну покраснеть под ее колпаком? Ничего подобного, Коппе написал всего-навсего одноактную пьесу, где речь идет о священнике, расстрелянном коммунарами, и о коммунаре, спасенном сестрою этого священника.

Эта пьеса, предложенная Французскому театру, была единодушно одобрена его комитетом, и на днях должен был состояться первый ее спектакль, как вдруг министр запретил пьесу.

Нет, это уж слишком глупо и слишком трусливо! Неужели какой-то человек, какой-то гражданин, депутат какого-то города, ставший теперь министром народного образования, хочет заставить нас поверить, что в дни Коммуны не расстреливали священников и других людей? Это все равно, как если бы нас хотели убедить, что и версальцы не расстреливали коммунаров и даже посторонних людей. Кого он боится? Коппе? Нет. Обычной публики Французского театра? Какая чепуха! Конечно, нет! Кого же тогда? Коммунаров? Но они еще не ходят толпами во Французскую Комедию. Они не поднимут там шума, будьте покойны. Кого же тогда он боится? Кого? Может быть, коммунаров, которые принадлежат к правительству?

Страх! Вот в чем все дело. Боятся! Боятся всех, и все боятся при этом режиме. Вы думаете, у них есть принципы, взгляды, убеждения, мысли? Нет, ничего нет, кроме страха. Они боятся избирателей, боятся городского и деревенского населения, боятся большинства голосов, боятся бумаги, особенно в виде избирательных бюллетеней и газет; боятся общественного мнения, которое все время меняется; боятся всего, что они говорят, делают, думают, боятся собственной тени, то есть тени трусов.

Когда Золя и Бюснах собирались поставить Жерминаль на сцене народного театра и пугливый министр дрожал от страха, — публика смеялась и протестовала, но понимала, что на этого трусливого невежду подействовала боязнь беспорядков.

Когда правительство, считая, что репутация армии задета, запрещает книги Декава, мы также протестуем против нарушения принципа свободы мысли; однако нас нимало не удивляет, что находятся рьяные защитники престижа военных.

Но когда мы узнаем, что человек, руководящий просвещением, запретил своей личной властью, которою он облечен — ибо, ничего не смысля в литературе, он все же занимает важный пост, — запретил постановку пьесы Франсуа Коппе, единогласно принятой комитетом Французского театра, — как тут не закричать: «Это слишком смешно, в конце концов! Объявим войну этим людям!»

Они воображают, эти глупцы, что тут кроется угроза республике! Угроза республике! Угроза, с умыслом подстроенная Коппе, этим поджигателем — или иезуитом, — ибо в пьесе, где говорится о Коммуне и о религии, опасность может грозить и справа, и слева; угроза, на которую смотрит сквозь пальцы сам Клареси и которой втайне содействовали все артисты театра!

Боже, до чего это глупо! Если чему и грозит опасность, так это нашему умственному развитию, нашей репутации свободного и остроумного народа. Да, нам грозит большая опасность, если мы будем тащиться на поводу у этих паникеров, у этих пузырей, выплывших на поверхность по воле голосования.

Эти люди опасны, потому что они — посредственности; опасны, как эпидемии, которые вначале могут быть безобидны, но потом становятся хроническими и неустранимыми. Принижая нашу великую страну, чтобы сделать ее под стать своим убогим идеям и взглядам, они кончат тем, что погубят ее. И если умным людям, по-моему, должно быть безразлично, каков образ правления, лишь бы он служил духовным и материальным интересам страны, то нельзя же оставаться безучастным, когда эта власть находится в руках людей неумелых, невежественных, дрожащих от страха!