Письмо провинциалу воскресенье на «чердаке» эдмона де гонкура

Я провел вчера послеобеденное время у Эдмона де Гонкура, решившего возродить «воскресенья» Гюстава Флобера.

Эти воскресенья славились среди литераторов. На них можно было встретить Тургенева, Доде, Золя, Жоржа Пуше, Клодиуса Поплена, Бюрти, Фредерика Бодри, Катюля Мендеса, Бержера, который писал презабавнейшие хроники этих вечеров, Гюисманса, Хосе-Мария Эредиа, Энника, Сеара, Гюстава Тудуза, Кладеля, Алексиса, Шарпантье, Тэна, и т. д., и т. д.

Со смертью Флобера связи между всеми этими людьми, казалось, прервались. Но однажды утром, в прошлом году, было разослано по почте около сотни записочек, извещавших, что Чердак Гонкура открыт по воскресеньям. Хозяин, живущий в Отейле, в изумительно красивом доме (он взял на себя труд самому подробно описать его), велел снести стену между двумя комнатами второго этажа, чтобы получилось достаточно большое помещение, где он мог бы принимать всех своих друзей.

Вы входите в прекрасный вестибюль, откуда видна направо столовая с замечательными гобеленами прошлого века. Затем вы поднимаетесь по лестнице. Комнаты второго этажа заперты. В них собраны китайские и японские коллекции, картины Ватто, Ванлоо, Буше, Фрагонара и проч. и проч.; это жилище художника — в своем роде единственное во всем Париже.

Открывается дверь гостиной на третьем этаже. Стены обтянуты красной материей и освещены лампами, которые прикрыты абажурами. Этот смягченный свет кажется скорее отражением, чем освещением.

Входит хозяин, улыбающийся и важный, и протягивает вам руку. Он совсем не изменился за эти десять лет, он все тот же. У него, как и раньше, горделивый и благожелательный вид, так поразивший меня некогда.

Человек двенадцать тихо разговаривают, сидя или стоя. В полумраке комнаты вы узнаете их одного за другим. По воскресеньям у Гонкура не так шумно, как бывало у Флобера. Вот Доде, еще бледный после болезни. Он говорит вполголоса, но весел и остроумен, как всегда. Он рассказывает обо всем с лукавством южанина, сообщающим его голосу ни с чем не сравнимое очарование. Его манера воспринимать жизнь, людей и события придает своеобразный оттенок всему, что он говорит.

В уголке — Гюисманс, автор удивительного романа Наоборот; Боннетэн, вернувшийся из Японии; Абель Эрман, которого поздравляют с выходом его оригинальной и своеобразной книги Миссия Крюшо, плода внимательных наблюдений и искусного пера; затем оба Каза — Робер, худой и бледный брюнет, человек с незаурядным характером, и Жюль, белокурый, с длинными волосами, по уже забытой моде поэтов-парнасцев; они рассматривают японские картинки, принесенные Боннетэном.

Подальше Сеар разговаривает с Шарпантье, Алексисом и Робером де Боньером. Эредиа беседует о стихах с графом Примоли, а Тудуз слушает их. Гонкур переходит от одной группы к другой, принимает участие во всех разговорах, присаживается, закуривает папиросу, снова встает, показывает свои изумительные безделушки, гравюры старых мастеров, терракоту Клодиона.

К шести часам все расходятся со словами: «До воскресенья!»

Это самое интересное, мой милый, что можно сейчас увидеть в Париже.