«Стрелки из пистолета»

Эгоизм — первопричина всех страстей и всех наслаждений, и для человека нет большего удовольствия, чем доказать свое превосходство над другими; однако заметим, что физическим превосходством, вообще говоря, гордятся гораздо больше, чем умственным.

В Париже множество весьма талантливых художников и скульпторов; они относятся к искусству довольно равнодушно, почти не говорят о нем и считают его просто своим ремеслом; но не успеешь сказать с ними двух слов, как они начинают хвастаться своей силой и ловкостью. Одни поднимают тяжелые гири, другие мастерски фехтуют, третьи занимаются боксом или выделывают пируэты на трапециях не хуже заправских гимнастов, и все они, как только познакомятся с вами, настойчиво предлагают пощупать их бицепсы или начинают ходить перед вами на руках, что отнюдь не способствует связному разговору.

Можно даже установить нечто вроде классификации по специальностям. Живописцы большей частью предпочитают рапиру и хорошо фехтуют, подражая, очевидно, Каролюсу Дюрану. Скульпторы — это силачи, предпочитающие гантели, параллельные брусья и трапеции.

Как только телега, груженная камнем, или омнибус, битком набитый пассажирами, остановятся, несмотря на усилия измученных лошадей, перед очень крутым подъемом, из толпы вдруг выходит изящно одетый господин, спокойно приближается и, грациозно наклонившись, берется за колесо. Повозка немедленно трогается с места, герой же скрывается в толпе пораженных зрителей. Этот человек, этот рыцарь, странствующий в поисках увязших в грязи телег, — почти всегда скульптор; сдвинув с места омнибус, он чувствует гораздо больше гордости, радости и тщеславного удовлетворения, чем от успеха, законно завоеванного с помощью резца и таланта.

Будьте же осторожны, случайно сведя знакомство с каким-либо художником, все художества которого вам еще не известны. Будьте благоразумны и осмотрительны; не вздумайте заговорить о боксе, а то еще получите здоровенный тумак, который одновременно продемонстрирует и крепость мускулов вашего нового знакомого и его умение наносить удары.

Никогда не произносите в разговоре с ним слова «палка», не то ваш собеседник тотчас завладеет вашей тростью, чтобы показать ряд искусных выпадов, в результате которых сбитая с вас шляпа очутится в луже, а на вашу голову, хотя бы вы и защищали ее обеими руками, обрушится град ударов, причиняющих немалую боль.

Из всех видов спорта, требующих ловкости, лишь один вполне безобиден, не причиняет всех описанных выше неприятностей, и ни в чем не повинный зритель не становится в этом случае беззащитным манекеном: это стрельба из пистолета. Поэтому ее бесспорно надо поставить на первое место.

Но у нее есть и другие преимущества. Как и фехтование, она требует настойчивых упражнений и сноровки; она больше всякого другого вида спорта доставляет радость тому, кто преодолел трудности и с торжеством ощущает свою ловкость; при этом не нужно ни партнера, ни преподавателя, ни перемены костюма, ни резких движений. Наконец она не принадлежит к числу так называемых гигиенических упражнений, и потому ею занимается далеко не каждый.

Нынче все стараются вывихнуть себе кисть, упражняясь в выпадах и контрвыпадах; все, начиная с зятя г-на Греви и кончая сыном хозяина погребка на углу, надсаживаются, потеют и пристегивают на грудь подушки, подражая учителям фехтования. Рапира стала общим достоянием, с искусством фехтования нынче знакомы все. Для одних это способ избавиться от жира, другие стремятся дешево завоевать репутацию храбрецов. Я не говорю о фехтовальщиках по призванию, вроде автора этой книги, любящих рапиру ради нее самой, искусство для искусства.

Но стрельба из пистолета была и останется спортом избранных, ее любят лишь немногие. От нее не худеют, она не содействует пищеварению; тех, кто ею занимается, не осыпают аплодисментами, как фехтовальщиков в залах, где полно любителей; а в случае дуэли стрелок подвергается опасности, перед которой зачастую отступают люди безупречной храбрости, готовые драться на шпагах из-за любого пустяка.

Поскольку сейчас только и говорят о дуэлях, как в лучшие времена рыцарства, в те времена, когда благородные дворяне и имени своего подписывать не умели; поскольку дуэли — дурацкая необходимость, порожденная человеческой глупостью, то признаем, что в наше время только один вид дуэли может быть оправдан здравым смыслом, а именно дуэль на пистолетах.

Казалось бы, ныне дуэль должна отойти в область преданий, подобно феодальному праву и грубым обычаям наших предков. Однако из всех нелепых обычаев прошлого она одна дожила до наших дней.

Драться с человеком потому, что он не согласен с вашим мнением, потому, что вы с ним обменялись резкими словами, — не так уж глупо.

Но выйти, как говорится, на поле брани, не испытывая ни гнева, ни желания отомстить, а только потому, что этого требует старинный предрассудок, и с единственным намерением слегка продырявить кожу противника, но никак не убить его; драться с твердым намерением, разделяемым секундантами, чтобы поединок кончился безобидно, безвредно, корректно, — это уже переходит допустимые пределы глупости.

Если человек вас жестоко оскорбил, или обидел тех, кого вы любите, или просто между вами возникла инстинктивная, непреодолимая вражда; если ваши пути постоянно скрещиваются и вы все время сталкиваетесь и мешаете друг другу; если закон бессилен, суд ничего не может сделать, а право неприменимо, то смысл дуэли можно еще, по крайней мере, понять.

Однако поскольку дуэль почти всегда находится в противоречии с правосудием, с логикой и является вызовом слепой судьбе, то, по-моему, следует прежде всего сохранить ее характер «божьего суда», то есть суда случая, которым, как мы имеем смелость полагать, управляет провидение.

Малейшее неравенство шансов придает этому правосудию случая характер самой чудовищной несправедливости. Только невозможность предугадать, кто выйдет победителем, допускает этот варварский обычай.

В старые времена, когда все пользовались шпагой и носили ее с собой, как нынче тросточку, привычка чуть ли не ежедневно применять это оружие делала равными перед дуэлью всех, кому полагалось драться, всех светских людей, жизнь которых зависела от этого предрассудка.

Нынче фехтовальные залы посещаются почти исключительно так называемыми спортсменами. У тех, кто трудится, нет ни времени, ни желания бросать каждое утро письменный стол, конторку или лабораторию, чтобы потеть во фланелевых рубашках. Поэтому между ними и спортсменами существует бесспорное неравенство. Человек небогатый или занятый всю жизнь трудом, наукой или искусством оказывается в явно невыгодном положении, будучи оскорблен молодым богачом, который на досуге успел научиться хорошо фехтовать.

Это неравенство может быть частично уничтожено лишь в случае применения оружия, не требующего долгого и усердного упражнения, оружия, удобного для всех.

Пистолет в известной степени отвечает этим требованиям: он кладет конец неравенству, вызываемому возрастом, тучностью, неуклюжестью, недугами.

Могут заметить, что хороший стрелок убьет противника с первого же выстрела. Вовсе нет, ибо редки, очень редки люди, способные спокойно навести на минутного врага черное отверстие, из которого вылетит пуля. Достаточно лишнего удара сердца, чтобы дуло пистолета отклонилось на миллиметр, а такое отклонение приводит к промаху на целый метр, даже при короткой дистанции.

Конечно, я говорю как любитель, я стрелял лишь для забавы, но вряд ли со мной будет спорить и сам автор этой книги, который уже трижды стоял под наведенным на него пистолетом противника.

Впрочем, достаточно прочесть протоколы безрезультатных встреч между опытными стрелками, дабы убедиться в том, что при дуэли на пистолетах судьей действительно является случай.

С другой стороны, это очень удобное оружие, и хотя овладеть им в совершенстве чрезвычайно трудно, зато оно более, чем какое-либо другое, дает удовлетворение от сознания ловкости и умения.

Однако стрелки, отличающиеся меткостью в тирах, плохо стреляют на открытом воздухе. Тот, кто в тире без промаха разбивает трубку во рту манекена, вне тира не убьет и воробья на ветке. Стрелок, перебивающий пулей на расстоянии десяти метров из простого «флобера» проволоку, натянутую отвесно, не попадет в ту же проволоку, натянутую наискось, если только не будет снова долго и терпеливо упражняться.

Но когда удается сделать меткий выстрел, испытываешь какой-то особенный подъем духа, особенную радость от того, что так хорошо владеешь своими мускулами и нервами, чувство торжества и легкости. Это чувство, эту внутреннюю радость, неизъяснимую, но глубокую, наверно, испытывают и жонглеры.