Современная лизистрата

Какую чудесную комедию мог бы написать в наши дни человек, обладающий острым гением Аристофана! Наше общество сверху донизу бесконечно смехотворно; но смех во Франции угас — тот едкий, мстительный, смертоносный смех, который в прошлые века убивал людей наповал верней, чем пуля или удар шпаги. Да и кто может смеяться? Все сами смешны! Наши удивительные депутаты похожи на актеров кукольного театра. И, подобно античному хору стариков, добродушные сенаторы качают головами, ничего не делая и ничему не препятствуя.

Теперь уже больше не смеются. Ведь настоящий смех, великий смех Аристофана, Монтеня, Рабле или Вольтера, может родиться лишь в обществе аристократическом. Под аристократией я подразумеваю отнюдь не знать, но тех наиболее интеллигентных, образованных и умных людей, ту группу избранных, которая является ядром общества. Республика вполне может быть аристократической, если интеллектуальная верхушка страны является и верхушкой правительства.

Но у нас этого нет. И самое опасное, что люди просто бегут из общества; даже парижские салоны стали настоящими базарами, где ведутся до того бесцветные, безнадежно пошлые, усыпляющие и тошнотворные разговоры, что, слушая их, через пять минут хочется завыть от тоски.

Все вокруг — смешной фарс, но никто не смеется. Вот, например, Лига защиты прав женщины. Разве смелые гражданки, объявившие нам войну, не открыли перед нами целую Калифорнию смеха?

Несмотря на мое глубокое восхищение Шопенгауэром, до сих пор я считал его суждения о женщинах если не преувеличенными, то, во всяком случае, малоубедительными. Вот их краткое изложение:

— Даже внешний вид женщины свидетельствует о том, что она не создана ни для большой интеллектуальной работы, ни для работы физической.

— Что делает женщин особенно способными нянчить маленьких детей — это их собственная ребячливость, пустота и ограниченность: всю свою жизнь они остаются взрослыми детьми, своего рода промежуточным звеном между ребенком и мужчиной.

— Разум и мыслительные способности мужчины достигают своего полного развития лишь к двадцати восьми годам. У женщины, напротив, зрелость ума приходит на восемнадцатом году жизни, и у нее навсегда остается разум восемнадцатилетней, никак не больше. Женщины видят только то, что находится у них перед глазами, живут лишь настоящим, принимают внешний вид за сущность предмета и предпочитают всякий вздор самым значительным вещам. Вследствие слабости их разума все то, что видимо и непосредственно находится перед ними, имеет над ними такую власть, которую не могут преодолеть ни отвлеченные представления, ни установленные правила, ни твердые решения, ни какие-либо соображения, связанные с прошлым или будущим, то есть с тем, что находится где-то далеко или вообще отсутствует... Поэтому несправедливость — основной порок женской натуры. Он происходит от недостатка здравого смысла и неумения рассуждать, которые мы уже отмечали, и порок этот усугубляется тем, что природа, отказав женщинам в силе, взамен наградила их хитростью; отсюда их инстинктивное коварство и непреодолимая склонность ко лжи.

— Благодаря нашему в высшей степени бессмысленному социальному порядку, который позволяет им разделять титул и общественное положение мужа, они яростно раздувают свои самые низменные, тщеславные желания и т. д. Следовало бы взять за правило следующее изречение Наполеона I: «Женщины не имеют общественного положения». Женщины — это sexus sequior — пол низший во всех отношениях, созданный, чтобы держаться в стороне и на втором плане.

— Во всяком случае, если нелепые законы дали женщинам права, равные с мужчинами, они должны были бы наделить их также мужским разумом, и т. д., и т. д.

Можно было бы заполнить целый том, цитируя всех философов, мысливших и говоривших подобным образом. Начиная с Сократа, презиравшего женщин, и с древних греков, державших женщин в своих жилищах лишь для того, чтобы снабжать республику детьми, все народы пришли к заключению, что легкомыслие и непостоянство — основные черты женского характера.

Quid pluma Ievius? Pulvis! Quid pulvere? Ventus!

Quid vento? Mulier! Quid muliere? Nihil!

[Что легковесней пера? Пыль! А легче пыли? Ветер!

А легче ветра? Женщина! А легковесней женщины? Ничто! (лат.)]

Но самым убийственным аргументом против женского ума является неспособность женщины создать произведение, сколько-нибудь великое и долговечное.

Утверждают, будто Сапфо писала прелестные стихи. Мне кажется, что, во всяком случае, не это послужило причиной ее бессмертия.

Среди женщин нет ни поэта, ни историка, ни математика, ни философа, ни ученого, ни мыслителя.

Мы восхищаемся — однако без энтузиазма — изящной болтовней г-жи де Севинье. Что касается Жорж Санд, то это единственное исключение, но нет надобности очень долго изучать ее произведения, чтобы доказать, что выдающиеся качества этой писательницы стоят не на самом высоком уровне.

Миллионы женщин изучают музыку и живопись, однако никто из них ни разу не создал ни одного оригинального и законченного произведения, ибо им не хватает именно той объективности мышления, какая необходима во всякой интеллектуальной работе.

Все это, по-моему, неопровержимо. Можно было бы нагромоздить еще горы доказательств, столь же бесполезных, так как они лишь освещают вопрос с новой точки зрения и, следовательно, уводят нас в сторону; таково по крайней мере мое мнение.

Дело в том, что мы требуем от женщины таких качеств, какими природа ее не наделила, и не ценим тех, которые ей свойственны.

Мне кажется, Герберт Спенсер прав, когда говорит, что если нельзя требовать от мужчины, чтобы он вынашивал и выкармливал грудью ребенка, то нельзя требовать и от женщины, чтобы она выполняла работу, требующую отвлеченного мышления.

Лучше попросим ее быть радостью и украшением нашей жизни.

Если женщина требует себе прав, признаем за ней только одно: право нравиться.

В древние времена за женщиной не признавали никаких достоинств и даже оспаривали ее красоту.

Но затем появилось христианство, и благодаря ему в средние века женщина превратилась в некий мистический цветок, в существо отвлеченное, в облако, воспетое поэтами. Она стала религией. И с этого началось ее могущество!

Что я говорю — могущество! Ее безраздельное господство! Только тогда она поняла свою истинную силу, развила свои истинные способности, познала свое истинное призвание — то есть любовь! Мужчина обладал умом и грубой силой; она сделала из мужчины своего раба, свою вещь, свою игрушку. Она стала вдохновительницей его поступков, мечтой его души, воплотившимся идеалом его грез.

Любовь, этот наиболее животный инстинкт, присущий каждому животному, эта ловушка, поставленная нам природой, превратилась в ее руках в страшное орудие господства. Она употребила всю силу, данную ей природой, чтобы сделать из того, что считалось в древности таким незначительным, самую красивую, самую почетную и самую желанную награду, даруемую мужчине за его подвиги. Владычица нашей души, она стала и владычицей нашей плоти. И мы видим это у всех народов. Королева королей и победителей, она заставляла совершать все преступления, истребляла нации, сводила с ума пап; и если современная цивилизация сильно отличается от древних и восточных цивилизаций, презирающих так называемую идеальную и поэтическую любовь, то мы, несомненно, обязаны этим особому влиянию женщины, ее таинственной и могучей власти.

А теперь, когда она стала владычицей мира, она требует себе прав!

В таком случае мы, которых она усыпила, покорила, поработила любовью и для любви, мы, вместо того чтобы смотреть на нее только как на цветок, наполняющий жизнь своим ароматом, будем теперь холодно судить ее, опираясь на свой разум и здравый смысл. Наша владычица будет с нами на равной ноге? Тем хуже для нее!

Был ли Шопенгауэр неправ? Уж если женщины требуют равноправия с нами, посмотрим, кто их делегатки, выдающиеся гражданки, выступающие от имени всех прочих, кто современная Лизистрата?

Рассмотрим, каковы знания, умственное развитие и произведения этой женщины.

Ее произведения? Прежде всего я нахожу маленькое стихотворение, которое считаю подлинным, поскольку оно было напечатано во всех газетах. Вот оно:

Пора! Дни мести наступили!

Как Лувр старинный мы спалили,

Теперь Версаль сожжем дотла.

Он славен гнусными делами...

Пускай бушующее пламя

Очистит город сей от зла!

Меня никогда не возмущают идеи. Следовательно, платонические пожелания, высказанные в этом стихотворении, меня не трогают. Стихи же очень плохи. Ну что ж? Женщина-поэт еще не родилась, вот и все. Но что опасно в этом произведении, — это детская незрелость мысли.

Итак, значит, снова средние века и извращенная религиозность. Дни мести! Город зла! И очистительное пламя!

Демократическая инквизиция! Вот в чем сказалась вся женская бездарность. Мы, мужчины, сражаемся при помощи идей — единственного оружия людей науки и прогресса, единственного оружия, когда-либо насаждавшего правду и приводившего ее к победе. Они, не владея этим оружием, требуют своих прав, чтобы сражаться при помощи пожаров, и говорят об очищении, об оскверненных городах и т. п., повторяя все старые припевы из библии и сочетая демагогию со всей жестокостью прошлых веков.

Не будем придавать большого значения этим досужим вымыслам, они только смешны, и перейдем к жемчужине мысли — к кандидатурам покойников.

Уж теперь-то вы должны быть удовлетворены, о мой учитель Шопенгауэр!

Я не знал, крику какого животного мне подражать, какие делать обезьяньи гримасы, какие сумасшедшие телодвижения, чтобы выразить непередаваемое веселье, неудержимое желание хохотать, которое два часа томило меня, когда я вспоминал об этой восхитительной идее — создать совет из скончавшихся граждан.

Как вам это нравится? Теперь мы видим воочию все бессилие, всю прирожденную и торжествующую глупость, все чудовищное убожество ума свободомыслящих гражданок.

Что это — красиво? Поразительно? Интересно? Чем больше думаешь, тем больше удивляешься! Чем больше вы углубляетесь, размышляете и представляете себе подробности, тем сильнее вас охватывает недоумение и безумное желание смеяться.

Вот-вот! Вот именно! Голосуйте же! Назовите нам своих представителей. О да! Будьте независимы, гражданки, а мы будем хохотать, хохотать, хохотать, хотя бы нам пришлось умереть от смеха, что, в сущности, было бы единственной местью, которой вы могли бы гордиться.

Ну же, воительницы, поднимите ваши щиты, все равно вы сумеете взмахнуть только юбками!

Что же касается вас, сударыни, тех женщин, которые стараются быть лишь красивыми и пленительными, тех, чье прикосновение повергает нас в трепет, а томный взгляд погружает в мечту, тех, кто дарит нам все счастье, все радости, все надежды и утешения, то я на коленях прошу у вас прощения за суровые слова, написанные мной в этой статье о вашем племени, и с любовью целую розовые кончики ваших пальцев.