14.6. Специфика личностной продажности в современ­ной России

Как уже отмечалось, для психолога ситуация совре­менной России — это настоящий рай. Такого экспери­мента над огромной страной и ее разнообразным насе­лением никогда еще не было, а может, и никогда не будет — только «открой глаза», ходи и наблюдай (подробнее о методе «открытых глаз» — см. главу 21). И что же мы на­блюдаем?

Во-первых, большинство людей, несмотря на издер­жки «демократических преобразований», просто счаст­ливы. Одно из объяснений этому явлению заключается в том, что люди до сих пор не могут насладиться открыв­шейся возможностью использовать в обменных отноше­ниях продажу своей совести и достоинства, а также про­дажу величия своей страны (Родины, как раньше гово­рили). Осмеянию подвергается почти все, что раньше составляло гордость России. И все это при почти полном одобрении основной массы населения. Получается поч­ти в лучших традициях психоанализа: то, что раньше ак­тивно подавлялось старой идеологической системой (Супер-эго), сейчас выплеснулось наружу (Оно) и овла­дело сознанием большинства людей (Эго). Важной осо­бенностью нынешней ситуации в России является и воз­можность оперировать «долларами», что также счита­лось раньше «антипатриотичным» и даже осуждалось.

222

Во-вторых, после первой эйфории «рыночных пре­образований» многие люди вдруг обнаружили, что не смогли реализовать идею личностной продажности в полной мере. Даже несмотря на искренние усилия от­крыть свое дело, многие увидели, что гораздо более бес­принципные и предприимчивые прохиндеи сумели на­жить себе за короткое время огромные состояния. И очень часто их «успех» определялся не столько выдаю­щимися способностями, а как раз отсутствием чувства собственного достоинства, когда на продажу выставля­лось самое главное — совесть. Специалисты называют такой тип людей «авантюристами». Все помнят тип та­кого авантюриста, описанный еще в 20-е годы И. Иль­фом и Е. Петровым в «Золотом теленке», — «подпольно­го миллионера Корейко», нажившем свое состояние на страданиях голодающих Поволжья. В наше замечатель­ное время, в эпоху легализации продажности, такие миллионеры не прячутся, они являются реальными ге­роями телеэкранов и веселеньких газет. Известный жур­налист Ю. Щекочихин, рассуждая о катастрофическом развитии преступности в России, в передаче «Ситуации. Ждем-с» (от 17 апреля 1995 года) отмечал, что «скоро у них (у воров. - Н.П.) появятся визитные карточки: вор-домушник, вор-карманник.., они скоро будут при­ходить в школу, как раньше приходили космонавты и писатели...».

Оценивая ситуацию, сложившуюся в постсоветской России, Л.Г. Ионин пишет: «...болезненнее всего гибель советской культуры сказалась на наиболее активной ча­сти общества... Наименее страдают в этой ситуации ин­дивиды с низким уровнем притязаний, не ориентиро­ванные на успех, либо авантюристы, не обладающие устойчивой долговременной мотивацией... Для авантю­риста жизнь состоит из отрезков, внутренне единых и плотных, но лишенных необходимой связи друг с дру­гом... Авантюристы не имеют биографий. Их жизнь на­чинается заново с каждым новым приключением и вмес­те с ним заканчивается... Авантюрист как социальный тип — фигура, характерная и для России настоящего вре­мени» (Ионин, 1995. С. 124—125).

Получается, что для современной России характер­ны следующие основные типы людей: 1) те, кто сумел поручить выгоды от ситуации «переходного периода» («авантюристы»); 2) те, кто никаких особых выгод не по-

223

лучил и постепенно начинает чувствовать себя обману­тым (кому не удалось реализовать идею «личностной продажности», хотя они и мечтали об этом); 3) те люди, которые с самого начала отвергли идею продажи своей совести и которые, в большинстве случаев, были высме­яны своими близкими и знакомыми как «белые воро­ны», как «лентяи», как «совки», как «лохи» и т.п. 4) мож­но выделить и таких людей (немногочисленных «счаст­ливчиков»), которые смогли найти для себя смыслы да­же в этой «соблазнительной для личностной продажно­сти ситуации, сохранив свою совесть и достоинство, и все-таки добились определенных успехов в своей основ­ной деятельности...

Применительно к последним можно сказать, что их главная проблема — осуждение, непонятость со стороны большинства окружающих, это своеобразная плата за их собственное понимание ситуации. Еще К.Г. Юнг писал, что «тот, кто достиг осознания настоящего», кому уда­лось «вырваться из-под власти бессознательного тол­пы», «непременно одинок» (Юнг, 1994. С. 294). А еще К.Г. Юнг написал, что «быть неисторичным — промете­ев грех» и что наиболее высокая «сознательность — есть вина» за происходящее... (там же. С. 295).

Пример попытки осознать сложившуюся в России ситуацию демонстрирует отечественный психолог Б.С. Братусь, характеризуя современную ситуацию в стране словами, над которыми стоит задуматься: «...вся наша перестройка куплена слишком дорогой ценой: сколько людей сидело в лагерях, тюрьмах, психиатрических бо­льницах! И вот, наконец, диктатура пала! И что? Поле битвы досталось мародерам... Мы живем в каком-то бан­дитском государстве... Россия — страна, в которой чело­век всегда чувствует, что его не уважают. Человеческое «я» здесь никак не охраняется» (см. Интервью с Б.С. Братусем, 1998. С. 18). В такой ситуации, когда ущемля­ется важнейшее право человека — право на чувство соб­ственного достоинства, главной этической задачей ста­новится как минимум постоянное обращение к этой проблеме, а в перспективе, по возможности, помощь че­ловеку в восстановлении этого самого важного чувства.

В-третьих, мы все-таки наблюдаем, что ситуация в России имеет тенденцию к изменению отношения к са­мой идее продажности. Даже те «выдающиеся» государ­ственные деятели, которые в начале 90-х годов призыва-

224

ли «смело вступать в рынок», сейчас высказываются бо­ле осторожно и все больше призывают «не ущемлять ин­тересы наиболее обездоленной части общества»... Мож­но даже предположить, что в ближайшие годы (или деся­тилетия) «эпоха продажности» может смениться «эпо­хой закрытого магазина» (или «эпохой прикрытого рын­ка личностей»). А потом, естественно, опять вспомнят о «рынке» и т.д.

Для самоопределяющегося человека важно научить­ся ориентироваться в конкретных ситуациях не столько для того, чтобы ловко подстраиваться под существую­щую (и часто меняющуюся) конъюнктуру «рынка лич­ностей», сколько для того, чтобы не растерять в этой круговерти свое человеческое достоинство.

14.7. Уточнение образа «маленького человека»

Само обращение к образу «маленького человека» важно 'для лучшего понимания того, что же является элитой. Как писал А. Менегетти, «когда возникает жела­ние удостовериться в великой идее, надо внимательно отнестись к маленькому человеку» (Менегентти, 1996-С. 28). Исходный вопрос: что является «антиподом», т.е. противоположностью элите? — Самые простые ответы сводятся к тому, что это человек, занимающий самую последнюю иерархическую ступеньку в определенной системе, или что это человек, которого все не уважают, даже если он занимает и высокий формальный статус... Более того, возможны ситуации, когда какой-нибудь «деятель» волею судьбы оказался на самом верху обще­ственной иерархии, но так и не сумел воспользоваться возможностью сделать что-то значительное для других людей.

«Воображать себя великим вследствие чина и богат­ства - это воображать, что пьедестал делает героя», — верно заметила французская писательница М. Лещин-ская. «Не считай себя великим человеком по величине твоей тени при заходящем солнце», — предупреждал еще Пифагор (Энциклопедия афоризмов, 1998. С. 68). Но в психологическом плане многое осложняется тем, как сам человек (субъективно) оценивает свое положение,

8 !аказ№3650

225

ведь есть и такие ничтожные «маленькие люди», кото­рые все-равно считают себя полубогами...

При ответе на вопрос о том, что же считать «антипо­дом» элитарного, можно было бы опереться на модель «психологического пространства элитарности» (см. гла­ву 11), или на образ «человека-звезды» (см. главу 12). Тогда, например, в координатах психологического «пространства элитарности» самый ничтожный, «мале­нький человек» располагался бы на нижнем полюсе оси «творчества и достоинства» и на крайне левом полюсе оси «внешних атрибутов элитарности». Но главное при этом, чтобы сам человек воспринимал такое свое поло­жение как должное и неизбежное. Если рассматривать «маленького человека» в координатах образа «челове­ка-звезды», то по всем пяти «лучам» этой модели чело­век демонстрировал бы наименьшие показатели.

Можно оттолкнуться от определения элитарности, связанного с доступом к психологическим механизмам перераспределения чувства собственного достоинства, и тогда «маленький человек» — это тот, кто совершенно не способен самостоятельно повышать свое достоинст­во и отстаивать его в различных «психологических поединках» (см. главу 13).

Иногда образ «маленького человека» связывают с «масштабом» его жизни и деяний. Размышляя о «масш­табах смысла жизни», В.Э. Чудновский пишет: «Пробле­ма смысла жизни - это прежде всего проблема «качест­ва» жизни, а не ее масштаба. Привыкший к «вселенско­му» масштабу героических дел, человек нередко стре­мится занять место в «руководящих органах», превраща­ясь в технического исполнителя чужой воли, а порой — отдавая этой воли собственную совесть и честь. И пара­докс заключается в том, что «маленький человек» был неизмеримо выше «по качеству» своей жизни... Очень простая мысль: истинный «масштаб» смысла жизни со­ставляют простые и вечные ценности - посадить дерево, вырастить детей, прожить жизнь порядочным челове­ком, внести свой, пусть небольшой вклад в дело улучше­ния и обновления мира» (Чудновский, 1997. С. 103). Од­нако следует согласиться с тем, что многим людям (осо­бенно в молодости) свойственно в глубине души мечтать и о более «великом», и, видимо, если «великое» отсутст­вует хотя бы в мечтах, то такого человека все-таки можно назвать «маленьким»...

226

Но мечтать мало, необходимо хотя бы пытаться что-то изменить в своей жизни, ведь самое страшное для творческого, уважающего себя человека — это смириться с существующим положением. «Чти тех, кто хотя бы пы­тался совершить великое, даже если им это и не уда­лось», — писал Сенека (Энциклопедия афоризмов, 1998. С. 68). В более выгодном положении здесь оказывается молодежь, у которой все еще впереди и надежды на при­общение к «более великому» пока не потеряны. Сложнее - в зрелом возрасте, когда «текучка жизни» просто не оставляет ни времени, ни сил для реализации более ин­тересных замыслов, и тогда родители начинают мечтать о более «интересной судьбе» своих детей. Но самое сложное положение — у стариков, для которых «многое уже позади» и которым часто ничего не остается, как приукрашивать («возвеличивать») хотя бы отдельные фрагменты прожитой жизни. Таким образом, стремле­ние к «более великому» все-таки присутствует у многих людей, только эта тема считается не совсем приличной... Наверно, потому, что само обращение к данной пробле­ме просто травмирует людей, пытающихся осмысливать свою жизнь и часто обнаруживающих, что она могла бы оказаться более значительной...

Проблема «маленького человека» имеет свои корни еще в животном мире. Этолог В. Р. Дольник пишет, что у животных унижение перед более сильным потенциаль­ным противником часто является единственной воз­можностью сохранить свою безопасность и жизнь: «...Маленький, согбенный, безоружный противник не страшен. Страх покидает победителя, а вместе с ним кончается и агрессивность. Многие животные падают и переворачиваются брюхом вверх — унижают себя как можно сильнее. Человек выражает разные степени по­корности, опуская голову, кланяясь, падая на колени, падая ниц и, наконец, валяясь в ногах. Если проигрыш стычки ясен заранее, животное может при встрече с бо­лее сильным противником сразу принять позу подчине­ния...» (Дольник, 1994. С. 139).

На основании этого можно сделать и такой вывод: «маленького человека» характеризуют не столько внеш­ние символы элитарности (многие знают реальную «психологическую цену» этим символам!) и даже не сто­лько ощущение «состоявшейся» жизни (как известно, это может оказаться и самообманом, и не дай Бог как-то

227

«прозреть» такому человеку!), а именно «успокоен­ность», «чувство смирения» со своей судьбой и с четко от­веденным для него (кем-то, но не самим человеком) мес­том в общественной системе. И дело даже не в том, какое именно иерархическое место занимает такой человек, а в том, что человек занял пассивную жизненную пози­цию как личностно приемлемую для себя и в итоге сми­рился с тем, что кто-то более «сильный», «умный», «мо­гущественный» решает за него его сущностные жизнен­ные проблемы, т.е. смирился с тем, что им манипулиру­ют.

Более того, у «маленького человека» даже могут быть определенные достоинства, но его беда (а может, и сча­стье, ощущение внутреннего спокойствия) в том, что он не умеет их использовать. Но чтобы применить свои до­стоинства, человеку нужно еще уметь искать проблемы, которые при желании (и развитом чувстве справедливо­сти!) можно обнаружить в жизни в великом множестве... Как писал Ж. Лабрюйер, «Люди маленькие часто бывают отягощены множеством бесполезных достоинств; им негде их применить» (Энциклопедия афоризмов, 1998. С. 145).

Нередко «маленький человек» внешне все-таки про­являет некоторую активность по «приближению» к бо­лее элитным и благополучным социальным группам. Это выражается в стремлении хоть в чем-то им подра­жать: в одежде, в манерах разговора и поведения и т.п. Но это лишь внешняя «похожесть» на элиту, что уже бы­ло обозначено как «псевдоэлитарность» (см. главу 9). Это может быть обозначено и как «частичная элитар­ность», когда человек, не являя собой образец подлин­ного достоинства, лишь «частично» воспроизводит не­которые черты более «благополучных» людей и стано­вится при этом еще более жалок и смешон... (см. подроб­нее о «частичной элитарности» — в главе 4).

Проблема «маленького человека» перекликается и с другими близкими проблемами — проблемой «внутрен­него рабства», проблемой «холуйства», проблемой чело­веческого «ничтожества». «Нет рабства позорнее, чем рабство добровольное», — писал Сенека. «Ничтожный человек тот, кто нуждается в негодяях» (арабское изре­чение). «Никто не повинен в том, что он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и приукрашивает свое рабст-

228

во... есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам», — достаточно рез­ко и очень точно подметил В.И. Ленин (см. Энциклопе­дия афоризмов, 1998. С. 335, 449).

Таким образом, «маленький человек» — это человек, который смирился со своим бедственным и униженным положением и который не только не проявляет никакой активности для изменения своего положения, но еще и «эс­тетически» обосновывает и приукрашивает его.

Правда, здесь возникает естественный вопрос: дол­жен ли человек обязательно стремиться сам стать «гос­подином»? — Здесь право выбора за самим человеком (даже такое стремление лучше, чем откровенное «смире­ние» и*«рабство»), но следует помнить и о том, что «доб­ровольный раб только потому и раб, что рано или поздно рассчитывает стать господином» (см. там же. С. 449).

14.8. Традиционные определения элиты и их психоло­гическая интерпретация

Определение элиты во многом зависит от общей ми­ровоззренческой позиции автора и его подхода к обо­снованию элиты. Особым вопросом является типология теорий элиты. Например, Г.К Ашин выделяет следую­щую типологию теорий и подходов к изучению элит: 1) харизматические, обосновывающие социальное нера­венство и основанные на вере в предназначение вождя (короля); 2) биологические, в основе которых лежит идея об избранности определенного народа (или расы); 3) психологические, основанные на идее особых качеств личности лидеров и вождей; 4) технократические, осно­ванные на идее «предпринимательской инициативы» лидера (более характерно для 19-го века) или на идее особых «организаторских способностей» (более попу­лярны уже в 20-м столетии); и 5) исторические теории элиты, основанные на тезисе: «Элита была и будет все­гда, в любую историческую эпоху»... (см. Ашин, 1966. С. 26-48).

В. В. Радаев и О.И. Шкаратан рассматривают теории элит как особое направление стратификационных ис­следований и выделяют: 1) властный подход в исследо­вании элит, основанный на наличии реальной власти у

229

элиты и 2) меритократический подход, основанный не столько на власти, сколько на обладании особыми до­стоинствами и личными качествами людей, относящих­ся к элите (Радаев, Шкаратан, 1996. С. 166—168).

Раймон Арон разделяет структурные и функциональ­ные определения элитных групп: «Я использую термин «элита» в наиболее широком смысле: это те, кто нахо­дится на высших ступенях иерархии в разных областях деятельности, кто занимает наиболее привилегирован­ные позиции по уровню богатства и престижа. Термин «правящий класс» в этом случае будет помещен между «элитой» и «политическим классом»: он включает в себя те привилегированные группы, которые без осуществле­ния политических функций оказывают влияние и на тех, кто управляет, и на тех, кто подчиняется, либо в силу своего морального авторитета, либо в силу обладания экономической или финансовой властью» (цит. по Рада-еву, Шкаратан, 1996. С. 175). Другой исследователь Э. Гидденсон разделяет элиты по способу их образова­ния, интеграции и присущих форм реализации власти (там же. С. 175-176).

В.В. Радаев и О.И. Шкаратан (1996. С. 56) выделяют девять основных типов стратификационных систем, в каждой из которых возможны свои иерархии и свои взаимоотношения между «элитой» и «массой» (см. таб­лицу 1).

Таблица 1.

Типы стратификационных систем (по В.В. Радаеву и О.И. Шкаратану).

Тип систем	Основа дифференци­ации	Способ детерминации различий
1. Физико-генетиче­ская	Пол, возраст, физи­ческие данные	Физическое принуж­дение, обычай
2. Рабовладельческая	Права гражданства и собственности	Военное принужде­ние, кабальное право
3. Кастовая	Религиозное и этни­ческое разделение труда	Религиозный ритуал, этническая замкну­тость
4. Сословная	Обязанности перед государством	Правовое оформле­ние
5. Этакратическая	Ранги во властной иерархии	Военно-политиче­ское господство
6. Социально-про­фессиональная	Род занятий и квали­фикация	Образовательные сертификаты
7. Классовая	Размеры доходов и собственности	Рыночный обмен
8. Культурно-симво­лическая	Сакральное знание	Религиозное, науч­ное и идеологиче­ское манипулирова­ние
9. Культурно-норма­тивная	Нормы поведения, стили жизни	Моральное регули­рование, подража­ние

Для простоты анализа можно обозначить традицион­ные (классические) представления об элите, а также раз­личные дополнения и мысли о взаимоотношении элиты

231

и массы, высказываемые самыми разными мыслителя­ми.

Можно выделить традиционные представления о гос­подстве и о роли элиты в управлении обществом (см. Афа­насьев, 1996. С. 8—33; Радаев, Шкаратан, 1996. С. 139-184):

Г. Моска в своей работе «Правящий класс», написан­ной в конце XIX века, писал, что элита — это верхушка правящего класса (класса капиталистов). Основные по­зиции Г. Моски: а) имеется простое различие между по­литическими господствующими классами и массой;

б) характер правящего класса определяется политиче­ской структурой и уровнем развития данного общества;

в) во все времена были те, кто правит, и те, кем управля­ют; г) правящий класс сам состоит из различных групп, т.е. элита неоднородна.

Вильфредо Парето в работе «Трактат по общей социологии» (1916) отмечал, что элита — это класс об­щества, в который входят индивиды, более других преус­певающие в своей сфере деятельности. Достижения ин­дивидов определяют их статус в обществе. В основе со­циальной иерархии всегда лежит конкуренция способ­ностей индивидов. В кратком виде его представления об элите и ее месте в обществе можно свести к следующим. Все население делится на два слоя: 1) нижний слой, не­причастный к элите; 2) высший слой, элита. Сама элита включает в себя: а) правящую элиту; б) неправящую эли­ту. Типы правящих элит: 1) «лисы» (мастера обмана и де­магогии); 2) «львы» (основываются на силе). «Социаль­ное равновесие» — это циркуляция талантливых и често­любивых людей из не-элиты к элитам.

Эмиль Дюркгейм в работе «О разделении обществен­ного труда» (1893) писал, что история человечества — это переход от примитивных сегментарных обществ с тотальным социальным контролем поведения индивида к обществам, предполагающим дифференциацию инди­видов, разнообразие их связей и обменов. Он отмечал особую роль профессиональных корпораций, которые, «обладая моральным авторитетом и выступая в качестве посредника между индивидом и государством, могут сыграть великую роль в решении трудных задач социа­лизации».

Макс Вебер разработал свою типологию господства, включающую: 1) традиционное господство (основано на

232

свяшенном авторитете «изначального» порядка); 2) ха­ризматическое (основано на вере в экстраординарные способности лидера); 3) рациональное (основано на признании общеобязательности легальных установле­ний — «рациональной бюрократии»). Он считал, что в Европе уже завершен переход от традиционных форм господства к рациональному (традиционный тип — ха­рактерен для развивающихся стран).

Интересно, что, как считают некоторые авторы, в основе ранней стратификации общества лежит неравен­ство не столько материальное, сколько «энергетиче­ское». Например, по мнению П.Л. Белкина, «стратеги­ческие ресурсы» первобытного общества — это родовая, магическая по своей природе сила («могущество»). «Там, где буржуазия стремится к получению прибавоч­ной стоимости, а дворянство — к присвоению земельной ренты, вожди-аристократы собирают «дань уважения». Престиж в рамках так называемой престижной эконо­мики есть не что иное, как «прибавочная личность» (цит. по Афанасьеву, 1996. СП —12).

Шарль Луи Монтескье в работе «О духе законов» (1748) выделил три образа правления: 1) республикан­ский (основанный на добродетели и духе равенства); 2) монархический (основанный на сословных привиле­гиях и сословной чести); 3) деспотический (основанный на страхе и равенстве в бесправии).

Алексис де Токвиль в работе «Демократия в Амери­ке» (1835) развивает идеи Монтескье и пишет, что при монархиях обязательным наличием свободы является наличие сословий. При демократии происходит уравни­вание социальных условий, упразднение сословий и на­следуемых различий общественного положения людей, стремление к одинаковому образу и уровню жизни (правда, сохраняются наследуемые различия в материа­льном положении, т.е. в тех же условиях и т.п. — Н.П.). Однако всевластие большинства грозит самой худшей тиранией. Античные историки и якобинские террори­сты учат нас, что при демократии часто верховодят дема­гоги, то есть политики, которые льстят уже не монарху, а толпе. Но как же совместить равенство и свободу? — пы­тается размышлять дальше Токвиль. Необходимым условием политической свободы является конкуренция организованных социальных интересов и центров влас­ти. При этом Токвиль считает, что свобода народа коре-

233

нится в его нравах и верованиях. Поэтому важным усло­вием свободы является «моральная дисциплина», без которой невозможно удержать свободу в эгалитарном обществе (эгалитаризм — равенство и уравнительность в правах).

Жан-Жак Руссо в работе «Общественный договор» (1762) также размышляет о проблеме власти и подчине­ния. Его исходные основания: 1) свободный частный индивид (что для того времени было и новым, и прогрес­сивным); 2) подчинение воли частной воле общей (в основе — идеализация мифа о договоре свободных ин­дивидов). Главная идея — «полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины» — это и есть «автократия». Интересно, что К. Маркс конспектировал «Общественный договор» Ж.-Ж. Руссо и отмечал, что по-новому переосмыслена идея ассоциации: это процесс и результат человеческой эмансипации.

Отталкиваясь от идей Ж.-Ж. Руссо, К. Маркс отме­чал, что политическая эмансипация, т.е. буржуазная ре­волюция, высвобождает человека как автономного, эго­истического индивида, образуя сферу гражданского об­щества, где частный интерес отделяется от всеобщего. Государство (буржуазное) — есть лишь видимость всеоб­щего. Гражданское общество лишено даже видимости всеобщего, его удел —- борьба всех против всех. На смену мнимому идеологическому «тождеству» должно прийти действительное тождество государства и гражданского общества. На смену полному отчуждению индивидов в добуржуазных формах личной зависимости и их частич­ной, политической эмансипации при буржуазном строе грядет полная эмансипация — раба и эгоистического индивида должен сменить свободный общественный че­ловек. Причем в основе отчуждения как раз и лежит раз­деление труда. Таким образом, будущее общество — это общество без разделения труда, с непосредственным совпадением частного и всеобщего интересов.

Ортега-и-Гассет в работе «Восстание масс» (1930) писал, что государство — это призыв к совместному де­лу, его сущность — чисто динамическая, оно (государст­во) — это деяние, общность деяния. Право на политиче­ское единство дается не прошлым — древним, традици­онным, фатальным, неизменным, а именно будущим, определенным планом совместной деятельности («свет-

234

лым будущим» — ? — Н.П.). «Не то, чем мы были вчера, а _то чем все вместе завтра будем, — вот что соединяет нас в одно государство. Человеческое общество по сути своей всегда аристократично, поэтому стремление к ги­пердемократии чревато антропологическим кризисом и вырождением. «Аристократия современного общества — не сословие с наследуемым статусом, а нравственно и социально ответственное меньшинство, способное к творчеству и социальному лидерству». Поскольку для Ортеги очевидным является «принципиальная негаран-тированность цивилизации», то противопоставить са­моварваризации следует не социальные институты, а то­лько «личную интеллектуальную ответственность и нравственную дисциплину», — пишет М.Н. Афанась­ев. — Люди, способные на это, и являются подлинной элитой, аристократами данного общества (Афанасьев, 1996. С. 22-23).

Р. Миллс в своей нашумевшей работе «Властвующая элита» (1959) писал, что элита — это люди, обладающие властью. Схема распределения власти (по Р. Миллсу): А — руководители основных социальных институтов об­щества (политики, военные, бизнесмены); В — «среднее звено власти» (отражают интересы менее могуществен­ных групп); С — «масса» (неорганизованное большинст­во — не имеет власти).

Д. Рисман в книге «Одинокая толпа» предложил свое видение плюрализма власти. Несколько споря с Р. Мил-лсом и «уточняя» его представляния, Д. Рисман предло­жил свою схему распределения власти: В — «вето-груп­пы» — это разнообразные, сбалансированные по множе­ствам интересов группы; С — неорганизованное населе­ние (часто выступает в роли союзника тех или иных "ве­то-групп»).

В работе «Социальная стратификация и мобиль­ность» П.А. Сорокин рассматривает соотношение «гео­метрического» и «социального» пространств, что позво­ляет определить положение человека в обществе. Так, например, Людовик XVI в Версале и Николай II в Цар­ском Селе оставались в период революционных потря­сений в одном и том же геометрическом пространстве, хотя их социальное положение в мгновение круто пере­менилось. П. Сорокин выделил также «горизонтальные» и «вертикальные» параметры социального пространств, что позволяет еще точнее оценивать реальное место че-

235

ловека в общественной организации. Например, рим­ские католики в «горизонтальном» пространстве одина­ковые, т.к. принадлежат к определенной конфессии, но их место в «вертикальном» пространстве — различное, поскольку один может быть епископом, а другие — всего лишь рядовыми прихожанами. Как отмечал сам П.А. Со­рокин, социальное пространство — это многомерное об­разование, и чем сложнее дифференцировано населе­ние, тем многочисленнее эти параметры. По мнению П.А. Сорокина, люди, принадлежащие к высшему слою по одному из параметров, обычно принадлежат к нему и по другим параметрам, и наоборот.

П.А. Сорокин создал оригинальную теорию страти­фикации, где сама социальная стратификация рассмат­ривалась им как дифференциация некой данной сово­купности населения на классы в иерархическом ранге, что находит выражение в существовании высших и низ­ших слоев общества. Основа социальной стратифика­ции — в неравномерном распределении прав и привиле­гий, ответственности и обязанностей, наличии или от­сутствии социальных ценностей, власти и влияния сре­ди членов того или иного сообщества (см. Сорокин, 1992. С. 297-373; Фролова, 1995. С. 11-13).

В целом многие определения элиты можно свести, по мнению В.В. Радаева и О.И. Шкаратана, в три основные группы (1996. С. 166-167):

1) «элита - это верхние слои общества, группы, зани­мающие в нем высшие или ведущие позиции (властные, экономические, профессиональные и пр.);

2) элита — это совокупность относительно замкнутых групп, доступ в которые ограничен и регулируется меха­низмом достаточно жесткого отбора;

3) элита — группы, обладающие особыми культурны­ми ориентациями и менталитетом, образом жизни и дей­ствия, которые отделяют их от прочего населения, под­держивая с ним ощутимую социальную дистанцию. Элитные нормы для населения высокопривлекательны, но при этом малодоступны».

Несколько отдельно можно представить определе­ния элиты в рамках «харизматического» обоснования (см. Ашин, 1966).

236

ф. Аквинский считал, что «история творится через действия христианских королей; государство должно управляться посредством принципов как противопо­ложности народоправию».

Еще М. Вебер выделил три типа элит: 1) рациональ­ное господство элиты (основанное на вере в законность существующих порядков); 2) традиционное (основан­ное на вере в святость существующего положения); 3) харизматическое (основанное на вере в неземные спо­собности вождя).

Э. Ледерер отмечал: «Действительным лидером тол­пы может быть человек, наделенный харизмой. Человек с харизмой действует в соответствии с волей Бога. Он выражает волю Бога в такой степени, что может даже спорить, не соглашаться с ним, что лишний раз подчер­кивает, что он является той же самой субстанцией, что и сам Бог... Лидер не делает ошибок, а даже если и делает их, они рассматриваются как полный успех... Мы назы­ваем такую власть магией лидера».

Философ Д. Юм отмечал, что человеческое общество становится политическим, т.к. большинству людей не хватает сообразительности и силы духа, что и вызывает к необходимости отношения господства (со стороны эли­ты, которая этими качествами обладает) и отношения подчинения (со стороны массы).

Определения элиты в рамках «психологического» обо­снования (см. Ашин, 1966). Американский психолог Дж. Джиттлер писал: «Элита — это категория людей, облада­ющих определенными привилегиями, обязанностью и властью, которыми они располагают в связи с тем, что им присущи такие качества, которые рассматриваются как ценность в данную эпоху развития культуры... Эти качества врожденные». Другой психолог М. Гинсберг высказывает близкие мысли: «Имеется подсознательная жажда большинства людей иметь лидера, чтобы быть ве­домыми, чтобы подчиняться власти».

Вопрос для практического психолога: нужно ли стре­миться к тому, чтобы люди не «создавали себе кумиров» в лице элиты? Быть может, ориентация на таких кумиров и составляет главный смысл жизни для многих простых людей (простых смертных)?.. Другой, уже философский и социологический вопрос: достигло ли общество такого Уровня развития, когда людей, понимающих, что проис­ходит, должно становиться больше? Или же увеличение

237

числа таких людей лишь приведет к нежелательным со­циально-политическим последствиям (потрясениям, революциям)?

Можно выделить также и другие определения элиты, предлагаемые самыми разными философами, поэтами, политиками (см. Ашин, 1966). Дж. Сартри: «В широком смысле «элита» обозначает высшее начальство... Элита — это синоним политической элиты». Ж. Лево: «Строго говоря, слово «элита» может пониматься не абсолютно, а лишь относительно, это слово означает совокупность избранных или выдающихся индивидуумов определен­ной общественной группы (например, элита дворянст­ва). Хотя критерий этого отбора продолжает оставаться сравнительно неопределенным, нам все же кажется, что он связан с высшими качествами человека».

Интересны в этом плане рассуждения Ф. Ницше о «сверхчеловеке» (цит. по Гарину, 1992. Т.2. С. 211—296): «...противопоставление расы духовной аристокритии толстокожей массе расы демократической... Истоки сверхчеловека: презрение к каторжникам наживы, к ду­ху торгашества, вызов бюрократии, казарме, ранжиру...» (там же. С. 244); «Место, занимаемое человеком на иерархической лестнице, определяется теми страдания­ми, которые он может вынести», — отмечал Ф. Ницше (цит. по Гарину, 1992. Т. 2. С. 238). Заметим, что близкие мысли можно найти у В. Франкла, считавшего, что вы­сший смысл («смысл смыслов») — в человеческом стра­дании, которое делает человека лучше (Франкл, 1990. С. 302-306).

«Во мне нет ничего, напоминающего основателя ре­лигии. Религия — дело черни», — отмечал Ф. Ницше, хо­тя сам сотворил фактически миф... (см. Гарин, 1992. Т.2. С. 241). «Питающей средой Мифотворца было предощу­щение омассовления, тоталитаризма, кризиса культуры, прогресса бездуховности и фарисейства, грядущего тор­жества скотской компоненты человеческого» (там же. С. 243). Его «мифическое учение о господах земли — все­го лишь мост от античного культа героя к «гармоничной личности», — отмечает И. Гарин (там же. С. 243). «Беда в том, что творцы подобных мифов не отдают себе отчета в той взрывной силе, которую содержат в себе иррациона­льные мифы, когда попадают из рук мыслителей в гряз­ные руки поджигателей масс и становятся идеологией босяков, — пишет далее И.Гарин. — Трагедия Ницше...

238

— в этом недомыслии, в ставке на элиту, а не на «гряду­щих хамов»... (Гарин, 1992. Т. 2. С. 227). Близкие мысли высказывает Ортега-и-Гассет, который отмечал, что «элитарное — значит, антимассовое; лишь те, кто спосо­бен преодолеть предрассудок большого количества лю­дей, — элита» (см. Гарин, 1992. Т. 2. С. 475).

Очень близки к проблеме элитарности рассуждения А. Маслоу о «самоактуализирующейся личности». Как известно, А. Маслоу, исследовав восемнадцадть выдаю­щихся деятелей культуры и науки (А. Линкольна, Т. Джефферсона, А. Эйнштейна, А. Швейцера, Б. Спи­нозу и др.), выделил следующие характеристики (черты) самоактуализирующихся людей: 1) более эффективное восприятие реальности и более удобные отношения с ней; 2) принятие себя, других и мира (природы); 3) спон­танность, простота, естественность; 4) проблемная цен-трация — центрированность на задаче (в отличие от цен­трированности на себе); 5) потребность в одиночестве, характер самоустранения; 6) автономность: независи­мость от культуры и окружения; воля, активность; 7) по­стоянная свежесть оценки; 8) мистичность и опыт вы­сших состояний («пиковые и мистические пережива­ния»); 9) чувство сопричастности, единения с другими («общность с человечеством»); 10) более глубокие меж­личностные отношения; 11) демократическая структура характера; 12) различение средств и целей, добра и зла;

13) философское, невраждебное чувство юмора;

14) творчество самоактуализирующихся личностей;

15) устойчивость к влиянию культуры; трансцендент­ность по отношению к любой определенной культуре (см. Маслоу, 1996. С. 422-449).

В работе «Век толп» С. Московичи пытается выявить главное отличие обычного человека от представителя элиты. Обычный человек не хозяин самому себе, он «то­тален» в том смысле что для него главное — это «любовь Других» (такой человек зависим от тех, кто его любит или не любит). В итоге такой человек «чувствует себя единой Душой» и в этом плане более «уязвим». Представитель настоящей элиты сознательно контролирует свои по­ступки и инстинкты, при этом он как бы «разделен двумя противоположностями» — любовью и идентификацией (как Фауст, раздираемый своими двумя душами). В ито­ге элита — более диалектична, имеет больше возможно­стей для развития и менее уязвима (поскольку менее то-

239

тальна и понятна для окружающих) (Московичи, 1996 С. 380-381).

О двухплановости развитой личности и ее самопро­явлении как «чуде» пишет известный философ А.Ф. Ло­сев: «Итак, в чуде встречаются два личностных плана: 1) личность сама по себе, вне своего изменения... личность как идея, как принцип.., как неизменное правило, по которому равняется реальное протекание, и 2) самая ис­тория этой личности, реальное ее протекание и станов­ление» (Лосев, 1991. С. 142—144). Примечательно, что еще Ф.М. Достоевский видел подлинную жизнь лично­сти в точке «несовпадения человека с самим собой».

Интересно, что А. Маслоу, рассуждая о самоактуали­зирующейся личности, отмечает и характерные для нее недостатки: «Обычная ошибка, которую делают писате­ли, поэты и журналисты, состоит в изображении челове­ка таким хорошим, что он становится карикатурой, ни­кому не хочется па него походить... Совершенных людей не существует. Можно найти хороших, даже великих лю­дей. Существуют творцы, святые и реформаторы. Это должно вселять в нас надежды на будущее, пусть даже та­ких людей и немного. Однако эти люди временами быва­ют эгоистичны, раздражительны, гневливы и угрюмы. Чтобы избежать разочарования в людях, надо избавить­ся от иллюзий» (Маслоу, 1996. С. 446—447).

Любопытны и поучительны рассуждения об аристо­кратах и аристократизме Г. К. Честертона, который б своей книге «Вечный человек» писал: «Аристократия — не класс; она — порок, обычно не слишком тяжкий. Трудно устоять перед естественным искушением, и вот — одни — важничают, другие — восторгаются ими. Это очень легко и очень обычно... Европа может гордиться: с тех пор как она стала христианской, она всегда в глубине души считала аристократию слабостью — чаще всего простительной. Если вы не верите, выйдите за пределы христианства, в Другую среду. Сравните наши сословия с индийскими кастами. Там аристократия куда ужасней — она связана с умом, с ценностью. Там верят, что одни ка­сты действительно лучше других в священном и таинст­венном смысле. Христиане — даже самые испорченные и темные — никогда не считали, что в этом, духовном, смысле маркиз лучше мясника. Даже самые странные христиане не считали, что принц застрахован от преис­подней... в христианских странах к дворянину относи-

240

лись чуть насмешливо, хотя в великих походах и советах он обретал иногда право на почтение. По сути своей мы, европейцы, не воспринимали аристократов всерьез... Короче говоря, я — как обычно, очень медленно — доду­мался до утопии равноправных; и, как обычно, обнару­жил, что Церковь опередила меня» (Честертон, 1991. _с 445-446).

Р. Миллс писал о сущности элиты: «Ядро властвую­щей элиты состоит прежде всего из людей, которые сво­бодно переходят от командных ролей в верхах одной из господствующих иерархий к подобным же ролям в дру­гой иерархии» (Миллс, 1959. С. 397). Заметим, что все это очень похоже на парт- и демономенклатуру в СССР и в РФ (!)• Р. Миллс выделил следующие важные характе­ристики «властвующей элиты»: 1) совпадение объектив­ных интересов экономических, военных и политических кругов; 2) сходство происхождения и общественного по­ложения; возможность перехода из одной сферы в дру­гую на руководящие посты в конкретных иерархиях; 3) всеобъемлющее влияние, оказываемое людьми, кото­рые являются профессиональными организаторами крупного размаха, свободными от демократических тра­диций и получившими выучку в политических партиях» (Миллс, 1959. С.407—408). По Р. Миллсу получается, что существует тенденция к монополизации социальной власти (его концепцию иногда называют концепцией «единой элиты»).

Рассуждая о власти и элите в государственном управ­лении, М.Н. Афанасьев пишет: «...особенно опасна ти­хая узурпация публичной власти частными корпорация­ми, в том числе криминальными сообществами, посред­ством подкупа должностных лиц, что ведет к коррупции государства и возникновению внеконституционных центров социальной власти... Не следует уповать на ав­томатизм демократии — наоборот, существование демо­кратических норм и институтов невозможно без наших солидарных усилий; полигархия, в отличие от «левиафа­на», всегда требует гражданской деятельной ответствен­ности» (1996. С. 28).

По Р. Миллсу, образованию элиты способствуют: 1) низведение профессиональных партийно-политиче­ских деятелей на уровень средних звеньев власти; 2) ту­пик законодательства (как результат столкновений раз­личных местных интересов); 3) отсутствие политически

241

нейтрального гражданского аппарата (как источника идей и административного опыта); 4) все увеличиваю­щаяся официальная секретность при принятии важней­ших решений» (Миллс, 1959. С. 408).

Интересными впечатлениями о своем общении с на­стоящими парижскими аристократами (в ходе социоло­гического исследования их образа жизни) делятся М. Пэнсон и М. Пэнсон-Шарло: «В интервьюировании аристократии социолог не может позволить себе показа­ться недостойным доверия, ему оказанного... Окруже­ние улиц, внешний вид домов сразу ставят на место че­ловека, не способного добиться того, чтобы жить в по­добной же среде... Площадь салона, где обычно прини­мают интервьюера, достаточна для того, чтобы сделать очевидным социальное положение интервьюируемого, поскольку верно, что социальная власть всегда является также властью над пространством... Право на простран­ство, право занимать пространство является, возможно, одной из самых дискриминирующих социальных приви­легий, чья символика оказывается наиболее яркой, так как означает власть над расстоянием, возможность дер­жать дистанцию... Эффект господства будет тем живее воспринят исследователем, чем раньше его социальный опыт внушил ему необходимость знать свое место, а ста­ло быть, место непременно ограниченное. Кроме того, в зависимости от этого происхождения он научится лучше или хуже владеть использованием пространства» (Пэн­сон, Пэнсон-Шарло, 1995. С.204-05).

Как видно из приведенного высказывания, «власть над пространством», количественное выражение своих «привилегий» являются не только важным признаком элитарности для обывателя, но и для «настоящих» ари­стократов. Можно привести типичный пример «овладе­ния пространством» из обыденной жизни. Часто в метро можно видеть, как молодой, здоровый человек садится в полупустом вагоне на свободное место — он широко рас­ставляет свои ноги и занимает площадь, на которой мог­ли бы разместиться два-три человека. Когда вагон метро заполняется людьми и свободных мест уже не остается, молодой человек продолжает сидеть по-прежнему, с ши­роко расставленными ногами, видимо, изображая таким образом свою «крутизну» и независимость от окружаю­щих... Правда, обычно, если его вежливо попросить под­винуться, то он сдвигает свои ноги, но сам сообразить

242

это он часто бывает не в состоянии. Видимо, стремление «захватывать пространство» сидит в его еще ^сформи­рованном сознании достаточно глубоко.

Приведенные выше признания М. Пэнсон и М. Пэн­сон-Шарло, а также типичный пример из обыденной жизни свидетельствуют о том, что, к сожалению, более качественные проявления подлинного творчества и до­стоинства для многих людей «трудноуловимы» и «мало­узнаваемы», поэтому элитарность в обыденном созна­нии больше ассоциируется с «количеством» («простран­ством»), чем с «качеством» жизнедеятельности.

Для сложного современного общества характерна «конкурентная множественность элит», т.е. отношения различных общественных групп и слоев «представляют собой не иерархию, но систему взаимных зависимостей, отталкиваний и притяжений» (Афанасьев, 1996. С. 29).

Само понятие «правящие элиты» (которых, как мы постарались показать, достаточно много) характеризу­ется следующими параметрами «функционирования со­циального поля власти»:

— несословным характером правящего слоя, свобод­ной рекрутацией, правом на карьеру;

— «вертикальной» конкуренцией: легальностью оп­позиции (контрэлит), возможностью смены правитель­ства;

— конкуренцией «горизонтальной»: борьбой за вли­яние между различными группами (субэлитами), со­ставляющими правящий слой;

— общественным признанием «правильности» пер­венства тех или иных групп, основанным на соблюдении теми законов и установленных норм (см. Афанасьев, 1996. С. 29-30).

Примечательно, что само понятие «элита» стало упо­требляться в Европе тогда, когда «отошли в прошлое как сословный строй, так и разрушивший ее революцион­ный пафос «общественного договора» Ж.-Ж. Руссо. «Но еще раньше элитой называли товары высшего качества. Аналогия с лучшим товаром схватывает суть: в динамич­ном гражданском обществе правящий слой — не закры­тое сословие, а группа индивидов, которые достигли Успеха в открытой конкурентной борьбе и должны по-

243

стоянно подтверждать свою годность в качестве элиты», — отмечает М.Н.Афанасьев (см. Афанасьев, 1996. С. 29). В целом можно выделить различные уровни в понима­нии элитарности (Пряжников, 1997):

1) биологический уровень связан с обладанием врожденными (генетически закрепленными) преиму­ществами;

2) криминально-«дедовской» уровень — с обладани­ем определенным статусом в группе, основанном на примитивном превосходстве и грубой силе;

3) социально-политический и социально-историче­ский (традиционный для проблемы элитарности) уро­вень — с обладанием властью и влиянием;

4) экономический (и социально-экономический) уровень — с обладанием капиталами, деньгами, долла­рами..;

5) бытовой уровень — с приближенностью к «знаме­нитостям», а также с соответствием человека и его «до­стижений» общепринятым, стандартным образцам успеха;

6) профессиональный уровень — с успешностью в из­бранном деле и признанием этой успешности со сторо­ны «посвященных» людей (коллег);

7) философский, мировоззренческий уровень — с принятием и реализацией определенных ценност­но-нравственных и мировоззренческих позиций;

8) психологический уровень — с ощущением, чувст­вом, осознанием и переживанием уровня своего разви­тия, своего места в обществе и своего самоулучшения по отношению к самому себе.

Важнейшая психологическая проблема состоит в том, что избрать конкретному человеку в качестве отправной точки для самоулучшения, для соотнесения успешности своей жизни с некоторым эталоном. Каждый раз субъект деятельности (и, соответственно, субъект самоопреде­ления) по-разному осознаете качестве значимых для се­бя факторы и условия элитарности, выбирает их и реали­зует в своем стремлении стать лучше (как это он сам себе представляет сообразно уровню своего развития). На­пример, человек может ограничиться только «силовым»

244

представлением об элитарном (по принципу: «Лучше всех, значит, сильнее всех!») или представлением об элитном как о законопослушном, добропорядочном... В итоге получается, что элита как бы осмеливается жить _по своим законам, отличным от законов, обязательных для большинства, и проявляется это на всех уровнях про­явления элитарного...

Примечательно, что нередко условия и факторы эли­тарности более ранних и примитивных уровней вполне вписываются в деятельность (и в профессиональное са­моопределение) вполне образованных людей. Напри­мер, у многих стадных животных подмечена следующая особенность: часто приближенные вожака («шестерки») любят жестоко добивать поверженного недавнего со­перника их вожака-доминанта, как бы вымещая именно на нем свою ущербность и зависимость...

Этологи объясняют это следующим образом: «...в не­агрессивной по природе особи любого вида животных при длительном ее подавлении агрессивность ни на кого не переадресуется. Адресат агрессивности ясен — угне­татель, но особь не решается хоть как-то проявить ее в отношении адресата. Когда тот погибает, не только ис­чезает страх, но и снимается запрет причинить боль жи­вому. И накопившаяся агрессивность изливается на ад­ресата законного, но не живого. Заметьте, что люди, «пинающие мертвого льва», обычно довольно хорошие. Дно в этом не участвует. И как раз наоборот, именно дно и очень плохие люди травят, мучают и казнят низложен­ного живого правителя» (см. Дольник, 1994. С. 152).

Но не действуют ли подобным образом и высокооб­разованные интеллектуалы, которые никакие могут на­сытиться «пинанием» несчастной поверженной страны и компартии, что и по сей день считается довольно «элитным» способом самоутверждения?.. Не является ли все это еще одним проявлением «психологического закона духовного единства толпы», выделенного еще Г.Лебоном, только уже на уровне людей, считающих се­бя «лучшими представителями духовной элиты»?..

Таким образом, можно сделать вывод о том, что раз­личные уровни рассмотрения элитарности сильно взаи­мосвязаны, взаимопроникают друг в друга и включают в себя особые психологические моменты, связанные с вы­бором субъектом самоопределения путей, условий и факторов, которые способствуют достижению специфи-

245

чески понимаемого этим субъектом элитарного идеала. Элита, с точки зрения массы, — это то, что признается в качестве «наилучшего» подавляющим большинством людей.

Сейчас в России отношение к элитам и их состояние характеризуется следующими тенденциями: тенденция нынешнего элитного слоя к «властецентризму» (насле­дие предшествующего тоталитаризма); превращение власти, основанной на силе и деньгах, в главную цен­ность и мерило общественного успеха; падение обще­ственного влияния научной, культурной и публичной элиты; затруднено «воспроизводство профессиональ­ных элит», идет их «размывание»; едва ли не полное от­сутствие общепринятых авторитетов, общественная неприязнь к «начальникам» и к «бизнесменам» и т.п. Все это заставляет усомниться: «возможно ли говорить об устойчивых элитах в российском обществе?» — пишет М.Н. Афанасьев (см. Афанасьев, 1996. С. 31—32).

Проблема: важно не столько общественное доверие к элитам (его фактически нет), «сколько наличие в обще­ственном сознании самой проблемы легитимности пра­вителей». «Главная социальная проблема нашей постто­талитарной «переходности» — дефицит общепринятых форм социальной консолидации, когда неразвитость гражданских форм общежития накладывается на разру­шенность традиционных структур: с одной стороны — почти полная утрата не то что сакрального авторитета, а хоть какого-то уважения к властям, с другой стороны — отсутствие гражданского активизма (культуры участия) и интереса к политике», — отмечает далее М.Н. Афана­сьев (Афанасьев, 1996. С. 32).