22 Само их обозначение должно соответствовать установленным формам. В сатирической повести так отражено должностное соотношение сторон:

Если, скажем, пишем тому же Соколову — ему надо просто печатать «т. Соколову». Одно «т» и точка. Начальнику дорожного отдела надо добавить — «тов. Крючкину». Директору элеватора надо печатать полностью - «товарищу Родионову И. Г.». Инициалы после фамилии. Мы с ним равновелики. Завивалову надо уже полностью.

— А если выше? — спросил Стряпков.— Очень просто. В область имя и отчество надо перед фамилией печатать: «Товарищу Ивану Константинычу Разумову». А там, допустим, понадобится брату послать, то надо будет добавить: «Уважаемому товарищу Петру Михайловичу Каблукову»... (Арк. Васильев, Понедельник — день тяжелый).

 

60

 

 

и индивидуальный стиль автора, индивидуальная манера изложения. Таким образом, речь идет не о какой-либо «обезличенности» научных текстов как их непременной примете или их стилистическом идеале. Отстраненность первых лиц заключается в том, что научное изложение представляет собой сообщение о фактах, существующих объективно, вне зависимости от воли автора и вне его текста.

Авторский стиль изложения может облегчать или затруднять восприятие содержания, он может нравиться или раздражать, но в научной работе нас в общем-то интересует только ее содержание, и, по-видимому, никто не читает специальных исследований ради их стиля.

Характерно, что многие сведения, которые не касаются непосредственно нашей специальности, мы черпаем из научной или научно-популярной литературы, подчас даже не обращая внимания на фамилию автора или забывая ее вскоре по прочтении книги, в которой нас интересовало что-то, что объективно существует независимо и отдельно от этой книги. В этом и состоит особенность научного стиля как разновидности языка, которая так или иначе проявляется в самых разнообразных научных текстах. Когда сообщается, что:

В кристаллах типичных металлов характер связи между частицами определяется в первую очередь тем, что металлами являются те элементы, в атомах которых имеются слабо связанные электроны. Именно этим определяется металличность. Все свойства, характерные для металлов, вызываются наличием таких электронов. В кристалле слабо связанные электроны более или менее легко переходят от одного атома к другому²³, —

или что:

К западному делению северного фасада примыкает высокая двухэтажная пристройка из двух квадратных в плане частей, из которых правая целиком выступает за линию главного (западного) фасада собора. Стена башнеобразной пристройки ограничена по углам и членится по длинной стороне высокими лопатками, на которые опираются килевидные арки; левая часть перекрыта односкатной кровлей, над правой — надложена колокольня со шпи-

²³ В. А. Киреев. Краткий курс физической химии. М.» 1959, стр. 113.

61

 

 

лем, заменившая в 1807 г. старую шатровую, изображенную на рисунке 1801 г.²⁴ и т.п. —

то сообщение дается в форме объективной констатации фактов, независимой от субъекта речи и ее адресата. Именно логика самих фактов в идеале определяет логический ход изложения. На долю автора приходится как бы только их «аранжировка» и объяснение. Понятно, что объяснение зависит от исследователя. Само получение фактов во многих случаях зависит от результатов эксперимента, придуманного и осуществленного эксперимента­тором, от разнообразных разысканий, ход и направление которых опять-таки определяются тем, кто их осуществляет. Но важно то, что все, о чем сообщается в научном сообщении, представлено как существующее независимо и от воли автора и от самого сообщения об этих фак­тах в данном конкретном тексте с возможным его ин­дивидуально-стилистическим своеобразием.

Источник такой информации, конечно, далеко не всегда безразличен. Определение источника важно для определения достоверности научной информации, надежности политической информации и т. д. Однако важно, что во многих случаях такая информация дается в форме объективно-внеавторского сообщения, в котором 1-е лицо как бы устранено, а 2-е лицо предполагается вне каких-либо ограничений, которые обусловлены в таком случае лишь тематикой сообщения.

Так, в лингвистическом утверждении:

«Предикативность не всегда выражается в предикативной связи между частями или членами предложения. Предикативность может быть присуща предложению в целом и не вызывать его расчленения (например: Молчать! Жа­ра. Светает.)» — сообщение дано в форме объективной констатации фактов, и адресовано оно неопределенно широкому кругу лиц, интересующихся проблемой предикативности. Суждение же об обоснованности этого утверждения связано, конечно, с представлением об авторитетности его автора, с представлением, которое опять-таки может меняться в зависимости от того, кем конкретно представлено 2-е лицо.

²⁴ Я. Я. Воронин. Зодчество северо-восточной Руси XII—XV веков, т. I. М., 1961, стр. 414.

62

 

 

В этом состоит принципиальное отличие научных текстов, если их рассматривать как определенное отражение, определенную конкретную модификацию именно стиля языка, от текстов художественных произведений и от официально-деловых текстов.

События литературно-художественного произведения существуют в данном тексте, они конструируются текстом, особенностями «отбора и расстановки» слов. От особенностей словесной организации художественного произ­ведения зависит характер описываемого, изображаемого. Вне самих строк стихотворения «Я помню чудное мгно­венье...» этого события нет.

То, что описывается в научном произведении, предполагается существующим (существовавшим и т. д.) независимо от данного текста, так же как от 1-го и 2-го лица. Устанавливаемая автором закономерность, выдви­гаемая гипотеза имеют свою силу вне зависимости от стилистической организации соответствующего текста, от проявления в нем авторского я, вообще — личности автора, а лишь постольку, поскольку отражают объективную реальность.

Понятно, что научная значимость выдвигаемой гипотезы может в значительной степени определяться лич­ностью автора, но это опять-таки конкретная личность, а не конструируемая в самом тексте, как «образ автора» художественного произведения.

Отношения, которые отображаются в официально-деловом документе, именно в этом документе получают свое юридическое значение, т. е. именно в тексте устанавливается их особое качество. В соответствии с этим организуется и язык документа; он должен быть основан на общественно-закрепленных формулах, выражающих юридические отношения. В официальном документе формулы, выражающие юридические отношения, одновременно являются средством установления этих отношений для конкретного лица или лиц (коллектива, общества в целом и т. д.) или средством соотнесения конкретного факта, события с системой официальных норм, средством его юридической квалификации и фиксации.

Особое место среди функционально-речевых стилей принадлежит публицистическому стилю. Присущая пуб­лицистическим произведениям направленность на воздей­ствие и убеждение устанавливает особые взаимоотноше-

63

 

 

ния между сторонами общения – обращающимися с речью и адресатом речи. Это не констатирующая, а императив­ная речь, она призвана не только сообщить о чем-то и не только выразить отношение к сообщаемому, но и вну­шить это отношение адресату, т. е. в конечном счете это речь, призванная воздействовать на убеждения или поведение читателя, на его оценку тех или иных факторов.

Соответствием публицистического стиля в устной речи является так называемая ораторская речь, близкая ему по функции, а соответственно и по своему строению.

Направленность на убеждение делает принадлежностью публицистического стиля известную систему доказательств, что сближает публицистические тексты в некоторых их частях с научными, которые в свою очередь в ряде случаев не лишены элементов публицистичности, так же как выступления на научные темы иногда могут приближаться к ораторской речи.

Заданная самим характером и назначением речи экспрессивность сближает публицистический стиль с разговорной речью и в отдельных моментах с речью художественной. Дело не столько в использовании отдельных элементов образности, в том числе и основанной на собственно языковых возможностях (многозначность, звуковые сближения и т. д.), сколько в некоторых общих чертах самой композиционно-синтаксической организации текста, а также в принципиальной открытости темы. Введение «посторонних» для основной темы эпизодов вполне возможно, разумеется, и в научном сообщении, но там это все-таки «инкрустация», в то время как в публицистической и ораторской речи переход от одной темы к другой всегда диктуется более общей темой, общей идеей высказывания. Публицистическая речь не связана тематически, единственное (но весьма существенное само по себе) ограничение, которое накладывается на ее содержание, исходит от общественной значимости привлекаемых к обсуждению явлений. Публицистическая (как и ораторская) речь предполагает вовлечение в обсуждение 2-го лица, предполагает его реакцию насообщаемое.

В этом состоят основные, стилеобразующие свойства и особенности публицистической речи.

Поэтому не представляется решающим для определения «статуса» публицистической речи разрешение спора

64

 

 

о том, присуща ли публицистическому стилю «своя особая лексика». По мнению исследователя современного публицистического стиля А. К. Панфилова, «как и другие функциональные стили языка, публицистический стиль прежде всего характеризуется своей особой лексикой и фразеологией». Он возражает Е. Ф. Петрищевой, которая утверждает: «По нашим (пока еще предварительным) наблюдениям, в русском языке есть лексика, имеющая окраску научно-делового и официально-канцелярского стилей, слов же, которые имели бы газетно-публицистическую окраску, нет или очень мало» ²⁵.

А. К. Панфилов относит к публицистической лексике слова агитбригада, агитационно-массовый, агрессия, администрирование, активизация, активизировать, активист, актуальный, аллилуйщик, аполитизм, аполитичный, боевитость, безыдейный, застрельщик, новатор и др.²⁶

Отнесение некоторых из этих слов, особенно обозначающих реалии общественной жизни (агитбригада, агита­ционно-массовый, активист) или такие явления, какагрессия, к специально публицистической лексике не представляется бесспорным.

Но и само существование особых публицистически окрашенных слоев лексики не является непременным условием существования стиля. Более существенно в этом смысле особое употребление слов, которое отмечает дальше А. К. Панфилов, указывая на ряд слов, которые только в переносных значениях имеют «публицистическую окрашенность» (вахта, сигнал и др.). «То же самое можно сказать и о публицистически окрашенных фразеоло­гизмах типа „,пиратские действия“, „цепной пес“, которые, впрочем, в прямом значении и не являются фразеологизмами» ^2Т.

Еще более существенным для публицистического сти­ля представляется то, на что обращает внимание А. К. Пан­филов, говоря об употреблении слов оценочного характе­ра. «Характерным признаком публицистически окрашен­ных слов и выражений, — пишет он, — является их эмо­ционально-экспрессивный, оценочный характер. Иначе

^?5 Е. Ф. Петрищева. Употребление стилистически окрашенных слов.— РЯШ, 1967, № 5, стр. 39.

^?6 А. К. Панфилов. Лекции по стилистике русского языка. М., 1972, стр. 82.

^?7 Там же, стр. 83.

65

 

 

говоря, у них почти у всех или во всяком случае у подавляющего их большинства имеется двуплановая стилистическая окрашенность. С одной стороны, здесь есть слова и выражения положительно-оценочные: «застрельщик», «труженик», «ударник» и т. п. С другой — слова и выражения, имеющие отрицательно-оценочную окрашенность: «вояж», «обывательский», «наводнить», «насаждать», «пособник», «примиренческий» и т. п.» ²⁸

При установлении функциональных разновидностей современного литературного языка неизбежно возникает вопрос о месте «языка газеты».

В силу различных причин в газетном языке быстрое, чем где бы то ни было, получают письменное отражение те изменения, которые происходят в разговорной речи. Это обстоятельство побуждает исследователей, стремя­щихся изучить процессы, характерные для современного языка, обращаться к материалу газет. Отдельные языко­вые явления в области современного словоупотребле­ния, фразеологии, синтаксиса, представленные газетным материалом, изучены в настоящее время достаточно хорошо ²⁹. Однако на вопрос о том, какое место принад­лежит газетному языку среди других функциональных разновидностей языка, трудно дать вполне бесспорный ответ.

Здесь возможны различные точки зрения. В исследовании, специально посвященном языку газе­ты, В. Г. Костомаров стремится доказать, что язык массо­вой коммуникации представляет собой особый вид «функ­ционально-стилевых единств»³⁰.

Для такого понимания статуса газетного языка есть известные основания. С точки зрения той концепции функционально-стилевой дифференциации, которая была изложена выше, язык газеты, безусловно, представляет собой особый вид применения общелитературного языка. В газете реализуется особое, при этом вполне определен­ное отношение «сторон» речевого общения — отправите-

 

²⁸ А. К. Панфилов. Указ. соч., стр. 83.

²⁸ См. книгу Н. Ю. Шведовой «Активные процессы в современном русском синтаксисе» (М., 1966), а также статьи Ю. А. Бельчикова, В. П. Вомперского, В. П. Фелипыной, Л. И. Рахмановой и Н. И. Формановской и др.

³⁰ См.: В. Г. Костомаров. Русский язык на газетной полосе. Изд-во Московского ун-та, 1971.

66

 

 

лем здесь выступает «коллективный автор», адресатом является так называемый массовый читатель, тематика обусловлена актуальностью сообщаемых сведений именно для данного момента. Однако все это относится главным образом к определенной части газетного материала — к сообщениям о событиях. Несомненно, в настоящее время можно говорить о существовании в ряду других письмен­ных стилей особого функционального стиля — газетно-информационного. В какой мере с лингвистической точки зрения он связан с языком других газетных жанров, ос­тается спорным.

В. Г. Костомаров считает, что «сегментация знакового продукта массовой коммуникации на усредненные стан­дарты и их повторяющееся использование не оптималь­ны для надежного кодирования и передачи информации. Природа помех диктует тут разбиение этого продукта на контрастирующие сегменты, т. е. выделение, кроме стан­дартизованных, эмоционально-вербующих... С точки зре­ния знакового продукта («слов, которыми говорится»), газетную коммуникацию при всем ее фактическом рече­вом многообразии следует рассматривать как набор проти­вопоставляемых экспрессивных и стандартизованных сег­ментов. При этом их маркированность и нейтральность может существенно отходить от аналогичного общеязыко­вого противопоставления; она конструктивна и, соответ­ственно прямолинейна. Газетный текст в этом смысле синкретичен, пользуется без ограничений «всем языком», но с обязательным осуществлением «созидающего взры­ва» ³¹.

Отстаивая мысль о «единстве газетного языка», В. Г. Костомаров пишет: «Квалифицируя газетный язык, следует прежде всего заметить, что — при всей последова­тельности и даже прямолинейности воплощения единой конструктивной идеи — он отличается подчеркнутой материальной неоднородностью, заданной гетерогенностью. Если угодно, его природным стилевым признаком высту­пает стилистическая антигомогенность. «Языковая сторо­на» тут значительно слабее, чем в традиционных стилях, а складывающиеся соотношения структурно не кристал­лизуются: нет, например, словарно закрепляемых «газетизмов» (более того, они неизбежно гиперхарактеристич-

³¹ Там же, стр. 82—83.

 

67

 

 

ны и ликвидируются в имманентных процессах обновления газетной фразеологии), хотя много профессионализмов, канцеляризмов, поэтизмов, жанровое расслоение тут производит впечатление «необъединимости» и предстает именно поляризацией жанров». ³²

По мнению автора, «язык массовой коммуникации, по-видимому, следует терминировать как оформляющийся новый тип функционально-стилевых единств, в которых идет процесс опробования возможных путей реализации общего конструктивного принципа, более активный и ме­нее структурно и традиционно обоснованный, чем в сло­жившихся исторических стилях, и широко вовлекающий в сферу своего влияния внеязыковые технические возмож­ности. В современном русском языке тогда следует вы­делить, наряду с типом книжных и типом разговорных стилей, особый уровень функционально-стилевой диффе­ренциации — тип массово-коммуникативных стилей. На­глядным их отличием от разговорных и книжных стилей можно считать прежде всего принципиально новое отно­шение к устной и письменной формам существования языка» .³³

Как видно из приведенной цитаты, исследователь счи­тает «язык массовой коммуникации» оформляющимся (а не оформившимся) «типом функционально-стилевых единств». То, что автор называет «подчеркнутой мате­риальной неоднородностью, заданной гетерогенностью» языка газеты, соотносимо в своих частях с теми типа­ми речи, которые достаточно определенны в материаль­ном, языковом отношении. Так, именно в газете получает свою реализацию публицистический стиль; литературно-художественные произведения, печатающиеся в газетах, безусловно, принадлежат художественной речи, а статьи на научные темы в целом не выходят за рамки научного стиля.

В исследовании, посвященном процессам, происходя­щим в современном русском синтаксисе, Н. Ю. Шведова отмечает: «Обозначение „газетный язык“употребляется здесь не как термин и, конечно, не в смысле самостоя­тельной системы, противопоставленной системам „,языка“ художественной литературы, разговорному языку и т. п.

³² В. Г. Костомаров. Указ. соч., стр. 256-257.

³³ Там же, стр. 258—259.

68

 

 

Под «газетным языком» здесь понимаются все те материалы — разнообразные по стилистической направленно­сти и даже по своему отношению к норме, которые объ­единяются газетной полосой как документом, направля­ющим к массовому читателю сообщения...».³⁴

Особое место в газете занимает тот вид сообщений, с которым может быть связано представление об отдель­ном газетно-информационном стиле, выделяемом наряду с другими письменными функциональными стилями (научным, официально-деловым, публицистическим). Соб­ственно, с этой частью газетного материала обычно и связывается представление о «газетном языке», именно здесь в наибольшей мере воспроизводятся те языковые «штампы», которые нередко привлекают внимание пишущих о культуре речи. «Материальная», т. е. языковая, сторона газетной информации представляет собой достаточно определенную и сложившуюся величину. Га­зетная фразеология более или менее устойчива³⁵, син­таксис, отвечая требованиям точности и однозначности, максимально отделен от особенностей, присущих разго­ворной речи (ср. отсутствие присоединительных конст­рукций, изолированного именительного со значением оценки и т. д.).

По существу и В. Г. Костомаров, настаивая на един­стве газетного языка, понимает его как «весь язык», но «только» «специфически прикрепленный, деформирован­ный и видоизмененный особым принципом функциональ­но-стилевой конструкции».³⁶ Таким образом, речь может идти в основном о конструктивной и композиционной зна­чимости тех стилевых пластов, которые организуют «язык газеты» как нечто целое,— ведь в газете научный, офи­циально-деловой и публицистический стили не имити­руются (как нередко имитируются черты этих стилей в литературно-художественных стилях), а именно воспро-

³⁴ Н. Ю. Шведова. Указ. соч., стр. 10.

³⁵ Ср. перифрастические обозначения вроде белое золото, голубая целина, люди в белых халатах и т. п., воспроизводимые не только в очерках и т. п., но и включаемые в собственно инфор­мационные сообщения. «Сухие» сообщения о политических со­бытиях часто предваряются оценочными заголовками, напри­мер: Вояж министра; Сборище реваншистов; Судилище над патриотами; Домогаются военных баз; Ястребы не унимаются и т. п.

³⁶ В. Г. Костомаров. Указ. соч., стр. 246.

69

 

 

изводятся в соответствии с содержанием помещаемого на газетных страницах материала (причем если информа­ция о событиях обычно дается безо всякого включения в нее «автора» сообщения, то указанные тексты отнюдь не безличны в этом смысле).

Специальная тематика и при устном общении требует от говорящих воспроизведения определенных черт соответствующего функционального стиля, оформления своей речи в соответствии с диктуемыми этим стилем особен­ностями. Понятно, однако, что непосредственность обще­ния, реальное присутствие собеседника или собеседни­ков, характер обстановки, в которой протекает общение, не могут не накладывать своего отпечатка и на строе­ние самой речи. Вряд ли было бы оправданным, однако, на основании того, что в диалог на специальную тему могут врываться элементы разговорно-обиходной речи, считать такой диалог уже чисто «разговорным». Сама возможность отграничения этих элементов свидетельст­вует лишь о неполном проявлении стиля, об известной контаминации речевых средств, вызванной формой обще­ния, а не об окончательном переключении речи в иную стилистическую сферу. Такая контаминация тем более не может свидетельствовать об отсутствии самой нормы языкового стиля.

Совершенно ясно, что и при устном общении на дело­вые темы степень официальности речи определяется взаимоотношениями реально общающихся лиц, но черты официально-делового стиля во всех таких случаях не могут быть представлены полностью, так как этому пре­пятствует сама форма речи, исключающая строго стан­дартизованное сопоставление сторон. Отступление от нор­мы и темы официального разговора, ее нарушения бывают вызваны самыми разнообразными причинами. Ср. эпизод из повести Куприна «Молох»:

При виде инженеров он с усилием приподнялся. — Здравствуйте, господа, — сказал он сиплым басом, протягивая им поочередно для почтительных прикосновений свою огромную пухлую руку. — Ну-с, как у вас на заводе?

Шелковников начал докладывать языком служебной бумаги. На заводе все благополучно. Ждут только приезда Василия Терентьевича, чтобы в его присутствии пустить доменную печь и сде-

 

70

 

 

лать закладку новых зданий…Рабочие и мастера наняты по хорошим ценам. Наплыв заказов так велик, что побуждает как можно скорее приступить к работам.

Квашнин слушал, отворотясь лицом к окну, и рассе­янно разглядывал собравшуюся у служебного вагона толпу.

Вдруг он прервал директора неожиданным вопросом:

— Э... па... послушайте... Кто эта девочка?

Понятно, что письменная форма делового общения, как правило, не располагает к таким отступлениям.

В современном обществе людям приходится и говорить, и писать на самые разнообразные темы и в самых различных ситуациях. Естественно, что форма речи — устная или письменная — не может не влиять на струк­туру высказываний. Однако вряд ли имеет смысл игно­рировать то обстоятельство, что черты, которые харак­теризуют «разговорную речь»,— это черты устной речи, лишь частично воспроизводимые в письменных текстах (главным образом — в художественной литературе), в то время как все основные особенности функционально-речевых стилей восходят к письменной форме. Устное общение на деловые или научные темы, естественно, допускает самый широкий диапазон варьирования речевых средств — в зависимости от ситуации и взаимоотношения уже реально представленных лиц. Было бы бессмысленно спорить о том, следует ли относить соответствующие высказывания к разговорной речи или же нужно рассматривать их как трансформированное проявление того или иного функционально-речевого стиля. Если в устной речи в достаточной степени воспроизводится то соотношение между сторонами общения, которое характерно для письменно закрепленного стиля, то естественно рас­сматривать соответствующие высказывания как устное отражение данного стиля. Но в связи с присутствием реальных 1-го и 2-го лица как непосредственных участников общения здесь, конечно, всегда возможны пере­ходы речи из одной стилистической тональности в другую; возможно вторжение разговорных элементов, кото­рое разрушает стилистическое единство речи, но не создает, по-видимому, никакого нового единства. Если мы услышим (и зафиксируем) что-нибудь вроде Только дурак может считать, что подлежащно-сказуемостная схема может быть наложена на все синтаксические кон-

 

71

 

 

струкции — мы будем иметь дело с контаминированной в стилистическом отношении фразой, которая, возможно, как-то характеризует говорящего, но вряд ли дает что-либо для собственно стилистических наблюдений. Нет оснований смешивать «разговор на научную тему» с разговором по поводу научной работы. Ср.: А ты пробовал объяснить это ион-радикальным процессом окисления? — А то нет! или пример, приведенный в статье О. А. Лаптевой, — Ему для защиты, да? Три месяца надо. А. П. С. ему говорит: у вас как минимум работы остается на 3 года³⁷. В первом примере от научного стиля — только составной термин (что само по себе недостаточно, чтобы видеть в соответствующем разговоре какое-либо отражение этого стиля), второй — вообще не выходит за рамки разговорной речи, как она была определена выше.

Попытке разграничить функциональные разновидно­сти языка не должно препятствовать и несомненное существование смешанных речевых жанров, как и таких ситуаций, где смешение стилистически разнородных элементов почти неизбежно. Например, речь различных участников судебного разбирательства вряд ли способна представить какое-либо стилистическое единство, но также вряд ли было бы правомерно отнести соответствую­щие фразы целиком к разговорной или целиком официально-деловой речи. Жанр критической статьи предполагает совмещение научного и публицистического стиля и т. д.

Но и смешение, и совмещение разнородных стилистических элементов возможно, естественно, только потому, что сами по себе они разграничены в языке. Представ­ление об этом разграничении явно присутствует в созна­нии говорящих, всегда так или иначе меняющих «манеру речи» в зависимости от ситуации и темы. В условиях двуязычия ситуация и тема разговора могут вызывать переход от одного языка к другому. «Характер языково­го взаимодействия, — писал В. А. Аврорин, — при прочих условиях может меняться в зависимости от перемены темы коммуникативного акта. Нетрудно представить себе двух эвенков, разговаривающих друг с другом на эвен-

³⁷ О. А. Лаптева. Устно-разговорная разновидность современного русского литературного языка и другие его компоненты (статья вторая). «Вопросы стилистики», вып. 2. Изд-во Саратовского ун-та, 1974, стр. 102.

72

 

 

кийском языке, пока их беседа вращается вокруг вопросов охоты или оленеводства. На каком-нибудь другом языке, даже хорошо известном, им в этом случае, навер­ное, было бы затруднительно вести разговор. Но переход на новую тему, скажем, на тему о работе двигателя вездехода или о выборе депутатов в Советы, почти автоматически вызывает смену языка беседы. Они скорее всего перейдут при этом на русский язык, а в отдельных случаях — на якутский или бурятский языки» ³⁸.

В статье «Язык и народность», коснувшись вопроса о двуязычии, А. А. Потебня писал: «Тютчев представ­ляет поучительный пример не только того, что различ­ные языки в одном и том же человеке связаны с раз­личными областями и приемами мысли, но и того, что эти различные сферы и приемы в одном и том же чело­веке разграничены и вещественно» ³⁹.

Когда смешение разнородных в функционально-сти­листическом плане элементов языка не оправдано темой сообщения, оно приводит к комическому эффекту, что часто демонстрировалось и писателями, и лингвистами. Прием «стилистического сдвига» постоянно используют фельетонисты. Вот один из многочисленных примеров. Газетный фельетон начинается так:

«Дорогая Любаня! Вот уже и весна скоро, и в скверике, где мы с тобой познакомились, зазеленеют листочки. А я люблю тебя по-прежнему, даже больше. Когда же, наконец, наша свадьба, когда мы будем вместе? Напиши, жду с нетерпением. Твой Вася».

«Уважаемый Василий! Действительно, территория сквера, где мы познакомились, в ближайшее время зазеленеет. После этого можно приступить к решению вопроса о бракосочетании, так как время года — весна — является порой любви. Л. Буравкина».

Бедный Вася! Можно только себе представить, что бы с ним случилось, если бы почта принесла такой ответ от любимой девушки. Другое дело официальные ответы официальных лиц.

Многие исследователи, которые касаются вопроса о «стилях языка», отмечают их связь с определенными «сферами общения», что, несомненно, правильно отражает зависимость функционально-стилистической диф-

³⁸ В. А. Аврорин. Проблемы изучения функциональной стороны языка. Л., 1975, стр. 76.

³⁹ А. А. Потебня. Эстетика и поэтика. М., 1976, стр. 263.

73

 

 

ференциации литературного языка от цели и характера языковой коммуникации. Однако почти не делалось попыток сколько-нибудь последовательно очертить эти сферы. Более или менее подробно на этом вопросе остановился в своей последней книге В. А. Аврорин.

Перечисляя «важнейшие сферы использования языка», В. А. Аврорин выделил следующие:

1) сфера хозяйственной деятельности; 2) сфера общественно-политической деятельности; 3) сфера быта; 4) сфера организованного обучения; 5) сфера художественной литературы; 6) сфера массовой информации; 7) сфера эстетического воздействия; 8) сфера устного народного творчества; 9) сфера науки; 10) сфера всех видов делопроизводства; 11) сфера личной переписки; 12) сфера религиозного культа⁴⁰.

В. А. Аврорина интересовало главным образом употребление в соответствии с названными сферами родного или неродного языка, «литературной формы» или «диалектной формы» родного языка, причем в условиях двуязычия. Независимо от этого, как нетрудно заметить, выделенные таким образом «сферы» явнонесоотносительны и перекрещиваются друг с другом. Так, выделив «сферу художественной литературы», автор выделяет затем «сферу эстетического воздействия», к которой «наряду с художественной литературой... относятся художественные кинофильмы, спектакли, концерты, художественная самодеятельность речевых жанров, причем не только, так сказать, в непосредственной натуре, но и в трансляции по радио, телевидению, а также в воспроизведении записей на пластинки и магнитную ленту». ⁴¹ Сферы «хозяйственной деятельности» и «делопроизводства» разграничиваются, как видно из их характеристики, на основе того, в устной или письменной форме происходит общение, но «сфера общественно-политической деятельности» предстает неразграниченной в этом плане и т. д.

По-видимому, следует согласиться с В. А. Аврориным, когда он пишет: «Сфер общественной деятельности — бесконечное множество. Но лингвисту нет надобности все их подвергать особому рассмотрению. Целесообразно ограничиться лишь теми, которые выделяются особыми

 

⁴⁰ В. А. Аврорин. Указ. соч., стр. 75—83.

⁴¹ Там же, стр. 79.

74

 

 

типами языкового взаимодействия» ⁴². Когда речь идет не о межъязыковом взаимодействии, а о взаимодействии функционально обусловленных разновидностей определенного литературного языка, можно думать, что целесообразно прежде всего выделить такие «сферы использования языка», которые уже сами по себе предполагают различный характер языкового общения.

Это, во-первых, непосредственное непринужденное общение, не связанное со специальной тематикой; во-вторых, использование языка в строго очерченных тематически рамках; в-третьих, эстетически обусловленное применение языка. В первом случае — это «разговорный язык», во втором — «специальный язык», в третьем— «язык художественной литературы». Поскольку обозначение «язык» не является здесь терминологически безупречным (хотя мы постоянно встречаемся с такими словосочетаниями, как «язык науки», «язык художественного произведения» и т. д., и вряд ли есть смысл обсуждать их допустимость), представляется возможным обозначить эти функционально обусловленные разновидности литературного языка как «разговорная речь», «специальная речь» и «художественная речь». По-видимому, именно данные разновидности наиболее соответствовали бы понятию «стиль языка», как оно намечалось в работах В. В. Виноградова. Однако если стремиться к терминологическому разграничению тех явлений, которые обычно разграничиваются (во всяком случае — многими исследователями), думается, обозначение «стиль»— и без того чрезмерно перегруженное — можно было бы сохранить (в его лингвистическом осмыслении) за теми типами речи, которые в наибольшей степени характеризуются однородной стилистической организацией, т. е. выделить, как это было сделано выше, в составе «специальной речи» такие «функционально-речевые стили», как научный, официально-деловой и публицистический, от которого, возможно, следует отграничить газетно-информационный.

Совершенно ясно, что был бы беспредметным спор о том, является ли разговорная речь также «стилем» или нет, является ли художественная речь «стилем» или

⁴² Там же, стр. 75.

75

 

нет. Если назвать наряду с научным, официально-деловым и публицистическим «функциональными стилями» также художественную речь и разговорную речь, т. е. включить в этот же ряд «стиль художественной литературы» и «разговорный стиль», обозначение «стиль» только получит иное осмысление. Р. А. Будагов, выступивший в «защиту» понятия «стиль художественной литературы»⁴³, обосновывает это понятие, в частности, такой схемой:

		Стиль художественной литературы
стиль классицизма				стиль романтизма		стиль критического реализма		стильсоциа-листическогореализма
Стиль отдельных писателей

 

«Никто не сомневается, — пишет Р. А. Будагов, — в реальности нижнего ряда приведенной схемы — в стилях отдельных писателей. Но у некоторых исследователей обнаруживаются, как мы видели, известные колебания в правомерности выделения второго ряда — стилей литературных направлений. Другие соглашаются с признанием стиля классицизма или стиля романтизма, но берут под сомнение стиль реализма, ссылаясь при этом