2.Образование восточнославянского государства

Возникновение государства - закономерный этап развития общества. Это не единичный акт, мгновенно перемещающий общество в иное состояние, а длительный, иногда растягивающийся на десятилетия и даже на века процесс. Поэтому любая дата, обозначающая переход к государственным формам существования, весьма условна.

Государственность вырастает из естественного стремления общества к самоорганизации, к упорядочению усложняющихся отношений между людьми. Первобытное общество могло удовлетвориться двумя основными принципами, регулировавшими социальную жизнь: обычаем (традицией) и правом сильного. Эти принципы казались достаточными, пока сородичи и соплеменники не слишком отличались друг от друга в своих интересах и устремлениях. Общность интересов и сходство представлений о должном и недопустимом, о верном и ошибочном социальном поведении пуляли ограничиться про­стейшими правилами, регламентировавшими поступки людей. Эти правила редко оспаривались, соответственно не было нуж­да в каком-то специальном механизме, призванном обеспечивать их соблюдение, т. е. в государстве.

Однако первобытное общество постепенно изменялось, отношения между сородичами ставились все более разнообразными, а жизнь рода - все менее замкнутой. Воен­ные столкновения, участившиеся в эпоху бронзы (приблизи­тельно во II тысячелетии до Р.X.) - сделали неравенство различных родов, племен и весьма зрительным, и весьма на­глядным. Это неравенство существовало всегда, но обособленное обитание рода (или группы родов, племени) в малонаселенн­ых местностях не позволяло в полной мере осознать, на­сколько разнообразны, несходны друг с другом человеческие объединения.

Постоянные контакты с людьми, чей образ жизни отличался от привычного и казавшегося единственно возможным, заставляли индивида задумываться о своем месте в коллективе, о своих отношениях с окружающими. Постепенно складывались представления об особости каждого человека, формировалась личность. Идея несовпадения личного и общего разрушала род изнутри. Возникала необходимость как-то преодолевать все более заметные противоречия между целым и его частями, а следовательно, создавать новые, более сложные правила (постепенно обретавшие форму правовых норм, законов) и добиваться их исполнения.

Изменявшиеся условия жизни порождали не только новые проблемы, но и новые возможности. Более разнообразными становились источники, из которых люди черпали средства существования; так, все большую роль в жизни рода начинала играть военная добыча. Размежевание племен кочевых и оседлых, земледельческих и скотоводческих, а также племен, живших по преимуществу охотой и перешедших к производящему хозяйству, дополнялось начатками внутриродового разделения труда: появились профессионалы-ремесленники (гончары и специалисты по выплавке или обработке металлов), профессионалы-воины. Частые переселения родов, возникновение и распад межродовых межплеменных союзов, выделение из рода групп искателей военной добычи (наподобие славянских дружин) – все эти процессы вынуждали то и дело отступать от традиции; основанные на обычае старые решения не всегда срабатывали в ранее неизвестных конфликтных ситуациях.

Не только изменившееся индивидуальное и групповое самосознание и усложнившиеся межплеменные отношения, но и хозяйственная, экономическая деятельность побуждала людей к поиску более подходящих форм общежития. Значение экономического фактора в возникновении государства обычно преувеличивается в исследованиях сторонников марксизма и других учений, считающих производство (или распределение произведенного) основой общественной жизни. Соотноше­ние между экономикой и идеями, которыми руководствуют­ся люди, между хозяйственной деятельностью и способами организации власти много сложнее, чем это представляется марксистам. Не вдаваясь в подробности давнего спора «мате­риалистов», выдвигающих на первый план экономические потребности людей, и «идеалистов», считающих идеи основным фактором социального развития, мы ограничимся признанием тесной взаимосвязи материального мира и человеческого созна­ния. (Это действительно взаимная связь. Можно, напри­мер, согласиться с тем, что частная собственность не могла возникнуть, пока человек не осознал свою отделенность от рода; но на дальнейшее развитие самосознания отдельной личности, несомненно, воздействовали практические, мате­риальные результаты раздробления общей родовой собствен­ности.)

Экономические факторы (рост производительности труда, возникновение излишков, углублявшееся разделение труда и — как следствие — развитие меновой, а потом и денежной торговли) влияли на становление государства, но это влияние не было ни прямым, ни определяющим. Государство возникло тогда, когда наиболее тесно связанные с экономикой имущественные различия были не слишком существенны; форми­ровавшаяся государственная власть первоначально почти не претендовала на серьезное участие в хозяйственной жизни. Носители новой, предгосударственной и государственной власти (у славян князья, дружинники) выделялись из общества не по имущественному, а по профессиональному признаку. При этом часто совпадавшие профессии воина и правителя (стоявшего над традиционной, патриархальной властью родо­вых старейшин) почти единодушно признавались обществен­но полезными.

Государство возникло потому, что в его появлении было заинтересовано подавляющее большинство членов общества. Земледельцу-общиннику было удобно и выгодно, чтобы князь и дружинники с оружием в руках защищали его и избавляли от обременительных и опасных ратных дел. (Здесь следует заме­тить, что реальная отделенность и отдаленность власти от обще­ства, а привилегированного княжеского дружинника от хлебопашца-смерда сложилась намного позднее; в первые века суще­ствования государства каждый земледелец мог очень легко из­менить свое общественное положение и, подобно былинному Илье Муромцу, поступить на княжескую службу.)

Государство с самого начала решало не только военные, но и судебные задачи, в особенности связанные с меж­родовыми спорами. Князья и их дружинники были относи­тельно объективными посредниками в конфликтах между пред­ставителями различных родов; старейшины, которые испокон веку должны были заботиться об интересах своего рода, своей общины, не годились на роли беспристрастных арбитров. Разрешение межобщинных споров силой оружии было чересчур обременительно для общества; по мере осознании общей полез­ности власти, стоящей выше частного и родового интереса, создавались условия для передачи важнейших судебных полномочий исторически новой структуре государству.

Итак, государство возникает тогда, когда большинство членов общества осознает необходимость ограничения+ родовой власти (патриархальной власти старейшин, опиравшихся на постепенно выдыхавшуюся во времена бурных перемен силу традиции и на собственный моральный авторитет). Па первых порах основными функциями профессиональной (государствен­ной) власти были суд и война (защита занятых производитель­ным трудом общинников, которые брались за оружие только в случае особо серьезной угрозы; обеспечение безопасности тор­говых сношений; грабительские набеги на дальних и ближ­них соседей). Носители власти заботились, разумеется, и о своих собственных корыстных интересах, что в дальнейшем за­частую превращало государство в орудие группового обогаще­ния; при этом государство продолжало решать и постоянно усложнявшиеся задачи, важные для всего общества, а не только для привилегированных его слоев⁷.

♦

Кратко описанные выше общие закономерности станов­ления государства по-разному проявлялись в жизни разных племен и этнических групп. Государство не может быть навяза­но обществу ни внешней силой, ни какой-либо возвысив­шейся над родом социальной группой. Его становление всегда является результатом внутреннего развития, причем на это развитие влияют самые разнообразные обстоятельства. Одним из таких обстоятельств в истории многих евразийских народов было Великое переселение племен в первые века нашей эры. Славяне, вовлеченные в миграции кочевых народов, или становились союзниками степняков (не всегда доброволь­ными), иногда их данниками, или были вынуждены искать новые, более безопасные места обитания. Часть славян, как уже упоминалось, расселилась по Восточно-Европейской равнине. Нарушение родовых связей в ходе этого расселе­ния и необходимость противостоять враждебным силам привели к формированию союзов племен — образований военно-территориальных, а не этнических. На первых порах, в период почти непрерывных миграций, соседство племен часто бывало не только случайным, но и недолговечным. Общность территории, занимаемой союзом племен, играла тогда меньшую роль, чем совпадение военных интересов.

Древние традиции родовой жизни, во многом разнившиеся у ставших соседями племен, не могли послужить основой объединения последних. Военная необходимость была постоян­но менявшимся фактором, и славянские (иногда славяно­финские или славяно-балтские) союзы не отличались устой­чивостью. Власть князей в то время была почти исключи­тельно военной и временной (она функционировала в периоды походов, сражений). Поэтому союзы племен следует считать не государствами, а пред государственными формами общест­венной организации.

Опыт осуществления надплеменной предгосударственной власти впоследствии сыграл большую роль в истории восточ­ных славян (и других народов, прошедших эту стадию раз­вития). После того как эпоха Великого переселения закон­чилась и состав племенных союзов стал более стабильным, военная надплеменная власть постепенно приобрела новые функции (в первую очередь судебные) и начала пере­растать во власть государственную.

Родовой уклад был в то время (VIII—IX вв.) уже осно­вательно разрушен и не мог явиться серьезным препят­ствием на пути нарождавшейся государственности. Общины восточных славян состояли не только из сородичей, но и из пришлых, чуждых роду людей. Подобные соседские общины уже не могли управляться на основе старых племенных обычаев; возникновение семейной собственности (иногда заме­нявшей родовую, иногда сосуществовавшей с ней) требовало новых правил, новых форм общежития.

Возможно, у некоторых славянских племен разрушение родовой общины привело к созданию совершенно обособлен­ных семейных хозяйств, уже никак не подчиненных власти старейшин. И соседские общины, и отдельные семейные дворы были слишком слабы, чтобы самостоятельно обеспечить свою безопасность. Естественным гарантом безопасности становился князь, располагавший укрепленным оборонительным пунктом (городом). Укрепления защищали хорошо вооруженные воины. Земледельческие общины, расположенные в окрестностях города, постепенно отдавались под покрови­тельство князя и его дружины (жить с ними в мире было выгодно, а ссориться опасно; вероятно, некоторые общины не слишком стремились к подчинению князю, но в руках последнего сосредоточилась достаточная власть, чтобы, опираясь на пассивную поддержку большинства окрестных жителей, принудить к повиновению всю сельскую округу).

В IX в. продолжалось постепенное огосударствление кня­жеской власти. Этот процесс ускорился под воздействием внешних факторов: на севере Восточно-Европейской равнины постоянным явлением стали набеги скандинавов (варягов, норманнов), на юге обострилась вражда славянских и тюрк­ских племен. Вероятно, власть хазарского кагана в то время ослабела, и подчинение ему перестало быть выгодным (о сла­вяно-хазарских отношениях см. выше). Можно предполо­жить, что приднепровским славянам приходилось также отражать набеги племен, не подчинявшихся кагану. Во всяком случае, и на севере, и на юге возникла настоятельная необхо­димость в создании серьезных оборонительных союзов, распо­лагающих большими людскими ресурсами и действующих не время от времени, а регулярно.

Итак, в IX в. и северные, и южные союзы восточно­славянских племен были близки к тому, чтобы придать кня­жеской власти постоянный и государственный характер. Не лишено оснований предположение, что у приднепровских славян в то время сложилось полусамостоятельное (номинально подчиненное хазарам) государство (может быть, не­сколько государственных образований). Утверждать это со всей определенностью трудно; во всяком случае, многие эле­менты государственности (уплата дани-налога в обмен на торговые привилегии и безопасность, подчинение надплеменным нормам права и надплеменным структурам власти) были хорошо знакомы в Приднепровье еще до того, как на севере развернулись события, по традиции трактуемые как оформление восточнославянской (древнерусской) государ­ственности.

Речь идет о призвании варягов. Летописный рассказ об этом событии по-разному интерпретируется историками. Сторонники так называемой норманнской теории, осново­положниками которой принято считать работавших в России немецких историков Готлиба Зигфрида Байера (1694—1738) и Герарда Фридриха Миллера (1705—1783), порой преувеличивают роль скандинавских воинов в становлении Русского (восточнославянского) государства. Версия о привнесенном государстве, о заимствовании идеи государственности пред­ставляется не слишком убедительной. Навязать государство обществу, органично живущему при родовых порядках, не­возможно: чужеродные элементы социальной жизни будут отторгнуты, если нет достаточно благоприятных условий для их развития.

Следует заметить, что скандинавские племена в IX в. сами еще не знали государственности. Наиболее активная часть норманнских воинов была организована в вооруженные шайки мореходов-разбойников — в отряды викингов. Возглавлявшие их конунги были военными предводителями, но не монархами. Викинги терроризировали прибрежные районы Европы, захо­дили даже в южные моря, порой оседали в захваченных областях (например, в Нормандии — на западе Франции, на востоке Британии, в Сицилии). Завоеватели охотно пере­нимали нравы и обычаи покоренных народов (германских и германо-романских), усваивали присущие тем формы общест­венной организации.

Племена Скандинавии, как и восточные славяне, в IX в. были уже подготовлены к созданию государственных форм власти. В Западной Европе, где подобные формы сложились задолго до появления отрядов викингов, скандинавские вожди- завоеватели могли просто возглавить готовые государствен­ные структуры. В Восточной Европе таких структур не было, как не было и норманнского завоевания. Государство восточ­ных славян сложилось не благодаря скандинавам, но при их активном участии.

Преуменьшение роли скандинавов (варягов) в полити­ческих процессах, происходивших в восточнославянском обществе, столь же неуместно, как и буквальное понимание летописного сообщения о варяжских князьях, создавших Русское государство. Крайний антинорманнизм, т. е. попытки доказать абсолютную самобытность славянской государствен­ности, вступает в противоречие с известными нам фактами. Как уже упоминалось, разрушение родовой организации и переход к более сложным формам социальной жизни проис­ходят в результате внутреннего развития общества; однако эти процессы протекают не в каком-то изолированном и «этнически чистом» пространстве. Смешение родов и племен, преодоление былой замкнутости, установление регулярных сношений с близкими и дальними соседями — все это харак­терные черты продвижения общества к государству.

Уже предгосударственная власть (в союзах племен) противопоставлялась власти традиционной (авторитету родовых старейшин). Союзы племен крайне редко обладали этнической однородностью; это обстоятельство, как и отсутствие разви­того этнического самосознания у обитателей Европы I тыся­челетия по P. X., облегчало передачу высшей власти чуже­племенным вождям. Пришлые военные предводители, не обре­мененные грузом родовых традиций, во многих случаях были наиболее подходящими кандидатами на первые роли в союзах племен, в особенности тогда, когда межплеменные противо­речия и споры старейшин угрожали самому существованию этих союзов. Так что ситуация, в которой оказались населявшие север Восточно-Европейской равнины славянские и финские племена, была вовсе не уникальной, а, скорее, типичной.

Как сообщает летопись, словене ильменские, кривичи, чудь, весь и, возможно, меря в середине IX в. (традиционная дата 862 г.) обратились к известному в тех краях варяж­скому конунгу Рюрику с просьбой возглавить объединение нескольких племен (точнее — союзов племен). По предполо­жению В. О. Ключевского, этому событию предшествовало иное: какая-то другая (неподвластная Рюрику) группа варягов предприняла попытку силой оружия покорить названные в летописи славянские и финские племена (или некоторые из них)⁹. Заморские пришельцы-викинги были изгнаны, но пле­менные союзы не смогли организовать достаточно прочное объединение, способное обезопасить славяно-финские земли от новых вторжений. Тогда возникла мысль о приглашении Рюрика с дружиной в качестве надплеменной силы. Возможно, приглашавшие варягов князья и старейшины смотрели на Рюриковых воинов только как на наемную (союзную) рать, однако в действительности пришельцы (выполнявшие, по спра­ведливому замечанию С. М. Соловьева, также функции арбитров, нейтральных «третьих судей»¹⁰) получили не только военную, но и гражданскую власть, постепенно обретшую государственные формы.

Во всяком случае, держава Рюрика, объединенная не столько силой оружия, сколько общими интересами славянских, фин­ских племен и пришлых варяжских воинов, явно переросла рамки племенного союза. Варяжское происхождение власти­телей этой державы можно счесть в известной мере случайным, но совсем не удивительным фактом. Норманны появлялись на территории, которую вскоре стали называть Русью, Русской землей, задолго до, Рюрика, группы полувоинов-полукупцов осваивали путь из варяг в греки. Их военно-торговые экспеди­ции (из Балтийского моря через Неву, Ладогу, Волхов, Днепр и Черное море к Константинополю) влияли на хозяйственную и политическую жизнь славян, обитавших вдоль этого пути. Возможно, что славяне организовывали и самостоятельные походы на юг, в византийские владения; есть свидетельства и о совместных славяно-норманнских акциях.

Варяги чаще всего выступали в роли наемников или союзников славянских племенных князей, что не исключало, конечно, и военных столкновений между местным населением и пришельцами из Скандинавии. Но относительно мало­численные варяжские дружины не могли рассчитывать на насильственное подчинение обширных пространств Восточно-Европейской равнины; удаленность славянских и финских земель от моря почти исключала возможность внезапного нападения (именно внезапность неоднократно приносила успех викингам в покорении прибрежных западноевропейских городов).

Тем не менее, нельзя полностью отвергать вероятность временного подчинения варягам славянских городов. (Эти города в IX в. были и торговыми, и военно-политическими центрами.) Так могли возникать политические образования, которые В. О. Ключевский называл варяжскими княжествами, противопоставляя их городовым областям, развивавшимся более мирно, без установления власти чужеземных завоева­телей¹¹.

Очевидно, что язык и этническая принадлежность власти­телей, занимавших со своими дружинами стратегически цен­ные позиции в укрепленных городах, не имели решающего значения. Важнее другое: и варяжские княжества (подобные северной державе Рюрика или державе Аскольда и Дира, Рюриковых дружинников, без ведома своего предводителя захвативших Киев), и «городовые области» обладали, по край­ней мере, некоторыми чертами Государств. Засевшие в городах правители не только обеспечивали безопасность окрестного населения и собирали с него дань, но и пытались упорядочить общественную жизнь, подчинив ее единым для всей округи нормам.

Постепенно складывался новый порядок управления обшир­ными территориями; черты такого порядка можно увидеть уже в Рюриковой державе. Сам Рюрик вокняжился в Новгороде (вероятно, после кратковременного пребывания в более север­ном укрепленном поселении, основанном варягами, - в Ладоге); в Белоозере распоряжался Синеус, в Изборске — Трувор. Синеус и Трувор (как сообщает летописец, братья Рюрика) правили не самочинно, а сообразуясь с волей старшего брата, верховного правителя. В такой системе можно увидеть черты института наместников — представителей князя, обладавших ограниченным суверенитетом над подвластными землями¹².

Некоторые историки, приверженцы крайнего антинорманнизма, вовсе отрицают историчность фигуры Рюрика и лето­писного сообщения о призвании варягов. Для того чтобы признать это сообщение недостоверным, у нас нет серьезных оснований. Нельзя также убедительно опровергнуть и ле­тописную версию объединения различных восточнославянских земель после смерти Рюрика. Летописец сообщает, что в 882 г. родственник и преемник Рюрика, Олег, сумел хитростью выманить варягов Аскольда и Дира из ранее захваченного ими Киева. Победа над киевскими князьями позволила поли­тически объединить территории, расположенные вдоль пути ИЗ варяг в греки. (Олег, сделавший своей резиденцией Киев, продолжал властвовать и над новгородцами.)

Можно согласиться с критиками летописного сказания о призвании варягов в том, что еще до Рюрика, до Аскольда и Дира в Приднепровье сложился союз племен, в IX в. обретший явные черты государства. Однако признание самостоятель­ного, доваряжского возникновения государства полян с центром в Киеве не противоречит летописному свидетельству. Вполне возможно, что доаскольдово государство в Киеве и держава Рюрика сложились почти одновременно и независимо друг от друга; можно допустить и то, что Полянский союз племен, существовавший в благодатной, но опасной местности, приобрел черты государства даже раньше, чем объединение, возникшее на севере. Конечно, и необходимость постоянного отражения набегов кочевых племен, и возможность периодически орга­низовывать грабительские походы или торговые экспедиции в богатые византийские владения, и уже упоминавшийся опыт существования в Хазарском каганате — все эти факторы благоприятствовали быстрому огосударствлению власти киев­ских князей.

Таким образом, весьма вероятным представляется предпо­ложение а двух основных центрах восточнославянской госу­дарственности: Киеве и Новгороде. С уверенностью можно утверждать, что в конце IX — начале X в. оба эти центра входили в единое государство.

Объединение большинства восточнославянских племен вокруг Киева было не слишком тесным и не слишком обре­менительным. Власть киевского великого князя первоначально была почти номинальной и сводилась к регулярному сбору дани и разбирательству межплеменных споров и наиболее сложных тяжб (судебных дел), к улаживанию разнообразных конфликтов. Кроме того, великий князь был верховным военным предводителем и в определенных случаях мог собирать для участия в дальних походах несколько дружин, подчиненных зависимым от Киева князьям.

Вероятно, отношения большинства восточнославянских племен с Киевом регулировались своеобразными устными договорами, в которых определялись и размеры выплат (обычно натуральных) в пользу великого князя и его дружины, и мера участия местных князей в киевских военных предприятиях. Объезжая подвластные земли, верша суд и собирая дань (полюдье), принимая присылаемые в Киев дары (повоз), великий князь не мог переступать заранее оговоренных пределов своей власти. Приходилось считаться и с сохранившимися элементами родовой и племенной власти, а также городского самоуправления (в городах традиционно избирались десятские, сотские, тысяцкие; лишь постепенно князьям удалось перейти к практике назначения этих «старцев градских»). «Старцы градские» долгое время выступали как советники князя, конкурируя в этом качестве с наиболее знатными дружинниками-боярами.

Различные земли, входившие в состав Древнерусского государства, сохраняли значительную автономию. В объединении были, конечно, существенные выгоды, связанные, например, с возможностью организовывать многолюдные набеги на Константинополь и получать торговые льготы от византийских властей. Общие интересы (военные и торговые) сплачивали некогда самостоятельные союзы племен; правда, во многих случаях власть великого князя признавалась неохотно и только после военных экспедиций (насильно были покорены, например, древляне- давние соперники полян, радимичи, вятичи, сохранявшие независимость до конца X в.)

Отношения князя и подданных, новых государственных структур и общества, сохранявшего верность некоторым племенным традициям, отнюдь не были идиллическими. Государство восточных славян, как и всякое другое государство, возникло из сложного переплетения общественных потребностей и групповых устремлений. Как и всякое другое государство, Древняя Русь медленно, наощупь искала основания для взаимоприемлемого компромисса между властью и обществом.

В противостоянии и сотрудничестве власти и общества складывались, видоизменялись и исчезали различные формы государства.