13. Становление коммунистического тоталитаризма

Основным (но не единственным) содержанием того периода российской истории, начало которому положил октябрьский переворот 1917 г., стало формирование тоталитарного государства. Арест членов Временного правительства и провозглашение власти советов были только первыми шагами на пути создания новых, не опирающихся на традицию государственных структур, подчиняющих себе все общество. Большевики, сумевшие в 1917г. возглавить массовое движение маргиналов, приблизились к тому, что Ленин и другие революционеры-марксисты называли диктатурой пролетариата; однако борьба за власть еще не была завершена.

Прежде чем навязать обществу план социалистического переустройства, тоталитарная партия должна была упрочить свое положение, обезопасив себя от оппозиционных выступлений. Борьба с реальной и потенциальной оппозицией всегда является одной из основных задач тоталитарного государства; Ленин и его соратники решали эту задачу в достаточно сложных условиях.

Многое благоприятствовало успеху большевиков на рубеже 1917 и 1918гг. Всегда переменчивые настроения маргинальных социальных групп были в то время удобны для партии Ленина: в условиях хозяйственной разрухи и надоевшей народу войны радикальная программа быстрых и глубоких преобразований казалась привлекательной очень многим (в том числе и представителям социальных слоев, чьим интересам совершенно не соответствовала идея социалистического передела общественного богатства). Декрет о мире способствовал росту популярности большевиков, в течение нескольких лет выступавших за прекращение войны с Германией. Деморализованная и уставшая армия восприняла декрет с надеждой и радостью.

Декрет о земле, в соответствии с которым помещичьи земли передавались в пользование крестьянам, обеспечил новой власти лояльность земледельческого населения. Большевикам повезло с союзниками (левые эсеры пользовались существенным влиянием в деревне, но, в то же время, не могли похвастаться ни строгой партийной дисциплиной, ни налаженными организационными структурами и не были серьезными конкурентами в борьбе за власть). Большевикам повезло и с противниками (в конце 1917г. не было ни объединяющей всех оппозиционеров идеи, ни взаимного доверия в их среде, ни ясных представлений о тактике действий).

Попытка Керенского восстановить свою власть (с помощью генерала Краснова) не была поддержана умеренными социалистами. Профсоюз железнодорожников (Викжель), потребовавший от большевиков поделиться властью с другими социалистическими партиями и убрать из правительства известных своим экстремизмом Ленина и Троцкого, не сумел привести в исполнение угрозу всеобщей забастовки (большевики – из числа относительно умеренных – сначала приняли ультиматум Викжеля, но затем Ленин убедил своих товарищей проигнорировать данное профсоюзу обещание). Правые эсеры и меньшевики до января 1918г. отказывались вести борьбу с большевизмом нелегальными методами, хотя понятие легальности было явно неуместно в условиях постепенно упрочившейся диктатуры.

Большевики получили несколько месяцев, жизненно необходимых партий для создания новых властных структур. Умело сочетая умеренные на первых порах репрессии с политическим лавированием, Ленин, Троцкий и другие создатели российского тоталитаризма разрешили провести выборы в Учредительное собрание, назначенные (еще до октябрьского переворота) на 12 ноября. Попытка поставить под контроль Совета народных комиссаров (СНК – так называлось созданное большевиками правительство) деятельность избирательных комиссий не удалась, и Ленин не решился настаивать на подобном контроле. Было ясно, что всеобщие выборы большевикам не выиграть; запретить созыв Собрания, за которое сами же большевики агитировали, пока у власти стояло Временное правительство, казалось в первые дни после II съезда советов чересчур рискованным.

Выборы, прошедшие 12 ноября 1917г., принесли успех умеренным социалистам, меньшевикам и правым эсерам. Большевики получили четверть мандатов и даже в коалиции с левыми эсерами не могли рассчитывать на большинство. Партия Ленина, однако, никогда не отличалась чрезмерным уважением к демократическим процедурам. Еще до выборов (8 ноября) большевики обсуждали возможность разгона Учредительного собрания. Скоро стало известно, что подобная акция не вызовет принципиальных возражений в левоэсеровской среде. Судьба первого в России органа власти, избранного на основе всеобщего голосования, была предрешена.

28 ноября большевистский СНК издал декрет «Об аресте вождей гражданской войны против революции». По этому декрету были арестованы многие кадеты, в том числе и депутаты, избранные в Учредительное собрание. Конституционно-демократическая партия была по существу запрещена (ее печатные органы, как и все газеты несоциалистической оппозиции, были закрыты еще раньше, через два дня после октябрьского переворота). 23 декабря в Петрограде было объявлено военное положение, в столицу ввели верные большевикам части (сводный отряд балтийских моряков и латышский полк). Мирные демонстрации, прошедшие в Петрограде и Москве 5 января, в день открытия Учредительного собрания, были расстреляны большевиками.

Большевики предложили Собранию передать власть советам, т.е. самораспуститься. Меньшевистско-эсеровское большинство отказалось подчиниться требованию СНК, однако не смогло дать достойный отпор нарождавшемуся тоталитаризму. Умеренные социалисты, немало способствовавшие разжиганию в низах общества социальной нетерпимости, сами стали первыми жертвами силы, воспользовавшейся этой нетерпимостью масс для достижения собственных целей. Такова логика развития тоталитарного движения: после первых серьезных успехов борьбе за власть последовательные сторонники тоталитарной (социалистической) утопии постепенно избавляются от своих временных и нерешительных союзников.

Эта закономерность наглядно проявилась в истории большевизировавшейся России. В апреле 1918г. в Москве была разгромлена организация анархистов, которые и во время июльского вооруженного выступления, и в дни октябрьского переворота, и при разгоне Учредительного собрания оказали партии Ленина немало важных услуг (анархистом был, например, матрос Железняков, приказавший членам Учредительного собрания покинуть зал заседания). Анархисты пользовались некоторым влиянием на Балтийском флоте и в столицах, но, будучи принципиальными противниками государственного принуждения, не претендовали на участие в тех властных структурах, которые создавали большевики. Более серьезными конкурентами последних были левые эсеры.

5 января 1918г. Партия левых социалистов-революционеров (ПЛСР) поддержала большевистские методы «исправления» результатов голосования. Левоэсеровская фракция покинула Учредительное собрание вслед за большевистской и одобрила решение о роспуске Собрания. Единомышленники Спиридоновой некоторое время входили в СНК, сотрудничали с большевиками в других государственных органах. Однако такое сотрудничество, предполагавшее определенную независимость политической позиции ПЛСР, не могло быть продолжительным. После заключения Россией сепаратного Брестского мира с Германией и ее союзниками (3 марта 1918г.) левые эсеры перешли в оппозицию, покинув правительство, но сохранив свои мандаты в советах. Обострению отношений между недавними союзниками способствовала и проводившаяся большевиками с весны 1918г. откровенно антикрестьянская политика. ПЛСР, дорожившая поддержкой крестьян, резко протестовала против реквизиций хлеба у крестьян, против карательных акций большевистских продотрядов, расстреливавших земледельцев и обрекавших на голов целые волости.

Столкновение эсеров и большевиков стало неизбежным; партия Ленина поспешила избавиться от неудобных союзников, воспользовавшись в качестве предлога событиями начала июля 1918г. Тогда, как раз в дни работы V съезда советов, правоэсеровские организации (никак не связанные с ПЛСР) попытались свергнуть большевистскую власть в некоторых поволжских городах. Произошли волнения и в Москве, но эти волнения не были результатом заговора правых эсеров.

Современные историки строят разные предположения о том, что же в действительности случилось в начале июля в столице России (в марте 1918г. правительство переехало в Москву). Очевидно, что руководители ПЛСР, рассчитывавшие отстоять свое понимание социализма в мирной полемике с большевиками на съезде советов, не были инициаторами московских беспорядков. (Официальные власти выдвинули тогда версию о «левоэсеровском мятеже», однако эта версия представляется неубедительной.) Возможно, выступления в Москве были инсценированы по указанию руководства большевиков. Может быть, Ленин и не знал о готовящейся акции; в этом случае «левоэсеровский мятеж» был, скорее всего, делом рук Феликса Дзержинского, возглавлявшего Всероссийскую чрезвычайную комиссию (ВЧК).

Карательные органы большевистской диктатуры в то время еще не вполне контролировались СНК и партийными властями, а Дзержинский пытался отстаивать собственные политические взгляды, несколько отличавшиеся от ленинских. (Дзержинский сочувствовал «левым коммунистам», противникам Брестского мира, и в целях разрастания «революционной войны» с Германией вполне мог негласно санкционировать и убийство немецкого посла Мирбаха, и антинемецкие выступления в июльские дни. Причастность Дзержинского к «левоэсеровскому мятежу»не доказана, но поведение главного чекиста в те дни было очень двусмысленным.) Во всяком случае, руководство ПЛСР не поддержало действия тех левых эсеров – сотрудников ВЧК, которые в июльские дни выдвинули ультимативное требование: денонсировать (расторгнуть) договор с Германией. Сдержанная позиция, однако, не спасла ПЛСР.

В июле 1918г. большевики сумели отстранить от власти последних серьезных оппонентов; однопартийная диктатура, складывавшаяся в предшествующие месяцы, обрела относительно законченный вид. Отдельные группировки эсеровского или меньшевистского толка еще пару лет сохраняли немногочисленных представителей в советах, но сами советы постепенно превращались в декоративные, формальные органы. Реальная власть сосредоточивалась в руках большевистских партийных комитетов, не стеснявшихся подменять советы при решении любых вопросов. Эти партийные решения даже не всегда проводились через советы, хотя реальной оппозиции уже не было.

Характерный для формирующегося тоталитаризма процесс создания властных структур, подчиненных единому центру и беспрекословно исполняющих любые указания сверху, протекал в России в условиях ожесточенной гражданской войны. Гражданская война – вооруженное противостояние непримиримых политических и социальных сил – воспринималась большевиками как вполне приемлемая форма «классовой борьбы». Еще в 1914г. Ленин призывал превратить «войну империалистическую в войну гражданскую»; к 1917г. к подобным призывам охотно прислушивались многие представители социальных низов.

В латентной (скрытой) форме гражданская война уже шла в месяцы между февралем и октябрем 1917г. Подавляющее большинство политически активных жителей распадавшейся Российской империи было психологически готово к применению силы в качестве наиболее весомого (а то и единственного) аргумента в спорах о будущем страны. Озлобленные, во всем разуверившееся и к тому же вооруженные люди, не обремененные политической культурой (не страдавшие, по выражению большевика В.Володарского, «парламентским кретинизмом»), - это была потенциальная армия гражданской войны. Разжигавшие классовую ненависть масс революционные агитаторы легко провоцировали толпы невежественных солдат и матросов на бессмысленные акты насилия. В таких условиях была неизбежна и ответная реакция «партии порядка» - тех политических сил, которые, в отличие от большевиков или анархистов-коммунистов, не были заинтересованы в разрушении основ социальной жизни, но, отстраненные от привычных рычагов управления, помимо своей воли толкали общество к гражданской войне.

Июльское восстание в Петрограде, выступление Корнилова, октябрьский переворот, разгон Учредительного собрания и сопутствовавшие ему расстрелы демонстраций 5-9 января 1918г. – это были первые битвы гражданской войны. Ленин довольно точно оценивал ситуацию, когда говорил на III съезде советов в январе 1918г.: «Мы начали и ведем войну против эксплуататоров». Эта война в условиях большевистской диктатуры неизбежно переросла в противоборство постепенно организовывавшихся регулярных вооруженных сил и многочисленных партизанских отрядов, банд и шаек.

Война завершилась поражением антибольшевистских сил. Это был вполне закономерный, нот не единственно возможный исход. Большевики оказались последовательнее в достижении своих целей, чем противники «диктатуры пролетариата». Тоталитарное движение, предоставлявшее уникальные шансы выходцам из социальных низов, казалось привлекательным всем тем маргиналам, которые предпочитали рискованную, но быструю карьеру «комиссара» созидательному труду. Любой полуграмотный солдат, записавшийся в продовольственный отряд или поступивший на службу в карательные органы, обретал огромную власть над людьми.

Дорвавшиеся до власти маргиналы и увлеченные социалистической идеей фанатики были наиболее активными и надежными сторонниками большевиков, но без массовой опоры этим немногочисленным группам, конечно, не удалось бы сохранить завоеванную власть. На прочную и постоянную поддержку каких-либо социальных слоев большевики рассчитывать не могли: в обществе в принципе нет таких занятых производительным трудом групп населения, которые были бы заинтересованы в торжестве тоталитаризма. Но в годы гражданской войны исход противостояния определялся не реальными долговременными интересами социальных групп, а позицией «человека с ружьем» и умением политических лидеров убедить или запугать пассивной большинство.

Крестьяне и рабочие были вынуждены выбирать между несколькими силами, ни одна из которых не отстаивала их интересы.

Страх перед возможной реставрацией помещичьего землевладения в случае победы Белого движения и стремление избежать большевистских реквизиций определяли неоднозначное отношение крестьян к противоборствовавшим сторонам. И в тылу белых, и в тылу красных происходили крестьянские восстания. И большевики, и их противники время о времени прибегали к принудительным мобилизациям и сталкивались со случаями дезертирства, самовольного оставления позиций, перехода на сторону противника (особенно серьезными были эти проблемы в Красной армии – более массовой, но плохо дисциплинированной). Многие крестьянские отряды и повстанческие армии сражались на два фронта; некоторые из них вступали в кратковременные союзнические отношения с войсками различных правительств, иногда поступали на службу последних.

Разрозненные крестьянские отряды, действовавшие, как правило, в каком-то одном районе, могли рассчитывать только на частные, локальные успехи. Не было серьезных шансов на победу и у социалистических правительств, пытавшихся занять промежуточное положение между большевиками и белыми генералами. Наиболее известное из таких правительств – Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), сформированный в Самаре после освобождения города от большевиков (июнь 1918г.). В Комуч, возглавлявшийся В.К.Вольским, входили в основном умеренные социалисты; самарское правительство сумело наладить снабжение хлебом поволжских и уральских городов, но не вело активной борьбы с большевиками. В военном отношении Комуч почти полностью зависел от чехословаков. Умеренные социалисты рассчитывали на соглашение с большевиками и даже вели с представителями последних переговоры о поставках хлеба в Москву. Нацеленность на мирное разрешение политического противостояния, поиски компромисса с большевиками (которые признавали компромиссы только временные, тактические и неоднократно разрывали отношения с любыми союзниками, чуть только упрочивалось положение московского правительства) – эти черты характеризовали политику меньшевиков и части эсеров на протяжении всех лет гражданской войны.

В сентябре 1918г. на Государственном совещании в Уфе была создана Директория, которой Комуч передал свои полномочия (в октябре Директория была вынуждена переехать в Омск – это было результатом осеннего наступления большевиков). Либерально-социалистическая Директория, как и Комуч, действовала без учета специфики российской гражданской войны; межпартийные разногласия, склонность к социалистическому экспериментированию, стремление к соблюдению демократических норм и формальной законности – все это оказалось неуместным в стране, где распадались общественные связи. Директория очутилась меж двух огней, и ее коней был предопределен. В ноябре 1918г. сторонники более жесткой власти, способной навести порядок в тылу и на фронте, совершили переворот. Омское правительство возглавил известный ученый и флотоводец адмирал А.В.Колчак (1874-1920), вскоре провозглашенный – с согласия командующих основными силами Белого движения – Верховным правителем России.

Однако консолидация всех антибольшевистских сил в полной мере не удалась и в 1919г. По-прежнему занимали особую позицию («ни с белыми, ни с красными») крестьянские отряды и представители социалистических партий. Время о времени пытались отстоять свои интересы в борьбе с большевиками, но отнюдь не солидаризировались с целями Белого движения (правительство Колчака, правда, пользовалась поддержкой на некоторых промышленных предприятиях Урала и Сибири). Большевики без особого труда справились даже с наиболее серьезными рабочими волнениями в марте 1919г., когда многие заводы и фабрики Петрограда были охвачены движением протеста против коммунистической диктатуры. Рабочее движение в годы гражданской войны не было, впрочем, решающей силой: большинство фабрик и заводов бездействовало, городские жители (особенно недавние переселенцы из деревень) покидали голодавшие промышленные центры, десятки тысяч рабочих воевали на стороне белых и красных.

Большевики в 1918г. недооценили влияние крестьянства на исход политической борьбы (годом позже эту ошибку повторило большинство белых правительств). Однако московские власти сумели вовремя заметить опасности, сопряженные с антикрестьянской политикой. В конце 1918г. были распущены комбеды, деятельность которых, в большинстве случаев откровенно уголовная (это признавали даже многие большевики), вызывала особую неприязнь крестьян. С 11 января 1919г. была введена продовольственная разверстка. Это была мера весьма тягостная для крестьян, но несколько ограничивавшая царивший ранее полный произвол продовольственных отрядов. (Продовольственная разверстка была расписанным по губерниям, уездам и волостям планом обязательных – фактически бесплатных – поставок. Объем этих поставок устанавливался на основе потребностей городов и армии, без учета реальных возможностей крестьянских хозяйств; все же в 1919г. у крестьян отбирали не весь хлеб, который те не успели спрятать, и некоторые волости даже ухитрялись собирать определенное большевиками количество зерна.)

Незначительных уступок крестьянству было недостаточно для того, чтобы добиться лояльности хлебопашцев. Крестьяне по-прежнему видели в наезжавших из городов «комиссарах» врагов и грабителей, но и та весьма неопределенная перспектива, которую предлагали антибольшевистские силы, не слишком прельщала земледельческое население.

В 1919г. военные успехи белых (победоносное наступление войск Деникина на юге и более скромное по результатам контрнаступление Колчака на востоке) не были подкреплены политическими мерами, которые обеспечили бы Белому движению массовую поддержку. У движения не было отчетливо сформулированной политической программы; заявления некоторых генералов о том, что будущую судьбу страны решит Учредительное собрание, не вносили ясности в цели белых. Многие подозревали Белое движение в реставрационных замыслах, которые не могли вызвать сочувствие крестьян, не желавших расставаться с захваченной в 1917-1918гг. землей.

Белое движение наступало – без учета реальной ситуации, сложившейся на обломках империи, - за сохранение государственной целостности России. В итоге весьма влиятельные во многих регионах национально-освободительные движения – потенциальные союзники белых в антибольшевистской борьбе – превращались в противников. Деникин упорно именовал Украину Югом России, генерал Н.Н.Юденич (1862-1933), чьи части базировались на территории Эстонии, отказывался признавать независимость стран Балтии.

Большевики тоже не слишком уважительно относились к стремлению российских национальных окраин обрести независимость (провозглашенное еще 2 ноября 1917г. право наций на самоопределение признавалось далеко не всегда), но все же проявляли известную гибкость в отношениях с теми национально ориентированными правительствами, которые готовы были сотрудничать с московскими «интернационалистами». Имперские притязания большевистских властей (под предлогом помощи трудящимся, эксплуатируемым «национальной буржуазией») проявились в полной мере лишь в 1920-1921гг. когда Белое движение уже перестало быть серьезной опасностью для московского правительства.

Итак, ни у одной из сил, участвовавших в гражданской войне, не было бесспорных шансов на успех. Победили все же большевики; их удача была не столько результатом продуманной политики, сколько следствием явной непопулярности Белого движения, а также неорганизованности крестьянства, которое было способно лишь на стихийные и локальные выступления без перспективной цели.

Еще одним фактором, определившим исход гражданской войны, стал большевистский террор. Репрессии, причем порой довольно жесткие, были в ходу и в антибольшевистском лагере, однако ни либерально-социалистические правительства, ни белые генералы не шли дальше обычной практики военно-полевых судов (отдельные случаи несанкционированных погромов, жестоких карательных экспедиций и т.п. достаточно замарали знамена белых, но не преследовали политических целей; это были проявления того всеобщего ожесточения, того нравственного одичания, которые были характерны для всех участников войны). Только большевики решились идти по пути террора до конца и, вдохновляясь примером французских якобинцев, уничтожали не только действительных противников, но и противников потенциальных. Белые считали достаточным основанием для расстрела причастность обвиняемого к деятельности коммунистических властей; большевики расстреливали людей не только за их политические взгляды, но и за принадлежность к «эксплуататорским классам».

Одним из методов управления обществом большевики сделали расстрелы заложников. Всякая направленная против большевистского режима акция (а порой даже поражение Красной Армии на фронте) становилась достаточным основанием для официально санкционированного убийства нескольких десятков или сотен неповинных людей. За дезертирство или измену служивших в большевистской армии офицеров (иногда и рядовых красноармейцев) репрессии обрушивались на членов семьи (сходную практику коммунистическое правительство СССР использовало и в годы второй мировой войны). При подавлении антибольшевистских восстаний красные каратели использовали тактику выжженной земли, уничтожали деревни, убивали женщин и детей (так действовали войска М.Тухачевского во время подавления крестьянского восстания в Тамбовской губернии в 1920-1921гг.; подобную тактику рекомендовал использовать Ленин еще раньше, в 1918г., призывая брать города, не считаясь с массовой гибелью мирного населения).

Большевистский террор (латинское слово «terror» означает «страх, ужас») действительно устрашал и часто удерживал от активных действий оппозиционеров, сохранивших традиционные представления о морали и не желавших гибели невинных людей. Репрессивные и карательные акции белых не были продуманной системой запугивания потенциальных противников; речь шла только о возмездии (порой несоразмерно суровом), обращенном против тех, кто действительно поддерживал большевистскую власть. Что же касается не санкционированных командованием зверств белых солдат и офицеров, то такие случаи (как и насилие, применявшееся партизанскими отрядами и бандами, действовавшими на контролируемой белыми территории) только показывали мирному населению неспособность Белого движения навести порядок.

Террор, возведенный в принцип государственной политики, был возможен только в той перевернутой, извращенной системе координат, которую считают для себя обязательной участники и вожди тоталитарного движения, отвергающие любые традиционные ценности, в том числе и традиционную мораль. Тоталитарная природа большевистской диктатуры была важнейшей причиной успеха партии Ленина в гражданской войне, ставшей состязанием в бесчеловечности. Гражданская война, разрушившая многие из существовавших прежде социальных связей, облегчила большевикам дело тоталитарного переустройства общества, так как результатам войны и сопутствовавшего ей террора стало полное уничтожение всякой политической оппозиции новому режиму.

Победа в гражданской войне досталась большевикам дорогой ценой; потери народного хозяйства, связанные как с боевыми действиями, шедшими почти во всех районах России, так и с безудержным социалистическим экспериментированием, были огромны. Необходимость уступок в экономической области к весне 1921г. стала ясна даже наиболее рьяным сторонникам военного коммунизма. Тоталитаризм, всегда враждебный здравому смыслу и постоянно жертвующий сегодняшним днем во имя «светлого будущего», был все же принужден отступить, «перегруппировать силы», как выражались тогда лидеры большевиков. Они понимали, что блестящий успех их партии может очень быстро обратиться в ничто из-за надвигавшейся экономической катастрофы, из-за того, что усмиренная большевиками страна начнет попросту вымирать от голода и некому будет «строить социализм».

Ленин решился на либерализацию хозяйственной жизни, на легализацию частной торговли (в годы военного коммунизма жители городов питались в основном благодаря черному рынку, как это всегда бывает при попытках запретить нормальную торговлю). Вскоре большевистское правительство допустило – временно и в ограниченных масштабах – частную собственность и в сфере производства. Начался период новой экономической политики, предполагавшей противоестественное сочетание элементов нормального («капиталистического») хозяйства с государственным контролем производства и распределения произведенного.

Экономическая либерализация несколько ослабляла тоталитарный характер большевистской диктатуры, но не подрывала ее основ, так как отнюдь не сопровождалась демократизацией общественной жизни. В годы новой экономической политики продолжалось (хотя и медленнее, чем при военном коммунизме) становление тоталитарного государства, решались основные задачи последнего.

Именно в начале 1920-х гг. большевики завершили уничтожение организованной политической оппозиции. В феврале 1921г. были арестованы лидеры меньшевиков, а через год был затеян процесс против 47 руководителей эсеров, завершившийся вынесением ряда смертных приговоров (их исполнение было отложено вопреки протестам Ленина и некоторых других видных большевиков; причиной подобной «гуманности» было нежелание российских властей ссориться с западными социалистами, вступившимися за эсеров).

В годы новой экономической политики обрела определенную стройность и стабильность система карательных органов, становление которой началось сразу же после октябрьского переворота. Созданная 7 декабря 1917г. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) долгое время была главным инструментом государственного террора. Уже в начале 1918г. ВЧК отдавала распоряжения местным советам. Репрессивные функции выполняли также продотряды, комбеды, местные комитеты большевистской партии. Своеобразие ситуации гражданской войны придало большевистскому террору децентрализованный характер (произвол местных карательных органов в принципе не поощряется тоталитарным государством).

Централизация репрессивного аппарата, его унификация и придание ему некоторой «респектабельности» стали одной из основных забот большевиков в 1920-е гг. Бессудные расстрелы сменились репрессиями, основанными на формальной законности. Приговоры политическим противникам выносили суды, руководствовавшиеся не только «революционным правосознанием», но и уголовным кодексом. (При этом приговоры по особенно важным политическим делам предварительно обсуждались высшими партийными органами, указания которых честно выполняли послушные «судьи».)

В 1921-1922гг. ВЧК была реорганизована; ее функции были переданы Главному политическому управлению (ГПУ), органам внутренних дел и судам. (Впоследствии ГПУ стало подразделением НКВД, а в годы сталинских массовых репрессий НКВД вновь обрел и некоторые судебные полномочия.) Опыт репрессий, накопленный в годы гражданской войны, активно использовался и в период стабилизации советского тоталитаризма. Возникшие по инициативе местных чекистских органов концентрационные лагеря для «контрреволюционеров» и «сомнительных элементов» послужили образцом для организаторов Соловецкого лагеря особого назначения. Отделения этого лагеря – места заключения политических «преступников» - постепенно появлялись в различных северных и восточных районах России. Так закладывались основы той сети лагерей, которая в 1930-е гг. опутала всю страну.

Тоталитарное государство всегда стремится к тому, чтобы контролировать средства массовой информации. Еще в 1918г. были закрыты газеты социалистической оппозиции; в 1920-е гг. была введена цензура для любых периодических изданий и книг, печатавшихся на территории СССР. В годы нэпа действовали некоторые частные издательства, но постепенно установилась государственная монополия на издание любой печатной продукции. Цензура стала предельно жесткой в 1930-е гг. и сохранялась с почти неизменном виде вплоть до конца 1980-х гг. На протяжении всего этого времени без цензурного разрешения нельзя было отпечатать даже конфетный фантик.

Еще одна задача тоталитаризма, возникающая в период его становления, а затем превращающаяся в способ его самообновления и саморазвития, - это борьба с действительным и мнимым инакомыслием в рядах тоталитарного движения. При этом осуждению и отторжению подлежат все несогласные и сомневающиеся, даже если сомнение и несогласие не носят оппозиционного характера. На какое-то время тоталитаризм допускает разногласия и открытые дискуссии в рядах своих сторонников, но постепенно начинает изживать даже самые ничтожные проявления самостоятельности, даже самую лояльную оппозиционность, даже саму мысль о возможной оппозиции.

Х съезд РКП(б) в 1921г. принял резолюцию «О единстве партии», которая запрещала создание фракций и даже выражение коллективного несогласия с решениями партийных органов. Эта резолюция стала удобным оружием большевистских функционеров в борьбе за власть. Обвинения в фракционной деятельности позволили Сталину, Зиновьеву и Каменеву отстранить от дел Троцкого; сходные обвинения Сталин вскоре предъявил недавним союзникам – Зиновьеву и Каменеву, а затем и Бухарину, который позволял себе лишь робко возражать против чрезмерно жестокого проведения коллективизации, но не ставил под сомнение власть Сталина.

Централизация власти сопровождалась фактическим слиянием государственного и партийного аппарата (этот процесс начался еще в 1918г.) и периодическими «чистками», позволявшими большевистскому руководству избавляться от неугодных и держать в страхе всех чиновников, всех партийных функционеров. Партия, установившая свою диктатуру, оказалась всего лишь инструментом власти в руках Сталина – генерального секретаря с 1922г.

Сложившаяся еще в годы гражданской войны система фактического назначения партийных секретарей вышестоящими инстанциями (с последующим формальным – обычно единогласным – избранием) приобрела законченный вид именно благодаря усилиям Сталина, уделявшего особое внимание расстановке верных ему людей на ключевые посты. Партийные чиновники любого ранга полностью зависели от назначившего их начальства и от тех партийных инстанций, которые занимались кадровыми вопросами (Секретариат ЦК, Центральная контрольная комиссия).

И в период становления тоталитаризма, и после упрочения присущих ему властных структур одной из основных функций государственных (государственно-партийных) органов оставалось постоянное пропагандное воздействие на население. Это хорошо понимали лидеры большевиков, всегда стремившиеся сочетать пропаганду и репрессии. Так, в 1919г. Бухарин утверждал, что необходимо «показать кулак мужику», но правильная политика предполагает и «обман мужика». Сочетание репрессий («кулака») и пропаганды («обмана») – важная черта всякого тоталитарного государства.

Используемые тоталитаризмом способы пропаганды могут быть очень разнообразны. В период становления диктатуры обычно идут в ход приемы, сложившиеся еще до завоевания власти. Идеологи большевизма в годы гражданской войны охотно прибегали к демагогии, фальсификации фактов, заведомо неисполнимым посулам – и все это, чтобы убедить, доказать, опровергнуть критиков. Затем пропаганда приобрела ритуальный оттенок, стала обрядом, а не средством реальной политики. При этом на всех этапах целью пропаганды была индоктринация (т.е. настойчивое приобщение к официальной идеологии) пассивного большинства населения.

Решая названные выше взаимосвязанные задачи, формирующееся тоталитарное государство создавало иерархически построенный аппарат, полностью контролировавший общество, стоявший над обществом и от него не зависевший. Большевики располагали подобным аппаратом уже к концу 1920-х гг. Возглавлявший партийную иерархию диктатор уже тогда обладал неограниченной властью. Эту власть Сталин использовал для завершения коммунистического эксперимента, который пришлось приостановить на время нэпа.

Советское государство испытывало в 1927-1928 гг. немалые трудности, естественно вытекавшие из противоречивого соединения плановой экономики и хозяйственной инициативы мелкого частного собственника ( к 1927г. право на самостоятельное хозяйствование сохранялось лишь за крестьянами, частная промышленность была постепенно задушена непомерными налогами и административными ограничениями). Нужно было или отказаться от социализма (что предполагало и демонтаж тоталитарных властных структур), или попытаться уничтожить неоднородность общества – постоянный источник социального развития. Сталин избрал второй путь.

Интеллектуальная элита общества была почти полностью уничтожена в годы гражданской войны и послевоенных репрессий; тех немногих интеллектуалов, что не были убиты, высланы или вытолкнуты за границу, приходилось до поры до времени терпеть, так как без них оказалась бы нереализованной программа индустриализации страны. Тем не менее самостоятельно мыслящие ученые и инженеры казались подозрительными; Сталин счет полезным сделать эту социальную группу одним из объектов репрессий. Инсценированные процессы против «специалистов» (1928-1930) должны были запугать интеллигенцию.

Полигоном грандиозного сталинского эксперимента на рубеже 20-х и 30-х гг. стала деревня. Принудительная коллективизация (1929-1933) сопровождалась невиданными со времен красного террора репрессиями. Миллионы объявленных «кулаками» или «подкулачниками» высылались из родных мест, зачислялись в спецпоселенцы и лишались всех гражданских прав. Сотни тысяч погибли на пути в Сибирь, миллионы – во время искусственно созданного голода на Украине, где крестьяне, отличавшиеся большей зажиточностью, чем в России, оказали некоторое сопротивление насаждению колхозов. Итогом коллективизации стало уничтожение крестьянского хозяйства, обнищание деревни, падение сельского производства и прикрепление колхозников к земле (покинуть свою деревню колхозник мог только с разрешения местного начальства или по «спецнабору» рабочих на сталинские промышленные «стройки века»).

Коллективизация способствовала усилению социальной однородности населения страны. Общество, состоящее из совершенно одинаковых, лишенных индивидуальных черт «людей-винтиков», построить, конечно, не удалось, однако вполне реальным оказалось приближение к этому идеалу. Продвигаясь к нему, коммунистический тоталитаризм вступил в период своей зрелости.

Тоталитаризм всегда действует как интегрирующая (объединяющая) и нивелирующая (уравнивающая) сила. Тоталитарная партия, захватив в 1917г. власть, в течение нескольких лет преобразовала по своему образу и подобию государственные органы и занялась упорядочением социальной структуры. Все активное население было в той или иной степени вовлечено в контролируемые государством «общественные организации». Крестьянин практически не мог вести самостоятельное хозяйство, а должен был превратиться в зависимого от государства колхозника. Рабочий или служащий был вынужден вступать в профсоюз, который отнюдь не боролся за улучшение условий труда, а превратился в «школу коммунизма». Тоталитарное государство стало единственным работодателем; чтобы заработать себе на хлеб, человек должен был вступать в соглашение с тоталитаризмом, наниматься к нему на службу и подчиняться его правилам. Так в советской России происходило слияние государства и общества.

Государство-общество не допускало никакой оппозиции, никакого выражения недовольства. Если в период становления тоталитарного режима периодически возникали очаги сопротивления, то в государстве-обществе их появление было маловероятно. Ведь с обществом сливалось все государство, в том числе и его репрессивные органы. В первые месяцы после октябрьского переворота существовала достаточно четкая граница между ВЧК и партийными комитетами, затем эта разделительная черта размылась; все члены большевистских организаций фактически превратились во внештатных сотрудников ведомства Дзержинского. Участие в карательных акциях воспринималось как партийное поручение.

В 1930-е гг. широкое распространение добровольного и поощряемого стукачества вовлекло значительную часть жителей страны в осуществление репрессивной политики государства. В таких условиях было крайне трудно организовать серьезное сопротивление режиму, и реального сопротивления сталинизму не возникло.

Террор 30-х гг. был в основном направлен не против оппозиционеров (или хотя бы потенциальных оппозиционеров), но против людей вполне лояльных и даже искренне преданных «делу партии Ленина-Сталина». Террор зрелого тоталитаризма, осуществлявшийся в условиях почти полного растворения государства в обществе, был важным условием сохранения этого противоестественного слияния. Ведь общество – это не абстракция, оно всегда представлено людьми и их добровольными объединениями. Запретить объединения или превратить их в органы государства было после уничтожения политической оппозиции делом нехитрым, но с человеком, по своей природе склонным ставить индивидуальные интересы выше государственных, сладить не так просто.

Большевики (как и почти все социалисты) полагали, что кардинальное переустройство общества должно сочетаться с воспитанием «нового человека». После уничтожения и эмиграции интеллектуальной элиты такая задача несколько упрощалась. Комсомол, школа, газеты сумели привить молодым людям много таких черт, которые были нужны государству-обществу: слепую веру в коммунистический идеал, преданность вождю, готовность не раздумывая повиноваться «приказу партии». Пропаганда и одностороннее образование усердно формировали людей невежественных, ограниченных, нетерпимых ко всему сложному и непонятному, не знающих мучительных сомнений и не склонных к состраданию.

Конечно, «идеальный тоталитарный человек» встречался в реальном обществе не так уж часто, но основные его свойства были присущи – в той или иной степени – очень многим. Всё же люди и в тоталитарном государстве оставались людьми; принципиально новую породу человека коммунистические селекционеры не вывели. Даже сталинский режим был не в состоянии искоренить человеческие пороки и добродетели, разрушить семейные привязанности и естественные чувства. (Тоталитаризм, правда, пытался по-своему использовать эти привязанности и чувства, играя, например, на страхе человека за жизнь близких.)

В государстве-обществе каждый должен был ощущать себя немного палачом и немного жертвой. Террор и пропаганда, переплетаясь и усиливая друг друга, внушали человеку чувство опасности, исходящей от бесчисленных врагов (в такой ситуации государство представало в роли защитника), чувство вины (за недостаток бдительности, недостаток преданности, недостаток усердия) и страх перед наказанием за эту вину. Террор и пропаганда сеяли в обществе подозрительность, препятствовавшую неформальным доверительным отношениям между людьми; объединяться следовало только под контролем государства и во имя его целей.

Террор был способом обеспечить подвижность социальных структур. Тоталитаризм держался не только на невежестве, фанатизме и страхе, но и на честолюбии, тщеславии, готовности делать карьеру за счет несчастий окружающих. Партийный чиновник зачастую радовался аресту своего начальника и, надеясь, что ему самому такое не грозит (он-то честно служит партии!), занимал вожделенное место. Террор, направленный против «своих», совершенно необъясним с позиций здравого смысла, но неизбежен в перевернутом мире тоталитаризма, где убийство считалось доблестью, донос – делом чести, а сострадание – постыдной слабостью.

Коммунистический тоталитаризм за два десятилетия неузнаваемо изменил российскую действительность. Многие казавшиеся неосуществимыми социалистические идеи были реализованы; насильственно навязанная миллионам людей утопия стала их повседневной средой обитания. Построенное на крови здание советской социалистической империи не рухнуло даже в годы второй мировой войны, в жестоком столкновении с другой империей, тоже социалистической и тоже тоталитарной.

Военная победа СССР способствовала и упрочению сталинского режима внутри страны, и росту его влияния в мире. После войны советские коммунисты установили тоталитарные порядки во многих странах Европы и Азии; сложилось «социалистическое содружество» (сначала использовался термин «лагерь социализма»), управляемое и контролируемое московскими властями. Возникли и коммунистические режимы, независимые от СССР (Китай, Югославия и др.). казалось, близилась к осуществлению мечта Ленина о мировой революции.

Расширение сферы влияния советского режима не сделало, однако, процесс коммунизации мира необратимым. Более того, именно в послевоенные годы, когда внешние успехи СССР были как никогда велики, все явственнее становились и симптомы глубокого политического, идейного, экономического кризиса, поразившего советское общество.