Фрейд з. О психоанализе. — III. — http://www.Vpn.Int.Ru/files-view-3528.Html — 20.02.11

Д олжен признаться, что я не имею ни малейшей потребности в мистических посылках для заполнения пробелов в наших современных знаниях, и потому я не могу найти ничего такого, что могло бы подтвердить пророческое значение сновидений. Относительно сновидений можно сказать много другого, также весьма удивительного.

Прежде всего, не все сновидения так уж чужды нам, непонятны и запутаны. Если вы займетесь сновидениями маленьких детей начиная с полутора лет, то вы убедитесь, что они просто и легко поддаются объяснению. Маленький ребенок всегда видит во сне исполнение желаний, которые возникли накануне днем и не нашли себе удовлетворения. Детские сны не нуждаются ни в каком толковании; чтобы найти их простое объяснение, нужно только осведомиться о переживаниях ребенка в день перед сновидением. Конечно, самым удовлетворительным разрешением проблемы сновидений взрослых было бы то, если бы их сны не отличались от снов детей и представляли бы собой исполнение тех желаний, которые возникли в течение последнего дня. Но и на самом деле это так; затруднения, препятствующие такому толкованию, могут быть устранены постепенно, шаг за шагом, при все углубляющемся анализе сновидений.

Первое и самое важное сомнение заключается в том, что сновидения взрослых обычно непонятны по своему содержанию, причем меньше всего содержание сновидения указывает на исполнение желаний. Ответ на это сомнение таков: сновидения претерпели искажение; психический процесс, лежащий в их основе, должен был бы получить совсем другое словесное выражение. Вы должны явное содержание сновидения, которое вы туманно вспоминаете утром и с трудом, на первый взгляд произвольно, стараетесь выразить словами, отличать от скрытых мыслей сновидения, которые существуют в области психического бессознательного. Это искажение сновидений есть тот же самый процесс, с которым вы познакомились при исследовании образования истерических симптомов. Он указывает на то, что при образовании сновидений имеет место та же борьба душевных сил, как и при образовании симптомов. Явное содержание сновидений есть искаженный заместитель бессознательных мыслей, и это самое искажение есть дело защитных сил Я, т. е. тех сопротивлений, которые в бодрствующем состоянии вообще не допускают вытесненные желания бессознательного в область сознания. Во время же ослабления сознания в состоянии сна эти сопротивления все-таки настолько сильны, что обусловливают маскировку бессознательных мыслей. Видящий сон благодаря этому так же мало узнает его смысл, как истерик – взаимоотношение и значение своих симптомов.

Убедиться в том факте, что скрытые мысли сновидений действительно существуют и что между ними и явным содержанием сновидения существуют описанные соотношения, вы можете при анализе сновидений, методика которого совпадает с психоаналитической. Вы совершенно устраняетесь от кажущейся связи элементов в явном сновидении и собираете воедино случайные мысли, которые возникают при свободном ассоциировании на каждый из элементов сновидения, соблюдая при этом основное правило психоанализа. Из этого материала вы узнаете скрытые мысли совершенно так же, как из мыслей больного, имеющих отношение к его симптомам и воспоминаниям, вы узнаете его скрытые комплексы. По найденным таким путем скрытым мыслям вы прямо без дальнейшего рассуждения увидите, насколько справедливо рассматривать сны взрослых так же, как детские сновидения. То, что после анализа оказывается на месте явного содержания сновидения в качестве действительного смысла сновидения, совершенно понятно и относится к впечатлениям последнего дня, являясь исполнением неудовлетворенных желаний. Явное содержание сновидения, которое вы вспоминаете при пробуждении, вы можете определить как замаскированное исполнение вытесненных желаний.

Вы можете своего рода синтетической работой заглянуть теперь в тот процесс, который приводит к искажению бессознательных скрытых мыслей в явном содержании. Мы называем этот процесс «работой сновидения». Эта последняя заслуживает нашего пристальнейшего интереса, потому что по ней так, как нигде, мы можем видеть, какие неожиданные психические процессы имеют место в области бессознательного, или, говоря точнее, в области между двумя отдельными психическими системами – сознательного» и бессознательного. Среди этих вновь открытых психических процессов особенно выделяются процессы сгущения и смещёния. Работа сновидения есть частный случай воздействия различных психических группировок одной на другую, другими словами – частный случай результата расщепления психики. Работа сновидения представляется во всем существенном идентичной с той работой искажения, которая превращает вытесненные комплексы при неудавшемся вытеснении в симптомы.

Кроме того, при анализе сновидений, лучше всего своих собственных, вы с удивлением узнаете о той неожиданно большой роли, которую играют при развитии человека впечатления и переживания ранних детских лет. В мире сновидений ребенок продолжает свое существование во взрослом человеке с сохранением всех своих особенностей и своих желаний, даже и тех, которые сделались в позднейший период совершенно негодными. С неоспоримой силой возникает перед нами картина того, какие моменты развития, какие вытеснения, сублимации и реактивные образования делают из совершенно иначе сконструированного ребенка так называемого взрослого человека, носителя, а отчасти и жертву с трудом достигнутой культуры.

Я хочу также обратить ваше внимание и на то, что при анализе сновидений мы нашли, что бессознательное пользуется, особенно для изображения сексуальных комплексов, определенной символикой, которая частью индивидуально различна, частью же вполне типична и которая, по-видимому, совпадает с той символикой, которой пользуются наши мифы и сказки. Нет ничего невозможного в том, что эти поэтические народные создания могут быть объяснены с помощью сновидений.

Наконец, я должен вас предупредить, чтобы вы не смущались тем возражением, что существование страшных сновидений противоречит нашему пониманию сновидения как изображения исполнения наших желаний. Кроме того, что и эти сновидения нуждаются в толковании, прежде чем судить о них, должно сказать в общей форме, что страх не так просто зависит от самого содержания сновидения, как это можно подумать, не обращая должного внимания и не зная условий невротического страха. Страх есть одна из реакций отстранения нашим Я могущественных вытесненных желаний, а потому легко объясним и в сновидении, если оно слишком явно изображает вытесненные желания.

Вы видите, что толкование сновидений оправдывается уже тем, что дает нам данные о трудно познаваемых вещах. Но мы дошли до толкования сновидения во время психоаналитического лечения невротиков. Из всего сказанного вы легко можете понять, каким образом толкование сновидений, если оно не очень затруднено сопротивлениями больного, может привести к ознакомлению со скрытыми и вытесненными желаниями больных и с ведущими от них свое начало комплексами.

Фрейд З. Я и Оно. — II. Я и Оно. — http://www.koob.ru/freud_zigmind/i_and_it — 20.02.11

П осле этого выяснения соотношений между внешним и внутренним восприятием и поверхностной системой В—СЗ мы можем приступить к выработке нашего представления о «Я». Мы видим, что оно исходит из В как своего ядра и затем охватывает ПСЗ, опирающееся на остатки воспоминаний. Но и «Я», как мы узнали, тоже бессознательно.

Мне думается, что будет очень полезно последовать за мыслями автора, который тщетно, из личных мотивов, уверяет, что не имеет ничего общего со строгой высокой наукой. Я имею в виду Г. Гроддека, постоянно подчеркивающего, что то, что мы называем нашим «Я», в основном ведет себя в жизни пассивно, и что нас, по его выражению, «изживают» незнакомые, не поддающиеся подчинению силы. У нас – впечатления те же, хотя они и не подчинили нас себе настолько, чтобы мы исключили все остальное; мы готовы предоставить выводам Гроддека надлежащее место в архитектуре науки. Предлагаю отдать должное его идеям следующим образом: назовем «Я» существо, исходящее из системы В и сначала являющееся ПСЗ; все остальное психическое, в котором оно себя продолжает и которое проявляется как БСЗ, назовем по обозначению Гроддека «Оно».

Мы скоро увидим, можно ли из этого представления извлечь пользу для описания и понимания. Теперь индивид для нас – психическое «Оно» неузнанное и бессознательное, на котором поверхностно покоится «Я», развитое из системы В как ядра. Если изобразить это графически, то следует прибавить, что «Я» не целиком охватывает «Оно», а только постольку, поскольку система В образует его поверхность, т. е. примерно так; как пластинка зародыша покоится на яйце. «Я» не четко отделено от «Оно», книзу оно с ним сливается.

Но и вытесненное сливается с «Оно» – оно является лишь его частью. Вытесненное только от «Я» резко отграничено сопротивлениями вытеснения; при помощи «Оно» оно может с ним сообщаться. Мы тотчас распознаем, что все подразделения, описанные нами по почину патологии, относятся к только нам и известным поверхностным слоям психического аппарата. Эти соотношения мы могли бы представить в виде рисунка, контуры которого, конечно, только и представляют собой изображение и не должны претендовать на особое истолкование.

Прибавим ещё, что «Я» имеет «слуховой колпак», причем – по свидетельству анатомов – только на одной стороне. Он, так сказать, криво надет на «Я». Легко убедиться в том, что «Я» является измененной частью «Оно». Изменение произошло вследствие прямого влияния внешнего мира при посредстве В—СЗ. «Я» – до известной степени продолжение дифференциации поверхности. Оно стремится также применить на деле влияние внешнего мира и его намерений и старается принцип наслаждения, неограниченно царящий в «Оно», заменить принципом реальности. Восприятие для «Я» играет ту роль, какую в «Оно» занимает инстинкт. «Я» репрезентирует то, что можно назвать рассудком и осмотрительностью. «Оно», напротив, содержит страсти. Все это совпадает с общественными популярными делениями, но его следует понимать лишь как среднее – или в идеале правильное.

Функциональная важность «Я» выражается в том, что в нормальных случаях оно владеет подступами к подвижности. В своем отношении к «Оно» оно похоже на всадника, который должен обуздать превосходящего его по силе коня; разница в том, что всадник пытается сделать это собственными силами, а «Я» – заимствованными. Если всадник не хочет расстаться с конем, то ему не остается ничего другого, как вести коня туда, куда конь хочет; так и «Я» превращает волю «Оно» в действие, как будто бы это была его собственная воля.

На возникновение «Я» и его отделение от «Оно», кроме влияния системы В, по-видимому, повлиял и ещё один момент. Собственное тело и, прежде всего, его поверхность являются тем местом, из которого одновременно могут исходить внешние и внутренние восприятия. Оно рассматривается как другой объект, но на ощупывание реагирует двумя видами ощущений, из которых одно можно приравнять к внутреннему восприятию. В психофизиологии достаточно объяснялось, каким образом собственное тело выделяет себя из мира восприятий. Боль, по-видимому, тоже играет роль, а способ, каким при болезненных заболеваниях приобретается новое знание о своих органах, может, вероятно, служить примером способа, каким человек вообще приобретает представление о собственном теле.

«Я», прежде всего, – телесно; оно не только поверхностное существо, но и само – проекция поверхности. Если искать для него анатомическую аналогию, то легче всего идентифицировать его с «мозговым человеком» анатома, полагающего, что этот человек стоит в мозговой коре на голове; пятки у него торчат вверх, смотрит он назад, а на его левой стороне, как известно, находится зона речи.

Отношение «Я» к сознанию разбиралось неоднократно, но здесь следует заново описать некоторые важные факты. Мы привыкли везде применять точку зрения социальной и этической оценки и поэтому не удивимся, если услышим, что деятельность низших страстей протекает в бессознательном; но мы ожидаем, что психические функции получают доступ к сознанию тем легче, чем выше они оцениваются с этой точки зрения. Но здесь нас разочаруют данные психоаналитического опыта. С одной стороны, у нас есть доказательства, что даже тонкая и трудная интеллектуальная работа, обычно, требующая напряженного размышления, может совершаться и бессознательно – не доходя до сознания. Эти факты несомненны; они случаются, например, в период сна и выражаются в том, что известное лицо непосредственно после пробуждения знает ответ на трудную математическую или другую проблему, над решением которой оно напрасно трудилось днем раньше.

Но гораздо более смущают нас другие данные нашего ответа: из наших анализов мы узнаем, что есть лица, у которых самокритика и совесть, т. е. психическая работа с безусловно высокой оценкой, являются бессознательными и, будучи бессознательными, производят чрезвычайно важное воздействие; таким образом, продолжающаяся бессознательность сопротивления при анализе отнюдь не единственная ситуация такого рода. Но новый опыт, несмотря на наше лучшее критическое понимание заставляющий нас говорить о бессознательном чувстве вины, смущает нас гораздо больше и ставит нас перед новыми загадками, особенно когда мы постепенно начинаем догадываться, что такое бессознательное чувство вины экономически играет решающую роль в большом числе неврозов и сильнейшим образом препятствует излечению. Если вернуться к нашей шкале ценностей, то мы должны сказать: в «Я» не только самое глубокое, но и самое высокое может быть бессознательным. Кажется, будто нам таким способом демонстрируется то, что мы раньше высказали о сознательном «Я», а именно: что оно, прежде всего, «телесное Я».

Вельдер Р. К вопросу о феномене подсознательной агрессивности// Общественные науки и современность. — 1993.  — № 3. — С. 183 — 190.

http://www.ecsocman.edu.ru/ons/msg/171890.html — 20.02.11

Большинство повседневных действий людей осуществляется именно под влиянием скрытых, ускользающих от их сознания мотивов. В массе же индивидуальные накопления отдельных людей стираются, а их особенности исчезают. Подсознательное, присущее расе, выступает на первый план, а гетерогенное, разнородное растворяется в гомогенном, однородном. Иначе говоря, происходит устранение индивидуальной психической надстройки со всем присущим ей своеобразием, сформированным в результате развития каждого человека в отдельности, обнажающее одинаковый для всех фундамент подсознания.

Таким образом, возникает усредненный характер индивидуума толпы. Однако у индивидуумов толпы неожиданно проявляются и вновь сформировавшиеся качества, до этого момента не свойственные им. Причину образования этих качеств мы видим в следующем.

Во-первых, вследствие приобщения к массе у индивидуума возникает ощущение неопределенной силы, позволяющее ему снять запреты со стремления к удовлетворению тех подсознательных желаний, которые ему приходилось долгое время подавлять наедине с самим собой. Необходимость подавления подобных инстинктов отпадает ещё и в силу того, что при анонимности действий, а вследствие этого и безнаказанности за содеянное в массе, полностью исчезают чувство ответственности и страх наказания, являющиеся единственным сдерживающим началом в поведении индивидуума. Условия, в которые индивидуум попадает в процессе растворения в массе, позволяют ему отказаться от подавления импульсов подсознательной агрессивности. При этом качества, на первый взгляд, кажущиеся новыми, на самом деле являются лишь выражением подсознательного, содержащего в себе в зачатке все то зло, на которое потенциально способен человек. Поэтому и полная утрата им совести, и ощущение безнаказанности за содеянное в данной ситуации становятся вполне объяснимыми.

Возвращаясь к феномену совести, скажем, что в основе ее лежит страх перед могуществом социума. Не отрицая того факта, что подсознательная сущность «Эго» является «архаическим наследием» человеческой души, мы выделяем также подавляемый подсознательный импульс, существующий независимо от этого наследия.

Во-вторых, существует некий феномен заражения, способствующий возникновению в массе специфических признаков и придающий движению массы определенное направление. Феномен заражения, о котором идет речь, следует отнести к феноменам гипнотического происхождения. Каждое чувство и действие, возникающее в толпе, заражает окружающих, причем до такой степени, что индивидуум неожиданно обретает не свойственную ему до этого способность жертвовать своими частными интересами ради общего дела. Эта способность противоречит собственной природе индивидуума и проявляется в нем только в случае его включения в массу.

В-третьих, в индивидуумах, объединенных в безликую, однородную массу, возникают особые качества, противоположные тем, которыми обладает каждый из них в отдельности. (С. 184)

При этом одно из них, важнейшее, усиленное тысячекратно — внушаемость — является причиной, вышеупомянутого заражения.

Физиологическое подтверждение феномена заражения мы находим, обратившись к некоторым наиболее эффективным методам психотерапии, позволяющим привести человека в состояние полной утраты самосознания, в котором он, целиком подчиненный внушению лица, лишившего его самосознания, обретает способность к действиям, противоречащим его характеру и моральным установкам. В результате длительных исследований удалось, наконец, установить, что безвольный индивидуум, на какое-то время растворившийся в пучине активной массы, под воздействием неких неуловимых импульсов, исходящих от нее, неизбежно приходит в особое состояние, называемое состоянием массового психоза, аналогичное тому, которое испытывает гипнотизируемый под воздействием гипнотизера. При этом человек, растворяясь в массе, утрачивает себя как сознательную личность: исчезают его воля и способность к критической оценке своих собственных действий и поведения окружающих; все его чувства и мысли приобретают соответствующую направленность, заданную массой.

Подобно загипнотизированному, индивидуум, растворенный в массе, не осознает своих действий. В его психике происходит насильственная стимуляция определенной части его инстинктов при одновременном подавлении всех изначально сдерживающих факторов. Повинуясь неодолимому импульсу внушающего, человек способен совершить самые невероятные поступки. Этот порыв каждого из безвольных составляющих активность массы в состоянии психоза становится непреодолимым для психики индивидуума массы и, преобретая тысячекратное ускорение в реализации внушаемых идей, с легкостью поддается управлению со стороны внушающего его. Таким образом, главными отличительными признаками индивидуума, оказавшегося включенным в массу, являются утрата им самосознания, ощущения собственного «Я» и включение этого «Я» в поток мыслей и чувств, который приобретает конкретную направленность посредством внушения извне и мгновенной передачи импульса заражения от одного индивидуума к другому в действующей тесносплоченной массе, нацеленной на незамедлительную реализацию внушаемых идей. Индивидуум, переставая быть самим собой, становится автоматом, беспрекословно подчиняющимся чужой воле.

Возвращаясь к понятиям заражения и высокой внушаемости, следует ещё раз отметить, что факт заражения служит лишним подтверждением опасной природы явления внушаемости, а постижение самой этой природы связано с анализом взаимообусловленности заражения индивидуумов, включенных в массу.

Это дает основание утверждать, что природа обоих явлений — массового психоза и массового гипноза — имеет определенные различия, обусловленные различиями между остающимся скрытым гипнотическим влиянием и импульсом заражения, передающимся от индивидуума к индивидууму и с каждым разом наращивающим силу своего воздействия.

Исследуя феномен заражения, следует помнить о том, что, оказываясь включенным в тесносплоченную массу, индивидуум теряет сразу все присущие его личности качества и опускается к подножию лестницы развития человеческой цивилизации. Человек, даже интеллигент, в массе становится варваром, отличающимся необузданностью, импульсивностью, жестокостью, с присущими всем первобытным натурам выносливостью, энтузиазмом и героической храбростью. Интеллектуальный уровень человека, включенного в массу, при этом значительно снижается. Уместно вспомнить небезызвестный дистих Ф. Шиллера:

«Каждый, покуда один, на редкость умен и понятлив,

Стоит всем вместе собраться, — сваляют, как есть, дурака!».

Проанализировав отдельного человека, включенного в массу, перейдем к характеристике массовой психики. Масса импульсивна, изменчива, возбудима, управляема посредством воздействия на подсознание индивидуумов, включенных в нее. Импульсы, пронизывающие массу, в зависимости от обстоятельств, могут быть благородными, жестокими, трусливыми, коварными, зовущими к подвигу, но в любом случае они должны обладать такой могучей силой, которая не только бы не допустила проявления личностных интересов, но и заставила бы замолчать инстинкт самосохранения.

Мысль о будущем в массе отсутствует. Каким бы страстным ни оказалось возникающее в ней стремление к чему бы то ни было, оно недолговечно, поскольку масса неспособна к продолжительным волевым установкам. Масса не терпит промедления: все желаемое (С. 185) должно осуществляться незамедлительно. Масса исполнена ощущения всемогущества, и для индивидуума, включенного в нее, понятие неосуществимости исчезает.

Масса исключительно подвержена влиянию извне, легковерна, лишена способности к критическому осмыслению действительности; для нее не существует ничего невозможного. Масса мыслит ассоциативными образами, возникающими у каждого, взятого в отдельности индивидуума в состоянии свободного полета фантазии и далекими от того, чтобы соответствовать действительности. Чувства, владеющие массой, всегда просты и экзальтированы; ей неведомы ни сомнения, ни неопределенность.

Макинтайр А. Бессознательное. Понятийный анализ. —

http://www.ruthenia.ru/logos/number/52/12.pdf — 20.02.11

Одно из наиболее очевидных свойств понятия бессознательного порождает новое затруднение, связанное с направлением исследования. Оно заключается в том, что в отличие от понятия электрона, не существует единственно ясного понятия бессознательного. У Фреда оно одно, у Юнга другое, и неофрейдистов, по всей видимости, третье. Но приоритеты в данном случае вполне очевидны.

Дело не только в том, что фрейдовская концепция бессознательного сама по себе заслуживает анализа, но также и в том, и это является историческим фактом, что из нее выходят все другие концепции (это, по крайней мере, касается концепций, одновременно претендующих на статус научности и обстоятельности). Следовательно, причина обращения к фрейдовским работам ясна. Но к которым из фрейдовских работ? Идеальным методом, если бы он был возможен, было бы рассмотрение нескольких избранных текстов, в которых суть фрейдовской доктрины была бы ясно изложена. Но дело в том, что понятие бессознательного рассмотрено наиболее подробно в теоретических очерках Фрейда, и в них зачастую очень мало внимания уделено непосредственно клиническому материалу, на прояснение которого и направленно само понятие. Поэтому для получения полной картины необходимо обращаться как к описаниям отдельных клинических случаев, так и к теоретическим очеркам, как, разумеется, к более систематическим работам.

Глава вторая. Фрейдовская версия бессознательного

В этой главе моей целью будет представление открытия Фрейдом бессознательного в его собственных терминах и комментарий, необходимый лишь для прояснения двусмысленностей по ходу объяснения. «Обычно считается, — пишет доктор Эрнест Джонс, — что главным вкладом Фрейда в науку… было его понятие бессознательного сознания». Но доктор Джонс сразу же отмечает то, что сам Фрейд сказал на праздновании своего семидесятилетия: «Поэты и филосо190 Аласдер Макинтайр фы открыли бессознательное до меня. Я же открыл научный метод, по которому бессознательное может изучаться». Упоминание «поэтов и философов» не является просто туманной ссылкой. Что касается поэзии, то нам стоит лишь вспомнить произведения немецкого романтизма, а из интересующих нас философов наиболее примечательным считается философ-психолог Гербарт. Сходство между понятиями бессознательного Фрейда и Гербарта являются поразительным, но ключевое различие проявляется в основаниях, которые они для них приводят. Согласно Гербарту, бессознательная психическая деятельность является простым следствием сознательных состояний. «Наука знает больше, чем опыт, только потому, что переживаемое на опыте немыслимо без рассмотрения того, что скрыто. В опыте необходимо прослеживать следы того, что движется и действует «за кулисами»!» Сам Фрейд иногда говорит нечто подобное, но соображения, приведшие его к принятию понятия бессознательной психической деятельности, были, разумеется, гораздо глубже. Ибо из сущности и наличия как таковых обыденных явлений сознания — что бы мы ни имели в виду под этим не слишком счастливым словом — мы не можем с достоверностью вывести существование бессознательной деятельности. В «Принципах психологии» Уильям Джеймс имел дело с теми, кто утверждал наличие бессознательного сознания, основываясь на таких примерах, как временное отсутствие памяти, или моменты, когда решение задачи само приходит в голову спустя некоторое время после того, как мы оставили задачу, долго и безуспешно над ней просидев. Ибо, может быть, в сознании все происходит именно следующим образом: подобные вещи не требуют объяснения, если только мы допускаем, что они происходят иначе, чем мы ожидаем. Но у нас нет неотъемлемого права на подобное допущение.

Допустим, у нас есть право на поиск фона для сознательной психической деятельности, который оказывал бы каузальное влияние на сознание. Этого нам все равно не достаточно для введения бессознательного в качестве такого фона. Ибо нам хорошо известно о существовании такого фона в мозге и центральной нервной системе. Одновременно очевидной и достоверной областью для поиска причин, объясняющих сознательную психическую деятельность, является область исследования невролога. Именно здесь Фрейд и начал поиск подобных причин.

Но из-за слабости и неудач нейрофизиологических объяснений, приводимых его учителями, он перешел к развитию альтернативного вида толкования.

Неспособность вылечивать психические расстройства с помощью физических методов, равно как и неспособность дать какое-либо объяснение даже единичным случаям излечения (на которую, отметим, не повлияли даже большие успехи этих методов), были особенно заметными в случаях истерии. Исследование истерических параличей показало, что в их основе лежала не какая-нибудь определенная объективная анатомическая или физиологическая причина, а субъективные и, как правило, ошибочные убеждения пациента. Это непреклонно свидетельствовало о необходимости контролировать паралич психическим, а не физиологическим воздействием. Основанием для поиска причин данных убеждений вне сознания служил тот факт, что пациент их не осознавал.

В работе, написанной Фрейдом и Брейером, афористически постулируется то, что позднее станет доктриной Фрейда: «истерические пациенты страдают главным образом от воспоминаний». Чтобы прояснить сказанное, необходимо ввести два других ключевых для Фрейда понятия, а именно понятие травматического события и отреагирования. Травма — это эмоционально важное происшествие, такое, что, либо оно само, либо его обстоятельства являются настолько болезненными, что порождаемая эмоция не может найти выражение. Отреагирование — это высвобождение сдерживаемой эмоции. О нем Фрейд знал по опыту работы с пациентами, подвергавшимся гипнозу. Это высвобождение связано с воспоминаниями, которые в нормальном сознании недоступны. Травматическое событие и отреагирование Фрейд и Брейер относят к этиологии истерии с помощью третьего понятия, которое Фрейд сделал своим собственным. Это понятие вытеснения. Травма приводит к вытеснению эмоции, вызывающей невротические симптомы, такие как, например, симптомы, проявленные при истерических параличах, до тех пор, пока она не будет отреагированна. К избавлению от симптомов можно прийти лишь при нахождении выхода для вытесненной эмоции, отличного от развития этих симптомов, т. е. через нахождение способа для отреагирования. Травматическими событиями могут стать испуг, стыд, физическая боль. В контексте этой конкретной работы Фрейд и Брейер связывают эти понятия с несколькими тезисами, представляющими неизменный каркас для теории Фрейда, но от которых он впоследствии либо отказался, либо просто не упоминал. Травма порождает воспоминание, отягощенное эмоцией, которая вызвана самой травмой, но вовремя не нашла выражения, и, будучи вытесненным, это воспоминание появляется вновь в форме невротических симптомов, которые являются защитой личности от вытесненной эмоции и от которых можно избавиться, найдя способ высвобождения эмоции.

Наступил решающий момент в развитии понятия бессознательного. Бессознательное — это область вытесненных воспоминаний и эмоций. Введение понятия бессознательного в таком виде связано с двумя аспектами, предположительно восходящими к Фрейду, и совсем не к Брейеру, поскольку они, похоже, связаны с влиянием Гербарта и, быть может, Брентано, учителем Фрейда в философии.

Первый аспект заключается в том, что картина вытесненного воспоминания с оставлена в терминах гербартовской «психологии идей». Смысл слова «идея» здесь схож со смыслом, придаваемым этому слову британским эмпиризмом, и особенно Локком. Идея — это отдельный элемент психической жизни, находящийся в разнообразных связях с другими такими же элементами. Фрейд рассматривает воспоминание о травме как такую «идею». Такая идея может в большей или меньшей степени быть отягощена чувством, и, чтобы высвободить чувство, нам необходимо привести эту идею в сознание. Даже в тех случаях, когда Фрейд не употребляет это слово, концепция «идей» преобладает в развитии понятия бессознательных сущностей. Вторым аспектом является то, что подобное рассмотрение, в котором идеи практически трансформируются в сущности, приводит к пространственным метафорам. Во многих своих ранних работах Фрейд выступал против попыток локализовать в физиологических или, более точно, неврологических терминах каузальные механизмы психоневрозов. Но то, как он говорит, например, о воспоминаниях, приводит к новому виду локализации, а именно к рассмотрению сознания как места или нескольких мест, в которых передвигаются идеи. Позже будет прослежено то, как Фрейд пришел к топографическому рассмотрению сознания, в котором бессознательное является областью. Но сначала нам необходимо исследовать отношение между понятийными инновациями Фрейда и его новым терапевтическим методом.

При объяснении значения термина «травматическое» уже была сделана ссылка на термин «сопротивление», которые также является не описательным, а теоретическим, основополагающим для теории термином. Пациент не помнит некоторых событий детства; когда в процессе свободных ассоциаций он к ним приближается, то проявляет эмоцию повышенной возбужденностью или каким-то другим способом; когда аналитик высказывает предположение, что он избегает ссылки на эти события, пациент всячески отказывается от признания такой интерпретации своего поведения: из всего этого аналитик заключает, что пациент сопротивляется требованию вспомнить определенное событие. Но exhypothesi1пациент не осознает факта сопротивления. Сказать, что пациент сопротивляется воспоминанию, значит объяснить и описать его поведение. Сходным образом дело обстоит и с «вытеснением». Фрейд иногда высказывает предположение о том, что из наличия сопротивления можно вывести факт вытесненного воспоминания. Иногда он говорит, что его можно вывести из простой неспособности вспомнить. Но, как и сопротивление, вытеснение с необходимостью является бессознательным. Exhypothesi пациент не может помнить вытеснения.

Аналитик не может наблюдать вытеснения. Наблюдаемое поведение он объясняет с помощью гипотезы о вытесненном воспоминании.

Таким образом, ясно, что психоаналитический метод Фрейда, также как

и его доктрина сознания, основываются на определенных теоретических понятиях, которые могут быть поняты лишь в терминах друг друга. Такая тесная взаимозависимость понятий в общем переплетении основной теории не является новшеством в истории науки. На ум сразу же приходит взаимосвязь понятий «массы», «скорости» и «силы» в ньютоновской механике. Но ясно также и то, что обстоятельная теория, чьи понятия так тесно связаны друг с другом, в ещё большей степени требует обоснования как единое целое. И понятие бессознательного представляет собой эту общую теорию. Ибо все понятия, которые мы уже встретили, сходятся в единой концепции Бессознательного, как области неосознаваемой нами психической деятельности. В нашем изложении мы достигли этапа, на котором становится понятным, почему было представлено такое понятие как «бессознательное», и какую функцию оно исполняло.