Остатки трибализма

Начнем с Мисс Америки. В I в до н.э. Лукреции так описывал шествие Кибелы

Голову увенчали венком

В этом уборе теперь проносят но целому свету

Ужас вселяя везде

Бубны тугие гудят в… их руках и кимвалы

Хриплые звуки рогов оглашают окрестности грозно

Ритмом фригийским сердца возбуждает долбленая флейта

Лишь колесница ее в городах появилась обширных

И одаряет она безмолвная благами смертных

Путь перед ней серебром устилает и медной монетой

Щедрой рукою народ и сыплются розы обильно

Снежным покровом цветов осыпая богиню¹

Сравним это описание с ежегодным шествием Мисс Америки, происходящим в XX столетии в Атлантик-сити Лучи прожекторов прорезают мрак, как пламя свечей у церковного алтаря, горы цветов источают благоухание, в оркестре слышится то нежное пение струнных, то царственные звуки духовых Секунды мучительного безмолвного ожидания. Затем раздается барабанная дробь, и вот — кульминация, молодая женщина с телом строго установленных пропорции и с образцовой «личностью», в короне и со скипетром безмятежно шествует к своему трону. По всей стране у телезрителей перехватывает дыхание, и выступают на глазах слезы. «Вот Мисс Америка, — несется с экранов песня, — идет Она, твои идеал!» Произошла коронация очередной богини нового американского культа Ее.

188

И разве это простая иллюзия или анахронизм, если в много­численных торжественных шествиях королев типа Мисс Аме­рика, Мисс Вселенная или Мисс Колледж мы различаем остатки культов богинь плодородия дохристианской эпохи? Во всяком случае, историки религии в последние годы все больше склоня­ются к мысли о том, что принятые в современной культуре модели поведения могут быть гораздо лучше поняты, если рассматривать их в свете мифологии минувших эпох. Да ведь и Фрейд начал революцию в социальных науках с того, что использовал почитаемый миф об Эдипе для истолкования стран­ного поведения своих современников, жителей Вены. Точно так же, как аппендикс или ногти, человек XX века сохраняет мно­гочисленные рудименты своего племенного и языческого прошлого.

Плодотворное сочетание методов современной социологии и истории религии позволяет увидеть в торжественных шествиях Мисс Америки нечто большее, нежели просто широко реклами­руемые средствами массовой информации развлечения и празд­нества. Разумеется, это тоже есть, но не только это. Мы нахо­дим здесь массовое культовое действо, изобилующее разнооб­разными древними ритуальными атрибутами и свидетельству­ющее о том, что Она занимает все большее место в коллектив­ной американской душе.

Эта молодая женщина — конечно, сама того не созна­вая, — символизирует нечто превосходящее ее самое. Мисс Америка символизирует Ее — первообраз, стоящий за многими дру­гими образами. В этом она подобна Мадонне, которая является в разных обличьях — как Лурдская, Фатимская или Богоматерь Гвадалупе, — но всегда узнается как Мадонна. Так же узнава­ема и Она

Она вездесущая икона общества потребления. Рекламируя пиво, Она весела и простонародна. Рекламируя ювелирные украшения, Она сдержанна и изысканно шикарна. Но во всех этих явлениях Она безошибочно узнаваема. Со своей пышущей здоровьем улыбкой, откровенно сексуальным телом (которое официально считается девственным), окруженная всевозможными товарами, несущими ее изображение. Мисс Америка олицетворяет жалкие порывы и противоречивые страхи своей культуры. «И вот идет Она, твой идеал!»

Мисс Америка стоит в длинном ряду богинь, восходящем к Исиде, Церере и Афродите. На ее древнее происхождение указывает все — начиная от связанной с ней сложной системы сексуальных запретов и кончая символическими дарами, приносимыми ей во время коронации. Но окончательно мы убеждаемся в этом, обнаружив, что в своей культуре Она играет столь же религиозную роль, что и Кибела — в своей. Да и сами их функции совпадают и состоят в том, чтобы создать надежную личную

189

систему ценностей.

Посмотрим, каким образом Она дарует идентичность посвященным. В своей книге «Второй пол» Симона де Бовуар пишет, что «никто не рождается женщиной»². Рождается существо женского пола, которое «становится женщиной» в соответствии с образцами и смыслами, предлагаемыми культурой. В классический период христианской цивилизации таким образцом в какой то мере была Мадонна. В результате Реформации значение Марии в протестантской и особенно пуританской символической системе значительно уменьшилось или даже вовсе сошло на нет. Некоторые утверждают, что это устранение образа Марии было следствием чрезмерного рвения и привело к существенному обеднению западной культуры от которого она так и не смогла оправиться. Кое-кто даже полагает, что пресловутая неспособ­ность американских писателей создать значительный женский образ (в американской литературе нет ни своей Федры ни Анны Карениной) объясняется именно этим искусственным отсутствием ключевого женского идеала

Не вдаваясь в эту увлекательную тему, мы однако можем с уверенностью сказать, что сегодня немногие молодые американки, даже приверженные католицизму, находят в Деве Марии образ идентичности. Где же они ищут этот образ, который — как убедительно показала Симона де Бовуар — им столь необходим⁷.^.В большинстве случаев прототипом женскости, которую они видят в своих матерях, подругах и многочисленных героинях масс-медиа, служит Она.

В своей работе «Идентичность и жизненные циклы». Эрик Эриксон напоминает нам, что идентичность ребенка формируется не просто родителями, но родителями «сверх-Я». Иначе говоря, создавая собственную идентичность, девушка основыва­ется не на образе матери, а на том образе, который был идеалом ее матери. И как раз здесь формативную роль играет то, что Фрейд назвал «идеологиями сверх-Я традициями расы и народа» И тут тоже действует Она, наделяя идентичностью тех, кто — чаще всего бессознательно — воспринимает Ее как во­площение женскости.

Чтобы осмыслить сложный психологический процесс, в результате которого юная американка становится участницей культа Ее и таким образом приобретает идентичность женщины, требуется подробно исследовать жизнь американских подростков. Очевидно, что подобный анализ обнаружил бы некоторые поразительные аналогии с «дикими» обычаями, посредством которых посвященные мистериальных культов участвовали в магической жизни своего божества.

Мучительный ежевечерний ритуал молодых американок, состоящий в накручивании волос на металлические трубочки,

190

привычному человеку вряд ли напомнит ритуал, существующий у некоторых африканских племен, где мужчины надрезают себе кожу на руках, чтобы уподобиться своему тотему — тигру. Но с точки зрения антрополога, эти два способа подражания своему божеству различаются только тем, что для африканцев мучение кончается после инициации, а для американок оно должно по­вторяться ежевечерне. Такая роскошь доступна лишь культуре, которая оставляет человеку много свободного времени.

Для анализа второй функции культа Ее, которая заключа­ется в отражении и поддержании определенной системы ценно­стей, полезно вспомнить о роли Мадонны в христианской культуре XII—XIII веков. Подобно тому как Мадонна выражала и освящала идеалы эпохи, создавшей Шартрский собор (это ясно увидел Генри Адаме) точно так же Она символизирует цен­ности и устремления общества потребления (Не забудем, что коронация Мисс Америки происходит не в политической столице, а в Атлантик сити или Майами-бич, в центрах развлечения и потребления). Кроме того, Она вполне может быть использована в корыстных целях. Если раньше люди платили золотом за то, чтобы Мадонна благословила их сомнительные предприятия, то сегодня Мисс Америка предоставляет свою драгоценную благосклонность — за определенную плату — изготовителям часов, холодильников и бритвенных лезвий. Хотя в ее честь не строятся соборы, однако без Нее не могло бы устоять никакое здание массового внушения. Ее стилизованное изображение маняще улыбается нам со страниц журналов и телеэкранов, обещая блаженство в раю потребителей.

Она — отнюдь не Мадонна, Она даже в некотором роде анти-Мадонна. Она зеркально отражает добродетели, традиционно связанные с Марией, — бедность, смирение, жертвенность. Она поразительно противоположна Марии, особенно той, которая предстает перед нами у Луки (1 46—55). Мисс Америка вовсе не дает благ алчущим а вместо этого участвует в бесконечных по­шлых телерекламах. Она возвышает сильных, превозносит богатых, а голодных отпускает ни с чем, внося в их жизни еще больше отчаяния. Таким образом, Она поддерживает и концентрирует в себе существующую систему ценностей. И на социальном, и на политическом уровне Она действует как богиня независимо от того, так ли это на самом деле.

191

Забавно, что протестанты почти вовсе не заметили расцвета культа Ее, в то время как католики по крайней мере обнаружили понимание важности этого явления. Во многих местах католическая церковь не разрешает своим членам участвовать в конкурсах красоты, и эта мера продиктована не одним только ханжеством. Любопытно, что исторически протестантизм особенно упорно противостоял женским культам, в то время как католицизм неоднократно успешно приспосабливал и использо­вал существовавшие в разные исторические периоды языческие культы.

Если справедливо предположение о том, что Она во многом функционирует как богиня, тогда культ Ее требует серьезного анализа с позиций протестантской теологии. Все, что хоть отча­сти функционирует в качестве божества, не будучи Богом, есть идол. Когда творцы Реформации и их последователи из числа пуритан сопротивлялись культу Марии, это делалось не из же­ноненавистничества. Просто они отвергали все — будь то муж­чина, женщина, животное, догмат или институт, — что хоть в малейшей степени ограничивало прерогативы, принадлежащие одному лишь Всемогущему Богу. Макс Вебер подчеркивает, что, когда пророки Израиля обличали культы плодородия, они не имели ничего против самого плодородия. Нужно протестовать не против сексуальности, а против ее культа. И разумеется, не против красоты, а против конкурсов красоты.

Поэтому возражение протестантизма против культа Ее дол­жно основываться на понимании того, что Она есть идол. Она функционирует как источник ценностей, как то, что наделяет человека личной идентичностью. Но и ценности, которые Она олицетворяет, и идентичность, которую Она дарует, — неподлинные. Как и всякий идол. Она, в конечном счете, сотворена нами самими и не может нас спасти. Блага, которые Она выдает за окончательное удовлетворение наших потребно­стей, — физический комфорт, успех в любви, бесконечные раз­влечения и наслаждения — на самом деле никогда не приносят удовлетворения. Они порождают лишь бесконечное стремление вверх, ведут к еще более ненасытному стремлению и к невроти­ческому цинизму. Пугающая социальная нестабильность, от ко­торой Она обещает нас избавить, — увы! — не исчезает даже после того, как мы очищаем свое дыхание, кожу и подмышки Ее священными снадобьями. Она — безжалостная богиня, все больше и чаще требующая от человека доказательств верности. Как и сама королева товарного производства в условиях расту­щей экономики, сулимое Ею удовлетворение всегда будет ма­ячить перед нами на полшага впереди.

Почему же протестанты, неотрывно следившие за развитием культа Марии в католицизме, не заметили зловещий расцвет вампирического культа Ее в американском обществе? Это

192

объясняется прискорбным и неизменным нежеланием теологов признавать культурные явления, если они находятся вне религиозной сферы в узком смысле. Однако расцвет этого нового культа напоминает нам, что труд реформатора никогда не может быть завершен. Как справедливо говорил Лютер, человеческая душа — это фабрика идолов. Культ Ее проникает повсюду и оказывает гораздо более разрушительное влияние, чем поклонение Марии, и потому наша критика должна быть обращена на Нее и повсеместно воздвигаемые Ей алтари.

Она не только освящает систему фальшивых ценностей, но наносит вред еще и тем, что калечит своих жертв, загоняя их в прокрустово ложе единообразия. В этом и состоит даруемая Ею бессодержательная «идентичность». Посмотрим, к примеру, на конкурс красоты на звание «Мисс Америка». Неужели и вправду у нас нет ничего лучшего, нежели эти буквально неотличимые друг от друга девицы, белые представительницы среднего класса? Разве они не отражают психологическую атмосферу общества массового производства, где подлинная индивидуаль­ность нарушает заранее рассчитанный и точно отмеренный эф­фект? Эти строго подобранные и тщательно обмеренные «красавицы», выступающие на эстраде, обнаруживают зловещее сходство с безликими военными на парадах или с взаимозаме­няемыми участниками массовых спортивных шествий, устраива­емых в тоталитарных обществах. Да и вообще: кто сказал, что это красиво?

Ситуация доходит до полного абсурда, когда в конкурсе «Мисс Родезия» побеждает блондинка, титул «Мисс Южная Аф­рика» присуждается белокожей «красавице», а девушек, воспи­танных в восточной культуре, где господствуют совершенно иные представления о женской красоте, вынуждают выступать на высоких каблуках и демонстрировать бедра в открытых аме­риканских купальниках. А Мисс Вселенная полностью соответ­ствует представлениям о красоте американского рекламного агента.

На самом-то деле, вопреки обещаниям, Она никого не может наделить идентичностью. Она заставляет участниц своего культа изнурять себя диетами и мучиться в парикмахерских и косметических кабинетах, но не в состоянии дать им обещанное удовлетворение. Она молода, но что станет с ее последовательницами, если, несмотря на многие часы, проведенные перед зеркалом, они уже не смогут выглядеть молодыми? Она улыбается, Она счастлива и любима. Но что если участницы ее культа совершенно по-человечески страдают от того, что, несмотря на все зелья и чары, их отвергают и не любят? А как быть с теми девушками, чьи размеры, «личность» (или цвет кожи) не соответствуют категорически предписанному «идеалу»?

193

Но ведь на самом-то деле Бог — это Бог, а не Она. Бог — основание и источник ценностей. Он освобождает людей от унылого единообразия присущих культуре идолов, чтобы люди стали самими собой и осуществили свое человеческое предназначение независимо от того, соответствуют ли их тела я лица некоему заданному «идеалу». Секс дарован нам Богом и потому должен быть освобожден и от культов плодородия, и от коммерческой эксплуатации, чтобы стать подлинно человечес­ким делом, как его задумал Бог. А поскольку это один из по­следних аспектов нашей жизни, который мы еще не успели стандартизировать и расфасовать, не будем торопиться прино­сить его на алтарь всепожирающей Кибелы.

Плейбой — с помощью выходящего под тем же названием журнала — играет ту же роль в жизни молодых мужчин, что Мисс Америка в жизни молодых женщин. Что бы ни говорили противники журнала, его колоссальная популярность объясня­ется не одними лишь фотографиями голых девиц. В этом отно­шении ему далеко до таких потенциальных конкурентов, как «Дьюд» или «Эскэпейд». «Плейбой» обращен к тому весьма по­движному и постоянно богатеющему кругу молодых читате­лей — главным образом в возрасте от 18 до 30 лет, — который ждет от «мужского» журнала куда большего, чем просто изо­бражения женских грудей. Эти читатели хотят получить исчер­пывающее объяснение и образец того, что значит быть мужчи­ной. И издаваемый г-ном Хефнером «Плейбои» без колебаний отвечает на их вопросы.

Но почему возникает подобная потребность? Дейвид Ризмен утверждает, что в современном обществе ответственность за формирование характера больше не лежит на семье. Сегодня более важную роль в социализации молодежи играет общение со сверстниками и эрзацы такого общения, предлагаемые нам масс-медиа⁴. Все вокруг меняется столь стремительно, что молодой человек, твердо усвоивший привитые семьей негибкие модели поведения и систему ценностей, не в состоянии существовать в условиях быстрых перемен и разнообразных ситуаций, в кото­рых он призван действовать. Это относится прежде всего к сфере потребительских ценностей, к которой общество все настойчивее привлекает людей с иной ценностной ориентацией.

В сложной и запутанной картине, создаваемой средствами массовой информации и групповыми представлениями, «Плей­бой» отвечает вполне определенным потребностям. Он играет роль полного и авторитетного путеводителя по тому пугающему новому миру, куда только что получил доступ неуверенный в

194

себе молодой человек, недавно обретший свободное время и деньги, но пока еще не овладевший потребительскими навы­ками. «Плейбой» учит его не только тому, кем быть, но также и тому, как им быть, а, кроме того, служит отдушиной для тех, кто втайне сознает, что не вполне «справился».

Чтобы обеспечить нормативной идентичностью и средствами ее достижения нового потребителя досуга, который исходно имел иную ценностную ориентацию, «Плейбой» искусно соединяет собственные материалы с рекламой. Журналы и комиксы, рас­считанные на более молодых читателей с аналогичными пробле­мами, успешно сочетают фотографии неправдоподобно мускули­стых мужчин и немыслимо грудастых женщин с рекламой самых современных спортивных тренажеров и модных бюстгальтеров. Таким образом, узкоплечим и плоскогрудым читателям и чита­тельницам предлагаются как цели, так и средства достижения поддельной зрелости определенной марки. «Плейбой» просто продолжает линию этих изданий для следующей возрастной группы. А поскольку для любой возрастной группы кризис иден­тичности обычно включает и проблему сексуальной идентично­сти, то «Плейбой» адресован тем, кто страстно жаждет знать, что значит быть мужчиной, т.е. прежде всего существом муж­ского пола, в современном мире.

Представляемый на страницах «Плейбоя» образ мужчины и, предлагаемые тут же способы им стать отличаются замечатель­ной последовательностью. Опытный потребитель сдержан и без­мятежен. Он наслаждается спортивными машинами, спиртными напитками, магнитофонами и бестселлерами неторопливо и не­брежно, с непоколебимой самоуверенностью. Хотя он непре­менно должен иметь и использовать последнюю потребитель­скую новинку, он, однако, не может позволить себе слишком к ней привязываться. Ведь мода изменится, а он всегда должен быть готов ей следовать. Он постоянно озабочен тем, что, воз­можно, неправильно готовит коктейль, наслаждается вышедшей из моды джаз-группой или носит галстук, модный в минувшем сезоне. Но «Плейбой» успокаивает его таким безапелляционным тоном, в сравнении с которым папские энциклики звучат нерешительно.

«Не сомневайтесь, — говорит своему читателю „Плей­бой" — Именно этот безукоризненный и внушающий уважение жилет необходим ближайшей осенью всякому мужчине со вкусом». Настойчивые уверения в том, что «истинному мужчине требуется этот суровый и мужественный аромат» (реклама сигар), развеивают последние сомнения читателя относительно собственной мужественности. Хотя «дамы будут обмирать от восторга, не давайте им затянуться ни единого раза, чего бы они ни обещали. Эти сигары только для мужчин». Спортивная плащевая куртка на меху описывается как «самая мужественная

195

одежда со времен пещерного человека» «Плейбой» самым недвусмысленным образом разъясняет, кем быть и как им быть.

Поскольку само существование мужского пола с необходимо­стью предполагает некоторые отношения с женским, «Плейбой» отважно берется решать и эту проблему и достигает цели, по следовательно применяя все тот же метод. Секс становится одним из видов досуга, и опытный потребитель относится к нему со свойственным ему знанием дела, сохраняя необходимую ди­станцию. Девушка оказывается желанной и даже обязательной принадлежностью Плейбоя.

В разделе вопросов и ответов, озаглавленном «Советы Плейбоя» вопросы о курительных принадлежностях («как обращаться с пенковой трубкой»), о приготовлении коктейлей («как сделать , желтую лихорадку») и о том, носить ли подтяжки с жилетом перемежаются с вопросами о сексе. Как быть с девушками, которые, нарушая главный принцип — легкость — заговаривают о браке или иными, эмоциональными приемами пытаются придать отношениям постоянный характер⁷. На это непогрешимый оракул неизменно отвечает одно и то же чего бы это ни стоило, не допускайте чтобы секс выходил за пределы сферы развлечений. Не позволяйте женщине проявлять «серьезность».

Да и вообще журнал особенно знаменит своей роскошной вклейкой где ежемесячно появляется фотография партнерши Плейбоя которая символизирует развлекательный секс par excellence. Когда время развлечения кончается, функции парт­нерши завершаются, и ей необходимо разъяснить это правило игры. На рисунке в «Плейбое» коротко стриженный молодой человек шепчет взволнованной полураздетой молодой девице, которую он страстно обнимает «Зачем в такую минуту говорить о любви⁷».

Публикуемая в журнале проза предлагает читателю все тот же функционально ограниченный секс. Хотя в последнее время издатели несколько улучшили этот раздел напечатав Хемингуэя, Бемельманза и даже Чехова, все же большинство рассказов по-прежнему основаны на неизменно повторяющемся и предсказуемом сюжете. Преуспевающий молодой человек — холостой или не вполне удачно женатый (читатели легко могут себя с ним отождествить) — встречает прекрасную и соблазнительную женщину, которой не нужно от него ничего, кроме секса. Это литературный двойник трезвой, но страстной подруги Плейбоя с ежемесячной фотовклейки.

Основываясь на фантазиях всех молодых американцев, авторы «Плейбоя» создают своих героинь, комбинируя черты

196

школьной учительницы, героя, его секретарши, давней подруги и девушки, которая приезжает чинить машину к нему в гараж. Центральный момент этих рассказов — всегда случайное, но удовлетворяющее героя любовное приключение, отнюдь не предполагающее долговременного союза. В отличие от женщин, которых читатель «Плейбоя» встречает в реальной жизни, эти героини знают свое место и ни на что большее не претендуют. Они безопасны, так как не пытаются вовлечь мужчину в постоянные отношения. Как и прочие аксессуары, их легко отбросить и заменить новыми.

Реклама часто подчеркивает «аксессуарный» характер секса, приписывая рекламируемым товарам женские качества. Так, реклама спортивного автомобиля уверяет нас, что это «самая послушная машина удовольствия» и что обладать ею — значит "иметь любовницу", но главное, "вы управляете ею, а не она вами». А заканчивается реклама двусмысленным вопросом: «Сойдемся"?»⁵.

«Плейбой» утверждает, что несет нам весть об избавлении. Его евангелие освобождает нас от пуританского ханжества. Он торжественно объявляет себя борцом за «искренность» и печа­тает десятки писем, восхваляющих его «дерзкую прямоту». Однако «Плейбой» — лишь элемент более широкого социального явления, которое ясно свидетельствует об угрожающем возникновении нового вида тирании.

Те, кого развитие техники и экономическое процветание освободили для нового мира досуга, сделались беспокойными рабами тиранических законодателей хорошего тона. Они раболепно ожидают последних указаний о том, что следует считать «на уровне», а что — устаревшим. Их парализует боязнь услы­шать страшный приговор, иногда изрекаемый в разделе «Советы Плейбоя» «Вы допустили промах!» Таким образом, досуг погло­тила тревожная конкуренция, его освобождающий потенциал обернулся разрушительным самопринуждением потреблять лишь то, что сегодня в моде «Плейбой» провозглашает свое Слово, Высшую Истину, но это слово порабощения, а не освобождения.

Да и представление «Плейбоя» о человеке тоже не выдерживает серьезной критики. Психоаналитики постоянно напоминают нам, какую важную роль в поведении человека играет сексуальность. Но мы догадались бы об этом и без их напоминаний. Как бы ни хотелось мужчине прекратить отношения с женщиной с той же легкостью, с какой он выключает телевизор, или хотя бы «отложить» ее до особого случая, как замшевую куртку, — в действительности это невозможно. И это знает всякий, кто хоть немного имел дело с женщинами. Возможно, именно поэтому

197

среди читателей «Плейбоя» так мало мужчин в возрасте за тридцать.

По существу «Плейбой» паразитирует на тайном страхе пе­ред отношениями с женщинами, который по разным причинам сохраняется у американцев, во всем остальном достигших взрос­лости. Поэтому предлагаемое «Плейбоем» отношение к сексу все более утрачивает смысл, по мере того как мужчина достигает подлинной сексуальной зрелости.

«Плейбой» адресован тем, кто переживает кризис мужской идентичности, вызванный глубоко укорененным страхом перед сексом, причем этот страх неудобно сочетается с влечением к сексу. «Плейбой» стремится разрешить это противоречие, изме­нить роль, власть и силу сексуальности таким образом, чтобы ее легко можно было упаковать и продать как один из предметов потребления. Так, обнаженная женщина на центральной фотографии журнала символизирует полную сексуальную доступность, ничего не требующую от зрителя. «Вы управляете ею, а не она вами». Ужас перед сексом, неотделимый от восторгов, при этом исчезает. Но эта тщетная попытка уменьшить размеры mysterium tremendiim* сексуальности не в состоянии решить вопрос о том, что значит быть мужчиной. Ведь сексуальность лежит в основе всех человеческих отношений и потому внушает ужас и обладает властью.

Карл Барт считал основополагающей формой взаимоотноше­ний людей отношение человека к Другому как к Mitmensch — к со-человеку⁶. Иначе говоря, если я хочу стать в полном смысле человеком (в нашем случае — мужчиной), не Другой должен быть вполне открыт для меня и моих желаний, не связывая меня обязательствами, а я должен открыть себя риску встречи с Другим во взаимной открытости. Отказ человека от подобной открытости восходит к рассказу о грехопадении и выражается в его желании подчинить себе Другого, а не быть с ним вместе. Это прежде всего страх быть самим собой, отсутствие «мужества быть».

Поэтому всякая теологическая критика, обличающая «непристойность» «Плейбоя», бьет совершенно мимо цели. «Плейбой» и его менее удачливые подражатели — вовсе не «сексуальные журналы». Они по самой своей сути антисексуальны. Они разбавляют и «обезвреживают» подлинную сексу­альность, ограничивая ее роль функциями аксессуара и держа на безопасном расстоянии.

Эти журналы заслуживают самой суровой теологической критики как раз по причине своей антисексуальности. Они про­пагандируют еретическое учение о человеке, принципиально расходящееся с библейским. С точки зрения Плейбоя, дру-

* Великая тайна (лат)

198

гие — прежде всего женщины — существуют для него. Все они лишь атрибуты его досуга, его игрушки. С точки зрения Библии, человек становится вполне человеком, лишь существуя для других.

Моралистическая критика «Плейбоя» представляется неуместной, так как антиморализм относится к числу тех немногих пунктов, где «Плейбой» прав. Но если мы, христиане, носим имя того, кто был подлинным человеком, потому что существовал для других, и если именно через него мы познали Бога и поняли смысл человеческой жизни, тогда мы непременно увидим в «Плейбое» новейшую и самую хитрую попытку человека вновь отказаться стать вполне человеком.

Свобода для зрелой сексуальности приходит к человеку, лишь когда он освобождается от деспотических сил, навязывающих ему жесткие модели поведения. Проявление этих сил мы находим и в Плейбое. Определяя его сексуальную жизнь, они порабощают человека. Они не позволяют ему достигнуть зрелости. В них кроется опасность возврата к первобытному рабству, которая постоянно преследует секулярное общество и против которой нас предостерегает освобождающая и секуляризирующая Весть Евангелия.