30. Феноменология и герменевтика: основные идеи.

Герменевтика сложилась как теория о предпосылках, возможностях и особенностях процесса понимания. Основы герменевтики как общей теории понимания были заложены Ф. Шлейермахером (1768–1834), который выделил в тексте предметно-содержательный и индивидуально-личностный аспекты. Содержание текста, т.е. то, что описывалось, было противопоставлено выражению текста, т.е. тому, как описывалось событие, особенностям стиля изложения, проставлению акцентов в тексте и т.д. Главное в герменевтике, как считал Шлейермахер, понять не предметное содержание, выраженное в мысли, а самих мыслящих индивидов, создавших тот или иной текст. Последний аспект получил названия выразительного и долгие годы был собственным предметом понимания и толкования.

Выделение философской герменевтики в особую область научного исследования, ставшее возможным благодаря работам Ф. Шлейермахера, В. Дильтея, М. Хайдеггера и особенно Х.-Г. Гадамера – классика герменевтики ХХ века.

Человек живет в мире переизбытка информации, схем и концептуализаций в связи с чем резко возрастает потребность в поиске соответствующего языка понимания, достоверной интерпретации контекста и подтекста высказываний. Возникает желание человека понять самого себя,- с этих и подобных вопросов зародилась герменевтика.

Гадамер, опираясь в своих воззрениях на Хайдеггера, предлагает рассматривать герменевтику не в качестве учения о методе и механизмах понимания, а как учение о бытии, как онтологию. Сначала Гадамер, не отрицая сложившихся определений герменевтики как методологии понимания, стратегию исследования основного вопроса философии – вопроса о бытии.

Чтобы выйти за границы не-истинности и войти в истину бытия, необходимо сменить старый метод герменевтики как понимания на новый – диалогичный, плюралистичный метод самого бытия. Необходимо войти в герменевтический круг – круг самого бытия.

Герменевтический круг в прошлой традиции понимался как отличительная особенность процесса понимания. Выход из круга есть выход за границы понимания. Поэтому задача герменевтика не выйти из круга, а, наоборот, правильно войти в него, не нарушая сложившейся традиции, не ломая чужих герменевтических опытов. Герменевтический опыт любого человека являет собой ставшую реальность, освоенную действительность.

31. Философия постмодернизма: от структурализма к постструктурализму

Структурализм как направление в гуманитарном знании возникает в двадцатых годах ХХ столетия. Его появление связано с переходом ряда гуманитарных наук от описательно-эмпирического уровня исследования к уровню абстрактно-теоретическому. Это стало возможным благодаря разработанному в структурной лингвистике структурному методу. Суть последнего заключается в выявлении структуры объекта как совокупности отношений, инвариантных при некоторых преобразованиях. При этом структура рассматривается не как каркас исследуемого объекта, а как совокупность правил, по которым из одного объекта можно получить второй, третий и т.д. путем перестановки его элементов и некоторых других симметричных преобразований.

Обобщенно структурализм можно определить как попытку выявить глубинные универсальные ментальные структуры, которые проявляются в структурах социума на всех уровнях. Зарождение структурализма связано с исследованиями швейцарского лингвиста Фердинанда де Соссюра (1857— 1913). Он рассматривал язык как систему знаков, в результате чего лингвистика становилась разделом новой науки — семиологии, изучающей знаки. Идеи де Соссюра о том, что язык представляет собой систему знаков, каждый из которых представляет собой единство означающего и означаемого, а каждая единица системы одновременно определяет другие элементы и определяема ими; о том, что “все в языке — отношения” —легли в основу структурализма.

Методы исследования структурной лингвистики повлияли на развитие исследований во всех гуманитарных науках: литературоведении, искусствознании, этнологии, истории, социологии, психологии. В результате сформировался структуралистский комплекс идей, оказавший громадное влияние на философию и методологию ХХ века.

Одним из основоположников структурализма считается Клод Леви-Стросс (род. В 1908 г.). Его взгляды изложены в работе “Структурная антропология”, на страницах которой не только разворачивается панорама причудливого мира первобытнообщинных отношений и мифологического мышления, но и закладывается фундамент новой философской концепции. Последняя связана с анализом языка, речи, текстов и их структур, а также с социально-философским исследованием человеческих отношений, форм и типов общественного сознания.

В своей работе Леви-Стросс опирается на исследования структур первобытного мифологического мышления и символических форм Э. Дюркгейма, Л. Леви-Брюля, Э. Кассирера и др. и труды в области кибернетики. Но главными источниками концепции Леви-Стросса являются структурная лингвистика и психоанализ З. Фрейда и К.-Г. Юнга (различение подсознательного и бессознательного, понятие коллективного бессознательного).

Леви-Стросс рассуждает следующим образом. Если исходить из того, что, во-первых, бессознательная умственная деятельность состоит в наделении содержания формой, и, во-вторых, эти формы в основном одинаковы для всех типов мышления, древнего и современного, первобытного и цивилизованного, то можно прийти к заключению о существовании бессознательной структуры, лежащей в основе каждого социального установления или обычая. Это заключение позволяет обрести принцип истолкования, действительный и для других установлений и обычаев.

Тяготение Леви-Стросса к исследованию языково-символических форм, “оязыковление” всей жизни (не особенно разговорчивых, часто не имеющих письменности) первобытнообщинных народов и поселений вовсе не случайно. Выдвижение на первый план языка и своего рода “языковая редукция”, то есть сведение таких, например, социальных феноменов как социальные отношения, культурное творчество, искусство к языково-символическим формам и их выражениям, есть своего рода знамение времени. В ХХ веке язык становится объектом усиленных исследований, которые заканчиваются впечатляющими и неожиданно точными результатами. Только язык среди ряда феноменов общественной жизни рассматривался как явление, которое может подвергаться истинно научному исследованию, объясняющему способ его формирования и рассматривающему некоторые направления его последующего развития.

Леви-Стросс, отыскивая общие корни в мышлении, культуре, деятельности, социальной жизни народов, стоящих на разных ступенях исторического развития, исходил из предположения о том, что разные формы общественной жизни представляют в своей сути нечто общее. Вся они являются системами поведения – каждая из которых есть некоторая проекция на плоскость сознательного и общественного мышления всеобщих законов, управляющих бессознательной деятельностью духа.

Более конкретная гипотеза, позволившая Леви-Строссу широко и масштабно освоить этнографический материал, заключалась в следующем. Главное внимание должно быть привлечено к тем способам, с помощью которых система кровного родства биологического происхождения заменяется системой социального характера. Тогда брачные правила и системы родства предстают как система обмена и как особый язык, то есть как множество операций, обеспечивающих возможность общения между индивидами и группой индивидов. В выделенной для анализа системе предельно широко понятого языка Леви-Стросс решающее значение придал не словам, а структуре. По мнению Леви-Стросса, не суть важно, создан ли миф каким-либо индивидуальным субъектом или заимствован из коллективной традиции (оба эти вида мифов подвержены взаимодействию и взаимообогащению). Его структура остается неизменной, именно благодаря ей миф выполняет свою символическую функцию. Одно из важнейших положений Леви-Стросса — это положение о том, что структуры едины для всех языков, то есть они безразличны к материалу. Для того чтобы составить себе представление о мифах и сказках разных народов вовсе необязательно досконально знакомиться с творчеством каждого народа. Все существующие мифы можно свести к небольшому числу простейших типов, если за разнообразием действующих лиц разглядеть некоторые простейшие функции.

Мифологическое мышление широко пользуется метафорами, символами и превращает их в способы постижения мира и человека. По Леви-Строссу, логика мифа, как и логика самих социальных отношений, построена на бинарных (двойных) оппозициях (высокий — низкий, день — ночь, правый — левый, мир — война, муж — жена, небо — земля и т.д.).

Поскольку через более конкретный структурный анализ внутренней логики мифов, моделирование структур родства первобытных народов Леви-Стросс пролагал дорогу обобщенной философии и методологии структурного анализа, в дальнейшем его последователи считали возможным применить идеи структурализма к другим областям гуманитарного знания.

Жак Лакан (1901 — 1981) применял структурный метод в сфере психологии и психиатрии. Построив свою концепцию на базе трансформированного психоанализа, Лакан, в отличие от Фрейда, в исследовании бессознательного на передний план выдвигал проблему языка, а именно – сложный анализ речи пациента, служащей главным средством коммуникации врача и больного.

Лакан начинает свою карьеру как практикующий врач. В 30-е годы он обращается к серьезному изучению философии, культуры, литературы и искусства. Стремление синтезировать гуманитарное и медицинское знание отразилось в его диссертации “О параноическом психозе и его отношении к личности”. Выводы этой работы широко использовались деятелями художественной культуры.

Базовая формула Лакана — бессознательное сконструировано как язык. Этой формулой Лакан выражает символическую опосредованность любых проявлений человеческой психики и, прежде всего, — бессознательно психического, их закономерно упорядоченный характер.

Лакан сравнивает речь с мельничным колесом, посредством которого желание беспрестанно опосредуется, возвращаясь в систему языка. Слово в этом контексте не просто приравнивается к вещи. С точки зрения Лакана, слово “слон” реальнее живого слона, ведь произнесение этого слова вершит судьбы слонов. Благодаря символическим свойствам языка, говорит Лакан, в узкую дверь парижской аудитории в любой момент могут войти слоны. Ведь мыслить — значит заменять живого слона словом “слон”, солнце — кругом. Иными словами, понятие заменяет вещь.

М. Фуко (1926 — 1984) — одна из самых ярких фигур французской философии ХХ века. Ранние работы Фуко [“Слова и вещи” (1966), “Археология знания” (1969)] поставили его в один ряд с главными авторитетами структуралистской доктрины: Леви-Строссом, Пиаже, Бартом, Греймасом. Более поздние работы свидетельствуют уже о постструктуралистской ориентации философа. В рамках данной темы нас будет интересовать Фуко-структуралист.

В середине 60-х годов Фуко выдвигает понятие “эпистема”. В этот период своего творчества он, как и многие французские структуралисты этого времени, считал, что существует некий глобальный принцип организации всех проявлений человеческой жизни, некая “структура прежде всех других структур”, по законам которой образуются, “конституируются” и функционируют все остальные структуры. В свете научных представлений того времени этой “доминантной структуре” приписывался языковой характер, то есть она понималась по аналогии с языком.

Основываясь на концепции языкового характера мышления и сводимости деятельности людей к дискурсивным (речевым) практикам, Фуко постулирует для каждой конкретной исторической эпохи существование специфической эпистемы — своего рода проблемного поля, достигнутого к данному времени уровня культурного знания, образующегося из дискурсов различных научных дисциплин. В силу специфичности задач каждой научной дисциплины как особой формы познания эти дискурсы разнородны, но в совокупности они образуют более или менее единую систему знаний — “эпистему”, реализующуюся в речевой практике современников как строго определенный языковой код. Этот код Фуко рассматривает как свод запретов и предписаний, как определенный набор процедур, который одновременно ограничивает, организует, подвергает отбору и контролирует порождение дискурса. Именно эта языковая норма, по мнению Фуко, бессознательно определяет языковое поведение, а вместе с ним и мышление отдельных индивидуумов.

Эпистема Фуко — это уровень научных представлений своего времени. В целом Фуко выделил около пяти эпистем: античную, средневековую, возрожденческую, просветительскую и современную. Первые две не получили у него развернутой характеристики. Фактически в “Словах и вещах” он говорит о трех эпистемах, четко противопоставленных друг другу. Это – Возрождение (XV-XVI вв.), классический рационализм (XVII – XVIII вв.) и современность (с начала XIX в.). Эти три эпистемы кардинально отличаются друг от друга. В ренессансной эпистеме слова и вещи сопринадлежны по сходству, в классическую эпоху они соизмеряются друг с другом посредством мышления — путем репрезентации, в пространстве представления; начиная с ХIХ слова и вещи связываются друг с другом еще более сложной опосредованной связью — такими мерками, как труд, жизнь, язык, которые функционируют уже не в пространстве представления, но во времени, в истории. Специфика эпистем заключается в различии означающего механизма, соотношении “слов” и “вещей”, и соответственно перипетии языка в культуре: язык как вещь среди вещей (Возрождение), язык как прозрачное средство выражения мысли (классический рационализм), язык как самостоятельная система в современной эпистеме. Последние превращения “языка” вместе с “жизнью” и “трудом” угрожают, как считает Фуко, единству человека: в современную эпоху вопрос о человеке как сущности невозможен. В этом заключается смысл идеи “смерти человека” (“человек умирает — остаются структуры”), воспринятый сторонниками Фуко как девиз структуралистского движения.

В 70-е гг. структурализм как течение, основанное на убеждении в существовании единства всего сущего, универсальности его принципов и стремлении определить универсальную структуру человеческого бытия, уступает место парадигме постмодернизма. Начинается постструктуралистский период. Прежние приверженцы структурализма заявили, что структурализм — это скорее идеология, чем наука. Тем не менее, предпосылки структурализма продолжают лежать в основе постструктуралистской теории.

Постструктурализм — это широкое и необыкновенно интенсивно воздействующее, интердисциплинарное по своему характеру, идейное течение в современной жизни Запада. Он появился в самых различных сферах гуманитарного знания: литературоведении, философии, социологии, лингвистике, истории и т.п. и вызвал рождение современного образа мышления.

Ключевой фигурой постструктурализма является Жак Деррида.

Творчество Ж. Дерриды пользуется огромной популярностью, несмотря на сложность его манеры изложения собственных идей. Метод этого философа может быть охарактеризован как постоянное движение самоуточнения. Для Дерриды характерно стремление уточнять свою мысль всевозможными корректировками, дополнениями прямого (денотативного) и косвенного (контекстуального, коннотативного) значения слов, бесчисленными цитатами и тут же следующими разъяснениями, обращением к авторитету словаря до такой степени, что многие страницы его произведений напоминают словарные статьи.

Деррида подверг решительной критике сам принцип “структурности структуры” (представленной в 1966 г.) и традиционные для структурализма семиотические представления, выявив неизбежную, с его точки зрения, ненадежность любого способа языкового обозначения. В его ранней работе “Структура, знак и игра в дискурсе о гуманитарных науках” представлены практически все базовые положения его системы взглядов, составившие впоследствии “обязательный канон” теории постструктурализма.

С точки зрения Дерриды, понятие “центр структуры” определяет сам принцип “структурности структуры. Центр, который уникален уже по определению, представляет в структуре именно то, что управляет этой структурой и в то же время само избегает структурности. Иначе говоря, центр парадоксальным образом находится внутри структуры и вне ее. Центр находится в центре целостности, и, однако, ей не принадлежит; эта целостность имеет свой центр где-то в другом месте. Центр не является центром.

Таким образом, в основе представления о структуре лежит понятие “центра структуры” как некоего организующего ее начала, того, что управляет структурой, организует ее, в то время как оно само избегает структурности. Для Дерриды этот центр — не объективное свойство структуры, а фикция, постулированная наблюдателем, результат его “силы желания” или ницшеанской “воли к власти”, а в конкретном случае толкования текста (и, прежде всего литературного) следствие навязывания ему читателем своего собственного смысла, “вкладывания” этого смысла в текст, который сам по себе может быть совершенно другим.

Деррида постулирует примат графического оформления языка над устной, живой речью. Устная форма речи — это живой язык, гораздо более непосредственно связанный с действительностью, чем его графическая система записи (письмо в собственном смысле слова), условный характер которой (любое слово любого языка можно записать посредством различных систем нотации: кириллицей, латиницей, иероглифами и т.п.) способен значительно усиливаться в зависимости от специфики самой системы, ее исторического состояния, традиционности, консервативности и т.д. Условность графики позволяет Дерриде значительно ослабить связь между означающим и означаемым.

Язык рассматривается Дерридой как социальный институт, как средство межиндивидуального общения, как идеальное представление (например, о правилах грамматики и произносительных нормах), под которые подстраиваются его отдельные конкретные носители при всех индивидуальных отклонениях от нормы — в противном случае они могут быть просто не поняты своими собеседниками.

Вся культура может быть рассмотрена как серия текстов, пересекающихся с другими текстами, продуцирующих новые тексты, включая тексты критики. Эта интертекстуальная ткань живет своей собственной жизнью, наполняется смыслами, которые не были заложены как интенции автора. Контроль над текстом невозможен по причине постоянного переплетения текстов и значений. Деконструкция работает в направлении поиска одного текста внутри другого, растворения одного текста в другом, встраивания одного текста в другой.

М.Фуко. В следующем периоде своего творчества (период генеалогий) Фуко отказывается от применения термина “эпистема” и переключает свои научные интересы на еще более иррациональный импульс “перводвигателя истории” — власти как власти-к-знанию

Фуко рассматривает власть как невсегда уловимую и осознаваемую, но тем не менее активно действующую надличную силу, которая отличается такими свойствами, как дисперсность, дискретность, противоречивость, повсеместность и обязательность проявления.

Специфика понимания власти у Фуко заключается прежде всего в том, что она проявляется как власть научных дискурсов над сознанием человека.

Власть, как желание, бесструктурна; фактически Фуко и придает ей характер слепой жажды господства, со всех сторон окружающей индивида и сфокусированной на нем как на центре применения своих сил. Понятие власти у Фуко не носит однозначно негативного смысла, оно скорее имеет характер фатальной неизбежности. При этом “власть“ Фуко несовместима с понятием социальной власти. Это скорее метафизический принцип, амбивалентный по своей природе, стихийно неупорядоченный и сознательно неуправляемый, а потому он объективно направлен на подрыв, дезорганизацию всякой социальной власти.

В философствовании о человеке важнейшая тема исследования Фуко — субъект. Он видит свою задачу в том, чтобы создать историю различных модусов, посредством которых человеческие существа становились в западной культуре субъектами.

Как и для всех постсруктуралистов, для Фуко было важно понятие “Другого” в человеке, его собственной по отношению к себе инаковости —того, не раскрытого в себн “другого”, “присутствие” которого в человеке, в его бессознательном, и делает человека нетождественным самому себе. Часто тайный, бессознательный характер этого “другого“ ставит его на грань или, чаще всего, за пределы нормы — психической, социальной, нравственной, и тем самым дает основание рассматривать его как безумного, сумасшедшего. С точки зрения Фуко, нормальный человек — такой же продукт развития общества, конечный результат его научных представлений и соответствующих этим представлениям юридически оформленным законов, что и человек безумный. Грань между нормальным и сумасшедшим исторически подвижна и зависит от стереотипных представлений.

В безумии Фуко видит проблеск истины, недоступной разуму. («Рождение клиники»)

Проблема безумия как расстройства психики представляется Фуко проблемой развития культурного сознания, историческим результатом формирования представлений о душе человека, представлений, которые в разное время были неодинаковы и существенно видоизменялись в течение рассматриваемого им периода с конца Средневековья до наших дней. При этом Фуко связывает проблему безумия не с природными изъянами функций мозга, а с психическим расстройством, вызванным трудностями приспособления человека к внешним обстоятельствам.

Именно проблематика взаимоотношения общества с безумцем позволила Фуко сформулировать концепцию “дисциплинарной власти“ как орудия формирования человеческой субъективности. Общество не желает узнавать себя в больном индивиде, которого оно отвергает или запирает; по мере того, как оно диагностирует болезнь, оно исключает из себя пациента.

До XVII в. Сумасшедшие вели бродячий образ жизни и не были обременены особыми запретами. Хотя их изгоняли из города, но на сельскую местность эти ограничения не распространялись. С 1659 г. Начался период “великого заключения” — сумасшедшие были территориально изолированы из пространства обитания нормальных людей, психически ненормальные стали регулярно исключаться из общества и общественной жизни. В Европе возникают дома призрения, где без разбора помещались нищие, бродяги, больные, безработные, преступники и сумасшедшие. Так как главными грехами считались лень и безделье, заключенные должны были работать, поскольку труд стал рассматриваться как основное средство исправления. Безумие, как и бедность, трудовая незанятость и т.д. превратились в социальную проблему, за решение которой несло ответственность государство.

Дома призрения, возникнув в качестве меры социальной предосторожности в период индустриализации, полностью исчезли в начале 19 в. Очередная смена представлений о природе безумия привела к рождению клиники, к кардинальной реформе лечебных заведений, когда больные и сумасшедшие были разделены и появились собствнно психиатрические больницы. Уже в их рамках происходила частичная отмена наказания и принуждения к умалишенным, вместо которой пытались создать строгую систему самоограничения. Место грубого физического подавления пациента пациента заняли надзор и авторитарный суд администрации, больных стали воспитывать тщательно разработанной системой поощрения и наказания, как детей.

Возникновение психических больниц, пенитенциарной системы рассматривается Фуко как проявление общего процесса модернизации общества, связанной со становлением субъективности как формы современного сознания человека западной цивилизации. При этом философ неразрывно связывает возникновение современной субъективности и становление современного государства, видя в них единый механизм социального формирования и индивидуализации (социализации), как постепенный процесс, в ходе которого внешнее насилие было интериоризировано, сменилось состоянием психического контроля и самоконтроля общества.

Эта идея дисциплинарной власти содержится в работе Фуко “Надзирать и наказывать”. Здесь же он предложил одну из самых популярных своих концепций — “паноптизма” —всеподнадзорности. Саму идею Фуко позаимствавал у И. Бентама, предложившего в XVIII в. Архитектурный проект тюрьмы “Паноптикон“, где внутри расположенных по кругу камер находится центральная башня, откуда ведется постоянное наблюдение. В этих условиях никто из заключенных не мог быть уверен, что за ним не наблюдают, в результате заключенные стали постоянно сами контролировать свое собственное поведение. Впоследствии этот принцип паноптизма был распространен на школы, казармы, больницы, были выработаны правила составления персональных досье, системы классификации и аттестации — все, что способствовало установлению перманентного надзора, мониторинга над учениками, больными и т.д.

Не менее важная, чем проблема безумия, для Фуко проблема сексуализации мышления. Изучая историю прежде всего как историю становления сознания человека, он рассматривал его с точки зрения человеческой субъективности. Развитие последней он принципиально обуславливал фактором возникновения сексуальности в современном ее понимании.

Если классическая философия разрывала дух и плоть, конструируя в царстве мысли автономный и суверенный трансцендентальный субъект как явление сугубо духовное, резко противостоящее всему телесному, то усилия многих мыслителей современности, в том числе и постструктуралистов, были направлены на теоретическое “сращивание тела с духом”, на доказательство неразрывности чувственного и интеллектуального начал.

Именно Фуко уже в своих ранних работах задал те параметры сексуализированного характера чувственности, которые стали столь типичными для постструктуралистского теоретизирования. Его вклад в развитие концепции телесности заключается прежде всего в том, что он стремился доказать непосредственную взаимообусловленность социальных и телесных практик, формирующих исторически различные типы телесности.

В “Словах и вещах” Фуко говорит, что анализ европейской культуры с XVI в. Показывает, что “человек” — это изобретение недавнее. Появление образа человека — это просто следствие изменений основных установок знания. Если эти установки исчезнут, человек изгладится, как лицо, нарисованное на прибрежном песке.

Итак, на смену упорядоченному видению мира, присущего структурализму, приходит рассмотрение мира как плюралистичного и фрагментарного, не подчиняющегося никаким “тотализирующим дискурсам”, отдающему предпочтение плюрализму, различию и подвижности. Плюралистический мир несводим ни к какому объединяющему принципу. Этот мир предстает как бесконечный, безграничный текст.