Последствия террористических действий

Современное общество вынуждено признать, что является свидетелем резкого увеличения разнообразных видов насилия, совершенствования его средств и методов, расширения сферы его применения. Многие правительства, при открытой поддержке или молчаливом попустительстве политических лидеров, широко применяют пытки и террор, абсолютно игнорируя какие бы то ни было права человека. При этом они лицемерно дезинформируют или грубо обманывают общественность, не брезгуя никакими средствами и широко используя прямой подлог, фальсификацию, умолчание, откровенную ложь.

Исследуя антропологию насилия, мы понимали необходимость выполнения важного дисциплинарного условия - проведение полевого исследования. Основанием для написания настоящего раздела монографии послужили результаты интервью – нашего исследования, проведённого в 2002-2003 гг. Его цель была связана с выявлением социальных последствий террористических событий и их влияния на межличностные отношения, прежде всего в среде носителей ислама. Мы сформулировали в качестве гипотезы – предположение об изменении установок относительно представителей исламской культуры в полиэтнической, поликонфессиональной среде в связи с распространением стереотипного представления о том, что террористы – исключительно выходцы из мусульманского мира.

На первом этапе исследования было проведено 12 интервью с представителями мусульманских общественных организаций и этнических меньшинств, которые по конфессиональной принадлежности относятся к мусульманам. В числе наших информантов – сотрудники регионального общества национальной культуры, культурно-просветительного национального объединения и национального культурного центра, представители администрации мечети, Поволжского религиозного управления, религиозного благотворительного фонда социальной защиты и духовного возрождения. Среди интервьюируемых были люди, давно проживающие в Саратове, хорошо интегрированные в доминирующее сообщество и живущие в данной местности лишь несколько лет, мигрировавшие недавно.

В ходе исследования мы спрашивали наших информантов, ощущают ли они какие-либо изменения за последние год-полгода в отношении к исламской религии, к ним, другим мусульманам. О негативном отношении к себе говорили респонденты чеченской, ингушской национальности (принадлежащие к мусульманской конфессии). По словам информантов, к чеченцам и лицам «кавказской» национальности часто придираются и подстраивают провокации представители силовых структур («со стороны силовых структур есть превышение полномочий в 100-кратном размере»). Существуют и примеры недоброжелательного отношения со стороны населения к чеченцам, продавцам «кавказской национальности» на рынках. О проявлениях неприязни со стороны местного населения говорили респонденты азербайджанской, дагестанской национальности. Мы полагаем, что в связи с волной террористических актов были акцентуированы негативные чувства к торговым меньшинствам, поскольку, видимо, терроризм сегодня люди связывают с этничностями кавказского региона.

Наши информанты также отмечали, что у окружающих целенаправленно формируется образ чеченского народа как воровского и бандитского, насаждаются античеченские настроения. В печати при описании преступлений, каких-то нарушений, если виновен русский, то называют просто его имя и фамилию. «Когда же провинился чеченец, то сразу напишут, что чеченец, подчеркнут его национальность и в заголовке это отметят» (муж., 51 год).

Интервью показали, что большинство респондентов татарской национальности говорят об отсутствии изменений в отношении к себе и близким за последнее время. Как известно, большую роль в смягчении и преодолении враждебных установок играют неформальные личные контакты между представителями разных этнических групп. Совместный труд и непосредственное общение позволяют увидеть в человеке другой национальности не частный случай «этнического типа», а конкретного человека¹⁵⁴. В полиэтничном саратовском регионе накоплен многовековой позитивный опыт совместного проживания русских и татар (в Саратовской области проживает 55 000 татар), представленных в разнообразных сферах профессиональной и общественной деятельности.

Все наши информанты отмечали негативные последствия информационной «войны», развёрнутой против ислама и людей его исповедующих. Доказательство тому – активное объединение представителей мусульманского мира, их участие в конференциях, призванных подтвердить, что ислам и терроризм – несовместимы. Также для преодоления негативных тенденций представители этноконфессиональных сообществ саратовского региона активно участвуют в общественной деятельности, ориентированной на нахождение взаимопонимания и сотрудничества с другими народами.

Следующим этапом исследования стал сбор и анализ интервью с представителями органов правопорядка и военнослужащими (г. Саратова и г. Москвы). Контекстуальным основанием анализа этноконфессиональной напряженности в армейском социуме являются мнения, оценки и суждения военнослужащих Российской Федерации, полученные в ходе полуформализованных интервью. В данной части исследования мы попытались выяснить, изменилось ли отношение к мусульманам (к исламской религии) в армейской среде по мнению военнослужащих. Форма ответов не регламентировалась, а вербальные источники с согласия информантов записывались на механические носители для последующей расшифровки в текстовый формат. Всего было опрошено десять респондентов Саратовского и Московского регионов.

Одним из участников исследования оказался представитель спецслужб, воевавший несколько лет в Чечне, интервью с которым сопровождалось некоторыми осложнениями. Разговор происходил в поезде, и прежде, чем начать беседу, наш респондент: тщательно изучил удостоверение интервьюера, рассмотрев печати на свет; согласился говорить лишь через платок, чтобы голос не мог быть узнан; предупредил, что не будет давать оценку событиям и называть номера частей (хотя, мы сразу предупредили, что такая информация нас не интересует). После окончания разговора респондент настоял на тщательном прослушивании текста записи. В заключение применил своеобразный «шантаж», сказав, что если запись его голоса будет использоваться, он доставит нам массу неприятностей. Остальные интервью прошли в спокойной атмосфере, респонденты проявили интерес к беседе и даже высказали мнение об особенной актуальности проблем межэтнических и межконфессиональных отношений в воинских частях.

Соотношение понятий ислам и война прочно вошло в сознание российских граждан с момента распада Советского Союза, поскольку, как отмечает С.А. Мельков¹⁵⁵, все военные конфликты на постсоветском пространстве имеют «исламскую составляющую», и часто «исламскую окраску» имеют такие антисоциальные явления, как терроризм, экстремизм, радикализм, сепаратизм. Сами войны становятся организованным государственным террором, где захват заложников - не исключение, а правило для противоборствующих сторон, когда все виды терроризма переплетаются¹⁵⁶. Организация армейского социума диктует требования строгого подчинения командирам и беспрекословного исполнения приказов, так как государству необходимы «послушные тела»¹⁵⁷, но в реальности солдаты имеют собственное мнение относительно противника на войне, что определяет их поведенческие стратегии, независимые от прямых директивных указаний. «Понимаете, чеченцев, таллибов, мусульман я просто не признаю, потому что они очень жестокие люди. Если бы Вы видели, что они делали с нашими пацанам, когда я служил в армии. На самом деле, при Сталине, их взяли, посадили в вагоны и выселили. Всё. У нас была возможность всех их просто убрать, а нам не давали» (муж., 27 лет, зам. ком. взвода). Это высказывание, на наш взгляд, ярко демонстрирует негативное отношение респондента к представителям всего мусульманского мира. Здесь прослеживается и неудовлетворенность политическими действиями государства, чрезмерно толерантного к чеченскому народу, в связи с чем информант пытается апеллировать к истории, к событиям сталинской депортации, как единственно правильному решению сегодняшней проблемы.

Отметим, что при ответе на вопрос, изменилось ли отношение военнослужащих к мусульманам, исламской религии в связи с так называемой контртеррористической операцией в Чечне и осуществлением ряда терактов, исполнители которых обосновывают свои действия исламскими концепциями, мнения респондентов разделились на четыре группы. К первой мы отнесли высказывания, акцентирующие внимание на отношении к распространению радикальных форм политического ислама, деятельности исламистских радикальных организаций, например: «К самим мусульманам и к исламу отношение, конечно, не изменилось. Ислам - нормальная вера. Есть определенные, агрессивные ответвления и течения, например, «ваххабизм» со своей извращенной философией, которая вызывает негативную реакцию не только у меня, но и у всех остальных людей» (муж., 26 лет, командир роты). Вторую группу ответов составляют суждения респондентов о том, что изменение отношения к представителям кавказских народностей происходит не только в сознании военнослужащих, но и у всего населения страны: «В принципе и до этого у меня была к ним небольшая неприязнь потому, что они оккупировали рынки, когда с их стороны это был беспредел. Еще мне не нравится их воспитание, они очень самолюбивые и очень нахальные, хотя встречаются вполне нормальные люди. Всеобщая неприязнь появилась к «черным», назовем так всех кавказцев, после начавшихся конфликтов» (муж., 23 года, командир взвода). «До того как война началась, я на них особого внимания не обращала, обычная маленькая народность как лезгины и курды» (жен., ефрейтор, 23 года). «Они у нас ассимилировались, а с этой войной, стали известны всем, и, соответственно, появилось негативное отношение» (муж. 26 лет, командир роты). Таким образом, отношение военнослужащих варьируется от «небольшой неприязни» к представителям кавказских народностей до дискриминирующего отношения с использованием маркирующего понятие «чёрные». Катализатором, способствующим формированию у наших респондентов интолерантного отношения к мусульманам, является война в Чечне и последовавшие за ней террористические акты, в связи с чем, военнослужащие стали воспринимать чеченцев с позиции антагонистической стороны в боевых действиях, не задумываясь об их этнической или религиозной принадлежности.

К третьей группе мы причислили мнения о том, что террористические акты и войны индуцируют идейные лидеры, активно пропагандирующие религиозный фанатизм, основанный на «исламских» ценностях. Такие взгляды иллюстрируются ответами: «Террористические акты готовит не весь мусульманский народ, а отдельный вождь, который стоит у руля власти – вдохновитель, и все зависит от того, насколько мощным будет его влияние на общество» (муж., 31 год, старший начальник помощника штаба по специальным моторизованным воинским частям). Или: «Среди мусульман есть нормальные люди, но существуют сильные единицы, которые могут подчинить себе волю и разум слабых, поэтому происходят войны и теракты» (муж., 23 года, рядовой). Четвертую группу суждений составляют самые краткие ответы, не содержащие объяснительных моделей, и показывающие отсутствие изменения в отношении интервьюируемых к представителям исламской конфессии.

Интолерантные межэтнические отношения, экстраполируясь в исламо- и кавказофобию, могут быть следствием различных поведенческих стратегий, национальных социокультурных особенностей и моделей воспитания, что также маркируется ответами наших респондентов. Так командир взвода (муж., 23 года) отмечает, что «у них другая психология, воспитание. Мы воспитаны так: прости врага своего, а они - нет…». Такую же концепцию поведения описывает старший начальник помощника штаба по специальным моторизованным воинским частям (муж., 31 год) на примере службы в своей воинской части: «Они агрессивнее. Когда ты начинаешь наезжать на солдата, то наш может стоять и терпеть, а у них это вызывает чувство оскорбления. У них не принято, когда унижают достоинство, и они сразу могут тебе это высказать в лицо, напрямую. Наш человек более мягкий, его можно обозвать, он тебе слова не скажет, а того обзовёшь, он может напрямую сказать, что это беспредел и оскорбление ему как мужчине. Это воспитание и культура. Еще они устанавливают свои жёсткие порядки, если не чувствуют силы, которая может им противостоять. Когда мы были курсантами, они все делали по-своему, например, по ночам пели песни, но потом их лидера нокаутировали, и они сразу успокоились, поняли, что им здесь нечего ловить». Аналогичные примеры приводит С.А. Белановский в своей работе «Дедовщина в армии», где анализируется неофициальная статусная система – землячество. Агрессивное поведение «кавказцев» делает их очень влиятельной силой, даже при небольшой численности, и по степени агрессивности в данном контексте лидируют чеченцы¹⁵⁸.

Кроме негативных черт характера, респонденты отмечали и позитивные качества, присущие представителям кавказских народностей, которые, по их мнению, отсутствуют у славян, например: «Если так разобраться, то славяне не очень сплоченный народ. Люди кавказской национальности друг за друга больше стоят, когда, допустим, один человек кавказской национальности приезжает в Россию, и все удачно складывается, то он начинает подтягивать своих. Русские же, славяне, стараются больше себе забрать, чем поделить с кем-то» (муж., 34 года). «Во-первых, кавказцы, они более сплоченные, более верующие. У них каждую неделю происходят намазы. У нас же такого нет, наши не ходят креститься, молиться. Даже в этом поведение разное. Приходя в столовую, они все обнимаются, целуются, не зависимо от того, из каких подразделений. Они очень дружные ребята, в отличие от наших» (жен., 23 года). Данные высказывания показывают, что военнослужащие позитивно оценивают некоторые поведенческие практики и традиции своих сослуживцев из Кавказского региона. Таким образом, профессиональный статус военнослужащих является определяющим фактором в формировании толерантных межэтнических отношений, разделяющим мусульман на «своих» и «чужих». «Свои» обладают симпатичными культурными, национальными особенностями, которые можно было бы перенять русским, а «чужие», то есть члены банд. формирований, транслируют традиции, не приемлемые в гражданском обществе. Военнослужащие чётко расставляют приоритеты, дифференцирующие отношения с коллегами, принадлежащими к исламской конфессии, и представителями террористических группировок, которые уже «не имеют ни гражданства, ни национальности, ни религии – они просто бандиты». Хотя, может быть, в реальной жизни наши респонденты просто редко ориентируются на религиозную идентичность и гораздо большую роль (нежели принадлежность к той или иной конфессии) играет профессиональное измерение.

Современный радикализм довольно тесно увязывается в общественном сознании с религией. Причём, едва ли не важнейшей мифологемой наших дней, определяющей не только обывательские страхи, но и глобальные политические процессы, стал постулат о сущностной радикальности ислама, его непримиримости по отношению ко всему неисламскому миру¹⁵⁹. Поэтому в ходе нашего исследования мы попытались выяснить у военнослужащих, как, по их мнению, связаны такие категории как ислам и экстремизм. Оказалось, что практически все респонденты данные понятия «разводят», применяя при этом следующие объяснительные модели: «Некоторые исламские террористические организации, Хаккайда, например, ходят под исламским флагом и прикрываются исламским щитом, а на самом деле, экстремизм многолик, например, та же «Ирландская республиканская армия» – это тоже террористическая организация, но к исламу никакого отношения не имеет, по-моему, это и к вере никакого особенного отношения не имеет» (муж., 26 лет, командир роты); «В принципе каждую веру можно привязать к экстремизму. Всё зависит от грамотного оратора» (муж.,23года, командир взвода); «Всё зависит от того, какую подоплеку к той или иной организации применить, от того какая политика и какие цели будут преследоваться» (муж., 31 год, старший помощник начальника штаба по специальным моторизованным воинским частям). Таким образом, по мнению респондентов, религиозная принадлежность не влияет на возникновение экстремистских действий, а религия (ислам) оказывается лишь исключительно удобным инструментом в руках тех, кто, преследуя собственные, далеко нерелигиозные цели, использует постулаты ислама вопреки его истинным ценностям.

Следующий блок вопросов представляется нам особенно интересным, поскольку выступает фильтрующим звеном всех интервью. Мы напомнили респондентам ситуацию, когда после совершения террористических актов и захвата Норд-Оста, на территории Москвы произошло несколько неправомерных задержаний и избиений мусульман представителями правоохранительных органов. Респондентам было предложено оценить действия своих коллег и, может быть, необходимость применения к ним наказания. Рассуждая о конкретных ситуациях взаимодействия военнослужащих с представителями исламской конфессии, практически все респонденты негативно оценивают действия представителей органов внутренних дел: «Здесь милиция не права. Если мусульмане не виноваты, то их не имеют права трогать. Это уже наглость со стороны милиции» (жен., 23 г.); «Отрицательно отношусь к тому, что их избивали, потому что, я уверена, что в этой группировке есть люди самых разных национальностей и вер» (жен., 23 года). Некоторые интервьюируемые считают, что, с точки зрения обывателя, такую стратегию поведения военнослужащих можно понять, но, если человек находится на службе государства и выполняет функцию защиты населения, то превышение должностных полномочий, должно быть наказуемо. Было высказано мнение, что «зная мусульман, другого выхода не вижу, поскольку воспитание у них такое, они будут покрывать своего единоверца, даже если он виновен» (муж., 23 года, командир взвода). Также было несколько высказываний относительно того, что милиционеры - тоже люди, и, если у них кто-то погиб во время терактов, то «наказывать их за превышение полномочий, конечно, надо, но не строго» (муж., 23 года, рядовой). Интересное суждение было высказано мужчиной (27 лет, зам. ком. взвода), который с возмущением заметил, «что Вы ерунду-то говорите? Не было этого, это все просто пропаганда». Таким образом, большинство опрошенных военнослужащих, рассуждают о действиях представителей органов внутренних дел (после террористических событий) с негативистской позиции, но применяют объяснительные модели, направленные на оправдание своих сослуживцев, вплоть до полного отрицания сюжетных концептов.

Проблема исламофобии приводит нас к вопросам о том, что необходимо делать, чтобы избежать новых терактов и как способствовать толерантным межэтническим отношениям. В основном, представители правоохранительных органов, принимавшие участие в исследовании, акцентировали внимание на жесткой политике государства, способствующей предотвращению экстремистских действий. Один из респондентов отметил, что «еще лет десять назад в Волгоградской области практически не было чеченцев, сейчас там целые чеченские села. Причем люди, приезжающие оттуда, говорят, что чеченцы проявляют агрессивность, совершают безнаказанно преступления, завладели целыми селами, выживают оттуда коренных граждан. Русских, славян попросту выживают или убивают. В этом виновата государственная политика, естественно, российское государство, своей «беззубостью» и, так скажем, проституизмом перед западными странами, пред западной прессой». Приведенное высказывание, вероятно, свидетельствует о том, что некоторые действия Правительства Российской Федерации не находят отклика у интервьюируемого, а выполняемые военнослужащими приказы, часто оказываются неоправданными. Было также высказано мнение, что эффективным механизмом, способствующим избежанию терактов, является телефон доверия «позвонил по телефону, сообщил, что вот там-то кучкуются подозрительные личности, а дальше - пусть этим занимаются правоохранительные органы» (майор, муж., 31 год).

Вопрос о толерантных межэтнических отношениях вызвал достаточно широкий спектр ответов от полного отрицания возможности наладить такие интеракции до активной работы представителей разных религиозных течений на территориях воинских частей. Некоторые респонденты указывали на личностный фактор взаимоотношений, апеллируя к тому, что «если человек по своей натуре вредный, несговорчивый, он ни с кем не уживется, независимо от национальности. А если человек общительный, веселый, то всегда можно найти подход». Среди ответов прозвучало мнение военнослужащих, ориентированное на реализацию принципов демократического государства: признание в качестве источника власти народа; постоянное влияние общества на государственную власть; контроль за деятельностью тех, кто ее осуществляет; равноправие граждан в политической жизни страны, «признание прав и свобод населения, а самое главное, обеспечение людей работой». Также, военнослужащие, рассуждая о современной ситуации в полиэтнической России, возлагают большие надежды на работу Правительства нашей страны, направленную на восстановление межконфессиональных и межэтнических толерантных отношений.

В целом, из конгломерата текстов проведенных интервью, только одно из них было наполнено ненавистью к «кавказцам», но в данном контексте респондент не различал понятия религиозной и этнической принадлежности. Наш информант воевал в Чечне в течение семи лет, что, естественно, наложило отпечаток на все его мировосприятие и отношение к мусульманам. На вопрос, существуют ли в России опасные религии, мы получили такой ответ: «Черножопые», попытки уточнить какой народ, какое вероисповедание, имеет в виду респондент, не привели к успеху. Свое отношение к чеченцам респондент выразил, используя сюжетную линию фильма А. Невзорова «Чистилище»¹⁶⁰. Именно этот фильм с острой, провокационной темой захватывает внимание нашего респондента. Мы решили, что целесообразно полностью привести его высказывание: «Слишком много в них наглости, хваткости и, как они считают, безнаказанности. Они относятся к нашему народу как к скотине последней. Они лично говорят, что мы собаки, волки. То есть, сами себя считают волками, а мы собаки на привязи, рыжие псы. Так и было у них сказано, что мы – псы, собаки. А они себя считают свободными волками в горах, а мы собаки для них. Вся наша организация военная для них считается псарней. Это мы – военные – мы цепные собаки, а они значит свободные, они нам всем глотки перегрызут! Это не раз, по-моему, звучало, была запись и видеокассеты были, да что там говорить, все показано в фильме «Чистилище» и про собак, и про «похороны», и про распятие. Пускай это все будет даже наиграно, все это фигня. Но все равно, фильм реальный и снят очень хорошо».

Этот отрывок интервью наполнен яркой эмоциональной фактурой, повторами наиболее актуальных и раздражающих респондента фраз. Опрашиваемый оценивает чеченцев не с позиции обывателя, который получает дозированную информацию через СМИ, а через призму личного опыта, когда война для него стала практикой повседневности, которая трансформировала конкретных противников в образ всего чеченского народа. Отметим, что среди опрашиваемых ещё два человека принимали участие в Чеченской кампании, но эти военнослужащие не переносят ответственность за происходящее на всех чеченцев и мусульман. По-видимому, это происходит из-за того, что они находились на территории Чечни в командировках, а не длительный срок, и проходили курс реабилитации, что, вероятно, не было выполнено при работе с респондентом, чьи высказывания приводились выше.

В заключение важно отметить, что большинство респондентов изменили свое отношение к представителям кавказских народностей после начавшейся Чеченской компании, потому что: * во-первых, увеличилось количество мигрантов из зоны боевых действий, которые ассимилировались в России и «оккупировали» рынки, занимая рабочие места наших соотечественников; * во-вторых, военнослужащие являются непосредственными участниками военных операций, и начинают относиться к представителям чеченской стороны, как к врагам. Несмотря на это, наши респонденты пытаются «фильтровать» свое личное отношение и не переносить его на зону профессиональных интеракций, осуждая интолерантные межэтнические отношения со стороны коллег. Более того, военные четко дифференцируют статусные позиции мусульман, положительно оценивая национальные и культурные традиции своих сослуживцев из Кавказского региона, и считают, что благоприятные отношения между представителями различных этнических групп чрезвычайно важны, особенно в правоохранительных органах и воинских коллективах.

Итак, проведенное исследование показало, что в армейском и гражданском социумах наблюдается определенная социальная напряженность, связанная с последствиями террористических актов и неразрешенным конфликтом в Чечне, но об экстраполяции таких отношений сегодня говорить нельзя, поскольку доказательств каких-то серьезных конфликтов, массовой неприязни мы не выявили. Мусульмане и христиане различной этнической принадлежности достаточно мирно сосуществуют в городском пространстве и армейском социуме, что оптимизирует перспективу таких взаимоотношений в будущем. Для национального и межконфессионального согласия в регионе нужны общие усилия, заинтересованность всех жителей. Власти необходимы специалисты, разбирающиеся во всех тонкостях теологии, не допускающие некорректных высказываний о той или иной конфессии (ведь эту сферу деятельности в органах власти осуществляют недавние атеисты). Для формирования этики межнационального общения, воспитания уважения к иным культурным ценностям, безусловно, важны этичность, «правдивость» средств массовой информации, а также привлечение новых образовательных программ, так как негативные установки, враждебность, взаимное непонимание являются результатом недостаточных знаний друг о друге. Таким образом, профессионализм журналистов, военных психологов, согласованные действия органов правопорядка и всех ведомств, занимающихся проблемами нормализации межэтнических и межконфессиональных отношений, позволят избежать новых экстремистских действий, предотвратить трансформацию неприязни к представителям исламской конфессии в ненависть, а также снизить уровень этнической интолерантности в армейском и гражданском социумах.

Сейчас мы наблюдаем активно внедряемую в массовое сознание новую порцию оптимистических мифов, коррелирующую с новой глобализационной волной. Стоило бы разделять интеллектуальные операции вокруг глобализации и реальную логику действий субъектов в борьбе за ограниченные ресурсы планеты. Может оказаться, что особая дефиниция нынешней волны глобализации выразит стремление с позиции силы узкой группы лидеров современного мира, не считаясь ни с кем, оптимизировать доступ к ресурсам планеты и максимизировать их использование

Разработка парадигм выживания человечества стала сегодня важнейшей глобальной, а в научном отношении - междисциплинарной проблемой современности. Этими вопросами занимаются философия, медицина, экология, информатика, и биология, и социология. Особое значение здесь приобретают научные исследования проблем существования индивида, экологии его тела и души, механизмы и средства, которые непосредственно работают на защиту индивида, охрану его прав и личных интересов, здоровья и свободы. В контексте этих проблем особенно следует выделить вопросы обеспечения информационной безопасности личности, которая играет важнейшую роль в стратегии выживания человечества.

ИНФОРМАЦИОННОЕ НАСИЛИЕ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Симулякр насилия

В настоящее время насилие, как отмечает Ж. Бодрийяр, приобрело новое обличье - наши СМИ сделали его общедоступным. Информация о насильственных актах мгновенно появляется на первых страницах газет, в телевизионных новостях, не говоря уже о фильмах, где насилие пропагандируется в многочисленных видах, и это намного интересней, чем какое-то событие культуры. Люди до такой степени стали чужды друг другу, что насилие становится обычаем, которое хотя бы на миг возвращает людей к ближним. Бодрийяр считает, что в своей основе насилие – это, скорее, отсутствие события. Насилие взрывает безразличие, политическую пустоту, а не злобу той или иной группы людей, молчание истории, а не психологическое подавление индивидов¹⁶¹.

Насилие есть воздействие (в том числе силовое) на человека или группу людей, противоречащее закономерному ходу событий: физическим и биологическим закономерностям, юридическим нормам, моральным принципам. В любой, даже самой примитивной силовой форме всегда есть информационная составляющая. Информационное насилие присутствует, хотят этого исследователи или нет, в любой форме насилия. Силовое воздействие всегда промоделировано информацией, отсюда различная амплитуда (величина информации).

Вырабатывая нормативные определения действительности, формируя потребности, взгляды, оценки и предпочтения, средства массовой коммуникации являются одной из конститутивных составляющих социальной реальности. Появление новых информационных технологий закладывает прочную основу для развития мирового информационного сообщества. Противоречия интеграционных стратегий глобализации и регионализации конструируют новые информационные и виртуальные потоки, продуцирующие информационное насилие и стремящиеся к собственной власти, господству слова.

Функционирование государства, его социальная, политическая, экономическая, индустриальная сфера находятся в прямой зависимости от работы информационных сетей, систем связи и управления, программного обеспечения, составляющих техническую базу информационного пространства. Данная взаимосвязь сегментов инфраструктуры государства зависит от надежного функционирования средств передачи и обработки информации, и возникающие в этой связи новые реалии не могут не учитываться мировым сообществом. Сегодня жизнедеятельность общества осложняется вектором агрессии и насилия, их специфического преломления, соответствующего социально-экономической и культурной ситуации региональных пространств и временных характеристик социума. На фоне явлений кризиса и нестабильности информационное насилие оказывается неизбежным сопровождением общественного бытия.

Информационная компонента насилия содержится на любом этапе развития общества, в любых формах насилия, модулируя их и являясь атрибутом насилия. Информационное насилие в широком смысле, предполагающем существование информации в любых социальных системах – это не силовое (не вещественное и не энергетическое) упорядоченное воздействие на объекты, носящее антисоциальный либо антиличностный характер. Информационное насилие, имея природные предпосылки, выступает особой формой социального насилия, где информационная составляющая в результате инверсии приобретает самостоятельную сущность, на основе силовых: вещественных и энергетических процессов. Его распространение связано с антропологическим кризисом, модернизационным шоком, распадом традиционных культур, освободившим деструктивные и антисоциальные импульсы. В узком смысле информационное насилие – несиловое воздействие на ментальную сферу.

С эволюцией общества информационная составляющая приобретает явный, а не латентный характер (при этом вещественные и энергетические компоненты не исчезают), происходит дифференциация информационного насилия. Основные свойства информационного насилия: нелинейность, скрытность, максимальная дальность и скорость воздействия, кумулятивность, невещественный и неэнергетический характер, нелокализованность в социальном времени и пространстве, возможность фокусировки, селективность, опосредованный характер социального воздействия, возможность клонирования, виртуальный характер. Данные свойства не существуют изолированно, а образуют систему атрибутов и модусов информационного насилия.

Симулякр насилия, возникающий в прессе, радиопередачах, телевизионном экране, – это информационное насилие, заключенное в самой природе образов. Основными формами информационного насилия являются: информационный прессинг, искаженная информация, недостаточная информация, нелегитимная информация. Отсюда, наиболее общими механизмами информационного насилия являются: информационное давление, искажение информации, утаивание информации, незаконное получение информации. Взятие власти над объектом происходит посредством дискурсивного акта, фактом своего выполнения создающего соответствующее состояние социального объекта.

Новейшие технологии усиливают опасность информационного насилия, происходит экспоненциальное развитие риска и уязвимости нашей цивилизации. Однако, несмотря на увеличивающееся информационное доминирование, вещественные и энергетические компоненты насилия сохраняются, они не исчезают, что-то должно оставаться носителем информации. Разница между информационным и физическим насилием заключается, в том числе, и в энергетических затратах.

Информационная цивилизация меняет не просто статус информации, то есть роль ее позитивных последствий, но и резко расширяет негативные возможности. На смену знанию приходит информация, а точнее информированность, информация становится все более специфической и трудной для понимания, поэтому объект или событие, попавшие в фокус внимания, необходимо изучать более тщательно, чем когда-либо в прошлом. Информация становится объектом продуктивного упорядочения и регулирования, от результатов которого зависит использование информации в качестве глобального стратегического ресурса выживаемости общества. Информационно-психологическое воздействие на общество оказывается повсеместно.

Российское общество в последние несколько лет столкнулось с проблемой, проявившейся на Западе лет двадцать назад: интенсивное и массовое освоение асоциальными личностями такой ниши для преступной деятельности, как психика и душа человека. Деструктивные культы пользуются психологической и духовной (медицинской, коммерческой, политической) неосведомленностью и неопытностью людей и привязывают к себе, всячески вызывая, сохраняя и усиливая состояния невежественности, неинформированности и формируя неестественные, противозаконные состояния зависимости у своих приверженцев. Необходимо подчеркнуть, что в любом деструктивном культе эксплуатируется, прежде всего, психологическая неграмотность и незащищенность¹⁶². Проблема устранения психологического насилия из взаимодействия людей является решающей для ликвидации или сведения к минимуму всех других форм насилия. Именно манипулирование, психологическое насилие порождает, как правило, все другие формы проявления насилия и жестокости.

Манипуляция сознанием — своеобразное господство над духовным состоянием людей, управление путем навязывания людям идей, установок, мотивов, стереотипов поведения, выгодных субъекту воздействия¹⁶³. У манипулирования есть две стороны, неотделимых друг от друга: одновременно эксплуатируется, как потребность человека в любви и внимании, так и все его страхи. Таким образом, насилие осуществляется и в форме «любви», и в форме прямых и косвенных угроз и запугиваний. Характерным приемом деструктивных культов является активное использование различных видов искусственной «любви» на первых этапах вовлечения жертвы в ловушку и применение угроз лишения «любви» на последующих этапах эксплуатации¹⁶⁴. Манипуляция – это вид духовного, психологического (а не физического) воздействия. Это воздействие на психические структуры человеческой личности является скрытым, оно не должно быть замечено объектом манипуляции. Такое воздействие, безусловно, требует значительного мастерства и знаний¹⁶⁵. Если мы чувствуем, что информация обходит сознание и действует на подсознание, - лучше просто отключить источник информации.

В современном мире возрастает возможность манипулирования обществом вообще и отдельной личностью в частности. Информатизация общества происходит в определенной социальной среде и испытывает зависимость от этой среды. Мощь информационных потоков не сдерживается ни моральными, ни культурными границами. На нас обрушивается мощный поток информации, воздействующий на общественное сознание и чувства. Информационная компонента (не вещественная и не энергетическая) содержится в любом насилии, но с эволюцией общества ее роль возрастает. Информационная безопасность должна рассматриваться в контексте социальной безопасности человека, а концепция информационной безопасности должна быть прописана в контексте концепции прав человека. Превенция информационного насилия, носящего частный, конкретный характер, не только необходима, но и возможна. Информационное насилие возникает в социальном взаимодействии объекта и субъекта, осуществляемом как столкновение культурных и социальных установок в едином социальном хронотопе. Поэтому актуальной становится уже не защита информации, а защита от информации, для предотвращения насилия возможно разделение времени и пространства агентов и реципиентов насилия, либо устранение конфликта установок. Опасность глобального информационного насилия полностью неэлиминируема, поскольку существуют проблемы контроля над усложняющимися информационными системами. Отсюда возникает необходимость добровольных и законодательных ограничений развития информационных систем.

В контексте современной социокультурной ситуации информационные потоки включены в существующие тенденции культурного развития, нелинейность эволюции культуры, сложные социальные трансформации. В современном обществе сложилась система государственного и частного информационного насилия. Средства массовой информации навязывают выгодные им и их реальным хозяевам оценки, мнения, электоральное поведение. Информационным насилием являются прославление культа силы и гангстеризма, вестернизация либо, наоборот, заполнение вульгарной отечественной эстрадой экранов телевидения и кинематографа. Насилие входит в язык, семантику передач, повседневные коммуникации.

Информационная безопасность личности характеризуется защищенностью психики, сознания от опасных информационных воздействий (манипулирования, дезинформирования). Она зависит как от личностных качеств индивида, так и от моральных, социальных и правовых условий в обществе Homo Sapiens, отличается от животных, прежде всего сознанием, разумом. Мозг человека, его нервная система - это информационная система, функциональные возможности которой по получению, запоминанию, обработке, передаче и использованию информации значительно превосходят возможности животных. Но и уязвимость этой системы выше. Ясно, например, что посредством целенаправленного информационного воздействия практически невозможно подвести к самоубийству животное или ребенка. Подростка же или взрослого человека - не так уж сложно.

Однако государственно-правовая защищенность человека от физических посягательств обычно гораздо выше, чем от нападок на психику, душу людей. Экология души находятся за пределами правового поля государства. За пустяковую рану ножом преступник, если он пойман, попадает в тюрьму наверняка, а за изуродованную душу - отнюдь не всегда. Слабая правовая защищенность психики, сознания людей является существенный изъян государственно-правовой системы, и пробел вполне объяснимый. Правовая сфера часто отстает от процессов общественного развития, а в духовной сфере это отставание в уровне защищенности стало просто катастрофическим.

Известно, что непременными условиями манипулирования человеком, группой людей является неинформированностъ или дезинформированность, отсталость личности и общества в области овладения современными средствами массовой информации или изолированность от них. Современные процессы в мире и в наших странах подтверждают это весьма наглядно. Одной из существенных информационных опасностей является распространение "электронного контроля" за жизнью, настроениями, планами граждан, политических организаций и т.д. Уже появляются публикации об эффективном использовании компьютерных методов и средств в целях зондирования и коррекции установок подсознания человека. Компьютер может выдать в очень быстром темпе визуальные и акустические сигналы (слова, фразы, образы).

Сознательно человек воспринимать не успевает, но подсознание непроизвольно реагирует. Эти реакции компьютер через специальные датчики считывает и производит их обработку. В результате можно точно определить наличие в подсознании человека определенной информации и личностных установок, причем даже такой, которая не фиксируется сознанием. Например, можно точно устанавливать патологические отклонения (наркоманию, половые извращения. психосоматические заболевания), факты прошлых событий (в том числе преступления) национальную принадлежность, родной язык, фамилии и имена близких. Все это безусловно негативно влияет жизнедеятельность человека, на его отношения к окружающему миру. Процесс информатизации наших стран создаст условия информационной самореализации каждой личности для раскрытия творческих возможностей и способностей в обстановке свободного доступа к любой информации, включенной в память о6шества, социальные коммуникации и информационные банки на базе новейших информационных технологий. В США, к примеру, существует закон, регулирующий доступ к информации и включающий следующие положения: передача информации есть общее правило, а не исключение; право на информацию является всеобщим; администрация обязана объяснить свой отказ предоставить требуемую информацию, тогда как запрос не должен быть мотивирован; лица которым было отказано в предоставлении информации, имеют право обратиться в суд. Первый закон по охране информации был принят в США в 1906 г., а к настоящему времени там имеется более 500 законодательных актов по охране информации в части ответственности за ее разглашение и за компьютерные преступления.

По мере развития и усложнения средств и методов обработки, хранения и передачи информации по каналам связи повышается угроза потери ее конфиденциальности. Вопрос влияния информатизации на политическую власть является, пожалуй, центральным в западной политической жизни. Исследователи утверждают, что за счет концентрации информации, более широких возможностей ее использования происходит усиление исполнительной власти, власти государственного аппарата в сравнении с властью выборных представителей. Это подтверждается и политическими процессами в наших странах. Использование компьютерных сетей расширяет возможности аппарата в манипулировании массами.

Информационная безопасность связана также с ее включением в технологическое сотрудничество в глобальном масштабе. Концепция национальной безопасности страны должна включать и концепцию информатизации общества, поскольку угрозы безопасности, вызванные отсутствием современных средств информационного обеспечения в области экономики, экологии, здравоохранения, социального обеспечения, во много раз превышают допустимые затраты на их информатизацию.

К примеру для России и некоторых стран СНГ роль полной и достоверной информации в широком понимании многократно важнее, чем для многих других стран. Это объясняется двумя причинами: во-первых, процесс информационного взрыва, наряду с полезной и необходимой для развития общества информацией, заполнил информационное пространство необъективной, вредной, а часто преступно-опасной информации, отрицательно влияющей на образ мышления, культуру, уровень управления, нравственные и моральные основы общества, ставящие под сомнение саму государственность, суверенитет я территориальную целостность наших стран; во-вторых, рухнувший железный занавес превратил в значительной мере изолированное информационное пространство в геоинформационное. В силу этого вопросы внутренней и внешней информированности оказываются во взаимосвязи. Не трудно понять, что новые формы и условия хозяйствования, а также вопросы экологии, политики, социальной жизни, вооруженной защиты и многое другое носят общественный, интернациональный характер. Эти два фактора, наряду с известными условиями современного бытия, ставят проблемы объективизации информации, государственного управления и его информационного обеспечения по-новому.

Опасный момент, связанный с информацией, - чрезмерная открытость нашего общества. Сейчас создается впечатление, что в наших странах нет никаких государственных тайн, и что строже всего охраняются секреты коммерческие. Информация должна иметь лимиты, обусловленные соображениями государственной безопасности, экономическими интересами страны, военными задачами, наконец, нормами морально-этического порядка. Иногда газетная информация исполняет, по существу, роль "ликбеза" для террористов и преступников. Идет последовательный переход от практики "закрытых районов" к практике закрытых объектов и зон. Серьезность вопроса обеспечения информационной безопасности требует ужесточения мер против тех, кто безответственно относится к представлению информации или, тем более, сознательно искажает ее.

Растущую опасность информационного плана для личности, общества, государства представляет новый тип социально опасных преступлений, основанных на использовании современно информационной техники и технологии. Основные виды этих преступлений включают махинации с электронными деньгами, компьютерное хулиганство, хищения разнообразной информации, хранящейся или передаваемой в "безбумажном" виде, незаконное её копирование.

Бурное развитие специальных технических средств нового типа, которые способны воздействовать на психику, сознание людей и на информационно-техническую инфраструктуру общества и армии, достигло такого уровня, что их характеризуют как новый вид оружия - электронное или информационное оружие. Это оружие включает различные средства нападения на компьютерные сети, начиная с электронного шпионажа до вирусов, способных разрушать ключевые системы. К нему относятся программные средства (компьютерные вирусы, программные закладки), средства радиоэлектронной борьбы, психотропные генераторы. Применение и разработка различных видов информационного оружия осуществляется все чая и шире. Кое-где информационный терроризм стал элементом государственной политики. По данным ЦРУ США не менее 30 стран активно работают над компьютерными программами, являющими информационным оружием. Причем объектами для такого оружия все чаще становятся отдельные личности, социальные группы, а не только массы и государственные структуры, как это было не так давно. Иными словами, избирательность этого оружия растет. Отличительной чертой такого оружия является его дешевизна и сложность обнаружения. Система Интернет, связавшая компьютерные сети по всей планете, изменила правила, касающиеся современного оружия. Анонимность, обеспечиваемая Интернетом, позволяет противнику стать невидимым, обнаружить его очень сложно.

С другой стороны, современные военные действия - это уже не только огневое (вещественно-энергетическое), но и информационно-техническое противостояние. В военном деле наступает новый, постъядерный этап, развертывается новая военно-техническая революция, переход от оружия массового поражения к высокоточному, избирательному, контрсиловому и информационному оружию. Основные компоненты этой войны - оперативная маскировка, дезинформация противника, психологические операции, огневое поражение систем управления, разведка.

Государство, вступившее на путь информатизации всех сфер человеческой деятельности, обязано разработать и внедрить адекватную модель информационной безопасности личности как подсистемы сетевого социума. В противном случае все стремления и старания государства создавать и реализовать на практике новые парадигмы выживания региона, страны, человека на демократических и эколого-безопасных основах окажутся лишь благими пожеланиями.

Эти вопросы сегодня особенно актуальны при анализе причин и социальных эффектов терроризма (как одной из форм этнически сопряженного насилия). Оставляя эту тему для отдельного исследования, отметим важную роль СМИ в качестве инструмента, создающего абсолютно новую взаимную конфигурацию "интерпретативных стратегий" и агентов, вовлеченных в конфликт. Образно говоря, СМИ способны придать событиям локального уровня эффект символических "макрособытий": отсюда становится возможным единичной акцией, "прочитанной непропорциональным количеством моментально вовлеченных агентов", в корне изменить ход событий на институционально-политическом уровне.

Важно, что без анализа "интерпретативных стратегий" и того, как именно воспринимается событийная фактура вовлеченными сторонами — их взаимные угрозы/риски и маневры по обеспечению безопасности, весьма затруднительно определить "время Х", когда конфликт перейдет в насильственную фазу. Исследование "объективных" предпосылок конфликта позволяет описать только вероятностный контекст этого возможного перехода. Изучение же самих интерпретаций и их влиятельных субъектов показывает, каковы модели перехода, как он будет развернут в актуальных политических стратегиях. Чем более тщательной и детальной оказывается описание такого вероятностного контекста, тем более мы приближаемся к точности конфликтологического прогноза.

Институциализация идеологической деятельности в СМИ часто имеет своей смысловой функцией нейтрализацию здравого смысла, проективную легитимацию насилия в отношении его представителей. Практическое насилие сначала проходит свою обкатку в виде насилия символического. Здесь происходят канонизация альтернативных, конфликтующих проекций коллективного будущего, а также актуализация или изобретение идеологий, мифов, образа врага и его коллективных устремлений. Другая группа и ее устремления интерпретируются как реально нависшая угроза, требующая срочных мер противодействия.

Монополизм глобальной транскультуры, компьютерных сетей, профессиональных и потребительских сайтов таит опасность поглощения индивидуализированных социальных субъектов, которые не в состоянии идентифицировать себя в собственной локальности. Идентичность индивидов оказывается под сомнением, здесь создается граница, переступив которую, информация становится насилием. Типологизацию информационного насилия можно осуществлять по следующим принципам: в зависимости от того, кто является субъектом и объектом насилия: отдельные физические лица, группы, компании; в зависимости от способов и механизмов осуществления насилия: вербальное, невербальное, аудиовизуальное; в зависимости от степени проявления насилия: явное и латентное, непосредственное и опосредованное.

Современный терроризм является практикой применения насилия в политических целях. Он предполагает концентрацию общественного мнения на жертвах – пострадавших от теракта, заложниках. Современный терроризм, в отличие от недавнего времени, когда вершиной террористического акта считалось убийство главы государства, предпочитает в качестве жертв людей, максимально далеких от власти. Идеальная жертва современного теракта – это простой человек, обыватель, «невинная жертва», вызывающая жалость именно своей полной непричастностью к насилию, политике и публичности. Это связано с тем, что террористы хотят повлиять не на власть, а на общественное мнение. Убийство или захват первых лиц государства не вызывает в современном обществе чувство сопереживания, это всего лишь «разборки» высокого начальства со своими противниками. Все меняется, когда умирают или страдают такие же, как сам обыватель, непричастные люди: они, столь далекие от этих дел, оказываются в них втянуты. При этом гнев обывателя вызывают не только, и не столько террористы¹⁶⁶. Принято считать, что насилие связано с прямым физическим и материальным ущербом и проявляется как убийство, угроза. Все это прямые, наиболее очевидные, грубые и вопиющие формы насилия, однако наряду с ними существует еще насилие, которое пронизывает психологическую и интеллектуальную сферы и проявляется незаметно в виде навязывания собственных убеждений оппоненту, искаженной информации. К одному из видов насилия можно отнести и обман, стабилизирующая функция которого широко используется государственными органами, средствами массовой информации, причем в самых разнообразных формах – от тщательно продуманной дезинформации (хорошо застрахованной от разоблачений), до тонких манипуляционных действий над общественным сознанием, формирующих выгодное общественное мнение, поддерживающих нужные правительству символы веры¹⁶⁷.

Все более актуальной становится не защита информации, а защита от информации. С появлением всемирной сети, любой желающий может заявить о себе на весь мир, причем фактически бесплатно, в отличие от использования традиционных СМИ. Интернет – открытое поле для информационного насилия. У человека, который начинает воспринимать мир через Интернет, возникает новая картина мира, меняется даже традиционное представление о знаковых системах. Во-первых, огромный поток информации переводит ее с дискретного уровня на континуальный, возможна даже информация без всякого содержания. Во вторых, теряется возможность верифицировать эту информацию, определить, где правда, а где ложь. Происходят изменения в языке как основе коммуникации, а это, в свою очередь, порождает глобальные трансформации в обществе.

Информационное насилие определенным образом переплелось с террором, феномен терроризма охватил буквально всю планету. Все средства террористической деятельности можно разделить на две большие группы: средства материального воздействия (оружие, взрывчатые и отравляющие вещества) и средства нематериального воздействия (незафиксированные на материальных носителях запугивания, угрозы, предупреждения о якобы готовящихся взрывах, убийствах). В качестве основания классификации средств террористической деятельности можно также использовать виды насилия, тогда мы получим следующую типологию: физический, экономический и морально-психологический терроризм.

В настоящее время идет освоение террористами информационного оружия. Так, современные развитые общества стали более зависимы от электронных баз данных, анализа и передачи информации. Таким образом, многие жизненно важные секторы открыты для несанкционированного воздействия, а согласованное воздействие может парализовать всю страну. Поэтому растет тревога по поводу компьютерного терроризма. Если раньше единственным видом информационного оружия были СМИ, то теперь огромную роль играет компьютерная информация. Если террор с помощью средств массовой информации могло осуществлять только государство, то воздействие через компьютерные системы стало возможным для отдельных личностей. Если новый терроризм направит свою энергию на информационную войну, то его разрушительная сила будет намного большей, чем когда-либо в прошлом, большей даже, чем при использовании бактериологического и химического оружия.

Даже сама возможность информационного насилия порождает качественно новые этические проблемы, суть которых в определении принципов поведения в новой реальности и взаимодействия с искусственными людьми¹⁶⁸. Возникают вопросы: каковы должны быть нормы поведения в условиях абсолютной свободы воздействия на человека, как те или иные способы взаимодействия с виртуальной реальностью скажутся на социальности самого человека.

Рост мощи информационных механизмов современного общества усиливает его зависимость именно от этой составляющей. Сегодняшняя зависимость цивилизации от информационной ее составляющей сделала ее гораздо более уязвимой в этом отношении, а быстродействие и широкое распространение информационных сетей многократно увеличило мощь именно информационного оружия. Дополнительно влияет на ситуацию и принятая сегодня модель общества как принципиально открытого, что предполагает гораздо больший объем разнообразных информационных потоков, чем в случае закрытого общества¹⁶⁹.

Доступность информационных ресурсов для рядового пользователя зачастую способствует его усыплению, наркотизации, нежели активности. Все большая часть времени отводится чтению и поиску информации, и, соответственно, меньшая часть может быть уделена организованному социальному действию. Индивид читает сообщения о проблемах и даже может обсуждать альтернативные варианты действий. Однако все это в значительной мере относится к области интеллектуальной. Тем самым не происходит даже отдаленной активизации организованного социального действия. Индивид может быть доволен своим высоким уровнем информированности, но не замечать свою оторванность от принятия решений и действий, он отождествляет знания о проблемах с действиями в отношении этих проблем. Его социальное сознание остается абсолютно чистым, но его социальная деятельность полностью вытеснена процессом информационного созерцания¹⁷⁰.

Насилие, порожденное нашей сверхсовременностью - это террор, как некое подобие насилия, оно возникает скорее от экрана, чем от страсти, оно той же природы, что и изображение. Насилие потенциально существует в пустоте экрана благодаря дыре, которую он открывает в ментальное пространство. До такой степени, что лучше не находиться в общественном месте, где работает телевидение, в силу высокой вероятности насильственного события, которое оно индуцирует своим присутствием. Повсюду можно наблюдать прецессию средств массовой информации в отношении террористического насилия¹⁷¹.

Информационное насилие не возникает в информационном обществе, а существует всегда, является двигателем исторического развития. Существует неустранимая связь информационной и неинформационной компоненты. Сцены насилия врываются в атмосферу домашнего уюта с экрана телевизора и видео, а чем это является, – относительно безобидным сбросом инстинктивных побуждений или подзарядка, ищущая разрешения в асоциальных поступках, еще предстоит определить. Фильмы ужасов – относительно безобидный род видеоиндустрии, это лишь серия трюков, не имеющая никакого отношения к реальной действительности. Только патологическая неспособность проводить различие между воображаемым и действительным становится причиной беспокойства. Так называемые высокохудожественные проблемные фильмы, поставленные лучшими режиссерами и которые мы смотрим с удовольствием, по сравнению с этими инсценировками ужасного оставляют в душе глубокий след.

Современный человек подвергается информационному насилию за день сотни раз. Нас уговаривают, зазывают, настойчиво пытаясь внушить – что нужно одевать, на чем жарить, чем лечить. Радио, телевидение, газеты, журналы навязывают свое понятие жизни. Конечно, эти продукты сертифицированы, но опасен не сам продукт, а реклама. Она создает имидж, образ, стереотип мышления. Мы покупаем не какой-то продукт, а кусочек «другой жизни». Реклама не логична, именно эта алогичность и создает манипулятивный эффект, грозящий нашему психологическому здоровью.

Информационная атака – не просто распространение каких-либо разоблачений, где доля правды перемешана с клеветой. Ее основной признак – воздействие не только на сознание человека, но и на подсознание. В результате информационного насилия возникает ощущение внутреннего дискомфорта именно оттого, что мнение оставляет неизгладимый след в душе против воли личности. Как следствие – стресс, психоз, неконтролируемые поступки. Обывателя ожидает двойной шок, сначала от передачи, потом от реакции на нее. В любом случае его сознание дестабилизировано, он подвергся информационному насилию.

Разработка парадигм выживания человечества стала сегодня важнейшей глобальной, а в научном отношении междисциплинарной проблемой современности. Этими вопросами занимаются и философия, и медицина, и экология, и информатика, и биология, и социология, и ноосферология. Особое значение здесь приобретают научные исследования проблемы существования индивида, экологии его тела и души. Поэтому в концепции устойчивого развития страны, человека, общества в целом должны быть включены прежде всего те механизмы и те средства, которые непосредственно работают на защиту индивида, на охрану его прав и личных интересов, его здоровья и свободы. В контексте этих проблем особенно следует выделить вопросы обеспечения информационной безопасности личности, которая играет нынче важнейшую роль в стратегии выживания человечества.

Впечатление о достоверности экранного зрелища создается неким триединым способом изображения. Ракурс, – иллюзорное представление, что именно так и туда направлен мой взгляд. План, – иллюзия того, что я хочу увидеть, как и монтаж. Эта предельно упрощенная схема восприятия экранного образа иллюстрирует сам факт подчиненности зрителя, ведомого замыслом и волей автора. Добровольно-принудительный характер общения с телевидением отчасти преодолевается нарастающей многопрограммностью ТВ, пульт управления дает ощущение свободы выбора, что ошибочно.

Наиболее полной и приближающей к пониманию извечного конфликта между сознанием и бомбардирующей его аудиовизуальной информацией можно признать теорию «когнитивного диссонанса». Современные технологии манипуляции обязывают к пониманию не только того, что делается для экрана и на экране, но и к осознанию того, что происходит за его пределами, в результате воздействия на объект. Возникает вопрос, что именно в сознании человека противостоит информационным потокам, преодолевается ими, ломается, изменяется, направляется в нужную пропаганде сторону.

Научно-технический прогресс постоянно открывает новые возможности, методы и способы воздействия на оппонента, способствует повышению эффективности уже известных приемов. Для разрешения различных социальных конфликтов все чаще используется информационная сфера, что порождает такое явление, как информационное противоборство, характеризующееся, с одной стороны, воздействием на информационную сферу оппонента, а с другой – принятием мер по выявлению и защите своих элементов информационной инфраструктуры от деструктивного и управляющего воздействия. Информационно-психологические средства предназначены для прямого или опосредованного воздействия на центры принятия управляющих решений субъекта (индивида, социальной группы, государства) путем изменения его психического состояния, мировоззренческих установок, системы знаний об окружающем мире. Используемые при этом приемы не новы, основываются они на том, что поведение субъекта в полной мере зависит от информации, являющейся связующим звеном между ним и окружающим миром.

В сферу информационного насилия попадают все виды рекламы, коммивояжеры, нищие с протянутой рукой. В информационном обществе будущего нет места рекламе, так как реклама практически всегда являет собой информационное насилие. Телевидение моделирует наше отношение к миру реальному, предлагает интеллектуальные, эмоциональные и поведенческие образцы, некие стандарты, в той или иной мере управляющие человеком. Реклама на телевидении искажает естественное восприятие экранного повествования. Рекламодателей интересуют, главным образом, механизмы воздействия на подсознание человека: реклама управляет, прежде всего, эмоциональным поведением, ускользающим от разумного контроля.

Информационному обществу нужна иная адекватная форма демократии. Понимание демократии как власти большинства должно быть дополнено необходимостью защиты меньшинства, и особенно отдельного человека от информационного насилия. Манипулирование сознанием людей, вторжение в их психику, внутренний мир становится одним из основных рычагов. Так как информация становится одним из главных ресурсов и серьезным оружием, свобода слова может быть не только правом человека, но и оружием против человека. Необходимо переосмысление понятия свободы слова, как с данным понятием соотносятся принципы информационной безопасности. Нужна серьезная иерархия информационных ценностей.

Реклама на наших глазах стала самоценным искусством. Стремительно растет количество аппаратных и программных средств, применяемых в рекламных технологиях, изобретаются все более изощренные формы проникновения в сознание потребителя. Новейшую рекламу можно переживать, не замечая этого, и проглатывать все, что она демонстрирует, даже не спрашивая согласия. На стыке компьютерной техники и телевидения возникает виртуальная реклама, когда в режиме реального времени можно вставлять в телевизионную картинку любые трехмерные объекты.

Ежедневно происходит изнасилование зрительного нерва многочисленными призывами. Продукты обладают внушающей и манипулирующей силой, распространяют ложное сознание, снабженное иммунитетом против собственной ложности. И по мере того, как они становятся доступными для новых социальных классов, то воздействие на сознание, которое они несут с собой, перестает быть просто рекламой, оно становится образом жизни. Как следствие, возникает модель одномерного мышления и поведения, в которой идеи, побуждения и цели, трансцендирующие по своему содержанию утвердившийся универсум дискурса и поступка, либо отторгаются, либо приводятся в соответствие с терминами этого универсума, переопределяемые рациональностью данной системы и ее количественной мерой¹⁷². За пределами относительно безвредной сферы торговой рекламы обнаруживаются куда более серьезные последствия, ибо такой язык является одновременно и средством устрашения, и средством прославления¹⁷³.

Современная реклама таит в себе огромную опасность. Речь идет о том, что в массовом сознании бытует несерьезное, пренебрежительное отношение к рекламе. Таким образом, ее значение очень сильно недооценивается. За счет постоянного повторения, реклама прочно закрепляется в подсознании. Самое важное заключается в том, что в подсознании закрепляется вовсе не рекламируемый товар, а утверждение тех ценностей, которые использовали создатели рекламы для наиболее эффективного воздействия. Легче всего привлечь зрителя, взывая к низменным инстинктам и желаниям.

Необходимо помнить, что мы живем в информационную эпоху, и что наши желания являются объектами манипуляции. Мы – наше сознание и подсознание – находимся под постоянным воздействием информационных потоков. Необходимо осознать, что свобода нашей воли находится под угрозой, и для того, чтобы ее защитить, необходимо иметь четкое представление о всех тех приемах манипуляции сознанием, которые применяются против нас. Защита от манипуляции сознанием требует сознательного активного действия со стороны каждого индивида. Зная приемы манипуляции, можно выработать необходимые механизмы защиты. Прежде всего, научиться быть бдительным при получении любой информации.

Люди живут в информационном поле и ежедневно черпают информацию из прессы, радиопередач, с экранов телевизоров. Находясь часто в мире оторванных от реальности символов, они могут идти даже против своих собственных интересов. Реальность может отходить на второй план, играть подчиненную роль. В этом смысле человек не является свободным, тем более, что отработан ряд способов эффективного информационного воздействия. Для них существует термин «Brain washing» - промывание мозгов, с помощью чего может осуществляться зомбирование людей, создание пассивного послушного человека, превращение народа в легко управляемую массу. В этом плане разговоры о свободе, демократии, возможности волеизъявления при выборах являются мистификацией.

В настоящее время проводится беспримерный по масштабам изощренности эксперимент. Делается настойчивая попытка с помощью СМИ за пару лет перестроить тип мышления всего населения страны. В условиях полного охвата населения теле и радиовещанием, людям, как пел Высоцкий В., просто некуда деться от настойчивого, чтобы не сказать наглого, вколачивания в мозги новых ценностей¹⁷⁴.

Информатизация ведет к созданию единого мирового информационного пространства, в рамках которого осуществляется потребление информации, рождение, изменение, хранение и, самое главное, обмен между субъектами этого пространства — людьми, организациями, государствами. Факт появления информационного пространства в силу того, что свято место пусто не бывает, приводит к появлению желающих не только поделить это пространство, но и контролировать и управлять процессами в нем происходящими. Для этого используется так называемое информационное оружие, которое представляет собой: средства уничтожения, искажения или хищения информации; средства преодоления систем защиты; средства ограничения допуска законных пользователей; средства дезорганизации работы технических средств, компьютерных систем. Атакующим информационным оружием называют: компьютерные вирусы; логические бомбы (программные закладки); средства подавления информационного обмена в телекоммуникационных сетях, фальсификация информации в каналах государственного и военного управления; средства нейтрализации тестовых программ; различного рода ошибки, сознательно вводимые в программное обеспечение объекта¹⁷⁵.

Необходимо отметить такой фактор информационного воздействия как зомбирование - это не пустая страшилка для маленьких детей. Здесь можно и не говорить о 25-м кадре и иных, не менее эффективных технических решениях, которые всё же можно контролировать. Но человек устроен так, что он обращает многократно больше внимания на то, кто говорит и как говорит, чем на то, что говорят. Поведение телеведущего в кадре, тембр его голоса, элементы движения, отношение к событию, окружение, всё, что можно назвать внешней модуляцией сообщения, действуют на человека больше, чем непосредственная информация, поскольку попадает сразу в подсознание, минуя каналы логики и анализа. Отключить себя от информационных потоков невозможно, информация - это жизнь. Однако, вместе с крохами действительно необходимой и полезной информации, на современного человека обрушивается лавина вымыслов, домыслов, откровенной и наукоподобной лжи и комментариев этих вымыслов и домыслов, модулированных информацией, постоянно и целенаправленно деформирующей сознание и психику человека.

Процессы манипулирования массовым и индивидуальным сознанием с помощью средств массовой информации, особенно электронных, путем информационно-психологической агрессии и дезинформации приобретают все более широкий размах. Четвертая власть, получив свободу слова и возможность широкой гласности, не проявляет должной гражданской ответственности и допускает злоупотребления. Всякие попытки общественного контроля за деятельностью средств массовой информации тут же расцениваются как покушение на свободу слова, принципы демократии, права человека. Под этим прикрытием осуществляется широкая информационно-психологическая интервенция в интересах тех, кто оплачивает их работу. Средства массовой информации настойчиво и систематически внедряют в сознание людей сомнительные, мягко говоря, ценности и представления с помощью массовой, вездесущей рекламы – основного инструмента кодирования и программирования сознания широких слоев населения.

Массированная реклама, многократно повторяемая изо дня в день, представляет собой психологическое насилие над человеком, оказывает принудительное психологическое воздействие на его сознание и подсознание¹⁷⁶. Средства массовой информации используют разные пути и способы «засорения» духовной жизни широких масс людей с целью сделать их более податливыми для последующего манипулирования их сознанием и поведением, для снижения их способности к самостоятельному, независимому и критическому мышлению. Одним из таких способов является навязывание определенных стереотипов, модных представлений, мнений.

Особая опасность информационного насилия заключается в том, что оно вызывает постоянный и глубокий эмоциональный стресс, вызванный несоответствием хранимой в подсознании человека на генетическом уровне родовой информации и навязываемой извне через сознание текущей информации. Информационное общество отличается не тем, что становится больше информации, в виде возможности в неразвитых формах потенциальной информации больше. Информационное насилие существует всегда, отличие лишь в том, что в информационном обществе информационная составляющая приобретает явный, а не латентный характер. В информационном обществе возникает целая индустрия информационного насилия, появляется относительная самостоятельность информационной составляющей, даже без участия человека (воздействие информационных полей друг на друга). Информационное насилие является составной частью любого насилия, существует в живых и неживых системах, имеет биологические, физические корни. Однако, с другой стороны, происходит инверсия, оборотность. В информационном обществе меняется лишь специфика, способы осуществления информационного насилия.

Очевидно, что необходима разработка системы по преодолению, или хотя бы смягчению информационного насилия. Мощь информационных потоков уже не сдерживается ни моральными, ни культурными границами. Формирующееся информационное право должно стать надежной основой правового регулирования информации. Благодаря системе беспроводного доступа в сеть, современный терроризм стал более мобилен и неуязвим для операции возмездия. Идеологи терроризма могут вести пропаганду, вербовать новых адептов, оплачивать работу нанятых для конкретной акции боевиков, управлять конкретными терактами с территории, недоступной для операции спецслужб.

В мировом киберсообществе уже сложились интернациональные кланы хакеров, борьба с преступлениями в области информационных технологий уже сейчас стала полноценной головной болью. В Великобритании в «Законе о терроризме 2000 года» жестокому наказанию подлежат действия, способные быть классифицированы как серьезное несанкционированное вмешательство в работу электронной системы, что не только усложнит действия экстремистов с территории Великобритании, но и сделает невозможным «войну компроматов и дезинформации» в сети во время предвыборных компаний и вообще.о. ТераТеракт воотренные ка00000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000

Доступность средств информационного воздействия позволили многим компаниям приобрести его, в том числе и террористическим группировкам. Обладание знаниями и степень доступа к мировой информационной инфраструктуре в глобальном масштабе влияют на политику стран в области обеспечения национальной безопасности.

В структуру информационной сферы входит материальная основа информационной инфраструктуры, информационные потоки, человек. Составные элементы инфосферы являются объектами воздействия, против которых может быть применено информационное оружие. Информационная война не сводится к проведению мероприятий по технологическому воздействию на материальные объекты, главным объектом поражения остается человек и скрытое воздействие на его нервно-психическую сферу, стимулируя девиантное поведение человека, а отсюда разрушительные социальные тенденции в обществе¹⁷⁷.

Духовная сфера общества в наибольшей степени подвержена воздействию информационной среды. Средства массовой коммуникации начинают выступать как деструктивная сила в обществе, они трансформируются в информационное оружие, которое активно используется в проведении различных информационно-психологических операций, направленных на общество, различные группы, на человека. Иными словами, «театром боевых действий» информационно-психологической войны становится психика людей, его составляющих, а средства массовой коммуникации, как отмечают некоторые исследователи, начинают выступать как источник информационно-психологической неустойчивости современного общества.

Информационные технологии предоставляют большие возможности при применении их в конфликтах для навязывания социальной системе определенной модели поведения, что объясняется особой ролью информации, способной контролировать и управлять физическими процессами, во много раз превосходящими ее по затратам. Поэтому представляется, что в будущем информационное пространство не перестанет быть неким полем битвы, наоборот, именно сюда переместится большинство социальных конфликтов. Поэтому как государству и обществу в целом, так и отдельным людям нужно развивать и овладевать информационными технологиями, не забывая при этом о тех угрозах, которые они несут с собой, а значит, первоочередное внимание необходимо уделять именно обеспечению информационной безопасности.

Предпосылки опасности заключаются в овладении большой частью членов общества технологиями обработки (а значит и манипулирования) информации, что дает в руки антисоциально настроенным индивидам довольно мощное средство пропаганды и реализации своих идей. В дополнение к этому, глобальное распространение информации, рост ее количества приводит к ситуации, когда один человек не может ее отсистематизировать, рассмотреть достаточно объективно с различных сторон. Часто ему приходится действовать, основываясь на мнении других людей.

Это предоставляет широкие возможности манипулирования обществом с помощью специально подобранной информации, навязывания ему целей, идущих в разрез с развитием цивилизации. Одним из способов решения этой проблемы может стать усиление контроля со стороны государственных органов за процессами производства, обработки и распространения информации, что в свою очередь несет угрозу превращения общества будущего в полицейское государство, в котором повсеместно распространенные информационные технологии позволят осуществлять контроль над деятельностью каждого гражданина. Естественно, ни о каком гражданском обществе, в таком случае, не может быть и речи.

В современном обществе дилеммы безопасности обусловлены тем, что в России практически никогда не выделялось общество в качестве самостоятельного субъекта, оно всегда было поглощено государством. Иными словами, общество никогда не осуществляло контроля над государством и поэтому теперь возникающим элементам демократического гражданского общества необходима безопасность, чтобы не прервался процесс демократизации и становления правового государства. В данное время для этого формирующегося общества существует целый ряд опасностей со стороны властей, а именно: игнорирование общественного мнения, давление на СМИ, поддержка исключительно апологетических движений¹⁷⁸. Без сильной общественной системы безопасности государство не может считаться стабильным, крепким и демократическим, ибо бесконтрольность и независимость от общества государственной безопасности, как показывает история, наносит колоссальный вред народу и гражданам¹⁷⁹.

Информационное пространство является базовым для понятий информационной войны и информационного оружия. Информационную войну можно определять как несанкционированную работу в чужом информационном пространстве. Информационное пространство динамично, в нем не бывает завершенного состояния. Отсюда возможно следующее следствие: достаточно трудно достичь постоянного информационного доминирования, хотя возможно достижение временного информационного превосходства. Информационное пространство структурировано. Оно неоднородно, в нем есть аттракторы, привлекающие внимание, и барьеры, отталкивающие внимание потребителя от данной точки информационного пространства. Информационное пространство всегда защищено, в нем есть места, сознательно защищаемые от чужого вхождения. Защита одновременно предполагает наличие слабых мест, служит их детектором. Информационное пространство универсально: любая область человеческой деятельности опирается на него. Отсюда и возникают уникальные возможности для воздействия в любой профессиональной области. Информационное пространство формирует общественное мнение и формируется общественным мнением.

Поток кодированной информации с небывалой силой воздействует на органы чувств и это можно считать одной из причин постоянной спешки современного человека. Но если для индустриального общества характерно ускорение обмена информацией, то в супериндустриальном обществе этот процесс развивается дальше. Волны кодированной информации вздымаются все выше и выше и обрушиваются на нервную систему человека¹⁸⁰. Психологическое воздействие опасно тем, что его довольно трудно обнаружить на ранних стадиях применения, не говоря уже о невыявляемости программно-аппаратными средствами.

Скрытая опасность Интернета и ему подобных интерактивных кибернетических систем как раз и заключается в том, что в отличие, к примеру, от телезрителя, пользователь сети психологически уверен в своей свободе информационного выбора, в неуправляемости своего поведения со стороны других сетевых субъектов. Что может быть для манипулятора более желанным, чем убежденность информационного реципиента в его полной свободе выбора.

Поскольку сейчас происходит становление информационного, электронно-цифрового, или «сетевого» общества («E-society»), постольку проблема информационной безопасности становится весьма актуальной. В связи с этим глобальным процессом возникает ряд дилемм: абсолютная свобода либо тотальный контроль, хаос или строгий порядок в сетевой политике. Выделяя обеспечение информационной безопасности из других видов социальной деятельности, необходимо, прежде всего, руководствоваться внутренней направленностью участвующих в ней субъектов, их стремлением воздействовать на системы производства, обработки, передачи и хранения информации о субъективных моделях объективного мира. Исходя из этого, сущностью обеспечения информационной безопасности является деятельность социального субъекта, направленная на защиту субъективных моделей объективного мира.

Информационное насилие возникает в социальном взаимодействии объекта и субъекта, осуществляемом как столкновение культурных и социальных установок в едином социальном хронотопе. Поэтому актуальной становится уже не защита информации, а защита от информации, для предотвращения насилия возможно разделение времени и пространства агентов и реципиентов насилия, либо устранение конфликта установок. Информационная безопасность личности характеризуется защищенностью психики, сознания от опасных информационных воздействий и зависит – как от личностных качеств индивида, так и от моральных, социальных и правовых условий в обществе. Превенция информационного насилия, носящего частный, конкретный характер, вполне возможна, но можно ли предотвратить информационное насилие в глобальном масштабе? Может ли машина эволюционировать до такой степени, что станет самостоятельно осуществлять информационное насилие над обществом? Существует проблема контроля над информационными сетями, электронные системы становятся настолько сложными, что через некоторое время их будет просто невозможно контролировать. Возникает необходимость добровольных ограничений в развитии информационных систем, в том числе в формах нравственных и правовых ограничений.

Монополизм глобальной транскультуры, создающийся на основе компьютерных сетей, профессиональных и потребительских тусовок, таит в себе опасность поглощения отдельных, индивидуализированных социальных субъектов. Создаются привлекательные структуры реализации субъективного, где акторы не в состоянии идентифицировать себя в собственной локальности, идентичность индивидов оказывается под сомнением, как только они отрываются от приютившей их транскультурной реальности. Вот здесь и создается граница, переступив которую информация становится насилием.

Для понимания социальных процессов, складывающихся в современном трансформирующемся обществе, необходимо иметь представление не только об объективных характеристиках и масштабах этих процессов и явлений, но и восприятии населением и основными его социальными группами этих процессов и «отклонений» от них, непосредственно затрагивающих значимые обстоятельства повседневной жизни людей. Среди этих обстоятельств – не только вопросы материального благополучия, но и защищенность от насилия. Любую социальную систему можно рассматривать как хаотическую в том смысле, что силы конвергенции, направленные на сохранение и поддержание целостности системы, ее единой идеологии, и силы дивергенции, ведущие к экспансии системы и ослаблению центральных связей, взаимодействуя между собой, порождают «паттерны активности», содержащие элементы, как порядка, так и беспорядка.

Перед нами оказалось сильнодействующее средство, для которого нет пределов. Информационные войны разной интенсивности стали явной приметой наших дней. Информация начинает нести в себе как созидательную, так и разрушительную силу, но в гораздо более сильной степени, чем это было ранее. В информационном обществе информационная компонента проявляется ярче, появляются новые формы, способы, механизмы информационного насилия. Информационная составляющая начинает носить явный, а не латентный характер.

Современное общество находится в переходном состоянии, что требует научной рефлексии логики его реформирования, анализа критериев эффективности изменений, практик управления обществом. Доступность информационных ресурсов для рядового пользователя зачастую способствует его усыплению, наркотизации, нежели активности. Все большая часть времени отводится чтению и поиску информации, и, соответственно, меньшая часть может быть уделена организованному социальному действию. Индивид может быть доволен своим высоким уровнем информированности, но не замечать свою оторванность от принятия решений и действий, он отождествляет знания о проблемах с действиями в отношении этих проблем. Его социальное сознание остается абсолютно чистым, но его социальная деятельность полностью вытеснена процессом информационного созерцания.

Новейшие технологии усиливают опасность информационного насилия, происходит экспоненциальное развитие риска и уязвимости цивилизации. Однако, несмотря на увеличивающееся информационное доминирование, вещественные и энергетические компоненты насилия сохраняются, они не исчезают, что-то должно оставаться носителем информации. Разница между информационным и физическим насилием заключается, в том числе, и в энергетических затратах.

Будучи благом, когда общество владеет информацией, она превращается во зло, когда выходит из-под контроля. В этих условиях информация становится объектом продуктивного упорядочения и регулирования, от результатов которого зависит использование информации в качестве глобального стратегического ресурса выживаемости общества. В результате информационного насилия возникает ощущение внутреннего дискомфорта именно оттого, что мнение оставляет неизгладимый след в душе против воли личности. Как следствие – стресс, психоз, неконтролируемые поступки. Обывателя ожидает двойной шок, сначала от передачи, потом от реакции на нее. В любом случае его сознание дестабилизировано, он подвергся информационному насилию.

Человечество находится на новой стадии формирования информационной сферы существования. В информационную сферу переносится вся существующая система геополитических взаимоотношений, участники которой стремятся обеспечить себе наиболее выгодное положение в сложившемся миропорядке, применяя и силовые методы. Закономерные тенденции развития человеческого общества позволили в последние годы реализовать методы противоборства, основанные на манипулировании информацией в любой ее форме и методах информационной войны. Сегодня растет зависимость всех сфер деятельности общества от электронных средств обработки информации и коммуникаций, модифицируется и размывается понятие международных конфликтов и кризисов. Характер угроз опосредованной информационной сферой вызывает необходимость решения новых задач по противодействию им.

Этот информационный и одновременно социальный проект станет условием возвращения экзистенциального субъекта в метафизику бытия реальной, а не искусственной свободы, социальной адаптации и успешной личностной идентификации. Вместе с тем информационное пространство формирует общественное мнение и формируется общественным мнением, является поверхностно реализуемым вариантом более глубинных процессов, идущих в общественном мнении. В ряде случаев информационное пространство может вторгаться в область общественного мнения, диктуя ему те или иные представления. Мир вступил в информационную эпоху, когда современные средства воздействия на массовое сознание, среди которых заметную роль играют СМИ, часто определяют, в каком направлении будут развиваться политические, экономические и социальные процессы.

Проблема информационного насилия не надумана, она реально существует, и с этим нужно бороться, хотя, к сожалению, многие недооценивают, насколько они зависят от средств массовой коммуникации. Опасность глобального информационного насилия ставящего под сомнение саму возможность существования homo-sapiens полностью неэлиминируема, всегда есть вероятность фатального информационного воздействия на социальные, биологические и физические структуры, элементом которых является человек.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПЕРСПЕКТИВЫ ТОЛЕРАНТНОСТИ

Существенный этический вопрос состоит в том, признаем мы принцип ненасилия в качестве основополагающего и безусловного, или - в качестве важного, но обусловленного – например, принципом противостояния злу. С этим связан морально-философский вопрос о природе насилия и ненасилия. В зависимости от его решения определяется и следующее: проводить ли различие между применением силы и насилием. Отпор террору, фашизму, расизму – это применение силы в целях дать отпор преступнику, это борьба с насилием, и спорить вроде бы не о чем. Для решения этих вопросов требуется громадная теоретическая и нормативно-этическая работа.

Политики хотят иногда устранить некоторые формы насилия, но создают при этом новые формы дискриминации. Вместо Берлинской стены возникла невидимая Шенгенская стена, которой Европа старается отгородиться от более бедных стран и регионов. Глобализация оказывается скорее идеальной перспективой, нежели реальностью даже в Европе. С другой стороны, этническая идентичность перестает быть единственным измерением идентификационного поля личности, а национальное государство - важнейшим и единственным субъектом политической деятельности. Но социальная ответственность транснациональных корпораций, наднациональных бюрократических организаций на порядки ниже ответственности национальных парламентов и правительств.

Так как вполне возможно несоответствие этнокультур на чисто темпоральном уровне, здесь необходим поиск ресурсов для положительного эффекта, результата от встречи культур. Напрямую это возможно в развитии глобального туризма, способного трансформировать диалог культур.

Одним из условий разрешения проблем являются профессионально подготовленные специалисты органов власти, способные предотвратить межэтничечкие и межконфессиональные конфликты, знающие культуру и местные обычаи и традиции. Социальная антропология – это наука, полезная не только для теоретического объяснения и прагматической профилактики насилия, но и глубокого понимания культурных и социальных корней и следствий самых различных форм социального и физического насилия. Антрополог понимает, что этническая и даже религиозная форма выступает маскировкой, камуфляжем политических, социальных и международных коллизий, нерешенных правовых и экономических вопросов.

Анализ кадрового состава органов государственной власти и местного самоуправления свидетельствует о нехватке знаний по социальной антропологии как науке о культурах, их взаимодействиях, и коллизиях, различных формах насилия и их предотвращении. Так, опросы государственных и муниципальных служащих, осуществляющих связи с религиозными организациями, показали отсутствие у них даже минимального уровня правового, нравственного, этнического и религиоведческого знаний¹⁸¹.

В западноевропейских, североамериканских странах специалистов по миграции готовят на уровне университетов, имеющих опыт подготовки антропологов. После первого контакта чиновника с иммигрантом нужно знать, кто он, откуда, на каком языке говорит, надо обеспечить определенный контакт - вплоть до перевода. Некоторые могут жить отдельно и интегрируются в среду - азербайджанцы, армяне. Другим - например, таджикам или узбекам или чеченцам - лучше селиться вместе, это вопросы культуры, организации, жилищные, правовые. И в нашей действительности нужны специалисты с дипломом социального антрополога, ведь это вопросы знания основ обустройства людей.

Необходима не ассимиляция, но интеграция в общественную среду и политический процесс, в хозяйственную структуру, при сохранении культурных отличий. Каждый народ, каждое меньшинство имеет свое место в общественном механизме. Это предусмотрено конституцией, хотя административно-государственное устройство по этническому признаку уже сказывалось неоднократно негативными последствиями и еще даст о себе знать.

Органы местного самоуправления в условиях межэтнической и межконфессиональной напряженности не всегда демонстрируют государственный подход, влияние на ситуацию, не допуская ее перехода во внутреннее насилие. Данным проблемам не уделяется должного внимания, количество специалистов ограничено, отсутствуют координация и контроль, представления широкой панорамы противостояния этносов и религий. Не осуществляется анализ влияния национальных и конфессиональных организаций на социальные и политические процессы, происходящие в регионах и муниципальных образованиях.

Какие бы ни были модели примирительных процедур в зависимости от местных условий, в регионах со стабильной ситуацией задача заключается в предотвращении насилия, нужна четко разработанная государственная политика. Перед лицом общей смертельной опасности – международного терроризма – нужно сплочение и объединение нации – всех этносов и всех народов. Это требует работы с группами, их лидерами, реализации законных прав, наличия подготовленных кадров, внятной политики государства. Особое внимание следует уделить детям, подросткам и молодежи. В партнерстве с вузовской наукой по социальной антропологии и работе с молодежью можно разработать стратегические принципы и правовые основы работы по предупреждению и локализации насилия, практические рекомендации, анализировать глубинные основы нарушения прав человека, наличие дискриминационных практик. Полезен обмен опытом муниципальных структур, разграничение сферы компетенции федерального центра, субъектов федерации и местных органов.

Методы снижения напряженности и урегулирования межнациональных конфликтов излагались в печати на основании представлений, которые сложились в центре этнополитических и региональных исследований¹⁸² после изучения опыта стран ближнего зарубежья, российской федерации и других регионов мира. Важно в процессе регулирования конфликта исключить воздействие факторов, способных консолидировать агрессивную сторону. Таким фактором может быть применение насилия или его угроза, опыт чеченского конфликта это продемонстрировал.

Вместе с тем функции специалистов претерпевают изменения: наравне с консультативными услугами им приходится непосредственно разрешать межнациональные конфликты¹⁸³. Приемом торможения конфликтов является использование широкого спектра санкций - от символических до военных. Сегодня у нас перед глазами постоянная угроза насилия в форме военного столкновения в зоне традиционной юрисдикции Грузии. Но наиболее эффективен, безусловно, прерыв конфликта, он позволяет расширить действие прагматических подходов, сменить эмоциональный фон, снизить напряжение, не допустить развития событий, приводящих к насилию.

Русская интеллектуальная элита еще полтора века тому назад имела представления о том, что сегодня на западе обозначается понятием политкорректность. Позднее идеологический миф набрал силу, сознание фанатов коммунистической утопии породило авангардистскую идею, что язык классовой борьбы есть язык культурного диалога. Модернизация и движение за становление национальной государственности показали, что старые имперские структуры не соответствуют потребностям новой эпохи, кардинальная проблема - совместить жесткую централизацию власти и многонациональную государственную структуру с требованиями современности. Похожая ситуация у нас сегодня.

Формирование толерантности в массовом сознании имеет и позитивные, и негативные корни в нашем историческом прошлом. Задача политики и образования – воспитывать в массовом сознании толерантность, чтобы исправить тот недостаток, что язык повседневных коммуникаций и выступлений представителей отечественной элиты отражает бедность знакомства с науками, анализирующими социальные, демографические и миграционные процессы, взаимодействие культур. Академизм и профессионализм в сфере этносоциальной проблематики необходимо сблизить, избавить языковые коммуникации в этнологическом контексте от неологизмов, фантомов и мистификаций. Актуально внесение терминологической ясности в понятие этноса за счет взаимодействия разнообразных языковых и культурных дискурсов. Реализация статуса государственных языков и реального двуязычия не должна выступать дискриминирующим фактором, источником насилия.

Методология безопасности должна опережать разрастание экстремизма, насилия, базироваться на понимании целостности социального пространства, отслеживании тенденций. Одно из направлений расположено в плоскости механизмов приобретения социальными, экономическими и политическими конфликтами этнических параметров, этнической либо конфессиональной окраски. Социальные аттитюды к проблеме насилия корреспондируют с культурой толерантности индивидов, отдельных групп, населения в целом.

Не объединив народы, этносы, различные социальные группы, мы не сможем противостоять постоянной общей угрозе насилия – терроризму.

Ограничение расистских установок в образовании и воспитании

Точки роста расистских тенденций возможно обнаружить в многообразных формах неравенства, и это обстоятельство связано с образованием и воспитанием. Чтобы обучать мыслить, учитель, преподаватель сам должен быть свободен от расовых предрассудков и стереотипов, демонстрировать толерантность, социальную ответственность, понимание равенства прав различных групп населения, независимо от цвета кожи и формы глаз, физических или материальных возможностей, обычных или нетипичных потребностей. Необходимую помощь могут оказать специальные образовательные и духовно-культурные программы, мобилизация на борьбу с экстремизмом и насилием. Институты образования, семьи, национально-культурные организации могут стать источниками изменения социальных практик.

Исследование ситуаций в регионах позволяет адекватно оценить риск эскалации конфликтной ситуации в насилие. Переход к ситуациям в Кавказском регионе предполагает выработку нового языка, основанного на восстановлении традиций доброжелательности и императиве добрососедских отношений, развития практик сотрудничества в социальных группах и структурах. Многое зависит от того, насколько проработана, продумана и как проводится государственная этнонациональная политика.

Поиск новых стратегий идет в направлениях гражданского образования как обучения толерантности, диалогу культур и совместных проектов между школами и вузами, инвалидами и не-инвалидами, разными этническими общинами. Подобные программы могут разрабатывать и осуществлять социальные антропологи – новые специалисты, которых готовят в российских городах, и, в частности, в Саратове. Саратовская антропологическая, этнологическая школа зарождалась в скромных недрах Соццентра СГТУ конца 80-х и сегодня набирает силу стараниями научных коллективов кафедры социальной антропологии и социальной работы, Института исследований социальной политики СГТУ и Центра социологических исследований ПАГС. Эти коллективы не первый год представляют результаты в публикациях, симпозиумах, конференциях.

Образование и есть институт, конструирующий и формирующий новую реальность, основу социального порядка и безопасности страны. В качестве модели социальной системы, механизма социальной интеграции образование издавна контролируется и эксплуатируется политической элитой и оказывает влияние на социальные процессы. Сохранение селективного обучения способствует усилению социальной дифференциации, порой демонстрируется превосходство перед человеком ограниченных возможностей, которое в традициях дискриминационного языка выступает формой расизма, академической отсталости, нравственной запущенности.

Во многом отечественная школа еще выступает звеном прошлого авторитарного государства, сохраняя властную дистанцию, регламентацию, принудительность обучающих процедур. Традиции этой системы связаны с обезличиванием, отметка отождествляется с личностью, это ярлык, который определяет дальнейшую учебу. Отношения преподавателя и ученика отчасти не утратили характер унизительного высокомерия, принуждения, хотя переход к сотрудничеству, взаимопомощи обозначен. Медленно осуществляется замена привычной идеологии требованиями рынка и социального государства, толерантности, солидарности, партнерства в становлении гражданского общества. Педагог играет роль социального менеджера, оказывая влияние на изменение ценностных мотиваций молодежи.

В осуществлении равенства школа выступает как агент социальной справедливости, гарант прав человека, важной функцией школы оказывается предоставление равных возможностей детям из разных социальных слоев, этнических и конфессиональных групп. В целях гендерного равновесия школа выступает как институт эмансипации и позитивной коммуникации между полами, но воспроизводство гендерного неравенства присутствует скрытно. Патриархатная дискриминация воплощается в гендерной асимметрии секторов экономики, образования, массовой культуры, феминизации безработицы и бедности, рынка профессий.

Глобальные прогнозы обладают значимостью, обнаруживая социальную ответственность субъекта предсказания, способствуя усилению конструирующего и регулирующего отношения субъекта к действительности, оптимизации деятельности, воспитанию гражданственности и гуманизма. Экстремизм и толерантность представляют собой разные перспективы в борьбе за справедливые отношения между людьми, и толерантность не содержит практик насилия, расизма, террора. Она лишь обязывает осуществить восхождение к правам человека на самоидентификацию, выбор жизненного стиля, места в социальном пространстве, участие в его конструировании¹⁸⁴. Социальные аттитюды к проблеме конфликтов корреспондируют с культурой толерантности не только отдельных групп, но и всего населения, народа в целом.

Мы живем в эпоху, когда самые страшные формы насилия осуществляет терроризм. Это – олицетворение самого дикого, варварского расизма и фашизма нашего века, мир поставлен перед гамлетовским вопросом: или победить мировой экстремизм, отказаться от насилия, этики вражды, стать толерантными, или погибнуть.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Авксентьев В.А. Этническая конфликтология, в 2-х частях, Ставрополь, 1996.

2. Авксентьев В.А. Этнические конфликты: история и типология // Социологические исследования. 1996. № 12.

3. Аклаев А.Р. Проблема насилия в межнациональных конфликтах. Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. Вып. 3. Ч.2 М. Мысль. 1993.

4. Андерсон Б. Западный национализм и восточный национализм: есть ли между ними разница? РЖ. 19.12. 2001.

5. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоциология. М.: Аспект Пресс, 1999.

6. Ахмадулин В. У солдата Джейн, кажется, проблемы// Независимое военное обозрение. №43 (313). 6.12.2002//nvo.ng.ru/notes/2000-07-28/8_sold.html

7. Бассиюни Кристиане. Воспитание народоубийц (Власть или зрелость. О принуждении к послушанию и стремлении к автономии). Материалы из психоаналитической практики по теме «Почему война?» Перевод с нем. А.Д.Пономарева. СПб: Академический проект, 1999.

8. Батлер Дж. Гендерное беспокойство (гл. 1. Субъекты пола/гендера/желания) / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. И комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000.

9. Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика, М., 1983.

10. Бахридинов С. Преступность в городе Душанбе (1990-1994 гг.). Душанбе: ТГУ, 1996.

11. Беглова Н.С. Терроризм – поиск решения проблемы // США: экономика, политика, идеология. 1991. №1.

12. Бертон Д., Дьюкс Ф. Конфликт: практические подходы к управлению, урегулированию и разрешению/ Частные социологические теории и эмпирические исследования. М.,1994.

13. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2000.

14. Бодрийяр Ж. Зеркало терроризма // РЖ, 01.11.02. Baudrillard, J. The Mirror Of Terrorism. In: Baudrillard, J. The Transparency of Evil: Essays on Extreme Phenomena. London: Verso, 1993. Pp. 75-80.

15. Борзенко А. -->Неглобальная проблема национального масштаба // www.russ.ru/ist_sovr/sumerki/ 20011102.html

16. Бородкин Ф.М. Социальный конфликт сквозь культуру // Мир России, 1999. №1.

17. Борщов Н.А. Информационное насилие в условиях гражданского общества // Гражданское общество как основа демократии. Пиар-деятельность в демократическом обществе. – Луган. нац. пед. ун-т. - Луганск: Знание, 2003. С. 236 – 248.

18. Борщов Н.А. Насилие в информационном обществе // Перспективы культурно-цивилизационной эволюции общества. Межвузовский научный сборник. Саратов: «Аквариус», 2003. С. 89 – 92.

19. Борщов Н.А. Непрофессиональная реклама как вид информационного насилия // Структура представления знаний о мире, обществе, человеке: в поисках новых смыслов. Вып. 4. Т. 2. Социальные науки/Луган. нац. пед. ун-т. – Луганск: Знание, 2003. С. 17 - 28.

20. Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994.

21. Бурдье П. Социология политики. М., 1993.

22. Бурдье П. Практический смысл / Перевод с французского Общая редакция перевода и послесловие Н. А. Шматко. Издательство «АЛЕТЕЙЯ», Санкт-Петербург «Институт экспериментальной социологии», Москва, 2001.

23. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб.: Питер, 1997.

24. -->Введем апартеид? / Колонка редактора // Русский журнал. www.russ.ru/politics/20011115.html

25. Вердери К. Куда идут "нация" и "национализмы" // Нации и национализм. М.: Праксис, 2002.

26. Власов В.И. Влияние: понятие и процесс. Ростов: РГЭА, 2000.

27. Волков В.В. Силовое предпринимательство. М., Летний сад, 2002, с. 226-240

28. Волков Е.Н. Преступный вызов практической психологии: феномен деструктивных культов и контроля сознания (введение в проблему) // Журнал практического психолога. М.: Фолиум, 1996. № 2.

29. Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Многомерный мир современного человека. М., 1998.

30. Воронков В.М. Приватизация этничности «национальная политика» // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: МШСЭН, 2003.

31. Гидденс Э. Социология. М.: Эдиториал УРСС, 1999.

32. Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. М.: Академический проект, 2003.

33. Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // Thesis. Риск, неопределенность, случайность. М., 1994. №5.

34. Государственная политика России в конфликтных зонах (аналитические материалы). Центр этнополитических и региональных исследований. М. 1994.

35. Грани глобализации. Трудные вопросы современного развития. М.: Горбачев - Фонд, Альпина Паблишер. 2003.

36. Громов В.И. Развал СССР – причины и последствия. М., 1998.

37. Гуггенбюль А. Зловещее очарование насилия. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проспект», 2000.

38. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1989.

39. Гусейнов А.А. Моральная демагогия как форма апологии насилия // Вопросы философии, 1995. № 5. С. 5 – 12.

40. Гусейнов А.А. Понятие насилия и ненасилия // Вопросы философии. 1994. № 6.

41. Гусейнов А.А. Этика ненасилия // Вопросы философии. 1992. № 3. С. 72 – 81.

42. Дарендорф Ральф. Современный социальный конфликт. Очерк политики свободы / Пер. с нем. – М.: РОССПЭН. 2002. – 288 с.

43. Дашдамиров А. Многоликий сепаратизм // Независимая газета, № 21. 2000.

44. Дичев Т., Бийчанинова А., Берестенко М. Информационный Чернобыль // Советская Россия. № 68. 2003.

45. Дмитриев А.В. Социальный конфликт. Общее и особенное. М.: Гардарики, 2002.

46. Дмитриев А.В., Залысин И.Ю. Насилие: социо-политический анализ. М.: «Российская политическая энциклопедия», 2000.

47. Докторов Б.З., Ослон А.А., Петренко Е.С. Эпоха Ельцина: мнения россиян. Социологические очерки. М.: Институт Фонда Общественное мнение, 2002.

48. Дробижева Л.М. Этничность и власть: лимиты демократии и социальные практики // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: МШСЭН, 2003.

49. Дробижева Л.М. О новом мышлении в межнациональных отношениях // Что делать? В поисках идей совершенствования межнациональных отношений в СССР. М.:Мысль,1989.

50. Дробижева Л.М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. М.: Центр общечеловеческих ценностей, 2003.

51. Дробижева Л.М. Этнополитические конфликты. Причины и типология // Россия сегодня: трудные поиски свободы. М.,1993.

52. Дюркгейм Э. Норма и патология / Социология преступности. М., 1966.

53. Здравомыслов А.Г. К обоснованию релятивистской теории нации // Релятивистская теория нации: новый подход к исследованию этнополитической динамики России. М.: Российский независимый институт социальных и национальных проблем, 1998.

54. Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М., 1997.

55. Здравомыслов А.Г. Национальный вопрос и демократизация российского политического пространства // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: МШСЭН, 2003.

56. Здравомыслов А.Г. Релятивистская теория наций и рефлексивная политика // Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М.: Аспект Пресс, 1997.

57. Здравомыслов А.Г. Трансформация смыслов в национальном дискурсе // Язык и этнический конфликт / Под ред. М.Б. Олкотт, И. Семенова. Московский Центр Карнеги. М.: Гендальф, 2001.

58. Здравомыслов А.Г. Этнополитические процессы и динамика национального самосознания россиян/ Социс, №12, 1996.

59. Здравомыслов А.Г., Цуциев А.А. Этничность и этническое насилие: противостояние теоретических парадигм // Социологический журнал 2003, №3.

60. Игнатенко А. Обыкновенный ваххабизм // Русский Журнал / Политика / www.russ.ru/politics /20010917-ign.html

61. Ильин В.И. Социальное неравенство. М.: Институт социологии РАН, 2000.

62. Ильин И.А. О сопротивлении злу силою // Ильин И.А. Собр. соч.: в 10 т. М.: Русская книга, 1995. Т. 5.

63. Ищенко М.В. Проблема исследования насилия в современном российском обществе // Современная картина мира: общество, время, пространство. Межвузовский научный сборник. – Саратов: Юл, 2001. С. 42-44.

64. Кара-Мурза С.Г.Манипуляция сознанием.- М.: Алгоритм. – 2000.

65. Касымова С. Война и насилие в Таджикистане: всего несколько слов…// Гендерные исследования, 2001, №6.

66. Кесельман Л., Мацкевич М. Субъективная защищенность от насилия / Телескоп, 2002. № 6.

67. Кивинен М. Прогресс и хаос: социологический анализ прошлого и будущего России. СПб.: Академический проект, 2001.

68. Козер Л.А. Функции социального конфликта. Американская социологическая мысль. М. 1996.

69. Кон И. Психология предрассудка // Психология национальной нетерпимости / Под ред. Чернявской Ю.В. Мн.: Харвест, 1998.

70. Кон И.С. Сексуальная культура в России. М.: О.Г.И., 1997.

71. Коннелл Р. Маскулинности и глобализация // Введение в гендерные исследования. Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жеребкина. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001.

72. Конструирование этничности: этнические общины Санкт-Петербурга. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998.

73. Кравченко С.А., Мнацакян М.О., Покровский Н.Е. Социология: парадигмы и темы. М., 1997.

74. Крылов К. Пробуждение от идиотизма. www.russ.ru/politics/20021105-kr.html

75. Крысько В.Г. Секреты психологической войны (цели, задачи, методы, формы, опыт). Минск, 1999.

76. Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: МШСЭН, 2003.

77. Кузнецов В.Н. Социология безопасности. М.: ИСПИРАН, 2003. – 800с.

78. Лазарев Н.Я. Терроризм как тип политического поведения // Социологические исследования, 1993. № 8.

79. Лакёр У. Терроризм эпохи постмодернизма // США: экономика, политика, идеология, № 2. 1997.

80. Лаурентис Т. де. Риторика насилия. Рассмотрение репрезентации и гендера / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. И комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000.

81. Лейбович О.Л., Стегний В.Н., Кабацков А.Н., Шушкова Н.В. Образ другого» в социальном сознании горожен (по материалам социологического исследования межнациональных отношений в г. Перми) // Мир России, 2004, том Х111, №2, С. 43-65.

82. Лопаткин Р.А. Религии России и государство//Государственная служба. № 1-2, 1998.

83. Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001.

84. Лурье С.В. Историческая этнология. М.: Аспект Пресс, 1997.

85. Лысак И.В. Человек – разрушитель: деструктивная деятельность человека как социокультурный феномен. Таганрог: Изд-во ТРТУ, 1999.

86. Майлз Роберт, Браун Малколм. Расизм. Перев. с англ. М.:РОССПЭН, 2004.

87. Малахов В. Миграция: невеликое переселение народов // Расизм и мигранты. Неприкосновенный запас. 2002, №5(25).

88. Малахов В. Парадоксы мультикультурализма // Иностранная литература, № 11. 1997.

89. Малашенок С. К философии террора. www. russ. ru/ist _ sovr / 2001 0924. html

90. Маненте А. Постсоциализм в Восточной Европе: анализ перемен в политической ситуации, культуре и идентичности // Кому принадлежит культура? Общественные науки и перспективы исследований социокультурных перемен: Ч.1. Казань: Терра-консалтинг, 1999.

91. Маркузе Г. Одномерный человек. М.: Refl-book, 1994.

92. Мгимов Ю. Использование вооружённых сил США в борьбе с терроризмом // Зарубежное военное обозрение, 1994. № 1.

93. Мещеркина Е. Массовые изнасилования как часть военного этоса// Гендерные исследования, 2000, № 6.

94. Мещеркина Е.Ю. Социологическая концептуализация маскулинности // Социс, 2002, № 12.

95. Миллетт К. Теория сексуальной политики // Хрестоматия к курсу «Основы гендерных исследований» / Отв. Ред. О.А. Воронина. М.: МЦГИ, 2000.

96. Мирский Г.И. Ислам и нация: ближний восток и центральная Азия // Политические исследования, 1998. № 2.

97. Михайлова Н.В. Гендерная экспертиза уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации: власть закона и власть практики. // Гендерная экспертиза в социальной политики и социального обслуживания на региональном уровне. / Под ред. Е.Р. Ярской-Смирновой, Н.И. Ловцовой. Саратов: Изд-во «Научная книга», 2003. С. 272-292.

98. Михайлова Н.В. Новая генерация женской преступности в России. // Интеграционные процессы в современном обществе. Материалы Всероссийской науч.-практ. конф. / Под ред М.Э. Елютиной, Саратов: «Аквариум», 2003. С. 155-159.

99. Михайлова Н.В. Пенитенциарная система в России: попытка антропологической экспертизы. // Современное российское общество:власть экспертизы. Саратов: СМГУ, 2003. С. 227-237.

100. Михель Д. Мужчины, мальчики и поле боя.// Гендерные исследования. №6, 2000.

101. Мкртчян Н.В. Миграция и регион (на примере Приволжского федерального округа) // Мир России, 2004, том Х111, №2, С. 43-65.

102. Моджорян Л.А. Терроризм и национально-освободительные движения // Государство и право, № 3. 1998.

103. Назаров М.М. Массовая коммуникация в современном мире: методология анализа и практика исследований. М.: Едиториал УРСС, 2002.

104. Насилие в семье. Как бороться с ним государству. Нынешний статус и необходимые улучшения. Перевод с англ. М.: Глас, 1999.

105. Насилие и ненасилие: Философия, политика, этика. М.: Фонд независимого радиовещания, 2003.

106. Насилие и социальные изменения. Теория. Практика. Исследования. Часть 1. М.: Ассоциация Нет Насилию, 2000.

107. Научные проблемы национальной безопасности России. Межвуз. Сб. Мин-во образования РФ. – Саратов: Юл, 2003.

108. Незаконная миграция и правоохранительная деятельность. Материалы Круглого стола 11-12 сентября 2003 года. Ростов-на-Дону: Тера, 2004.

109. Новиков В. О том, что всегда волновало флотских мужчин // Ориентир. 2002. №3.

110. Носов Н.А. Реальные нереальности // Человек. 1993. № 1.

111. Ожиганов Э.В. Сумерки России. М.: Русский двор, 1996.

112. Олейник А. Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: ИНФРА-М, 2001.

113. Остановим насилие. Опыт работы Иркутсвого кризисного центра. Иркутс: ИГТУ, 2000.

114. Остроухов В.В. Насилие сквозь призму веков: Историко-философский анализ. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.

115. Охтинский Б. Упала-отжалась… Женский вопрос в армии США глазами русского антифеминиста // Армейский сборник. 2000. №3.

116. Паин Э.А. Россия: от межэтнических конфликтов к взаимопониманию// Этнополис.1995, №2.

117. Паин Э.А. Этнополитические маятники в постсоветской России // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: МШСЭН, 2003. С. 229.

118. Паин Э.А., Попов А.А. Межнациональные конфликты в СССР //Советская этнография 1990. № 1.

119. Петрищев В.Е. Заметки о терроризме. М.: Эдиториал УРСС, 2001.

120. Петров В. От информационных войн к управляющей конфронтации и сотрудничеству // Власть. 2001. № 1.

121. Печенкин В.В. Информационные технологии в социальной структуре общества. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001.

122. Печенкин В.В. Компьютеризация и социальные изменения // Проблемы формирования социальной и производственной инфраструктуры. Саратов, 2000. С. 27 – 30.

123. Печчеи А. Человеческие качества. М.: Прогресс, 1985.

124. Почепцов Г.Г. Информационные войны. М.: «Рефл-бук», К.: «Ваклер», 2001.

125. Пинкевич В.К. Религии России и государство//Государственная служба № 1-2, 1998

126. ПоповА., Суворова Н. Миграционный потенциал // Миграция.1998, №2

127. Преступная толпа. (С. Сигеле. Преступная толпа. Опыт коллективной психологии. З Фрейд. Психология масс и анализ человеческого «Я». В. Вундт. Проблемы психологии народов) М.; Институт психологии РАН, 1998. – 320 с.

128. Проблемы управления в сфере межнациональных отношений. Под ред. проф. С.И.Замогильного. Саратов, 1998.

129. Психология восприятия власти / Под ред. Е.Б. Шестопал. – М.: Издательство «Социально-политическая мысль», 2002.

130. Психология национальной нетерпимости: Хрестоматия / Составитель Ю.В. Чернявская. Минск: Харвест, 1998.

131. Разберется ли милиция в национальной политике? Круглый стол № 13 / Ругань по существу / РЖ, www.russ.ru/ist_sovr/ 2001, 30.11.

132. Расизм в языке социальных наук / Под ред. В.Воронкова, О.Карпенко, А.Осипова. СПб.: Алетейа, 2002.

133. Романов П.В., Щебланова В.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Женщины-террористки в интерпретативных моделях российских СМИ (Дискурс-анализ газетных публикаций) // Политические исследования, 2003. № 6. С.144-154.

134. Россия: трансформирующееся общество. Под ред. В.А.Ядова. М.: Канон-Пресс Ц, 2001.

135. Рыбаков С. К вопросу о понятии этнос: философско-антропологический аспект // Этнографическое обозрение. 1998. N 6.

136. Рыков С. Женский фактор // Социономия. 2001. №3.

137. Садохин А.П. Этнология. М.: Гардарики, 2000.

138. Салимов К.Н. Современные проблемы терроризма. М.: „Щит –М“, 1999.

139. Саратов: идентичность, ресурсы, стратегии. Материалы Всероссийской научной конференции Саратов: формула идентичности и успеха Формула успеха. Саратов, 2004, под ред. Т.П.Фокиной.

140. Свиестиня И. Некоторые аспекты насилия: насилие как одно из проявлений власти // Насилие и ненасилие: философия, политика, этика. Под ред. Р.Г. Апресяна – М.: Фонд независимого радиовещания, 2003.

141. Силласте Г.Г. Насилие в обществе и безопасность семьи // Социальная безопасность женщин / Клуб «Реалисты», Информационно-аналитический бюллетень. М., 1997. № 31. С. 21 – 27.

142. Скворцов Н.Г. Этничность, раса и способ производства: неомарксистская перспектива/ Журнал социологии и социальной антропологии, №1, 1998.

143. Смирнов А.И. Женщины на военной службе: новые возможности и социальные права. – М.: Центр общечеловеческих ценностей, 2000.

144. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество / Национальный вопрос как проблема социального равенства / – М. 1992.

145. Сорокин П.А. Кризис нашего времени // Американская социологическая мысль: Тексты. М.: Издание Международного Университета Бизнеса и Управления, 1996.

146. Социальная и культурная дистанция. Опыт многонациональной России / Под ред. Л.М. Дробижевой. М.: Ин-т социологии, 1998.

147. Социальное неравенство этнических групп: Представления и реальность / Автор проекта и отв. Ред. Л.М. Дробижева. М.: Academia, 2002.

148. Суркова И.Ю. Женщины на защите Отечества // Женщина. Образование. Демократия/ Под ред. Г.И. Шатон. Минск: «ЭНВИЛА-М», 2001. С. 301-304.

149. Суркова И.Ю. Реформирование армии и демографическая политика в Российской Федерации // Актуальные проблемы демографической политики / Под ред. П.В.Романова. – Саратов: Научная книга, 2004. С. 135-144.

150. Суркова И.Ю. Факторы социально-психологической адаптации военнослужащих в контексте моделей социальной работы// Медико-биологические и психолого-педагогические аспекты адаптации и социализации человека / Под ред. А.Б. Мулика. Волгоград: ВолГУ, 2003. С. 18-28.

151. Суркова И.Ю., Щебланова В.В. Социальная напряженность в армейском социуме // Саратов: идентичность, ресурсы, стратегии: материалы ВсеРОС. науч.-практ. конф. / Под ред. проф. Фокиной Т.П.. Саратов: Изд-во СГУ, 2004. С. 127-130.

152. Тадтаев Х.Б. Этнос, нация, раса. Саратов, СГУ, 2001.

153. Тамими М.С. Книга единобожия. М.: Бадр, 1999.

154. Таптыков В. Государство в долгу у тех, кто его защищает//Воинское братство. №2(6). 2002.

155. Терроризм в современной России: состояние и тенденции (круглый стол) //СОЦИС. 2001, №5. С. 3-12.

156. Тимашов Т., Тимашова Н. Аты-баты шли девчата // Ориентир, март, 2002.

157. Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М., 1997.

158. Тишков В.А. Что есть Россия? Перспективы нацие-строительства // Вопросы философии. 1995. N 2.

159. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М.: ООО АСТ, 2001.

160. Тоффлер Э. Шок будущего. М.: ООО АСТ, 2002.

161. Тощенко Ж.Т. Этнополитическая ситуация в России / Социальный конфликт, №3, 1994.

162. Трунцевский, Ю. Уваров, И. Лесбиянство под страхом нового уголовного закона? // Следователь. 1997. N 4.

163. Туроу Л. Будущее капитализма // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под редакцией В.Л. Иноземцева. М.: Academia, 1999.

164. Утевский Б. С. Развитие советской исправительно-трудовой науки // Труды ВШ МВД СССР. М., 1967, вып. 16.

165. Туляков В.А. Жертвы злоупотребления властью и социального насилия: введение в проблему. http://kiev-security.org.ua/box/13/g.shtml

166. Фавзан С.В. «Книга единобожия». Махачкала «Бадр», 1997.

167. Федотов Г.П. Судьба и грехи России. СПб.: София, 1991.

168. Федотова В.Г. Мир культур против культуры мира // Свободная мысль. Т. XXI. 2003. № 9.

169. Федотова В.Г. Модернизация и глобализация // Мегатренды мирового развития. М.: Экономика, 2001.

170. Федотова В.Г. Терроризм: от старого к новому // Философские науки, 2003. № 2. С. 5 – 26.

171. Фрейд З. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1989.

172. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: Республика, 1994.

173. Фромм Э.: Бегство от свободы. М. Прогресс, 1990.

174. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб.: Университетская книга, 1997.

175. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1994.

176. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994.

177. Фуко М. История сексуальности. Т.1., Воля к знанию // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь., 1996.

178. Фуко М. О концепции «социально опасного субъекта» в судебной психиатрии XIX столетия // Философская и социологическая мысль. 1991, №7, С. 84-110.

179. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.

180. Хлобустов О.М. Средства массовой информации и насилие в обществе // Власть, 1999. С. 25-28

181. Хоффер Э. Истинноверующий. Мн.: ЕГУ, 2001.

182. Хубер Дж. Теория гендерной стратификации / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. и комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000. С. 77-99.

183. А.П. Цыганков. Современные политические режимы: структура, типология, динамика. М.: Интерпракс. 1995.

184. Цырдя Ф.Н. Информатизация, познание, социальное управление. Философские очерки. Кишинев, 1992.

185. Цыркун Н.А. Дискриминация женских прав в средствах массовой информации и коммуникации как форма социального насилия. http://site-master.by.ru/magazin/socium/communicative/smi.htm

186. Черешкин Д.С. Реалии информационной войны // Конфидент. 1996. № 4.

187. Черешкин Д.С., Смолян Г.Л., Цыгичко В.Н.. Реалии информационной войны // Защита информации. Конфидент. №4. 1996.

188. Щебланова В., Ярская-Смирнова Е. Трагические парадоксы женского терроризма // Гендерные исследования (Харьковский центр гендерных исследований). 2001. № 1. С. 235-245.

189. Щебланова В.В. Необходимость социальной работы в устранении последствий и превенции террористической деятельности: Сборник научных трудов // Личность в профессии/Под ред. Л.Г. Пугачёвой. Саратов: «Стило»,2001. С. 79-87.

190. Щебланова В.В. Экономические источники террористического насилия // Управление общественными институтами и процессами в России: вопросы теории и практики: Материалы межвуз. науч.-практ. конф. Ч.II. Саратов: ПАГС, 2002. С. 241-244.

191. Юридический справочник военнослужащих-женщин. М.: За права военнослужащих, 2001.

192. Юсупов М.М. Этносоциальная структура Чечни / Рубеж. Альманах социальных исследований, № 10-11, Сыктывкар, 1997.

193. Ядов В.А Стратегии социологического исследования. Описание, объяснение, понимание социальной реальности. М.: Добросвет, 1998.

194. Ядов В.А. Россия как трансформирующееся общество: резюме многолетней дискуссии социологов // Куда идет Россия? Власть, общество, личность. М., 2000. С. 383 – 390.

195. Язык и национализм в постсоветских республиках. Под ред. М.Н.Губогло. М.1994.

196. Якимец К. Введем апартеид? Колонка редактора // Русский журнал / www.russ.ru/politics/20011115.html

197. Ярская Валентина, Яковлев Лев, Печенкин Виталий, Ежов Олег. Пространство и время социальных изменений. Курс лекций. Москва – Саратов: НФПК. 2004.

198. Ярская В.Н. Конструирование этнического неравенства и перспективы толерантности // Великий Волжский путь. Развитие культурных и этноконфессиональных контактов. Материалы международной конференции. Изд. Института истории АН РТ. Казань, 2002 С. 141-148.

199. Ярская В.Н. Моделирование немецкой автономии: политический аспект // Советские немцы: история и современность - М., 1990.

200. Ярская В.Н. Основы для взаимопонимания. Выступление на Круглом столе по проблеме немцев Поволжья // Новое время. №29, 1990.

201. Ярская В.Н. Повседневный расизм крупного города // Саратов: идентичность, ресурсы, стратегии. Материалы Всероссийской научной конференции Саратов: формула идентичности и успеха Формула успеха. Саратов, 2004, под ред. Т.П.Фокиной. С. 116 – 119.

202. Ярская В.Н. Современный социальный хронотоп // Проблемы образования и воспитания в полиэтническом обществе. Изд. СГУ. Саратов, 2002. С. 13-23.

203. Ярская В.Н. Социальная семантика этноса // Современные проблемы этничности. Изд. СГТУ. Саратов, 2001 С. 8-14.

204. Ярская В.Н. Этнологический дискурс конфликта // Этнос и власть: местное самоуправление и этнические конфликты. Часть 1 Саратов: Изд. ПАГС. 1997, С. 13-19.

205. Ярская-Смирнова Е.Р. Одежда для Адама и Евы: Очерки гендерных исследований /. М.: РАН.ИНИОН, СГТУ, 2001.

206. Baudrillard, J. The Mirror Of Terrorism. In: Baudrillard, J. The Transparency of Evil: Essays on Extreme Phenomena. London: Verso, 1993.

207. Brubaker R. Aftermath of Empire and immixing peoples: Historical and comparative perspectives // Ethnic and Racial Studies. 1995. Vol. 18. No. 2.

208. Brubaker R. National minorities, nationalizing states and external national homelands in the New Europe // Daedalus. 1995. Vol. 124. No. 2.

209. Butler J. Gender Trouble. Feinism and Subversion of Identity. London & New York: Routledge, 1990.

210. Choen A. Delinqent Boys. The Culture of The Gang Glencoe. New York, 1955

211. Connell R.W. Masculinities. Cambrige-Oxford: Polity Press, 1995.

212. Correction Statistics. U.S. Bureau of Justice Statistics, 1998, 1999, 2000, 2001.

213. Eribon D. Michel Foucault, trans. Wing B. Cambridge, Mass., 1991.

214. Flowers R. B., Women and Criminality: The Woman as Victim, Offender, and Practitionerю Westport, CT: Greenwood Press, 1987.

215. Giddens A. The transformation of intimacy: Sexuality, love and eroticism in modern societies. Stanford university press. 1992.

216. Goffman E. Stigma: Notes on the Management of Spoiled Identity. New York, 1968.

217. Hoffman B. Terrorismus – der unerklärte Krieg. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag GmbH, 1999.

218. Lefebre H. The Production of Space. Oxford, Blackwell, 1991.

219. Matthews R. Doing Time. An Introduction to the Sociology of Imprisonment, New York, 1999.

220. Miller J. The Passion of Michel Foucault, New York, 1991.

221. Pollock-Byrne J., Women, Prison, and Crime. Pacific Grove, CA: Brooks/Cole Publishing,1990.

222. Restian Adrian. Patologia informationala. Buc., 1997, р. 119-167.

223. Rusche G., Kirchheimer O. Punishment and Social Structure. New York, 1968.

224. Women in the criminal justice system: international examples & national responses, Proceedings of the workshop held at the Tenth United Nations Congress on the Prevention of Crime and the Treatment of Offenders. Vienna, Austria, 10-17 April 2000.

Вебер М., Избранные произведения, Москва: Прогресс, 1990

Волков В., «Рынок охранных услуг», Препринт WP4/2003/05, серия Социология рынков. Москва: ГУ-ВШЭ, 2003

Волков В., Силовое предпринимательство. М., Летний сад, 2002

Латов Ю., Экономика вне закона: очерки по теории и истории теневой экономики. Москва: МОНФ, 2001

Олейник А., Тюремная субкультура. Москва: ИНФРА-М, 2001

Разинкин В., Воры в законе и преступные кланы. Москва: Криминологическая ассоциация, 1995

Сафонов В., Организованное вымогательство: уголовно‑правовой и криминологический анализ. Санкт‑Петербург: Знание, 2000

Топильская Е., Организованная преступность. Санкт‑Петербург: Юридический центр, 1999

Райх В. Психология масс и фашизм: Пер. с англ.- СПб: Университетская книга, 1997.

Гумилев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. - М.:Мишель и Ко,1993. - с.313

1 См. Бурдье П. Начала. М.: Социо-Логос, 1994. С. 187

2 Ярская Валентина, Яковлев Лев, Печенкин Виталий, Ежов Олег. Пространство и время социальных изменений. Курс лекций. Москва – Саратов: НФПК., 2004. С. 7.

3 См.: Бурдье П. Указ. соч. С. 187- 188.

4 См.: Федотов Г.П. Судьба и грехи России. СПб.: София, 1991.

5 Гуггенбюль А. Зловещее очарование насилия. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проспект», 2000. С. 7.

6 Туляков В.А. Жертвы злоупотребления властью и социального насилия: введение в проблему. http://kiev-security.org.ua/box/13/g.shtml

7 Дарендорф Ральф. Современный социальный конфликт. Очерк политики свободы / Пер. с нем. – М.: РОССПЭН. 2002. – С.70

8 См. Ярская В.Н. Этнологический дискурс конфликта // Этнос и власть: местное самоуправление и этнические конфликты. Часть 1, Саратов: Изд. ПАГС, 1997, С. 13-19; Ярская В.Н.. Социальная семантика этноса // Современные проблемы этничности. Саратов: Изд. СГТУ, 2001 С. 8-14; Ярская В.Н. Повседневный расизм крупного города // Саратов: идентичность, ресурсы, стратегии. Материалы Всероссийской научно-практической конференции / под ред. Т.П.Фокиной, Саратов: Изд. СГУ, 2004.

9 Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.: Республика, 1994.

10 Здравомыслов А.Г. Национальный вопрос и демократизация российского политического пространства // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: МШСЭН, 2003. С. 202.

11 Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество, М.: Academia, 1992. С. 245-252.

12 Дробижева Л.М. Этничность и власть: лимиты демократии и социальные практики // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: Изд. МШСЭН, 2003. С.218; Дробижева Л.М. Социальные проблемы межнациональных отношений в постсоветской России. М.: Центр общечеловеческих ценностей, 2003. С. 353 – 354; Социальные неравенства этнических групп: Представления и реальность / Автор проекта и отв. ред. Л.М. Дробижева. М.: Academia, 2002. С. 98-170.

13 Дробижева Л.М. О новом мышлении в межнациональных отношениях // Что делать? В поисках идей совершенствования межнациональных отношений в СССР, М: Мысль, 1989.

14 Скворцов Н.Г. Этничность, раса и способ производства: неомарксистская перспектива // Журнал социологии и социальной антропологии, №1, 1998, С. 65.

15 Майлз Роберт, Браун Малколм. Расизм. Перев. с англ. М.:РОССПЭН, 2004, С. 17.

16 Там же, С. 18.

17 Скворцов Н.Г. Указ. соч. С. 67.

18 Эйдельман Т. Какую историю мы преподаем? // Российский журнал. www. russ.ru. 08. 04. 2002.

19 Борзенко А. -->Неглобальная проблема национального масштаба. www.russ.ru/sovr/sumerki/20011102.html

20 Эйдельман Т. Указ. соч.

21 Остроухов В.В. Насилие сквозь призму веков: Историко-философский анализ. – М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. С. 34 - 35.

22 Малахов В. Миграция: невеликое переселение народов // Расизм и мигранты. Неприкосновенный запас. 2002, №5(25)

23 Там же.

24 Воронков В.М. Приватизация этничности «национальная политика» // Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации. М.: МШСЭН, 2003. С.211; см.: Расизм в языке социальных наук / Под ред. В.Воронкова, О.Карпенко, А.Осипова, СПб.: Алетейа, 2002.

25 Печчеи А. Человеческие качества. М.: Прогресс, 1985. С. 224.

26 Ярская В.Н. Моделирование немецкой автономии: политический аспект // Советские немцы: история и современность, М.,1990; Ярская В.Н. Основы для взаимопонимания. Выступление на Круглом столе по проблеме немцев Поволжья // Новое время. №29, 1990

27 Якимец К. <!--

B {

color : #515151;

}

LI {

list-style-image : url(/images/bullet.gif);

}

-->Введем апартеид? / Колонка редактора // Русский журнал. www.russ.ru/politics/20011115.html

28 Паин Э.А. Этнополитические маятники в постсоветской России / Куда пришла Россия?.. Итоги социетальной трансформации, М.: МШСЭН, 2003. С. 229

29 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Гидрометеоиздаь, 1990; Гумилев Л.Н. Этносфера. История людей и история природы. М.: Экопрос, 1993.

30 Сторонники такой концепции - Сталин, Бромлей, Гумилев…

31 Brubaker R. Aftermath of Empire and immixing peoples: Historical and comparative perspectives // Ethnic and Racial Studies. 1995. Vol. 18. No. 2, р. 113; Brubaker R. National minorities, nationalizing states and external national homelands in the New Europe // Daedalus. 1995. Vol. 124. No. 2.

32 Там же

33 Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994. С. 185-186, 189.

34 Бурдье П. Социология политики. М., 1993. С. 39-40.

35 См.: Здравомыслов А.Г., Цуциев А.А. Этничность и этническое насилие: противостояние теоретических парадигм // Социологический журнал, 2003, №3.

36 Ярская В.Н., Яковлев Л.С. и др. Пространство и время социальных изменений. С.65-74

37 См. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1989; Ожиганов Э.В. Сумерки России. М.: Русский двор, 1996.

38 Дробижева Л.М. О новом мышлении в межнациональных отношениях. Что делать? В поисках идей совершенствования межнациональных отношений в СССР.М. Мысль, 1989.

39 Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М. 1997. С. 311

40 Здравомыслов А.Г. Межнациональные конфликты в постсоветском пространстве. М. 1997. С. 6.

41 Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоциология. М.: Аспект Пресс, 1999. С. 234.

42 Гуггенбюль А. Зловещее очарование насилия. СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проспект». 2000. С. 196.

43 Тишков В.А. Очерки теории и политики этничности в России. М. 1997. С. 313.

44 Попов А., Суворова Н. Миграционный потенциал // Миграция.1998, №2, С. 21.

45 Мкртчян. Н.В. Миграция и регион (на примере Приволжского федерального округа) // Мир России. Т. Х111,

2004, №2. С. 38

46 См.: Андерсон Б. Западный национализм и восточный национализм: есть ли между ними разница? // РЖ. www.russ.ru/politics/ 19.12.2001.

47 Разберется ли милиция в национальной политике? Круглый стол #13 / Ругань по существу / РЖ, www.russ.ru/ 2001, 30.11.

48 Пинкевич В.К. Религии России и государство // Государственная служба № 1-2, 1998, С. 118.

49 См.: Андерсон Б. Западный национализм и восточный национализм: есть ли между ними разница? // РЖ. www.russ.ru/politics/ 19.12.2001.

50 Свиестиня И. Некоторые аспекты насилия: насилие как одно из проявлений власти // Насилие и ненасилие: философия, политика, этика. Под ред. Р.Г. Апресяна – М.: Фонд независимого радиовещания, 2003. С. 141.

51 Тоффлер Э. Метаморфозы власти. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. С. 36 - 37.

52 См. Луман Н. Власть. М.: Праксис, 2001.

53 Н.Луман. Указ. соч. С. 245-248.

54 Смирнов А.И. Женщины на военной службе: новые возможности и социальные права. –М.: Центр общечеловеческих ценностей, 2000. С. 15.

55 Тимашов Т., Тимашова Н. Аты-баты шли девчата // Ориентир, март, 2002. С. 26.

56 Данные получены в ходе работы над магистерской диссертацией по социальной работе. Суркова И.Ю. «Социальная защита военнослужащих в контексте жизненно-событийного подхода», 2001.

57 см. Connell R.W. Masculinities. Cambrige-Oxford: Polity Press, 1995.

58 Коннелл Р. Маскулинности и глобализация // Введение в гендрные исследования. Ч.2: Хрестоматия / Под ред. С.В. Жеребиной. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С. 854.

59 Маслюк Н.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Гендер и социальная структура. Саратов: Изд-во СГТУ, 2000. С. 8.

60 Данные Главной военной прокуратуры Российской Федерации.

61 Ярская-Смирнова Е.Р. Одежда для Адама и Евы: Очерки гендерных исследований/ РАН.ИНИОН, СГТУ. М., 2001. С. 93.

62 Данные получены в ходе работы над магистерской диссертацией по социальной работе «Социальная защита военнослужащих в контексте жизненно-событийного подхода» 2001.

63 Юридический справочник военнослужащих-женщин. М.: За права военнослужащих, 2001. С. 197, 228

64 Ахмадулин В. У солдата Джейн, кажется, проблемы// Независимое военное обозрение. №43 (313). http://nvo.ng.ru/notes/2000-07-28/8_sold.html 6.12.2002.

65 Таптыков В. Государство в долгу у тех, кто его защищает // Воинское братство. №2(6). 2002. С. 4.

66 Рыков С. Женский фактор // Социономия. 2001. №3. С. 12.

67 Данные Главной военной прокуратуры Российской Федерации.

68 Новиков В. О том, что всегда волновало флотских мужчин// Ориентир. 2002. №3. С. 43.

69 Ахмадулин В. У солдата Джейн, кажется, проблемы//Независимое военное обозрение. 28.07.2000/ http://nvo.ng.ru/notes/2000-07-28/8_sold.html

70 Там же

71 Там же

72 Охтинский Б. Упала-отжалась… Женский вопрос в армии США глазами русского антифеминиста// Армейский сборник. 2000. №3. С. 71.

73 Ахмадулин В. У солдата Джейн, кажется, проблемы//Независимое военное обозрение. 28.07.2000/ http://nvo.ng.ru/notes/2000-07-28/8_sold.html

74 Михель Д. Мужчины, мальчики и поле боя.// Гендерные исследования. №6, 2000. С. 135.

75 Мещеркина Е. Массовые изнасилования как часть военного этоса// Гендерные исследования, 2000, №6. С. 255-258.

76 Миллетт К. Теория сексуальной политики // Хрестоматия к курсу «Основы гендерных исследований» / Отв. Ред. О.А. Воронина. М.: МЦГИ, 2000. С. 40.

77 Бахридинов С. Преступность в городе Душанбе (1990-1994 гг.). Душанбе: ТГУ, 1996. С. 25.

78 Касымова С. Война и насилие в Таджикистане: всего несколько слов…// Гендерные исследования, 2001, №6. С. 252.

79 См. Pollock-Byrne J., Women, Prison, and Crime. Pacific Grove, CA: Brooks/Cole Publishing,1990, p.3-16; Flowers R. B., Women and Criminality: The Woman as Victim, Offender, and Practitionerю Westport, CT: Greenwood Press, 1987. p. 150-178.

80 Ядов В.А Стратегии социологического исследования. Описание, объяснение, понимание социальной реальности. М.: Добросвет, 1998.

81 Бурдье П. Практический смысл / Перевод с французского Общая редакция перевода и послесловие Н. А. Шматко. Издательство «АЛЕТЕЙЯ», Санкт-Петербург «Институт экспериментальной социологии», Москва, 2001.

82 Бурдье П. Практический смысл / Перевод с французского Общая редакция перевода и послесловие Н. А. Шматко. Издательство «АЛЕТЕЙЯ», Санкт-Петербург «Институт экспериментальной социологии», Москва, 2001. С. 159.

83 Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. М.: Академический проект, 2003. С. 254.

84 Фуко М. Надзирать и наказывать. М.: Ad Marginem, 1999; Lefebre H. The Production of Space. Oxford, Blackwell, 1991; Rusche G., Kirchheimer O. Punishment and Social Structure. N.Y., 1968.

85 Matthews R. Doing Time. An Introduction to the Sociology of Imprisonment, New York, 1999.

86 Эту сквозную цель для всех современных институциальных абстрактных систем предложил Э. Гидденс. См. Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // Thesis. Риск, неопределенность, случайность. М., 1994. №5, С. 107-135.

87 Фуко М. О концепции «социально опасного субъекта» в судебной психиатрии XIX столетия // Философская и социологическая мысль. 1991, №7, С. 84-110.

88 См. Correction Statistics. U.S. Bureau of Justice Statistics, 1998, 1999, 2000, 2001.

89 Э. Гидденс. См. Гидденс Э. Судьба, риск и безопасность // Thesis. Риск, неопределенность, случайность. М., 1994. №5, С. 107-135.

90 Matthews R. Doing Time. An Introduction to the Sociology of Imprisonment, New York, 1999.

91 О понятии хронотоп индивида см. Ярская В.Н. Современный социальный хронотоп // Проблемы образования и воспитания в полиэтническом обществе. Изд. СГУ. Саратов, 2002. С. 13-23; Ярская В.Н. Время в эволюции культуры. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1989.

92 Дюркгейм Э. Норма и патология / Социология преступности. М., 1966. С. 39-44.

93 Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001, С. 185.

94 Об изменении архитектурных планировок тюрем см. Matthews R. Doing Time. An Introduction to the Sociology of Imprisonment, New York, 1999.

95 Кон И.С. Сексуальная культура в России. М.: О.Г.И., 1997.

96 Giddens A. The transformation of intimacy: Sexuality, love and eroticism in modern societies. Stanford university press. 1992.

97 Там же.

98Фуко М. История сексуальности. Т.1., Воля к знанию // Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь., 1996, С. 243-244.

99 О формах дискриминации гомосексуальности в пенитенциарной системе см. Eribon D. Michel Foucault, trans. Wing B. Cambridge, Mass., 1991, pp. 224-251; Miller J. The Passion of Michel Foucault, New York, 1991, pp. 187-207; Трунцевский, Ю. Уваров, И. Лесбиянство под страхом нового уголовного закона? // Следователь. 1997. N 4. С. 63-64.

100 Бодрийар Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2000.

101 Олейник А. Н. Тюремная субкультура в россии: от повседневной жизни до государственной власти. М.: ИНФРА-М, 2001.

102 Коннелл Р. Маскулинности и глобализация // Введение в гендерные исследования. Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жеребкина. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С. 851-879.; Мещеркина Е.Ю. Социологическая концептуализация маскулинности // Социс, 2002, № 12. С. 15-25.

103 Олейник А. Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: ИНФРА-М, 2001. С. 153.

104 Коннелл Р. Маскулинности и глобализация // Введение в гендерные исследования. Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жеребкина. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С. 851-879.

105 Олейник А.Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: ИНФРА-М, 2001. С. 184.

106 WOMEN IN THE CRIMINAL JUSTICE SYSTEM: INTERNATIONAL EXAMPLES & NATIONAL RESPONSES, Proceedings of the workshop held at the Tenth United Nations Congress on the Prevention of Crime and the Treatment of Offenders. Vienna, Austria, 10-17 April 2000.

107 Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.

108 Butler J. Gender Trouble. Feinism and Subversion of Identity. London & New York: Routledge, 1990, pp. 31-33.

109 Goffman E. Stigma: Notes on the Management of Spoiled Identity. New York, 1968.

110 Rusche G., Kirchheimer O. Punishment and Social Structure. New York, 1968.

111 Ярская В.Н. Научный парк: методология подготовки специалистов социальной работы / Занятость в России. Саратов, 1996.

112 Хубер Дж. Теория гендерной стратификации / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. и комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000. С. 77-99.

113 Утевский Б. С. Развитие советской исправительно-трудовой науки // Труды ВШ МВД СССР. М., 1967, вып. 16.

114 Коннелл Р. Маскулинности и глобализация // Введение в гендерные исследования. Ч. II: Хрестоматия / Под ред. С. В. Жеребкина. Харьков: ХЦГИ, 2001; СПб.: Алетейя, 2001. С. 851-879; Тереза де Лаурентис Риторика насилия. Рассмотрение репрезентации и гендера / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. И комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000. С. 347-373.

115 Choen A. Delinqent Boys. The Culture of The Gang Glencoe. New York, 1955.

116 Такое понимание беспредела предлагает Олейник А. См. Олейник А.Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: ИНФРА-М, 2001, С. 146.

117 Схожее понимание гендера у Батлер Дж. См. Батлер Дж. Гендерное беспокойство (гл. 1. Субъекты пола/гендера/желания) / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. И комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000. С. 328.

118 Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001; Шматко Н. Послесловие. На пути к практической теории практики / Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.

119 Олейник А.Н. Тюремная субкультура в России: от повседневной жизни до государственной власти. М.: ИНФРА-М, 2001, С. 146.

120 Батлер Дж. Гендерное беспокойство (гл. 1. Субъекты пола/гендера/желания) / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. И комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000. С. 335.

121 Батлер Дж. Гендерное беспокойство (гл. 1. Субъекты пола/гендера/желания) / Антология гендерной теории. Сб. пер. / Сост. И комментарии Е. И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Минск: Пропилеи, 2000, С. 336.

122 Лысак И.В. Человек – разрушитель: деструктивная деятельность человека как социокультурный феномен. Таганрог: Изд-во ТРТУ, 1999. С. 3.

123 Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб.: Питер, 1997. С. 116 - 241.

124 Бодрияр Ж. Зеркало терроризма // http: www.russ.ru/ politics ; Baudrillard, J. The Mirror Of Terrorism. In: Baudrillard, J. The Transparency of Evil: Essays on Extreme Phenomena. London: Verso, 1993. Pp. 75-80.

125 Лазарев Н.Я. Терроризм как тип политического поведения // Социологические исследования, 1993. № 8. С. 32.

126 Дмитриев А.В. Социальный конфликт. Общее и особенное. М.: Гардарики, 2002. С. 151.

127 Мгимов Ю. Использование вооружённых сил США в борьбе с терроризмом // Зарубежное военное обозрение, 1994. № 1. С. 15.

128 Цит. по: Салимов К.Н. Современные проблемы терроризма. М.: «Щит – М», 1999. С. 9.

129 Беглова Н.С. Терроризм – поиск решения проблемы // США: экономика, политика, идеология. 1991. №1.С. 38.

130 Лакёр У. Терроризм эпохи постмодернизма // США: экономика, политика, идеология, № 2. 1997. С. 83.

131 Hoffman B. Terrorismus – der unerklärte Krieg. Frankfurt am Main: S. Fischer Verlag GmbH, 1999. S. 35-36.

132 Садохин А.П. Этнология. М.: Гардарики, 2000. С. 153.

133 Моджорян Л.А. Терроризм и национально-освободительные движения // Государство и право, № 3. 1998. С. 82.

134 Салимов К.Н. Современные проблемы терроризма. М.: „Щит –М“, 1999. С. 89.

135 См.: Дашдамиров А. Многоликий сепаратизм // Независимая газета, № 21. 2000. С. 4.

136 Малахов В. Парадоксы мультикультурализма // Иностранная литература, № 11. 1997. С. 173.

137 Власов В.И. Влияние: понятие и процесс. Ростов: РГЭА, 2000. С. 48.

138 Ильин В.И. Социальное неравенство. М.: Институт социологии РАН, 2000. С. 39.

139 Там же. С. 40.

140 Гидденс Э. Социология. М.: Эдиториал УРСС, 1999. С. 68.

141 Бурдье П. Начала. М.: Socio-Logos, 1994. С. 24.

142 Лурье С.В. Историческая этнология. М.: Аспект Пресс, 1997. С. 145.

143 Сорокин П.А. Кризис нашего времени // Американская социологическая мысль: Тексты. М.: Издание Международного Университета Бизнеса и Управления, 1996. С. 364.

144 Там же. С. 356-357.

145 Дмитриев А.В., Залысин И.Ю. Насилие: социо-политический анализ. М.: «Российская политическая энциклопедия», 2000. С. 109.

146 Маненте А. Постсоциализм в Восточной Европе: анализ перемен в политической ситуации, культуре и идентичности // Кому принадлежит культура? Общественные науки и перспективы исследований социокультурных перемен: Ч.1. Казань: Терра-консалтинг, 1999. С. 59.

147 Хоффер Э. Истинноверующий. Мн.: ЕГУ, 2001.С. 128.

148 Бородкин Ф.М. Социальный конфликт сквозь культуру // Мир России, 1999. №1. С. 28.

149 Мирский Г.И. Ислам и нация: ближний восток и центральная Азия // Политические

исследования, 1998. №2. С. 77.

150 См.: Тамими М.С. «Книга единобожия». М.: «Бадр», 1999; Фавзан С.В. «Книга единобожия». Махачкала «Бадр», 1997.

151 Игнатенко А. Обыкновенный ваххабизм // Русский Журнал / Политика / www.russ.ru/politics /20010917-ign.html

152 Там же.

153 См.: Хлобустов О.М. Средства массовой информации и насилие в обществе // Власть, 1999. С.25-28; Петрищев В.Е. Заметки о терроризме. М.: Эдиториал УРСС, 2001. С. 108-117.

154 Кон И. Психология предрассудка // Психология национальной нетерпимости / Под ред. Чернявской Ю.В. Мн.: Харвест, 1998. С. 45.

155 Мельков С.А.. Война, мир и борьба с терроризмом // http://religion.ng.ru/islam/4_war-n-peace.html

156 См. Серебрянников В.В. Социология войны. М.: Научный мир, 1997 .

157 См. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: «Ad Marginem», 1999.

158 Дедовщина в армии (сб. социологических документов) // Под ред. С.А. Белановского. М.: Ин-т народнохозяйственного прогнозирования, 1991. С. 20-28

159 Волков В. О природе исламского радикализма // Отечественные записки, 2003, № 5. С. 250.

160 Действие фильма происходит в Грозном (режиссёр А.Невзоров, 1995 год). В городе, практически стертом с лица земли, идут бои за корпус разрушенной городской больницы. Героизм российского танкиста, пошедшего на верную смерть, позволяет федеральным войскам занять объект сражений, но через несколько дней больницу вновь захватывают чеченские боевики. Фильм балансирует на грани выдумки и жесткого натурализама, а самым трагическим моментом являются «похороны» российских солдат, тела которых перемалывают танком, чтобы не оставлять на поругание врагам).

161 Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2000. С. 7 - 9.

162 Волков Е.Н. Преступный вызов практической психологии: феномен деструктивных культов и контроля сознания (введение в проблему) // Журнал практического психолога. М.: Фолиум, 1996. № 2. С. 87 - 91.

163 Крысько В.Г. Секреты психологической войны (цели, задачи, методы, формы, опыт). Минск, 1999. С. 148.

164 Доценко Е.Л. Механизм межличностной манипуляции // Вестн. МГУ. Сер. 14. Психология. 1993, № 4. С. 3 -13.

165 Кара-Мурза С.Г.Манипуляция сознанием.- М.: Алгоритм. – 2000. С. 34.

166 Крылов К. Пробуждение от идиотизма. www.russ.ru/politics/20021105-kr.html

167 Дубровский Д.И. Обман. Философско-психологический анализ. М., 1994. С. 20.

168 Носов Н.А. Реальные нереальности // Человек. 1993. № 1. С. 35 - 36.

169 Почепцов Г.Г. Информационные войны. М.: «Рефл-бук», К.: «Ваклер», 2001. С. 8 - 18.

170 Печенкин В.В. Информационные технологии в социальной структуре общества. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2001. С. 5 - 16.

171 Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., Добросвет, 2000. С. 78.

172 Маркузе Г. Одномерный человек. М.: Refl-book, 1994. С. 16.

173 Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика, М., 1983. С. 315.

174 Дичев Т., Бийчанинова А., Берестенко М. Информационный Чернобыль // Советская Россия. № 68. 2003.

175 Черешкин Д.С., Смолян Г.Л., Цыгичко В.Н.. Реалии информационной войны. //Защита информации. «Конфидент». №4. 1996.

176 Громов В.И. Развал СССР – причины и последствия. М., 1998.

177 Петров В. От информационных войн к управляющей конфронтации и сотрудничеству // Власть. 2001. № 1.

178 Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Многомерный мир современного человека. М., 1998. С. 239.

179 Серебрянников В.В., Дерюгин Ю.И., Ефимов Н.Н., Ковалев В.И. Безопасность России и армия. М., 1995. С. 88.

180 Тоффлер Э. Шок будущего. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 186 - 189.

181Лопаткин Р.А. Религии России и государство // Государственная служба. № 1-2, 1998. С. 112

182 См.: Государственная политика России в конфликтных зонах (аналитические материалы). М. Центр этнополитических и региональных исследований. 1994. С. 102-106, 108-114

183 Пинкевич В.К. Религии России и государство // Государственная служба № 1-2, 1998, С. 118

184 Ярская В.Н. Современный социальный хронотоп // Проблемы образования и воспитания в полиэтническом обществе. Саратов: СГУ, 2002. С. 13-23; Она же. Конструирование этнического неравенства и перспективы толерантности // Великий Волжский путь. Развитие культурных и этноконфессиональных контактов. Материалы международной конференции. Казань: Институт истории АН РТ, 2002. С. 141-148

126