9. Шпенглер о. Цивилизация как стиль

Итак, мысль о всемирной истории физиогномического типа расширяется до идеи всеобъемлющей символики. Историография во взыскуемом здесь смысле имеет задачей исследовать картину некогда живого, а ныне канувшего и определить её внутреннюю форму и логику… Всё, что находится в нашем сознании в каком угодно гештальте, как душа и мир, жизнь и действительность, история и природа, закон, чувство, судьба, Бог, прошлое и будущее, настоящее и вечность, - всё это имеет для нас ещё и какой-то глубинный смысл, а единственное средство познать эту непостижимость таится в той разновидности метафизики, для которой всё, чем бы это всё ни было, обладает значением смысла.

Символы суть чувственные знаки, последние, неделимые, а главное, невольные впечатления, имеющие определённое значение. Символ есть некая черта действительности, с непосредственной внутренней достоверностью обозначающая для чувственно бодрствующих людей нечто такое, что не может быть сообщено рассудочным путём. Дорический, раннеарабский, раннероманский орнамент, гештальт крестьянского двора, семьи, человеческих отношений, одеяний и культовых действий. Но также облик, походка и осанка определённого человека, целые сословия и народы, диалекты и формы оседлости всех людей и животных и, кроме того, немой язык природы с её лесами, выгонами, стадами, облаками, звёздами, с лунными ночами и грозами, цветением и увяданием, близостью и далью – всё это есть символическое воздействие космического на нас, когда мы бодрствуем и внемлем этому языку в моменты самоуглубления, и это же, с другой стороны, есть чувство однородности понимания, которое выделяет из общей человеческой массы целые семьи, сословия, племена и, наконец, культуры и смыкает их воедино. /…/

Таким образом, речь будет идти здесь не о том, что есть мир, а о том, что он значит для живущего в нём существа. Из совокупности чувственных и вспомянутых элементов внезапно и непреложно возникает мир, «как таковой», доступный пониманию, и «как таковой» уникальный для каждого отдельного человека.

Такова идея макрокосма, действительности как совокупности всяческих символов, соотнесённых с конкретной душой.

Ничто не выпадает за рамки этого свойства многозначительности. Всё, что есть, есть также символ. От телесных проявлений – лицо, облик, осанка отдельных людей, сословий, народов, - что всегда было известно, до мнимо вечных и общеобязательных форм познания, математики и физики – всё говорит о сущности какой-то конкретной, и только этой вот, а не иной души.

Лишь на большем или меньшем сродстве отдельных миров, поскольку они переживаются людьми одной культуры или одного душевного склада, покоится большая или меньшая возможность сообщения увиденного, прочувствованного, познанного, т. е. оформленного в стиле собственного бытия при помощи выразительных средств языка, искусства и религии, при помощи слов, формул, знаков, которые и сами в свою очередь суть символы. /…/

Каждый художник передавал «природу» в красках и линиях. Каждый физик – греческий, арабский, немецкий – разлагал «природу» на последние элементы, – отчего же всем им не представало одно и то же? Оттого, что у каждого своя собственная природа, хотя каждый с наивностью, спасающей его жизневоззрение, спасающей его самого, и полагает, что она едина для всех. «Природа» – это достояние, насквозь проникнутое личностным содержанием. Природа – это функция соответствующей культуры./…/

Способ протяжённости должен быть отныне назван прасимволом культуры. Из него можно вывести весь язык форм её действительности, её физиогномию, в отличие от всякой другой культуры, и прежде всего от почти лишённого физиогномии первобытного человека; ибо истолкование глубины возводится здесь на уровень поступка, пластического выражения в произведениях, преображения действительности, уже не служащего, как у животных, жизненной нужде, а водружающего символ жизни, который пользуется всеми элементами протяжённости, материалом, линиями, красками, тонами, движениями.

Но сам прасимвол неосуществим. Он пульсирует в чувстве формы каждого человека, каждой общности, стадии, эпохи и диктует им стиль всей совокупности жизненных проявлений. Он кроется в форме государства, в религиозных мифах и культах, в идеалах этики, формах живописи, музыки и поэзии, в основных понятиях всякой науки, но не исчерпывается ими. Следовательно, его нельзя понятийно изложить и в словах, ибо язык и формы познания сами суть производные символы.

Шпенглер О. Закат Европы: очерки морфологии мировой истории. М. 1993. С. 323 -338.