7. Шпенглер о. О путях познания истории

Отрывок из «Заката Европы», позволяющий выделить характерные черты теории познания (гносеологии) Шпенглера.

Всем этим произвольным, узким, привнесённым извне, продиктованным личными интересами, насильственно навязанным истории формам я противополагаю действительный, «Коперников» образ мировых событий, таящийся в них и открывающийся только непредубеждённому взгляду.

Опять возвращаюсь к Гёте. Что он подразумевает под именем живой природы, как раз соответствует тому, что я называю всемирной историей в широком смысле, т.е. миром как история. Гете, в своей художественной деятельности выявлявший жизнь, развитие образов, становление, а не ставшее, как мы видим это на примере «Вильгельма Мейстера» и «Правды и вымысла», ненавидел математику. У него миру, как механизму, противостоял мир, как организм, мёртвой природе – живая, закону – образ. Каждая написанная им, в качестве естествоиспытателя, строка стремится представить образ совершающегося, «чеканных форм в их жизненном развитии». Вживание, наблюдение, сравнение, непосредственная внутренняя уверенность, точная чувственная фантазия – таковы были его средства раскрытия таинств движущихся явлений. И таковы средства исторического исследования вообще. Других, кроме этих, не имеется. Эта божественная прозорливость заставила его вечером после битвы при Вальми у бивуачного огня сказать своё изречение: «Здесь, с сегодняшнего дня начинается новая эпоха мировой истории, и вы можете сказать, что вы при этом присутствовали». Ни один полководец, ни один дипломат, уже не говоря о философах, никогда так непосредственно не чувствовал свершения истории. Эта глубочайшая оценка, высказанная по поводу исторического события в самый момент его свершения.

И подобно тому, как он наблюдал развитие растительных форм из листа, возникновение позвонка, происхождение геологических напластований, т. е. судьбу природы, а не её причинную связь, - так и мы приступим к рассмотрению языка форм человеческой истории, её периодической структуры, дыхания истории во всём изобилии её доступных нашему восприятию подробностей.

В других научных областях принято причислять человека к организмам земной поверхности, и на это имеется полное основание. Строение его тела, его естественная функция, общий доступный восприятию облик, - всё это делает его составной частью более обширного целого. Однако, несмотря на глубоко прочувствованное сродство судьбы растительного мира и судьбы человека – постоянный мотив всякой лирики, – несмотря на сходство человеческой истории с историей любой группы высших живых существ – эту обычную тему бесчисленных сказок, сказаний и басен, - для человека постоянно делают исключение. Вот здесь надо искать сравнения, предоставив миру человеческих культур свободно и глубоко воздействовать на наше воображение, а не втискивая его в предвзятую схему; надо за словами: юность, развитие, расцвет, увядание, бывшими до сего времени, и теперь более чем когда-либо, выражением субъективной оценки и чисто личного интереса социального, морального, эстетического характера, признать, наконец, значение объективного наименования для органических состояний; надо сопоставить античную культуру, как законченный в себе феномен, как тело и выражение античной души, наряду с египетской, индийской, вавилонской, китайской и западноевропейской культурами, и искать типическое в переменчивых судьбах этих больших индивидуумов, момент необходимого в необузданном изобилии случайностей, - и тогда, наконец, развернётся перед нами картина мировой истории, свойственная нам и только нам, как людям Западной Европы.

Шпенглер О. Закат Европы / пер. с нем. Н.Ф. Гарелина. М. – Пг.: Изд. Л.Д. Френкеля, 1923. Т.1. С. 13 – 40.