5. Магия и наука

Нам пришлось сделать отступление, посвященное мифологии, поскольку мы обнаружили, что миф порождается реальным или воображаемым успехом колдовства. Но как же обстоит дело в случае его неудачи? При всем могуществе, которое магия черпает из спонтанной веры и спонтанного ритуала исполнения интенсивного желания или высвобождения сдерживаемой эмоции, при всей силе, которую придают ей личный престиж, социальная власть и успех, обычно присущие магу и целителю, — при всем этом остаются, однако, неудачи и провалы, и мы бы совершенно недооценили интеллект, логику и тонкое чутье дикаря, если бы предположили, что он этого не сознает и не может дать этому какое-то объяснение.

Прежде всего, магия окружена строгими условностями: точным воспроизведением заклинания, безукоризненным выполнением обряда, неукоснительным соблюдением тех табу и обычаев, которыми маг опутан с ног до головы. Стоит чем-то из этого пренебречь, и следствием становится безуспешность магии. И тогда, даже если магия делается самым что ни на есть совершеннейшим образом, ее результаты в равной степени могут быть погублены, ибо в противовес каждой магии может существовать также и контрмагия. Если магия, как мы показали, порождается союзом непоколебимого человеческого желания со своенравным непостоянством случая, то каждое желание, будь то позитивное или негативное, может — и даже более того, должно — иметь свою магию. Так вот, во всех своих социальных и мирских амбициях, во всех своих стремлениях не упустить благоприятный случай и поймать удачу человек движется в атмосфере соперничества, вражды и неприязни. Ибо удача, имущество и даже здоровье суть вопросы степени и сравнения, и если у вашего соседа больше скота, больше жен, больше здоровья и больше власти, чем у вас, то вы чувствуете себя умаленным во всем, чем вы владеете, и во всем, что вы сами собой представляете. И такова уж человеческая природа, что причинение ущерба другим удовлетворяет человеческое желание не меньше, чем личное достижение. Этой социологической игре желания и контржелания, амбиции и неприязни, успеха и вражды соответствует игра магии и контрмагии, или магии белой и черной.

В Меланезии, где я изучал эту проблему из первых рук, не существует ни одного магического действия, которому бы, по глубокому убеждению людей, не соответствовало какое-нибудь противодействие, способное, оказываясь более сильным, полностью аннулировать его результаты. В некоторых типах магии, например, в магии здоровья и болезни, формулы фактически являются парными. Колдун, разучивающий обряд, посредством которого вызывается определенный недуг, будет также одновременно изучать формулу и обряд, способные полностью аннулировать последствия его злой магии. В любовной магии, опять же, не только существует вера в то, что в случае одновременного исполнения двух формул для покорения одного и того же сердца более сильная формула перевешивает более слабую, но существуют также и заклинания, намеренно произносимые с целью охладить нежные чувства возлюбленной или чужой жены. Повторяется ли эта двойственность магии во всем мире с таким же постоянством, как и на Тробрианских островах, трудно сказать, однако то, что двойственные силы белого и черного, позитивного и негативного существуют везде, не подлежит никакому сомнению. Таким образом, неудачи магии всегда могут быть объяснены ошибкой памяти, какой-нибудь небрежностью, допущенной в выполнении обряда или соблюдении табу, и, далеко не в последнюю очередь, тем фактом, что кто-то где-то применил какую-то контрмагию.

Теперь мы имеем возможность более полно выразить уже намеченную выше в общих чертах связь между магией и наукой. Магия родственна науке в том, что всегда имеет перед собой определенную цель, тесно связанную с человеческими инстинктами, потребностями и стремлениями. Магическое искусство направлено на достижение практических целей. Подобно всем прочим искусствам и умениям, она также руководствуется некоторой теорией, некоторой системой принципов, диктующих, каким способом должно быть выполнено действие, чтобы быть эффективным. Анализируя магические заклинания, обряды и субстанции, мы обнаружили, что существует несколько управляющих ими общих принципов. И наука, и магия развивают особую технику. В магии, как и в других искусствах, человек может аннулировать то, что он сделал, или исправить причиненный им ущерб. На самом деле, количественные эквиваленты черного и белого в магии кажутся даже гораздо более точными, а воздействия колдовства гораздо более полно устраняемыми контрколдовством, нежели это возможно в любом практическом искусстве или умении. Итак, магия и наука проявляют некоторые черты сходства, и мы, вместе с сэром Джеймсом Фрэзером, с полным правом можем назвать магию псевдонаукой.

И иллюзорность этой псевдонауки нетрудно проверить. Наука, даже будучи представлена примитивным знанием туземного человека, базируется на нормальном универсальном опыте повседневной жизни, опыте, который отвоеван человеком в борьбе с природой за выживание и самосохранение, основан на наблюдении и зафиксирован разумом. Магия базируется на специфическом опыте эмоциональных состояний, в котором человек наблюдает не природу, а самого себя, и в котором истина проявляет себя не через разум, а через воздействие эмоций на человеческий организм. Наука основана на убеждении в достоверности опыта, практического усилия и разума; магия же — на вере в то, что надежда не может не осуществиться, а желание не может обманывать. Теории научного знания диктуются логикой, теории магии — ассоциацией идей под влиянием желания. Эмпирически достоверно, что корпус рационального знания и совокупность магических знаний инкорпорированы в разные традиции, разные социальные среды и разные типы деятельности, и все эти различия дикарями ясно осознаются. Первый образует область профанного; вторая, окруженная свитой обычаев, таинств и табу, составляет половину области сакрального.