28. Тема «бесовства» в романе ф. М. Достоевского «Бесы». Роль образа Ставрогина.

В соответствии с любимой идеей Достоевского причина в том, что Ставрогин — русский барич, оторвавшийся от национально-народной почвы и твердой православной веры ("атеист, потому что барич, последний барич" — X, 202). В черновых записях упоминается Достоевским его "испорченная природа барчука и великий ум, и великие порывы сердца. В результате... один лишь беспорядок" (XI, 152). Ставрогин, "загадочное и романтическое лицо" (X, 179), "красивый... изящный джентльмен... писаный красавец... смел и самоуверен" (37), "принадлежал к тем натурам, которые страха не ведают" (164). Лебядкин называет его "премудрым змием" (83), "дамы без ума от нового гостя" (37), и все основные женские персонажи влюблены в него (Лиза, Даша, Хромоножка). Казалось бы, неудивительно, что его можно представить Иваном-царевичем. Вместе с тем он появляется "в таком загадочном и опасном для всех колорите" (42). Многим кажется "странным" (82) и даже "помешанным" (84), и иногда он показывает "свои когти" (37) и действительно совершает парадоксальные, оскорбительные или просто шутовские действия, "неслыханные дерзости" (78): например, он буквально водит за нос Гаганова, кусает губернатора, неожиданно нахально целует в губы жену Липутина. К числу его очень странных поступков относится официальный, фактически фиктивный брак с сумасшедшей юродивой Хромоножкой Марьей Тимофеевной. Он "оскорбляет из удовольствия оскорбить" (36), но вместе с тем при своей гордыне он спокойно сносит пощечину Шатова и затем даже предупреждает Шатова о грозящей ему опасности.; Выясняется, что у него был некий, как выражается Петр Верховенский, период "насмешливой жизни" (149), когда он был связан с социальным дном ("третьестепенным слоем нашего общества" — 40) и "содом был ужаснейший" (149). Его мать, Варвара Петровна, которая его горячо любит, думает, что это история "одного причудника", "одного капризного и сумасшедшего человека", но "всегда рыцарски благородного" (155-156). На самом деле там имело место "баловство, фантазия преждевременно уставшего человека" (150), и, как выясняется из так называемой исповеди у Тихона, в этот период Ставрогин "предавался разврату, в котором не находил удовольствия" (XI, 12). Тогда он "бурно" обошелся с одной дамой, развлекался одновременно с двумя любовницами, совершил кражу и отравление, убил двоих на дуэли и, самое гнусное, изнасиловал невинную девочку, которая после этого повесилась. Ставрогин признается, что "в минуты преступлений и в минуты опасности жизни" испытывал "неимоверное наслаждение... упоение от сознания глубины моей подлости", признается в "зверином сладострастии, которым одарен и которое вызывал" (14). Одновременно он испытывал наслаждение и во время дуэлей, и даже получая пощечины. Совершая тяжелые грехи, он всегда владеет собой, редко поддается стихийным эмоциям и не испытывает страха (единственное исключение в истории с изнасилованием Матреши). "Господин себе, когда захочу" (14). Тихона, прочитавшего эти признания, "ужаснула великая праздная сила, ушедшая нарочито в мерзость" (25). "При бесконечной злобе... мог сохранить полную власть над собой" (X, 164). В тот период жизни, о котором .идет речь, при всем том он иногда испытывал галлюцинации и видел некое злобное существо, насмешливое и "разумное", "в разных лицах и в разных характерах, но одно и то же..." (9), — также, видимо, претендующее на роль "двойника" (ср. чёрта Ивана Карамазова).

В более поздний период жизни, непосредственно описанный в "Бесах", Ставрогин не совершает явных преступлений, не поддается соблазну двоеженства, но допускает убийство другими его формальной жены Хромоножки, а проведя ночь с Лизой, спокойно с ней расстается, после чего ее убивает толпа. Он допускает и другие убийства — Шатова, Федьки Каторжного и т. д.

С. П. Гессен считал, что в образе Ставрогина воплощена трагедия зла, на изображении которого и сосредоточены "Бесы"19. Однако и демонизм Ставрогина не стоит преувеличивать. Во-первых, потому, что его демонизм направлен и на самого себя, его не оставляет "идея покалечить как-нибудь жизнь" (XI, 20); в этом плане следует, отчасти, рассматривать и его "Исповедь", которую он размножил и собирается сделать всеобщим достоянием, не исключая и полиции, хотя, с другой стороны, эта исповедь есть очередная дерзость, дерзкий вызов обществу. Во-вторых, и это самое главное, он совершает большинство своих поступков и "испускает" из себя разные идеи не столько со страстью, сколько со скуки и равнодушно, большей частью оставаясь холодным, вне борьбы добра со злом. Шатов спрашивает Ставрогина: "Правда ли, будто вы уверяли, что не знаете различия в красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою шуткой и каким угодно подвигом, хотя бы даже жертвой жизнию для человечества? Правда ли, что вы в обоих полюсах нашли совпадение красоты, одинаковость наслаждения?" (X, 201). Вдохновляя Шатова и Кириллова противоположными идеями, сочиняя одновременно революционный "устав", он с возмущением спрашивает: "Почему это мне все навязывают какое-то знамя?" (201). Впрочем, "холодность" не точно определяет Ставрогина. Как правильно угадал Тихон, он, собственно, не холодный и не горячий, а "теплый", ощущающий себя атеистом, но сохранивший и остаток веры. Ставрогин убеждает Шатова, что он атеист, но когда в свое время он же развивал ему идею народа-богоносца, то "Не шутил же я с вами и тогда; убеждая вас, я, может, еще больше хлопотал о себе, чем о нас" (197).

Исключительная противоречивость Ставрогина проявляется даже в его наружности: он одновременно "писаный красавец" и "отвратителен" (37), всегда "одинаковый" и "разный". Противоречивость Ставрогина ощущает Хромоножка, которая считала его "соколом", но видит, как "сокол" стал "филином", и потому называет его "самозванцем", сравнивает его с Гришкой Отрепьевым.

Противоречивая психология Ставрогина проявляется и в самом финале; он обращается к Даше с призывом сопровождать его в изгнание, в Швейцарию, и тут же кончает с собой.

Как уже сказано, сознательное и бессознательное метание Ставрогина между крайностями базируется на его равнодушии к добру и ко злу, на "баловстве, фантазии