М. Горький. [Правка рукописи повести м. Лузгина «Вор»]

Бронепоезд, с рассветом громивший огнем [ всех ] своих орудий и пулемётов Покотиловку, к полудню умолк… Его прислуга, измождённая, с черными лицами после беспрерывных пятидневных боев, будто застыла на том же месте, где каждый стоял в минуту отдачи последнего снаряда.

Выстрела?

Один Архипов, командир бронепоезда, отдав приказ оставить огонь, вышел из башни и, отойдя несколько шагов, [ против собственной воли ] опустился на траву и минуту лежал, зарывшись в неё лицом, оцепенев[ший]. [ И когда ] медовый запах трав проник

Напоил?

в Архипова, по телу его прошла легкая судорога, и он, словно ужаленный, перевернулся на спину и громко, внятно сказал в густую жаркую тишину: «Не лопнет!»

Это — тяжелая фраза

Впервые за два года боев — в цепи атакующей пехоты, в седле, у пулемёта и теперь на бронепоезде «Вся власть Советам» — сегодня, за два часа до приказа «прекратить огонь», команде Архипова вторил без перерыва эта вдруг застучавшая в нем мысль. За два часа до остановки огня с бронепоезда Архипова почувствовал вдруг в жаркой

Зачем повторять одни и те же слова?

духоте башни, что рев, гул, взрывы вокруг бронепоезда будто прекратились, будто густая недвижная тишь обняла бронепоезд, и гул, грохот, взрывы сосредоточились в нем самом, в жилах его, в концах пальцев рук. Они запели в нем то когда-то знакомой мандолиной, то свистом ножа о раскаленные полосы стали в прокатном цехе. И тогда команде Архипова вторила без перерыва застучавшая в нем мысль: «Лопнет?... Не лопнет»... Мысль эта минутами казалась не своей, чужой, не его, Архипова, мыслью.

Автор старается «развестити психологию», но топчется на одном и том же месте, повторяя одни и те же слова.

Что и где могло лопнуть, не сознавал Архипов: не было лишней минуты подумать, потому что в трубку команду кричал Архипов без перерыва пятые сутки...

Чепуха.

Перевернувшись в траве на спину, два раза сказал Архипов: «Не лопнет!» Сказал и, снова перевернувшись, на этот раз уже на живот, устремил заулыбавшиеся глаза свои в сторону. С полчаса смотрел Архипов, чему-то улыбаясь, в сторону, потом снова перевернулся на спину и улыбающиеся глаза свои устремил в высокое жаркое июльское небо, где плавало, кружась, черное тело коршуна. — И тебе сегодня не взять! — вслух сказал Архипов... Высоко плавал коршун, и Архипов сосредоточенно следил за его полетом, и вдруг, когда коршун камнем стал падать на землю, Архипов вскочил и голосом, каким кричал в телефонную трубку, крикнул:

Это уже было

Не взять!» В этот миг, не достигнув земли, снова высоко взмыл коршун, и, сделав два круга, стал уходить, утонув в облаках. В эту минуту понял Архипов, что боялся он, чтобы не лопнул его, Архипова, череп.

Это все — «лукавое», но неумелое «мудрствование», путаница и самолюбование автора.