5. Неопозитивизм. Лингвистическая философия и право

Мы уже говорили, что в числе факторов, способствовавших сохранению позитивизма в праве в условиях «антипозитивистской реакции» периода после второй мировой войны, существенную роль сыграли философия неопозитивизма, или так называемый логический позитивизм, а также интенсивное развитие логики. Рассмотрим некоторые возникшие в этой связи концепции, с тем чтобы перейти к основной современной юридико-позитивистской доктрине - нормативизму.

Первоначально философский неопозитивизм мало контактировал с юридической наукой. Он обратил свое внимание почти исключительно на естественные науки, особенно на физику и математику, и на их основе ставил и пытался решать свою принципиальную проблему - логический анализ языка науки. Со своей стороны буржуазная правовая теория прошла мимо «венского кружка» и других более ранних форм философии неопозитивизма. Однако в период после второй мировой войны буржуазная теоретико-правовая мысль уже испытывает влияние логического позитивизма, а он со своей стороны также расширяет свою сферу, обратившись к смежным с правом областям этики и морали.

Оказавшись в поле зрения правоведения, установочные положения неопозитивистской философии попали на весьма подготовленную почву. С. Хук не без основания писал, что еще до того, как Витгенштейн появился на философской арене, многие его подходы были предвосхищены в юридической науке. Аналогичным образом Р. Бек, говоря о влиянии философского неопозитивизма на философию права, отмечает, что он «чувствует себя как дома в этой сфере социальной философии».

В самом деле, Витгенштейн, один из основателей лингвистической философии, исходил из того, что «цель философии - логическое прояснение мыслей. Философия не теория, а деятельность... Результат философии - не. некоторое количество «философских предложений», но прояснение предложений». Если заменить в приведенной цитате философию правоведением или философией права, то перед нами окажется нечто, весьма напоминающее кредо юридического позитивизма. Витгенштейн полагал также, что «проблемы решаются не получением новой информации, а упорядочением того, что нам уже известно»; высказывание «это должно быть так», с его точки зрения, не философское высказывание, ибо философия должна иметь дело лишь с тем, что уже открыто, общепризнанно, дано в опыте; она не устанавливает новых истин, а оперирует с уже установленными, подвергая их логическому и лингвистическому анализу. Подобного рода методологические установки также были известны и близки юридическому позитивизму.

При таком сходстве платформ неудивительно, что буржуазная теория права обратилась к неопозитивистской философии, чтобы, во-первых, поддержать престиж юридико-позитивистской методологии, а во-вторых, попытаться применить в своей сфере некоторые рецепты этой философии.

В 1950 г. итальянский теоретик права Н. Боббио опубликовал статью «Наука права и лингвистический анализ», где попытался выполнить первую часть этой программы. Боббио вспоминает известную обвинительную речь, произнесенную в адрес правовой науки еще в прошлом веке немецким юристом Кирхманом: «Вместо абсолютного и вечного ее предметом становится случайное и небезупречное... А между тем наука, которая имеет своим предметом случайное, сама превращается в случайность. Три решительных слова законодателя - и целые библиотеки становятся макулатурой». Эта пессимистическая тирада, по мнению Боббио, была бы оправдана, если бы целью науки действительно являлись поиски абсолютной истины. Но цель науки - и здесь Боббио обращается к неопозитивизму - давно уже понимается философией совсем по-другому, а именно как анализ и верификация находящихся в ее распоряжении понятий. В свете этой «современной концепции» Кирхман не прав, ибо, чтобы считаться подлинной наукой, юриспруденция может ограничиться функцией анализа языка законодателя. При таком повороте темы старая юридико-позитивистская методология получает новейшее философское обоснование.

По мнению Вильямса, Скарпелли и других представителей юридического неопозитивизма, отвечая на вопрос о том, что такое право, следует стремиться не к тому, чтобы дать определение права, отражающее реальную действительность и адекватное ей, а к тому, чтобы внести возможную ясность в различные словоупотребления этого понятия. По мнению Скарпелли, как правило, большинство из этих словоупотреблений в своем , контексте являются правильными и единственного определения, претендующего на полное отражение права как реального явления, быть не может. Поиски такого определения - одна из основных ошибок юридической мысли. Возможно лишь конвенциональное определение права, когда для какой-то определенной цели соглашаются пользоваться одним из его возможных определений. Выбор одного конвенционального определения в принципе не исключает возможности появления и другого конвенционального определения. Как известно, принцип конвенционализма, или «принцип терпимости», был сформулирован Р. Карнапом и является одним из основных в философии неопозитивизма.

Концепция Скарпелли напоминает взгляды другого упомянутого выше автора - англичанина Глэнвила Вильямса, который одним из первых в западной юриспруденции попытался подойти к определению лрава с позиций философского неопозитивизма. Английская литература вообще наиболее богата такими попытками, что объясняется сочетанием двух факторов: во-первых, господством аналитической школы в английской теории права, сохранившимися там более сильно, чем где бы то ни было, юридико-позитивистскими традициями и, во-вторых, господством лингвистической философии в английских университетах.

В духе этой философии Вильямс утверждал, что источниками затруднений, с которыми сталкиваются юристы, пытаясь ответить на вопрос «что такое право?», является терминологическая путаница и стремление искать какую-то сущностную основу проблемы, которая в действительности является чисто, семантической. В качестве примера Вильямс вспоминает критику определения права Остина (право как обязательный приказ суверена, обращенный к управляемому), с которой выступил Сомло, доказывавший, что это определение неправильно, поскольку оно не охватывает международного права; это определение оказалось бы неправильным, говорит Вильямс, и с точки зрения Мэна, который брал право в исторической перспективе, имея в виду прежде всего обычное право. По мнению Вильямса, определение права, данное каждым из этих трех авторов, соответствует сущности права, но ни одно из них не может претендовать на то, чтобы быть единственно истинным; все определения легитимны и зависят от выбора¹⁰.

Таким образом, неопозитивизм идет значительно дальше по пути субъективно-идеалистической трактовки права, чем старый, «классический» юридический позитивизм. Этот последний брал право «таким, каково оно есть», а неопозитивистский теоретик берет право таким, каким оно представляется ему, ибо быть - значит быть данным в ощущениях, опыте. Объективные черты права или исчезают совсем, или растворяются в менее существенных чертах только потому, что данному лицу они кажутся существенными. Старый позитивизм считал право чем-то однозначным и был чужд релятивизма. Неопозитивизм же доводит до крайности релятивизм, утвердившийся в буржуазной теории права еще в начале нашего века не без влияния махизма.

Представители неопозитивизма в праве (и в частности, Вильямс) исходят из общей посылки лингвистической философии, согласно которой употребление того или иного слова еще не гарантирует, что объект, выраженный этим словом, вообще существует в действительности или более или менее полно выражен им. Правда, Вильямс не утверждает, что за словом «право» нет реального объекта. Правовая действительность существует и может даже быть описана. Как описание и констатация определенных фактов теория права может даже претендовать на известную достоверность, поскольку высказывания, в которых описывается правопорядок, могут быть подвергнуты верификации. Однако определение самого понятия или слова «право» верифицировано быть не может, поскольку с точки зрения Витгенштейна и других теоретиков лингвистической философии можно верифицировать не само общее правило, а лишь его наблюдаемые проявления, которые в свою очередь суть не что иное, как сумма ощущений, итог личного опыта.

Эта позиция делает в сущности бессмысленным весьма важные аспекты общей теории права, арсенал которой составляют именно наиболее общие, абстрактные понятия. «Общую теорию права можно определить как развитие основных, т. е. наиболее абстрактных, юридических понятий. К последним относятся такие, например, определения, как «юридическая норма», «юридическое отношение», «субъект права» и т. п. Благодаря своей абстрактной природе эти понятия одинаково приложимы к любой отрасли права, их логическое и систематическое значение остается тем же самым, независимо от того, к какому конкретному содержанию они прилагаются...». Эти общие понятия являются результатом длительного исторического развития права и правосознания, движения от казуистических норм и представлений к обобщающим юридическим нормам, категориям, принципам.

Задача теории права заключается в том, чтобы дать подлинно научное, т. е. истинное, объяснение и определение этих общих понятий, отражающее их существенные объективные черты. Но при неопозитивистском подходе эта задача оказывается неосуществимой, ибо общее определение таких абстрактных юридических понятий не может быть верифицировано. Положение же, которое не может быть верифицировано (т. е. сопоставлено с непосредственным чувственным опытом) и, следовательно, признано истинным или ложным, рассматривается неопозитивизмом как лишенное научного смысла. В эту категорию и попадают основные общие понятия теории права, которая тем самым лишается научного смысла и должна быть заменена новой наукой, чем-то вроде лингвистической теории права или юридической семантики.

В науке права ведется много споров схоластико-терминологического характера, «понятийных» дискуссий, в ходе которых зачастую обнаруживаются разночтение понятий, логические ошибки и т. п., что дает основание требовать приложения к науке права лингвистической философии, видящей свою цель в исправлении такого рода несоответствий. Несомненно также, что юридические понятия и категории в целях их правильного употребления нуждаются в тщательной лингвистической и семантической квалификации; необходимо устранить возможность разночтения и неясности при их употреблении законодателем разных контекстах. Однако все это еще не основание для создания нового учения о праве.

Американский юрист Р Саммерс провозгласил не так давно, что в лице «новой аналитической юриспруденции» возникла «автономная дисциплина, практически важная и многообещающая»¹¹. В отличие от старой аналитической школы, она «менее доктринальна», в ней «меньше позитивизма» и она «подвергает анализу более широкий круг понятий». Однако все эти утверждения звучат весьма декларативно, и Саммерсу не удалось доказать тезис об особой «практической полезности новой аналитической юриспруденции». Складывается впечатление, что «новые методы» аналитических юристов весьма похожи на старые, юридико-логические способы толкования, известные задолго до лингвистической философии.

Разумеется, в требовании дальнейшего развития логического, смыслового, семантического анализа в сфере права нет ничего одиозного Коренная ошибка начинается с абсолютизации логико-лингвистических методов в изучении права и применении этих методов там, где требуется глубокий, всесторонний анализ общественной практики, классовых движений, функционирования государства и т. д. Это та же самая ошибка, которую в свое время совершил позитивизм. Повторенная сегодня, она выглядит еще более грубой.

Английский философ-марксист М. Корнфорт отмечает, что ту совокупность описательных знаний, которую дает позитивистская методология, «можно назвать социальной наукой только в том смысле, в каком определяет, науку позитивистская философия, а не в том смысле что она раскрывает объективную структуру и движение человеческого общества в его историческом развитии. Соответственно она служит интересам тех, кто, как давно сказал Маркс об Адаме Смите, «практически захвачен процессом буржуазного производства и практически заинтересован в нем», кто принимает эту систему и не желает заглянуть дальше нее; но не тем, кто хочет понять, как изменить эту систему и освободить человечество от эксплуатации. Для этой последней задачи мало чисто описательной науки, так же как чисто описательной науки недостаточно для полного господства над природой». Эта характеристика может быть полностью отнесена как к традиционному юридическому позитивизму, так и к его неопозитивистскому варианту.