Глава XII

Философия «высшего синтеза» А. Ф. Лосева

Многогранные идеи Алексея Федоровича Лосева (1893—1988) — своеобразная стра­ница в истории русской религиозно-философ­ской мысли. Он один из немногих крупных ее представителей, оставшихся в послереволю­ционной России, и, пожалуй, единственный, кто дожил почти до наших дней. Все это не могло не повлиять на его творческую судьбу.

1. Биографические сведения

А. Ф. Лосев родился в г. Новочеркасске в семье учителя гимназии. В 1915 г. он окончил Московский университет по двум отделени­ям — философии и классической филологии и был оставлен для подготовки к профессор­скому званию. В 1919 г. он был избран про­фессором Нижегородского университета, в 1923 г. утвержден в звании профессора в Мос­кве. В 20-е гг. Лосев был также профессором Московской консерватории, действительным членом Академии художественных наук, профессором Института музыкальной науки. С 1927 по 1930 г. опубликовал так называе­мое «восьмикнижие», куда входили «Антич­ный космос и современная наука», «Филосо­фия имени», «Диалектика художественной

формы», «Музыка как предмет логики», «Ди­алектика числа у Плотина», «Критика плато­низма у Аристотеля», «Очерки античного сим­волизма и мифологии», «Диалектика мифа». После выхода «Диалектики мифа» Лосев под­вергся травле в печати, осужден Кагановичем на XVI съезде ВКП(б) как классовый враг, аре­стован в 1930 г. и приговорен к 10 годам лаге­рей. Заключение отбывал в лагере на Беломор-строе, но в 1933 г. был освобожден по инва­лидности (почти ослеп) и восстановлен в гражданских правах. ЦК ВКП(б) наложил за­прет на его занятия философией, разрешив разработку античной мифологии и эстетики. В 30-е гг. Лосев переводил сочинения Плато­на, Плотина, Прокла, Секста Эмпирика, Нико­лая Кузанского, преподавал античную литера­туру в провинции, иногда в Москве. С 1942 по 1944 г. он — профессор философского факуль­тета Московского университета, откуда был изгнан по доносу как идеалист. До своей кон­чины работал в Московском государственном педагогическом институте им. В. И. Ленина, преподавал античную литературу, греческий и латинский языки.

Лосев начал снова печататься только пос­ле смерти Сталина. В списке его трудов более 800 наименований, из них более 40 — моно­графии. С 1963 по 1994 г. выходило новое ло­севское «восьмикнижие» — «История антич­ной эстетики» (переиздано в 2000 г.).

2. Идеи всеединства и диалектика

А, Ф. Лосева принято называть ученым эн­циклопедического типа. Он воплощает в сво­их трудах философию и филологию, эстети­ку и мифологию, богословие и теорию сим­волических форм, философию художествен­ных стилей, музыки, математики, астрономии и др, Однако энциклопедизм Лосева не есть результат только эрудиции и механического соединения отдельных научных сфер. Он ко­ренится в понятии «всеединства», выдвину­том еще В. С. Соловьевым, которого Лосев считал своим первым учителем.

Примечательно сочинение юного Лосева «Высший синтез как счастье и ведение» (1911), в котором он выдвинул основной философс-

кий и мировоззренческий принцип — едине­ния науки, религии, философии, искусства и нравственности. С позиций высшего синтеза, некоего целостного знания, считал он, только и можно рассматривать любое явление жизни.

Мир для философа не только космос, т. е. совершенное прекрасное тело, он еще и уни­версум — единораздельная целостность. Все части этого универсума несут на себе печать целостности. Сущность ее можно изучать во всех внешних проявлениях ее частей, в фор­мах математических, словесных, временных, музыкальных, символических, мифологичес­ких и др. Отсюда и широта исследовательс­кого диапазона Лосева. Энциклопедизм Лосе­ва и есть универсальное познание космоса в единстве материи и духа, во всех его вырази­тельных смь!слах и формах.

Всеединство проявилось у Лосева в реши­тельном отрицании противопоставления идеа­лизма и материализма. Главная мысль Лосева — единство идеи и материи, духа и материи, бытия и сознания. Между бытием и сознанием существует, по его мнению, не причинно-сило­вая связь, но диалектическая. Для Лосева идея и материя, сущность и явление не существуют раздельно, а значит, «не только бытие опреде­ляет сознание, но и сознание определяет бы­тие»' . Идея одухотворяет материю, материя со­здает плоть идеи, так сказать, овеществляет дух.

Лосев — принципиальный диалектик. Здесь его учителями оказались и языческие философы Платон, неоплатоники (Плотин, Прокл), и христианский неоплатоник Диони­сий (Псевдо-Дионисий) Ареопагит (VI в.), и Гегель, которым он особенно увлекался в 20-е гг. и у которого он «настолько же учил­ся, насколько с ним всегда и боролся»². «...Ди­алектика — ритм самой действительности»³. Это — «абсолютная ясность, строгость и стройность мысли», «глаза, которыми фило­софия может видеть жизнь»⁴.

Лосеву чужда любая хаотичность мысли и ее деформация. Он строгий логик, познающий

¹ Лосев А. Ф. История эстетических учений // Ло­сев А. Ф. Форма. Стиль. Выражение. М, 1995. С. 341.

² Там же. С. 332.

³ Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993. С. 617.

⁴ Там же. С. 625.

посредством диалектики структуру предмета, его внутреннюю сущность через внешние про­явления. Он особенно почитал светоносный Ум, столь ценимый и платониками, и Аристо­телем, и христианскими отцами церкви. Лосев именовал себя «апологетом Ума» не только в науке, но и в религии, т. е. знание и вера были для него едины. Он считал, что верить можно, если знаешь, во что нужно верить, знать мож­но, когда веруешь, что объект знания действи­тельно существует. Метод его работы основан на диалектике, применяемой к явлениям куль­туры с опорой на точную науку, всесторонне изучающей предмет, и даже с элементами ху­дожественного подхода. Перу Лосева принад­лежит и философская беллетристика, которую он писал еще в лагере и после возвращения из него и в которой выразил главные свои взгля­ды, не имея возможности, однако, ее издать. Впервые собрание философско-художествен-ных произведений напечатано в книге «Жизнь. Повести. Рассказы. Письма» (Спб., 1993).

3. Философия имени, числа и мифа

Имя, число, миф — основа многих книг Лосева. Лосев как религиозный философ рае-крывается наиболее полно в своей философии имени (работа «Философия имени» написана в 1923 г.), в которой он опирается на учение о сущности Божества и энергиях, носителях его сущности (доктрина христианского энергетиз­ма, сформулированная в XIV в. св. Григорием Паламой). Сущность Божества в соответствии с апофатической (отрицательной) теологией непознаваема, но сообщима через свои энер­гии. Эта доктрина нашла свое выражение в православном религиозном движении имяс-лавия, идеи которого развивали П. А. Флорен* ский, С. Н. Булгаков, В. Ф. Эрн, профессор-богослов М. Д. Муретов, М. А. Новоселов, ма­тематики Д. Ф. Егоров, Н. М. Соловьев и др. Лосев написал статью «Ономатодоксия» (гре­ческое Название имяславия), предназначавшу­юся для печати в Германии¹. В тезисах, на'

правленных Флоренскому в 1923 г.², он писал: «Энергия сущности Божией неотделима от са­мого Бога и есть сам Бог, а Имя Божие неотде­лимо от сущности Божией и есть сам Бог... но Бог не есть ни Имя Божие, ни имя вообще».

Любое имя понимается Лосевым не фор­мально, как набор звуков, но онтологически, т. е. бытийственно. Так понималось оно еще со времен христианского ареопагитского нео­платонизма (ок. VI в.). Однако открыто при­знаться в религиозно-философских истоках своего интереса к имени Лосев не мог. Мож­но с уверенностью сказать, что идеи книги «Философия имени» не устарели и перекли­каются с его поздними работами по языку 50—80-х гг. («Общая теория языковых моде­лей», «Языковая структура»). Лосев обосно­вал слово и имя как орудие живого социаль­ного общения, вскрыл живую стихию слова, далекую от чистого психологизма и физиоло-гизма. Н. О. Лосский высоко оценил идеи Лосева в его «Философии имени»: «Если бы нашлись лингвисты, способные понять его философию языка... они могли бы натолкнуть­ся на совершенно новые проблемы и дать но­вые плодотворные объяснения многих явле­ний жизни языка»³. Слово, по мнению Лосе­ва, всегда выражает сущность вещи, неотде­лимую от этой последней. Назвать вещь, дать ей имя, выделить ее из потока смутных явле­ний, преодолеть хаотическую текучесть жиз­ни — значит сделать мир осмысленным. По­этому весь мир, вселенная есть не что иное, как имена и слова разных степеней напряжен­ности. Поэтому «имя есть жизнь»⁴. Слово — орудие общения, выполняющее коммуника­тивную функцию. Без слова и имени человек «антисоциален, необщителен, не срборен, не индивидуален»⁵. «Именем и словами создан и держится мир. Именем и словами живут на­роды, сдвигаются с места миллионы людей, подвигаются к жертве и к победе глухие на­родные массы. Имя победило мир»⁶.

¹ Сохранился немецкий текст этой статьи. Ее перевод см. в журнале «Вопросы философии». 1993, №9. С. 52—60.

²См.: «Контекст-90». М., 1990. С. 14—17.

³ Лосский Н. О. История русской философии. М, 1994. С. 313.

⁴Лосев А. Ф. Философия имени // Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. С. 617.

'Там же. С. 642.

"Там же. С. 746.

В. В. Зеньковский подчеркивает в филосо­фии Лосева «живую интуицию всеединства», символизм, близость к «христианской рецеп­ции платонизма», «учение о Боге», которое нигде не подменяется учением об идеальном космосе, которое «решительно отделено от отождествления» этого космоса с Абсолютом¹ (в отличие от концепции сторонников софио-логии с их космосом как живым целым).

Тесно связана с учением Лосева об имени его философия мифа. Автор понимает миф не как выдумку и фантазию, не как перенос мета­форической поэзии, аллегорию или условность сказочного вымысла, а как «жизненно ощуща­емую и творимую вещественную реальность и телесность»². Миф — это «энергийное само­утверждение личности», «образ личности», «лик личности», это есть «в словах данная лич­ностная история»³. В мире, где царствует миф, живая личность и живое слово как выражен­ное сознание личности, все полно чудес, вос­принимаемых как реальный факт, следователь­но, миф есть не что иное, как «развернутое ма­гическое имя»⁴, а значит, и само имя обладает магической силой. Миф есть чудо, как чудом и мифом является весь мир.

Миф как жизненная реальность характе­рен, по мнению Лосева, не только для глу­бокой древности. В современном мире про­исходит фетишизация, обожествление од­них идей в ущерб другим, что грозит дог­матизмом и отсутствием непредвзятого, сво­бодного взгляда на любые мировоззренчес­кие категории. Происходит, например, обо­жествление понятий материи, духа и т. п. Поскольку идея, воплощенная в слове, мо­жет двигать массами, то фетишизация идеи, или ее мифологизация, заставляет целое об­щество, считает Лосев, жить по законам ми­фотворчества, мифологизация бытия ведет к извращению нормального восприятия лич­ного и общественного сознания, экономи­ки, науки, философии, искусства, всех сфер жизни.

' См.: Зеньковский В. В. История русской фило­софии. Л., 1991. Т. 2, ч. 2. С. 378.

² Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Лосев А. Ф. Миф. Число. Сущность. М., 1994. С. 14.

³Тамже.С99, 151.

⁴ Там же. С. 196.

Наука о числах, математика, связана для Лосева с астрономией и музыкой. Лосев раз­рабатывал ряд математических проблем, осо­бенно анализ бесконечно малых, теорию мно­жества, теории комплексного переменного, занимался пространствами разного типа. Для него существовала единая наука, которая есть и астрономия, и философия, и математика. Вместе с тем «математика и музыкальная сти­хия» также были едиными, ибо музыка осно­вана на соотношении числа и времени, не су­ществует без них, есть выражение чистого времени. В музыкальной форме существует три важнейших слоя — число, время, выра­жение времени, а сама музыка — «чисто ало­гически выраженная предметность жизни числа»⁵. «Музыка и математика — одно и то же»⁶ в смысле идеальной сферы. Отсюда следует вывод о тождестве математического анализа и музыки в смысле их предметнос­ти. И в музыке происходит прирост беско­нечно малых «изменений», «непрерывная смысловая текучесть», «беспокойство как длительное равновесие — становление»⁷. Однако между музыкой и математикой суще­ствует и глубинное различие. Музыка живет выразительными формами, она есть «вырази­тельное символическое конструирование чис­ла в сознании». «Математика логически го­ворит о числе, музыка говорит о нем вырази­тельно»⁸.

4. Философия культуры

Миф как живая чудесная реальность, не­посредственно воспринимаемая древними, изучался Лосевым на огромном материале текстов о социально-историческом развитии родовой общины и художественных произве­дений греческой классики. В истории антич­ной эстетики, по Лосеву, раскрывается исто­рия античной философии и мифологии. Для античного человека, выросшего на интуици-

I. Ф. Музыка как предмет логики // т,----,„„„„„ г 412.

^, _{ф м ка как}^едме

_{А ф форма}. Стиль. Выражение. С. м/. _{с ш}

_{е с ш}

_{Там же с 49}3-495. «Там же. С. 499.

ях телесного, самым прекрасным являлось, по представлению Лосева, вполне материальное тело космоса с вечным движением небесных светил над неподвижной землей. Но живое космическое тело — это очеловечивание при­роды, т. е. оно мифологично. Поскольку же мир заряжен идеями, то всякая идея должна себя проявить, т. е. стать выразительной, а следовательно, эстетичной, ибо, по Лосеву, эс­тетическое есть не что иное, как выразитель­ное. Итак, космос не только мифологичен, но и является предметом эстетического созерца­ния. Философия же как наука о космосе (на­турфилософия) и человеке, частице космичес­кого целого (антропология), трактует о наивыс­шей выразительности этих космических сил, будь то стихии досократиков, атомы Демокри­та, ум Анаксагора, идеи Платона, Ум-перводви-гатель Аристотеля. Таким образом, мифология, эстетика, философия в равной мере, по Лосе­ву, создают представление о глубокой взаимо­связи духовного и материального, о единстве материи и идеи, бытия и сознания в их истори­ческом развитии, а значит, решают проблему понимания целостности античной культуры.

Духовное и материальное начала соединя­ются в прочное единство, немыслимы одно без другого, создавая единый, целостный тип культуры, который, однако, лишен статично­сти и функционирует в конкретной историчес­кой среде, переживая разные периоды своего развития. Тот или иной тип культуры осно­ван, по Лосеву, на некоем первопринципе, яв­ляющемся обобщением и осмыслением мно­жества разрозненных культурно-историчес­ких фактов. В свою бчередь развитие отдель­ных пластов типа культуры происходит нерав­номерно, сохраняя в себе старые пережитки, остатки прошлого и включая вместе с тем со­вершенно новые факты бытия и сознания.

Более того, у Лосева один тип культуры не отграничен категорически от другого (как у О. Шпенглера), наоборот, он упорно прово­дит принцип исторического воздействия од­ного типа культуры на другой, учитывая по­степенную подготовку более позднего типа в периодах раннего развития. Так, например, эллинистический субъективизм подготовлен уже у софистов эпохи классики, неоплатонизм подготовлен стоическим платонизмом. Хрис­тианское учение об абсолютной личности под-

готавливалось аристотелевским Умом-перво-двигателем, неоплатоническим учением о Едином. В терминах Платона «эйдос», «идея», подвергнутых Лосевым статистическому ис­следованию в 1930 г., заключена философс­кая конструкция, которая в строгом виде осу­ществится в III в. у Плотина.

И наконец, при обращении к определен­ному типу культуры Лосевым изучаются все части, составляющие одно целое, т. е. этот тип исследуется всесторонне в плане философс­ком, мифологическом, эстетическом, терми­нологическом, математическом, астрономи­ческом, музыкально-геометрическом и др.

Следует отметить внимание Лосева к со­циальным и экономическим аспектам культу­ры. По мнению философа, экономика есть подлинная и единственная арена социально­го духа, и она определяет судьбу самого духа. Если изменить производственные отношения, может измениться и самый дух культуры.

Главное же для Лосева — это то, что «нет никакого бытия более реального, чем исто­рическое»¹. Вне истории он не мыслит ни одно явление культуры, распространяя исто­рический подход на все периоды развития, ибо все прошлое, настоящее и будущее ста­новится конкретным только в истории. По­этому нет ничего удивительного, когда «ис­торическое развитие» или «социально-исто­рическое развитие» фигурирует в названиях его книг.

Строя свою философию культуры на ма­териале античности, Лосев выделяет в ней целый ряд основополагающих, только ей при­сущих принципов, которые в свою очередь возводятся к определенному типу культуры, имеющей свой лик (эйдос), свою неповтори­мую физиономию. Для трудов Лосева, от ран­них и до поздних, характерны поиски именно этой конкретной выразительности, типология бытия. Одним из главных принципов являет­ся отсутствие в античности той огромной роли субъекта, на которой построена культура но­воевропейская. Античная культура опирает­ся на принцип объективизма, обусловленно­го абсолютизацией материально-чувственно­го космоса, т. е. обожествлением живого кос­мического тела. Следовательно, античность

'ЛосевА. Ф. Форма. Стиль. Выражение. С. 336.

Ж

530

вырастает на пантеизме, когда боги оказыва­ются не чем иным, как обобщением отдель­ных областей природы, законами ее, вопло­щенными в космосе, которые им управляют. Абсолютизация космоса приводит к абсо­лютизации закономерностей, на которых он основан, а значит, и к понятию необходимос­ти, или судьбы, существующей наряду со сво­бодой только от себя зависящего космоса. Диалектика свободы и необходимости созда­ет, по Лосеву, особый тип античного героиз­ма, для которого существует не только непре­ложность решений судьбы, но и собственная воля, не знающая этих решений, а потому сво­бодная в своих проявлениях.

В античной культуре космическое и че­ловеческое взаимозависимы. И если космичес­кий абсолют есть наипрекраснейшее тело, т. е. художественное произведение (глагол «кос-мео» — от которого и слово «космос» — оз­начает украшать, прилаживать, упорядочи­вать), то и человеческое тело столь же плас­тично, скульптурно, гармонично, имея перед собой наивысшим вечный, нестареющий, пре­красно организованный образец (по-гречески, «парадейгма»).

Но если античная культура основана на те­лесном космологизме, то она тем самым вне-личностна, она даже не знает слова для обо­значения личности. Наши привычные слова, заимствованные из латинского языка, такие, как «субъект» и «индивидуум», или гречес­кое «ипостась» в античности никак не связа­ны с представлением о личности. Понятие личности большею частью, и это чрезвычай­но характерно, выражается у греков термином «сома», т. е. «тело». Значит, человеческая лич­ность есть хорошо организованное тело. Зато античная культура постоянно оперирует таки­ми терминами, как «логос» и «идея», причем «логос» понимается как единство мышления и речи, мысли и слова. Поэтому, когда Герак­лит говорил об огненном логосе или пифаго­рейцы о числовых логосах, стоики о семен­ных логосах, они имели в виду только мате­риальную силу стихий.

Также и греческое «идея», или «эйдос» (буквально «то, что видно»), не имело значе­ния, обычного для европейских систем идеа­лизма, но обозначало нечто мысленно види­мое, когда видеть и мыслить сливаются (ср.,

например, у Гомера «помыслить глазами»). Поэтому платоновские занебесные идеи—это отнюдь не метафизические абстракции, но категории, чувственно, осязаемо воспринима­емые, видимые мыслью, т. е. обладающие те­лом, пусть тончайшим эфирным, как у богов, но все-таки телом. Одним из важных откры­тий Лосева в мировой науке явилось как раз установление телесного (соматического) скульптурного характера античной культуры. Античная культура от родовой общины, мифологии и Гомера через классику Платона и Аристотеля до упадка греко-римского мира и неоплатоников у Лосева в «Истории антич­ной эстетики» предстала в единстве всех ее духовных и материальных ценностей как ве­ликий путь от язычества к христианству. Чи­татель, изучая этот труд, найдет там ростки будущего, чуждого античности, понимания мироуправляющей силы. Такой силой окажет­ся у Платона так называемое «беспредпосы-лочное начало», обусловленное самим собой, идея высшего Блага, или высшей любви, ко­торая воплотилась в символе Солнца и мета­физике света. Платоновский демиург оказы­вается благим отцом, вечносущим богом, ко­торый создает прекрасно организованный кос­мос, как подлинный «творец», «мастер», «ус­троитель». В «Тимее» Платон довольно час­то оперирует понятием «бога», вкладывая в него какой-то особый, не совсем ясный смысл. Здесь же аристотелевский пребывающий в веч­ном блаженстве Ум-перводвигатель, «идея идей», который держит космос в рабской зави­симости, тем самым определяя частную и госу­дарственную жизнь человека тоже по закону рабского подчинения и оправдывая естествен­ность и необходимость свободы и рабства.

Не случайно Платон со своими чувственны­ми, интуициями оказался популярен в эпоху Возрождения, а Аристотель со своей всеобщей зависимостью от мирового Абсолюта стал ос­новой ортодоксальной средневековой филосо­фии. Не забудем и стоиков с их логосом, изре­ченным словом, воплотившим идеальные за­мыслы управляющей миром судьбы.

И, наконец, неоплатоники, последние язы­ческие философы в мире христианства, пред­ставили древних богов в виде прекрасных логических триад, восходящих к первоедино-му началу, не имеющему, однако, имени и

представляющему собою не абсолютную лич­ность, а только числовое обозначение.

Античный тип культуры, по Лосеву, пол­ностью выразил, исчерпал себя в неизбежном космологизме и, более того, начал осознавать свою недостаточность, принципиальную уда­ленность от личностного начала (например, у неоплатоника Прокла). Так постепенно фор­мировались предпосылки для создания новой культуры на развалинах старого мира. Нача­ла этого нового мира Лосев рассмотрел в рож­дении христианского неоплатонизма латинс­кого Запада на примере Мария Викторина и Августина.

Философия культуры, представленная Лосе­вым в «Истории античной эстетики», подтвер­ждает несостоятельность механического деле­ния творчества Лосева на ранний и поздний пе­риоды, якобы не связанные между собой.

Лосев выработал в 20-е гг. идеи мифа, сим­вола, числа, имени, скульптурного эйдоса, ан­тичного соматизма, которые получили всесто­роннее исследование на конкретном материа­ле тысячелетней античности в его «восьми-книжии», написанном в 50—80-е гг. Он не­пременно учитывал при изучении античнос­ти роль социально-экономического фактора, и этим он только обогатил историческую ос­нову своих трудов.

5. Исследования по истории русской философии

К вопросам истории русской философии Лосев специально обращался дважды, в мо­лодости, когда он начинал работать над свои­ми книгами 20-х гг., и в последние годы жиз­ни, когда открылась возможность сказать правдивое, не искаженное обстоятельствами слово о философе В. С. Соловьеве.

К ранним публикациям Лосева относится статья «Русская философия», написанная в 1918 г. и напечатанная в 1919 г. в Цюрихе на немецком языке'. Статья интересна тем, что в ней автор дает критический анализ основных особенностей русской философии, будучи сам

' Полностью перевод статьи на русский язык напечатан в книге: Лосев А. Ф. Страсть к диалек­тике. М., 1990.

тесно связан с определенным периодом ее раз­вития. С 1911 г. еще студентом Лосев посещал заседания Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева, где познакомился с фи­лософами Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, С. Л. Франком, Е. Н. Трубецким, И. А. Ильи­ным, П. А. Флоренским, с поэтом-символис­том Вяч. И. Ивановым и др. После закрытия этого общества в 1918 г. он стал участником Вольной академии духовной культуры, осно­ванной Бердяевым. Активно участвовал также в работе философского кружка им. Л. М. Ло­патина, Психологического общества при Мос­ковском университете. В своей статье Лосев вы­деляет два типа философствования -— запад­ный и восточный, европейский и русский. За­падноевропейская философия, считает он, по­строена на системах строгого рационализма, в ней господствует ratio — разум — основа все­го миропонимания. Все, что не укладывается в его границы, рассматривается как субъектив­ная деятельность души, как чистый вымысел, как ничто. Русская философия, по Лосеву, ли­шена этой рационалистической, холодной си­стемности. Она сверхлогична, ей чуждо стрем­ление к абстракциям и интеллектуальной сис­тематичности. Она тесно связана в своих ис­токах с православием, имеет в своей основе не человеческий разум, а метафизический и объективно божественный логос, Слово Божие, в котором сотворено все существующее и ко­торое есть ипостась Сына Божьего, почему и познание истины бесконечно, а не ограничено человеческим разумом. Опираясь на восточно-христианский, конкретный, богочеловеческий Логос, она является постоянным «постижени­ем иррациональных и тайных глубин космоса конкретным и живым разумом»².

Для русской философии характерно мис­тическое, интуитивное познание сущего, глу­бины которого недоступны логике и разуму и могут быть выражены только в символе. Не будучи абстрактной, она теснейшим образом связана с реальной действительностью, она наставляет, поучает, часто в форме публицис­тической, она берет на себя функции учитель­ства. Вот почему истинную русскую филосо­фию следует искать в художественной лите­ратуре, которая, по словам Лосева, «является

² Там же. С. 78.

кладезем самобытной русской философии». Ей присуща разработка проблем, ориентиро­ванных на жизненную практику, отвечающих на вечно актуальные вопросы «что делать?» и «как жить?».

Лосев останавливается на славянофилах и В. С. Соловьеве. Для первых носительницей истины было православное христианство «как особый тип культуры», особый религиозный опыт, отличный от западноевропейского. Для второго, мистика и поэта, главной была идея «духовной телесности, идея преображения тела и духа, идея Церкви как Тела Христова, т. е. ис­тина Всеединства и Богочеловечества»¹. Нача­лом и концом самобытной русской философии, таким образом, оказались «идиллический ро­мантизм» славянофилов и «апокалиптическое предчувствие конца» Соловьева и его учеников.

В 1983 г. Лосев опубликовал небольшую, но имевшую большой резонанс книгу «Вла­димир Соловьев», вышедшую в серии «Мыс­лители прошлого». Посмертно был издан его большой труд «Владимир Соловьев и его вре­мя» (1990; 2-е изд., доп. — 2000).

В этой книге автор, используя обширный биографический материал, рассмотрел не только жизненный путь Соловьева, но его те­оретическую философию, ее источники, на­чиная с Платона и кончая современной Соло­вьеву философией, его учение о Софии, так­же с ее историческими источниками, выделив десять его аспектов. Лосевым изучены соци­ально-исторические взгляды Соловьева, его религиозно-философские искания, философ-ско-литературное окружение. Особое внима­ние уделено в книге мировоззрению Соловь­ева и его личности, с использованием разно­образной и редкой мемуарной литературы.

Таким образом, начало и завершение твор­чества Лосева неразрывно связано с русской религиозной философией, одним из после­дних представителей которой он был. Неда­ром его идеи были оценены «вне всякого со­мнения как гениальные, но обреченные в со­ветской России на одиночество»².

Концептуальные построения Лосева отли­чаются строгой логикой диалектических ка-

тегорий, они обдуманно структурированы и формализованы в выводах. Весь этот сложный категориальный аппарат направлен на позна­ние высшей реальности, той сущности лич­ностного абсолюта, который в мифах и сим­волах, а главное в имени, раскрывается через энергию сущности. Апологет Ума (так Лосев называл себя сам) соединил этот ум с интуи-циями православной философии.

Характеризуя философию Лосева, С. Л. Франк писал, что его работы есть «свидетель­ство духовной жизни, духовного горения». Лосев, по его словам, «несомненно сразу выд­винулся в ряд первых русских философов»³. Д. И. Чижевский оценил книги Лосева как со­здание «целостной философской системы», подчеркивая, что они находятся «в русле жи­вого развития философской мысли современ­ности»⁴.

Н. О. Лосский посвятил Лосеву как вы­дающемуся философу особый раздел своей «Истории русской философии», признавая в нем «страстного поклонника диалектическо­го метода», ученого «огромной эрудиции», автора «целой философской системы», по­нявшего мир как «идеал-реалистический символизм» и открывшего «существенно важную черту мирового бытия», которую не замечают материалисты, позитивисты и дру­гие представители упрощенных миропони­мании⁵.

Лосева трудно вместить в узкие границы однозначного определения. Он не признавал себя «ни идеалистом, ни материалистом, ни платоником, ни кантианцем, ни гуссерлиан-цем, ни рационалистом, ни мистиком, ни го­лым диалектиком, ни метафизиком». Соб­ственное своеобразие, свою индивидуаль­ность, которую объяснить, по его словам, ни­чем нельзя, он выразил в краткой формуле: «Я — Лосев»⁶.

' Лосев А. Ф. Страсть к диалектике. С. 84. ² Enciclopedia filosofica, t. III. Venezia-Roma, 1957.

³ Франк С. Л. Новая русская философская сис­тема // Путь. Париж, 1928, январь, № 9. С. 90.

⁴ См.: Чижевский Д. Философские искания в Советской России // Современные записки. Париж, 1928. Т. 37. С. 510, 515.

⁵ См.: Лосский Н. О. История русской филосо­фии. С. 310—316.

⁶ Лосев А. Ф. История эстетических учений // Лосев А. Ф. Форма. Стиль. Выражение. С. 356.