Айвазова С.Г., Панов П.В.,

Патрушев С.В., Хлопин А.Д.

Институционализм и политическая трансформация России

Основные методологические принципы 1

Версии институционализма 4

Парадокс ограничения 7

Институциональные изменения 8

Дистрибутивная теория институтов 10

«Социетальный институционализм» 13

Эффективность и неэффективность институтов 14

Деформализация правил и институциональные ловушки в России 15

Когнитивный подход 17

Особенности институционального анализа гендерного порядка в России 25

Предварительные итоги 27

Литература 28

Предметом исследования является специфика использования неоинституциональной методологии для анализа процессов политической трансформации России. Показаны основные методологические принципы и рассмотрены наиболее распространенные версии неоинституционализма (социологический, институционализм рационального выбора, исторический, социетальный, дистрибутивный), частично уточнен понятийный аппарат институциональной теории, оценены существующие теоретические решения парадокса ограничения, раскрыты критерии эффективности и неэффективности институтов, выявлена связь деформализации правил и «институциональных ловушек», намечены подходы к исследованию институциональных аспектов гендерного порядка в контексте проблем политического развития России.

Основные методологические принципы

Институционализм не является единой теорией, в его рамках возникли и получили развитие разные подходы и концепции, рассматривающие многообразный круг проблем. Новые институционалисты полагают, что их работа объединена общей ядром, масштабным фундаментальным подходом, который может быть использован для изучения широкого круга эмпирических проблем. Речь идет именно о наборе базовых предположений и установок, а не о специфическом наборе тем или же определении, что такое институт, о методологии, а не о предмете. Подход — это не четкая субдисциплина, но скорее позиция, позволяющая критиковать и перерабатывать идеи и эмпирические исследования в широком массиве тем.

Методологическое значение институционализма в том, чтобы направлять научные исследования¹. Основная черта нового институционализма — отказ от описательности в пользу теории, изучение результатов публичной политики, а не организации или процессов внутри политических структур, использование количественных методов. Иными словами, пафос этого подхода состоит не столько в «возвращении» государства и других политических институтов в политическое исследование, сколько в стремлении «вспомнить все» — историческую, философскую, социокультурную и политическую традицию, значение человеческого поступка², ценностное содержание политики и человеческое измерение политического анализа, в умении использовать изощренные исследовательские методы и инструменты. Институциональный подход стремится осуществить «методологический синтез». Отсюда — постоянное «заимствование» из других общественных наук.

Неоинституциональный подход в политической науке возник в результате обращения исследователей к достижениям других научных дисциплин, что «породило» «экономический» (или «институционализм рационального выбора»), «социологический» (в нормативном и когнитивном вариантах), «исторический» «институционализмы».

К началу 1980-х гг. политические институты как тема исследования прочно обосновались «на обочине» политической науки. Для последней были характерны контекстуализм (влияние на политику классов, географии, климата, этничности, культуры, экономики, демографии и т.д.), редукционизм (политика — это агрегация индивидуальных действий), утилитаризм (политические события определяются рациональными решениями), функционализм (каждое политическое решение выполняет функцию достижение эквилибриума в конкретной ситуации), инструментализм (политические действия — всего лишь инструмент для проведения эгоистических интересов политических акторов)³.

Методологически новый подход отказался как от «грубого структурализма», так и от крайностей бихевиорализма и теории рационального выбора (которая практически не учитывала ни социального контекста, ни институционального). Неоинституционализм отверг узкое, формально-легалистское понимание института, что открыло «волнующую воображение» исследовательскую повестку дня в сравнительной политологии и политэкономии⁴. В то же время новый институционализм стал «соединением элементов старого институционализма с неинституциональным стилем современных политических теорий»⁵.

Две проблемы являются ключевыми для неоинституционализма: как институты (в качестве одного из факторов) влияют на политическое поведение, на политическую жизнь — с одной стороны, и как возникают и изменяются политические институты — в другой стороны. Это разграничение признается во всех обзорных работах⁶. Д. Дьермейер и К. Кребил даже предлагают различать «теории институтов» и «институциональные теории»⁷.

По мнению институционалистов, многое или все в политическом поведении и при коллективном принятии решений является артефактом использованных процедур. Признание предвзятости институтов перегружает институционалистов двоякого рода ответственностью: не только обсуждать институциональные наклонности, но и предлагать пути, чтобы улучшить справедливость институциональных результатов⁸. Неоинституционалисты полагают, что политические институты можно переделать для более справедливого функционирования, потому что политические решения, сделанные в рамках этих институтов, могут их изменить с тем, чтобы произвести лучших граждан.

Проблема содержательных норм для оценки политических процессов и их результатов является центральной для институциональной теории. Критическое отношение к интересам и их агрегации побуждает институционалистов не рассматривать равновесие интересов как справедливое по определению и не принимать стандарт справедливости, основанный на «объективных интересах», проистекающих из классовой, гендерной или социальной позиции. Институциональная традиция пытается найти «квадратуру круга», рекомендуя процедуры, которые можно использовать для определения справедливости. «Вуаль незнания» Дж. Роулза представляет современный пример этого нормативного подхода, истоки которого уходят к А. де Токвиллю и М. Веберу⁹.

«Социетальный» и «структурный» версии институционализма не претендуют на универсальный характер, акцентируя внимание на отдельных предметных областях: на институтах, структурирующие взаимодействие государства и групп интересов, и на воздействии формальных институтов (конституционного дизайна, электоральных систем, организации работы парламента и т.д.) на политические структуры.

Основные методологические принципы нового институционализма — понимание и признание ограниченности человеческого существования, проявляющейся в ограничениях разного рода, отказ от предположений о возможности полной информации и о «суперрациональности» индивида¹⁰. Реальный («неоинституциональный») индивид рационален, но до известной степени. Он может действовать как оппортунистически¹¹ или ограниченно эгоистически, так и ограниченно альтруистически и даже полностью альтруистически. Но в любом случае индивид не в состоянии полностью рассчитать и просчитать, а значит и предвидеть все последствия своих целенаправленных действий — индивидуальных или коллективных, не говоря уже о непреднамеренных.

Институциональные теории описывают, как происходит идентификация индивидуальных предпочтений и как они суммируются на уровне коллективного выбора. В классическом бихевиоризме предполагалось, что: a) индивидуальное поведение выражает реальные и объективные предпочтения; b) индивидуальные (и групповые) предпочтения суммируются на политическом рынке, где институты не оказывают независимого влияния на результаты, но только функционируют как своего рода катализатор, генерирующий равновесие; c) при таком видении общее благо/общественный интерес демократического процесса идентично механическому суммированию индивидуальных предпочтений¹².

Различные версии институционализма отвергают два первых предположения и соответствующие выводы: a) предпочтения не идентичны поведению, они не экзогенны для политического процесса, но меняются в ходе его под воздействием институциональных и процессуальных ограничений и импульсов; b) институты не являются нейтральными трансляторами и механизмами агрегации в политическом процессе. Способы, которыми они созданы, определяют относительную силу и влияние конкуренции политических интересов.

Если в поведенческой/утилитарной версии предполагается, что политическое равновесие устанавливается спонтанно (примерно также, как в теории общего равновесия в неоклассической экономической науке), институциональная теория воспринимает равновесие на политическом рынке как артефакт человеческой воли. Институты могут генерировать равновесие — или проблемы равновесия — на политических рынках, и будут в любом случае влиять на политические результаты; c) это, наконец, ведет к заключению, что простой агрегат индивидуальных или коллективных интересов не может определять общее благо.

Конструирование политических институтов будет неизбежно иметь нормативное смещение, благоприятствующее достижению определенных результатов. Следовательно, как должны конструироваться институты и каким результатам содействовать — все это является актами человеческой воли. Нормативные стандарты, таким образом, не экзогенны, но эндогенны политическому процессу. Общее благо таково, каким мы его хотим иметь, конструируя институты.

По словам Дж. Марча и Й. Олсена, «человеческие действия, социальный контекст и институты достаточно сложным образом взаимодействуют друг с другом, и этот комплекс взаимодействий оказывает воздействие на политическую жизнь»¹³. Проблема, таким образом, не в том, что важнее (экзогенные или эндогенные факторы), а каковы механизмы взаимодействия различных факторов.