Египет под властью персов

(525—404 гг.; XXVII царский дом)

В 525 г., завоеванный персами, Египет вошел в состав их мировой державы. Их царь Камбис был провозглашен всеегипетским «царем (и) государем» и принял особое престольное имя, как то делали фараоны — «Мису-ри». В египетских кругах была даже сочинена сказка о происхождении персидского царя от египет­ской царевны — дочери свергнутого мятежным Ах-маси (Ах-мосе, Амасисом гре­ков) фараона Ух-аб-ри (Вах-еп-рэ, Априя) Нит-ити (Нитетис), якобы отданной в свое время в жены отцу Камбиса Киру. При столь «фараоновском» происхожде­нии завоевателя упоминаемые Иродотом («Геродотом») поругание и уничтожение трупа Ах-маси (Ах-мосе) должны были представиться «верноподданным» умам достодолжною карою похитителю престола со стороны его законного наследника. Посмертно Ах-маси (Ах-мосе) II был лишен даже царского звания. Еще в конце правления Камбиса и вдалеке от больших городов писцы не дерзали писать имя отверженного с ободком вокруг, как то приличествовало фараоновским именам.

В числе сановников Ах-маси (Ах-мосе) II и Псаммэчика (Псамметиха) III имелся некто Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне), сын жреца Нэйт и хозяйствен­ника в ее городе Сайе (Саисе греков), совмещавший по обычаю того времени множество придворных и писцовых званий с начальством над военно-морскими кораблями — он был «распорядителем судов царевых». Следует ли видимое бездействие египетских морских сил во время борьбы с персами вменять в вину Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) — нам неизвестно. Только последний, поте­ряв свой военно-морской сан и сохранив придворные, был назначен Камбисом своим главным врачом. Очевидно, египтянин, помимо морских и писцовых знаний, располагал изрядным врачебным образованием. Должность придворного врача Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) сохранял и при Дарии I, жил при нем на чужбине, а после был послан в Египет восстановить в Сайе (Саисе греков) «дом жизни», высшее ученое учреждение, ведавшее, в частности, лечебной наукой. Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) представлял те зажиточные египетские круги, которые шли на мировую с завоевателем и только желали немного принарядить его на египетский лад. Камбис готов был в какой-то мере пойти навстречу таким желаниям. Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) по роду своей службы имел до­ступ к особе персидского царя и мог влиять на него в желательном для себя смысле. Короче говоря, он стал египетским ходатаем при царе и вместе с тем его советником по египетским делам. Это он сочинил персидскому царю его фарао­новское имя. Он же добился от Камбиса удаления из храма Нэйт в Сайе (Саисе греков) иноземных насельников, устроившихся, как в крепости, за мощными хра­мовыми стенами и даже настроивших себе там жилища. Храм был очищен, жрецы возвращены, возобновлены торжества и жертвоприношения в честь бо­жеств Сайи (Саиса греков). Более того, Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) уда­лось побудить царя лично посетить Сайю (Саис греков) и храм Нэйт, поклониться ей земно и принести ей и прочим городским богам роскошную жертву. Заботы ученого врача распространялись, видимо, лишь на храм его родного города Сайи (Саиса греков). Однако в Государственном музее изобразительных искусств хранится глиняная печать, на которой имя «царя (и) государя Камбуджиа

о

(Камбиса)» «предстоит» перед именем «Уду (Уто), владычицы Hum (древнее имя города П-уду, Буто греков)», так что, возможно, и храм этого города, располо­женного неподалеку от Сайи (Саиса греков), не был обойден вниманием завоева­теля. Нам неизвестно также, ходатайствовал ли кто-нибудь за храм в Мэмфи (Мэнфе, Мемфисе греков) и еще два других второстепенных, но за ними были сохранены государственные поставки дров, скота, птицы и кое-чего другого, им по­требного, в нетронутом виде. У подавляющего же большинства египетских хра­мов были отняты казенные поставки дров, птицы и т. п. и сокращены наполови­ну поставки скота. Храмы были также лишены государственных взносов сереб­ром и золотом. Разорение египетских храмов Камбисом упоминает и написанный век спустя арамейский источник (папирус с южноегипетского острова Ииба (Эйба) — Элефантины греков).

Тяжелые дни переживало население Египта. В надписи на своем изваянии Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) хвалится, что спасал людей родного Сайи (Саиса греков) от величайшей бури, обрушившейся на всю страну и не имевшей себе равной в прошлом, что он по-отечески пекся о своих родственниках во вре­мя все того же неслыханного бедствия. Показательно для узко городской привя­занности ученого египтянина, что его заботы о храмах и египетском населении в эту тяжелую годину ограничивались одним лишь родным городом. Иродот («Геро­дот») рассказывает, что в Мэмфи (Мэнфе) Камбис вскрывал гробницы и рас­сматривал трупы (персидского царя, видимо, занимали знаменитые египетские

мумии). Сохранилась клинописная вавилонская купчая от 524 г. на рабыню- египтянку и ее трехмесячную дочь, уведенных в виде военной добычи вавилонским воином Рэмбиса и проданных им затем у себя на родине. В клинописных дело­вых памятниках персидского времени из Вавилонии упомянуто немало людей с египетскими именами. Впрочем, египтяне проживали там еще при нововавилон­ских царях.

Египет вошел в состав мировой персидской державы, и положение его в ней твердо определилось с упорядочением ее после воцарения Дария I. Как в свое время Камбиса, так теперь Дария египетские приспешники пытались представить вопреки очевидности законным фараоном и, разумеется, безуспешно. Дарию тоже сочинили особое фараоновское имя, но даже такой верноподданный, как Уджи- хур-рисни (Удж-хер-рисне) не удосужился привести его на своем памятнике, да и вообще оно редко употреблялось. Мало того. Полное фараоновское прозвание включало в себя пять имен, но ни первого, ни второго, ни третьего ни один из пер­сидских царей так и не носил, точнее — никто не счел нужным их им придумать. Последующим царям Ксерксу I (486—465 г.) и Артаксерксу I (465—425 г.) вообще не прилагали никаких египетских имен, довольствуясь одним персид­ским — возможно, потому, что отношения между египтянами и персами стали еще более натянутыми. Накануне крушения персидского владычества над Египтом Дарий II (424—405) подобно своему знаменитому тезке вновь принял египетское имя — Ми-амуну (Ми-амун) («Возлюбленный Амуну (Амуна)»), как думают, в угоду своим непокорливым подданным. Египетские царские звания: «царь (и) го­сударь» «владыка обеих земель», «владыка венцов», «фараон» прилагались даже Ксерксу и Артаксерксу; равным образом и персидские их имена, как и у обоих Дариев, окружались ободками (так называемыми картушами) как фарао­новские. Впрочем, Ксеркса и Артаксеркса, не говоря уж о Дариях, величали даже «богами добрыми» и «сынами солнца» и приписывали им долговечность этого последнего. Нечего и говорить, что в храмовых и памятных надписях, составлен­ных на египетском языке, Дария I на все лады выставляли избранником, сыном и любимцем египетских богов. На одной из его памятных надписей под его име­нем, вписанным в фараоновский ободок и осененным египетским крылатым сол­нцем, верхнеегипетский и нижнеегипетский Нилы соединяют воедино Верхний и Нижний Египет с придачею «земель всех, финикиян всех, (чужеземных) наго­рий (т. е. стран) всех, луков (т. е. подвластных народов) всех».

Однако все это были голые слова и пустые условности. На деле в царском дворце в Мэмфи (Мэнфе, Мемфисе греков) не было «никакого фараона». Двор­цовый храмик местного бога Птаха настолько обветшал и никем не опекался, что подправлять его был вынужден простой обыватель, старик Джи-хуру-ф-анхи (Дже-хере-ф-онх), не стерпевший того, что на месте его играли дети и взрослые.

Действительным «фараоном», хотя и не по имени и под главенством «царя царей», был его наместник в Египте или — на греческий лад — сатрап. В его руках была соединена власть над Египтом гражданская и военная, последняя, правда, под общим надзором высокопоставленного военачальника, возглавлявшего тот военный округ персидской державы, в составе которого числился Египет. Наместник имел право чеканить для местного обращения серебряные деньги. Языком, на котором сносились с ним подчиненные и на котором он сам сносился с ними, был арамей­ский. Именно наместник представлял персидскую власть в стране в неприкос­новенном виде, являя собою наглядное отрицание египетской независимости.

В остальном персы во многом сохранили порядки, которые они застали при завоевании страны. В областях (номах) по-прежнему сидели свои владетельные роды. Мало того, если верить Иродоту («Геродоту»), даже после подавления вос­стания египтян при Артаксерксе I персы сохранили за сыновьями вождей по­встанцев власть над частью Низовья (Нижнего Египта). Правда, были на местах и правители родом из персов. Во всяком случае, в двух из своих надписей в вос­точной пустыне (в Вади Хаммамат) перс Атийавахйа (? — на греческий лад Эдевес), видимо, ответственный за добычу здесь камня, наряду с неегипетским зва­нием «сариса (властеля?) Персидского» прилагает себе и египетское: «повели­теля (рп т) Кибту», близлежащего города, Коптоса греков. Надписи выпол­нены египетскими (иероглифическими) письменами, Атийавахйа(Р) и его брат Арийаврата (? — Ариаратес на греческий лад); оба — сыновья персидских ро­дителей Артамаса и Ганджавы(Р) чтут египетских богов: местных Мина и Эси (Исиду греков), но также «Амуну (Амуна), царя богов». Брат носит даже вто­рое, вполне египетское имя: Джи-хуру (Дже-хор). Перед нами, таким образом, чи­стокровный перс, хотя и сильно «объегипетившийся», на положении местного князя. Но подобные случаи были, по-видимому, редкостью, и власть на местах принадлежала египетским владетельным родам. Единственным большим новше­ством в местном управлении было упразднение южноегипетского «государства в государстве». С падением XXVI царского дома мы уже больше ничего не слы­шим о владетельных «женах божьих» Амуну (Амуна) в Нии (Нэ, Фивах греков).

Дарий I поручил известному уже нам Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне), бывшему «распорядителю кораблей царевых» при Ах-маси II (Ах-мосе, Амаси- се греков) и Псаммэчике (Псамметихе) III, а теперь состоявшему придворным врачом при особе персидского царя, отправиться в Египет и восстановить высшее египетское ученое учреждение — «дом жизни» в Сайе (Саисе), пришедшее в запустение со времени персидского нашествия. И вот как описывает Уджи-хур- рисни (Удж-хер-рисне) в надписи на своем изваянии свою восстановительную деятельность: «Снабдил я их (т. е. ученые заведения) книжными (?) людьми их всякими из сыновей (именитых) мужей — не было сына ничтожного (чело­века) среди (них). Отдал я их под руку знатоков всяких... Приказало вели­чество его давать им вещь всякую добрую из желания, чтобы творили они работу свою всякую. Снарядил я их благами их всякими, потребою их вся­кою, каковые (значатся) в писании, согласно состоянию их прежде. Сотво­рило величество его это затем, что знало оно благотворность уменья этого, чтобы животворить того, кто в болезни, всякого, чтобы устанав­ливать имена богов всех, храмы их, жертвы божеские их, руководить праз­днествами их вечно». Египетская врачебная наука пользовалась в тогдашнем мире громкою славою. Но из слов Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) вытекает, что, как ни высоко ценили египетских врачей персидские цари, «дом жизни» Дарий I восстанавливал не ради одной только врачебной науки. «Дом жизни» должен был быть восстановлен и ради египетских богов, их храмов, жертвоприно­шений и праздников. Иными словами, персидский царь выступал продолжателем того отменно благосклонного отношения к храмам и жрецам, которое так отлича­ло свергнутый XXVI царский дом. И мы действительно знаем из другого источ­ника, что Дарий I восстанавливал урезанные Камбисом продовольственные, де­нежные и прочие государственные взносы в храмы в том самом составе, в каком они поступали им во «время фараона Ах-маси (Ах-мосе)». Дружба персидского царя с храмовою знатью означала дружбу с египетской знатью вообще, посколь­ку, как мы уже неоднократно могли отмечать, жречество и гражданская знать сливались в Позднем царстве в одно нераздельное целое. В этом смысле очень показательно то, кого было поручено Уджи-хур-рисни (Удж-хер-рисне) ввести в состав высшего ученого учреждения страны, чтобы осваивать там врачебное ис­кусство и печься о храмовых уставах и делах: в «дом жизни» надлежало набрать «сыновей мужа» и ни одного «сына ничтожного» человека! В замкнутый круг «высокородных» ученых не должно было быть доступа «худородным». Наука должна быть закреплена за главенствующим общественным слоем. Именно с его представителями желал сговориться царь.

Не следует, впрочем, и переоценивать благорасположение персидского царя к верхам египетского общества. Ни от времени Дария I, ни тем более от времени его ближайших преемников до нас не дошло памятников сколько-нибудь видных государственных деятелей из египтян, за исключением одного изваяния Уджи- хур-рисни (Удж-хер-рисне). В отношении храмоздания Дарий I ограничился скромным храмом в западной пустыне (в Большом оазисе) и мелкими добавле­ниями в других местах. Первые его два преемника вообще отказались от храмо­здания в честь богов мятежного Египта. Заигрывание Дария II накануне круше­ния персидского владычества в Египте с его верхами нашло лишь жалкое выра­жение в храмоздании (в том же Большом оазисе).

Неожиданным образом персы сохранили местное по происхождению ливий­ское воинство и не только при завоевании страны в 525 г., но даже после гроз­ного восстания в 60-ых годах V века.

Разумеется, в Египте были размещены и персидские воинские части в ча­стности в пограничных крепостях и в столичном Мемфи (Мэнфе, Мемфисе гре­ков). Из других иноземцев действительную военную службу в Египте несли также выходцы из Сирии-Палестины. Впрочем, иудейское войско, несшее пограничную службу на южной окраине в крепостях Иибе (Элефантине греков) и Суине (Сиене греков, нынешнем Асуане), персы не сами создали, а унаследовали от XXVI царского дома. От тех же египетских царей получили они в наследство и пограничную крепость на северо-востоке Низовья (Нижнего Египта), которую греки называли Дафнами и в которой теперь стояли персидские воины.

Тем не менее, главную воинскую силу в Египте и при персах составляло еги­петское (ливийское) воинство. Согласно Иродоту («Геродоту»), путешествовавшему по Египту в середине V столетия, следовательно добрых три четверти века после персидского завоевания, персы не только не распустили египетское воинство, но оставили таким, каким оно было при XXVI царском доме, и в тех же местах, где оно размещалось при нем. Оно по-прежнему делилось на две количественно нерав­ные части: на ермотивиев и каласириев (по-позднеегипетски галашери — «мо­лодцы»), Первых бывало якобы до ста шестидесяти тысяч, вторых — даже до двухсот пятидесяти тысяч. Они были размещены преимущественно в Нижнем Египте, ермотивии в одних (только нижнеегипетских) областях (номах), каласи- рии — в других. Вместе с земельным наделом в двенадцать «cam» (одна «cama» — свыше 2700 кв. м) воинское ремесло переходило от отца к сыну. Этой воинской силой персы пользовались на войне, чем в значительной мере объясняет­ся сохранение ее в нетронутом виде. По тому же Иродоту («Геродоту») как ермо­тивии, так и каласирии участвовали в балканском походе персидского полководца Мардония. Однако, поскольку ливийское воинство принадлежало явно не к угне­тенным слоям населения, оно именно в силу этого могло разделять до какой-то сте­пени благорасположение персов к египетским общественным верхам. Согласно так называемой «Демотической хронике», источнику, составленному при первых маке­донских царях Египта, Дарий I в 4-й год своего царствования велел своему египет­скому наместнику прислать ему «воинов, жрецов, писцов Египта» с тем, чтоб они «записали закон Египта, который был раньше вплоть до 44-го года фараона Ах-маси (Ах-мосе, Амасиса греков)». Дарий I представлен египетским законода­телем и у Диодора, но примечательно, что в «Демотической хронике» на первом месте среди египетских помощников царя-законодателя названы воины.

Вызывает законное недоумение Иродотов («Геродотов») перечень подразде­лений египетского населения. По этому перечню их было всего семь: жрецы» воины, волопасы, свинопасы, торговцы, переводчики и корабельщики. Куда делись земле­

дельцы и ремесленники — остается неразгаданной загадкой, загаданной грядущим поколениям «отцом истории». Опущение двух столь важных и многолюдных под­разделений тем удивительнее, что Диодор, писавший более чем через четыре века после Иродота («Геродота»), но пользовавшийся старыми источниками, в двух местах своей первой «книги», перечисляя виды египетского населения, называет каждый раз также «земледельцев» и ремесленников. Иродот («Геродот») не упо­минает и рабов, но их он мог — на свой лад и неточно — принимать сплошь за неегиптян. Он полагал, что именно от египтян большинство эллинов и некоторые другие народы научились презрению к ремесленникам и их потомству, равно как уважению к свободным от ручного труда как благородным. Однако пропуск зем­ледельцев и ремесленников нельзя объяснить их приниженным общественным положением, поскольку о свинопасах, попавших в перечень, Иродот («Геродот») го­ворит, что с ними никто не роднился и им приходилось жениться в собственной среде. Возможно, земледельцы были причислены Иродотом («Геродотом») к «во­инам», поскольку воины тоже владели наделами. У Диодора в одном из двух мест, где идет речь о подразделениях египетского населения, «земледельцы» так-таки и присоединены к «воинам»: «воины и земледельцы». У самого Иродота («Геродо­та») в одном случае (II. 141, 19) сопоставлены вместе «торговцы же и ремеслен­ники и рыночные люди». Присоединение ремесленников к торговцам можно было б объяснить тем, что многие ремесленники продавали свои изделия на рынке. За­метим, что ни у Иродота («Геродота»), ни у Диодора и землевладельческая знать не выделена в особое сословие. Сливавшаяся в это позднее время в единое целое со жречеством, она, возможно, кроется у обоих писателей за общим обозначением «жре­цы». Но если тогдашняя знать, действительно, составляла одно целое со жречеством, то обеспеченные и свободные от поземельного обложения воины могли бьггь объе­динены воедино с земледельцами разве лишь при полном невнимании к обществен­ному положению последних. А это у Иродота («Геродота») выглядело бы тем более странно, что он сам же толкует о налоговом обложении земледельцев и на­блюдал внимательно особенности египетских пахоты и сева (II. 14). Для времени более чем столетнего владычества персов в Египте, от царствования Камбиса до царствования Дария II включительно, деловые египетские (демотические) источни­ки далеко не многочисленны, а надписанные производственные изображения в гробницах отсутствуют вовсе. Тем не менее можно предположить, что производ­ственные отношения этого времени мало чем отличались от тех, что существовали в Египте при XXVI царском доме. Как и в случае других слоев египетского насе­ления, персы и в положение земледельцев и ремесленников вряд ли внесли корен­ные изменения. Но в количественном смысле, при сохранении местной угнетатель­ской верхушки персидское иго, несомненно, означало для трудового народа добавоч­ные тяготы, причем весьма и весьма большие. К труду на собственных господ при­

бавился труд на иноземных завоевателей. Согласно персидской надписи Дария I, в сооружении дворца в Сузах участвовали и египетские мастера: ваятели, плотники, златокузнецы. Из персидских же деловых источников (персепольских табличек) известно, что в Персеполе на строительстве трудился отряд из 55 каменотесов - егип - тян, прибывших туда из своей страны. Согласно перечню взносов в казну великого царя, приведенному у Иродота («Геродота») (III), Египет вместе с Киреной и Бар­кою платил больше любого другого наместничества, за исключением Вавилонии. Из того же Иродота («Геродота») мы видим, что персы забирали все, что только могли. Так, от рыбного улова в Земле Озера (Файюме) в царскую казну в течение шести месяцев ежегодно каждый день поступало якобы до таланта серебра (II. 149), а некий город Антилла был навсегда отдан царской жене «на обувь» (II. 98). Не приходится сомневаться в том, что персы выкачивали зерно из Египта в огромных количествах (ср. Иродот («Геродот») III) и что больше всего от персид­ской власти страдало земледельческое население. Поэтому, надо думать, восстания против пришлых угнетателей были делом отнюдь не одних верхов или воинства.

Несколько лучше, чем о земледельцах и ремесленниках, мы осведомлены о рабах, однако не настолько, чтобы судить о росте или сокращении рабского труда в тогдашнем производстве; вдобавок наши сведения относятся преимущественно к рабам, принадлежавшим иноземцам. Как обстояло дело с рабским трудом в хозяй­ствах самих египтян, мы почти ничего не знаем. Во второй половине V века мно­жество рабов было занято в хозяйстве персидского наместника Египта Аршама. Хозяйственные записи на арамейском языке (на папирусе), сравнительно недавно откопанные, не оставляют в том сомнения. Из других деловых источников (папиру­сов) на арамейском языке мы знаем о рабах иудейских воинов, несших погранич­ную службу на южной окраине Египта в крепости Йибе (Иэбе, Элефантине гре­ков). Рабов клеймили, владели ими в одиночку и сообща, наследовали, дарили, про­давали, заключали разные на них сделки. Среди рабов бывали несомненные егип­тяне. Так, у вдовы египтянина Ас-хура (Ес-хора), принявшего иудейское имя На- тая, был раб-мальчик с египетским именем Па-д-усири (Пе-т-усире). Рабов чис­лили в составе имущества, среди недвижимой и движимой собственности. Так, в дарственной египетской жрицы своей дочери на половину имущества от 5-го года царствования Дария I на позднеегипетском (демотическом) языке рабы значатся между «домами, полями» и «серебром, медью, одеждой, быками, ослами».

Но не ознаменовалось ли все-таки вхождение Египта в мировую персидскую державу не одним его ограблением завоевателями, но и поступательным развитием хотя бы в каких-нибудь областях хозяйственной жизни? Увы, помимо денежного обращения, по крайней мере, при наших современных познаниях, показать это...¹⁰⁹

Вполне, конечно, возможно, что железо получило большее применение в производстве и быту, чем при XXVI царском доме, но только доказать это нельзя. Включение Египта в одну державу со странами, где железо уже дав­ным-давно было в широком употреблении, должно было сказаться на употре­бительности железа и в среде туземного египетского населения. В деловых сделках иудейского воинского поселения на юге Египта в крепости Иибе

о

(Иэбе, Элефантине греков) железная посуда не раз упомянута наряду с медной (бронзовой). В тех же арамейских источниках неоднократно упоминаются шерстяные одежды. О верхней одежде из шерсти у самих египтян пишет Иро­дот («Геродот»). В новоегипетскую пору шерсть была малоупотребительна, и распространиться в Египте в позднюю пору она могла также под иноземным воздействием: в странах Сирии-Палестины и далее на восток шерстяные тка­ни были давно употребительны. Но шерсть могла получить широкое распрос­транение в Египте еще в десятилетия или даже столетия, непосредственно предшествовавшие персидскому завоеванию.

Гораздо увереннее можно говорить о тех последствиях, которые вхождение страны в состав мирового персидского государства имело для развития в ней денежного обращения. Персидское государство располагало чеканными деньга­ми определенного качества и веса и следовательно удостоверенного государством достоинства. В составленных по-арамейски сделках не только между южноеги­петскими пограничными воинами из иудеев, но и с египтянами, оценка, оплата, ссуда постоянно производятся в шекелях (сиклях) серебра. Шекель был небольшою денежною единицею, но в сделках упоминается и более крупная — карая, равная десяти шекелям. Упоминаются также и более мелкие деньги: четверти шекеля и халлуру, равный одной сороковой шекеля. Шекель весил ...гр,¹¹⁰; отношение се­ребра к золоту было уже близко к существовавшему в соседних денежных стра­нах: 1 к 13¹/₂ (в Новом царстве при XVIII царском доме оно было еще 3 к 5). В высокой мере примечательно, что наряду с персидскими деньгами имели хож­дение также и греческие. Хотя и гораздо реже, чем шекель, но все-таки неодно­кратно в арамейских сделках, как давно известных, так и откопанных сравнитель­но недавно, упоминается греческий статер (равнялся двум шекелям серебра). И упоминается он при этом в сделках, заключенных не где-нибудь в Нижнем Египте по соседству с греческим Навкратисом, а на самом юге страны в погра­ничном иудейском поселении! Заслуживает внимания и то, что Иродот («Геро­дот»), путешествовавший по Египту в середине V века, застал страну уже настоль­ко «денежной», что мог вообразить, что и во времена строителей пирамид овощи для работников покупали за серебро (за тысячу шестьсот талантов!), а строитель самой большой пирамиды царь Хеопс, нуждаясь в средствах, якобы принудил свою дочь отдаваться желающим за серебро!

Не надо, однако, и преувеличивать развитие денежного хозяйства в персид­ском Египте. Наряду с чеканными персидскими деньгами удостоверенного госу­дарством достоинства продолжали обращаться слитки серебра, выпущенные хра­мовым казнохранилищем. Так, в Нии (Нэ, Фивах греков) имело хождение сереб­ро казнохранилища Птаха. Любопытно, впрочем, что в Иибе (Иэбе, Элефантине греков) в 456 году засвидетельствовано серебро «по весу Птаха», как если б храм Птаха стал теперь иметь отношение не только к качеству (чистоте) выпус­каемого им серебра, но и к его весу. Однако в тех же арамейских сделках и к персидским деньгам прилагается иногда странным образом определение «по царскому весу». Более того, уплачивая деньги, «садились у весов и отвешива­ли» их, как если бы то были простые комочки серебра, нисколько не считаясь, с их удостоверенным государством достоинством! В кладах греческих денег, най­денных в Египте и относящихся к ближайшим столетиям до завоевания его Александром Македонским, чеканные деньги соседят со случайными кусочками серебра, словно между теми и другими египтяне не делали существенного разли­чия. Вдобавок клады греческих денег для времени до Александра вообще дале­ко не многочисленны и найдены почти исключительно в Нижнем Египте; в Нии (Нэ, Фивах греков) и южнее они не найдены, как будто б, вовсе. О слабом раз­витии денежного хозяйства свидетельствует и необыкновенная высота процентов, взимавшихся при денежных ссудах.

Не следует поэтому переоценивать и торговое значение знаменитого меропри­ятия Дария I — прорытия широкого протока (канала) между Нилом и Красным морем. Начатое еще фараоном Нику (Нехо, Нехао) за сто лет до Дария, но не до­веденное тогда до конца, оно было теперь полностью осуществлено персами. Пер­сидский царь очень гордился этим деянием и увековечил его в нескольких надпи­сях на больших каменных плитах, водруженных неподалеку от протока. На них о примечательном событии повествовалось одновременно на двух языках и с помощью двух видов письма: на древнеперсидском персидскою клинописью и на среднееги­петском священными письменами (иероглифами; обыденные некогда, эти язык и знаки стали в позднем Египте священной стариною). Но если в египетских над­писях великий царь надевал на себя личину фараона, сына и избранника египетских богов, то в надписях на персидском языке он объявлял себя персом, из Персии по­корившим Египет. Новый проток был настолько широк, что по нему могли идти рядом два крупных многовесельных судна — две триеры. Нам он, конечно, приво­дит на ум современный Суэцкий канал, соединивший в 60-х годах прошлого века Красное море со Средиземным, правда, уже непосредственно, а не через Нил или его рукава. Естественно, нам кажется, что и проток, прокопанный персами, должен был служить прежде всего торговым целям и сильнейшим образом мог способство­вать росту торговых оборотов и, следовательно, денежного хозяйства. На деле, одна­ко, вряд ли это было так. Что проток был рассчитан на торговлю по Красному морю с Двуречьем, маловероятно, поскольку Египет и Двуречье были одинаково высоко­производительными земледельческими странами. Судя по находкам денег в соб­ственно Персии, она в те времена была малоденежной страною, так что не слиш­ком правдоподобно, чтобы она, имея под боком такую страну, как Двуречье, вела оживленную торговлю с Египтом. Развитыми в денежном смысле были западные окраины персидской державы, расположенные в Анатолии и Сирии-Палестине, но для торговли с ними Египет менее всего нуждался в Красном море. Но, разумеет­ся, персы не зря завершили начинанье Нику (Нехао), только проток между Нилом и Красным морем был нужен им не столько для торговли, сколько для перевозок совсем иного рода. В чем было дело, помогают догадаться кое-какие грузы, шедшие по Красному морю из погрузочных точек на его же берегу. В среднеегипетских каменоломнях в пустыне восточнее города Кибту (Коптоса греков) в нынешнем Вади Хаммамат ломали камень, как о том свидетельствуют наскальные надписи, и при Ксерксе I, и при Артаксерксе I, которые в Египте из него ничего не строили. Зато в дворцовых сооружениях в самом Иране оказался примененным камень именно из этих каменоломен. Его везли из них к Красному морю и по нему, а затем по Индийскому океану доставляли в Персидский залив. Конечно, для перевозки камня из названных каменоломен соединять Красное море с Нилом было совершен­но незачем. Но для доставки египетского зерна в Персию, поскольку шло оно не из пустыни, а с берегов Нила, судоходный проток между ним и Красным морем был насущной потребностью. Пройдя проток, груженные зерном суда выходили бы в Красное море, откуда уже зерно тем же путем, что и камень, могло быть удобно доставлено в Персию. Вполне возможно, что тою же водною дорогою из Егип­та в Иран, помимо зерна, уплывали и другие вещественные ценности, выкачи­вавшиеся персами из завоеванной страны. Из клинописных источников извес­тно, что из Египта, страны отнюдь не изобиловавшей серебром, это последнее вместе со слоновой костью увозили для отделки персидских дворцов. Если Нил с Красным морем персы соединили именно в подобных видах, не убояв­шись огромных расходов и труда, потребных для создания и содержания в по­рядке судоходного протока, то можно себе представить, сколько завоеватели выкачивали житейских благ из покоренной страны. Впрочем, сам Дарий нис­колько не скрывал, что прокопал проток не ради Египта, а ради Персии. В надписи, прославляющей это событие, конечно, персидской, а не египетской, царь прямо говорит: «Я велел рыть проток от реки Пиравы (П-ир- — «Поток Большой», одно из египетских обозначений Нила), текущей по Египту, к морю, идущему из Персии. Он был вырыт, как я велел, и корабли пошли по нему из Египта в Персию, как была моя воля». Персидскому царю надо было, чтобы суда шли из Египта в Персию.

Не приходится удивляться тому, что большинство египетского населения питало глубокое нерасположение к персам, проявлявшееся в зависимости от среды и обстоятельств то скрытно, затаенно, то бурно в виде частых и упорных восстаний. Сколько самодовольного злорадства скрыто в египетской побасен­ке, записанной Иродотом («Геродотом») (II. 110), будто бы жрец Птаха в Мэмфи (Мэнфе, Мемфисе греков) возбранил Дарию I поставить свое извая­ние перед изваянием Сесостриса: Сесострис-де покорил причерноморских ко­чевников (скифов), а персидский царь был не в силах это сделать. Сесострис был не более, как собирательный образ египетского царя-завоевателя, отдален­ными корнями восходивший к Са-на-уасрам (Се-н-восрам) Среднего царства и разукрашенный теперь вымышленными победами ущемленным самолюбием египтян (на деле никто из их царей не покорял скифов). Но неудача, постигшая «царя царей» в южнорусских степях, была самой доподлинной действительно­стью. Сколько рассказов о злодеяниях Камбиса в завоеванном Египте переда­валось из уст в уста в дни посещения его Иродотом («Геродотом») и переска­зывалось века спустя греко-римскими писателями! Что завоевание очень тяже­ло сказалось на Египте, в частности на его храмах, совершенно бесспорно. Но бесспорно и то, что египтяне, современники Иродота («Геродота»), сгущали краски. Например, мы видели, что Камбис посетил город Сайю (Саис) в знак «фараоновского» почтения к местной столичной богине Нэйт, а по Иродоту («Геродоту») только для того, чтобы надругаться над трупом Ах-маси (Ах-мосе, Амасиса греков).

Восстания начались еще при Дарии I. Как понимать его заявление, сделан­ное еще в начале царствования, что он — перс и из Персии подчинял Египет, представляется не совсем ясным. Иродот («Геродот») говорит только о казни зазнавшегося персидского наместника Египта (сатрапа Арианда, III. 166—206), и даже позднейшее известие Полнена (VII. 11) о том, что египтяне восстали на жестокого наместника, не предполагает как будто б крупного восстания: прибыв­шему в Египет царю удалось якобы мгновенно умиротворить народ щедрой награ­дой за находку нового священного быка Хапи (Аписа). Но стоило только помер­кнуть военной славе персов под Марафоном, как египтяне подняли в 486 г. вос­стание на того самого Дария I, которого позднейшее предание изображало бла­госклонным к египтянам, пользующимся их благорасположением и даже их зако­нодателем. «Царь царей» скончался, не подавив восстания. Подавлять его при­шлось уже преемнику, Ксерксу I.

Но особенно грозным для персов было восстание, вспыхнувшее в Египте в связи со сменою на по|килском престоле правителей в 465 г. Воспользовавшись

смутами в персидском государстве, ознаменовавшими вступление на престол пре­емника Ксеркса I Артаксеркса I, значительная часть Египта отложилась от пер­сов. Положение для них чрезвычайно осложнялось участием греческих воинских сил на стороне повстанцев. Очагом восстания была пограничная область на за­паде Низовья, и зачинщиком было ливийское воинство. Во главе восставших стояли тамошние владетели И-на-х-рау (И-на-х-роу, Инарос греков), сын Псам­мэчика (Псамметиха), и Амун-ар-дэ-су (Амен-ер-те-с, Амиртей греков). От важнейшей пограничной крепости на западе Низовья, Марей греков, восстание быстро перекинулось на другие области Нижнего Египта. Ненавистные персид­ские сборщики податей были изгнаны, воины призваны под знамена восставших, И-на-х-рау (И-на-х-роу, Инарос греков) провозглашен царем. То было время греко-персидских войн, и греки, естественно, направили подкрепление неожидан­ным союзникам. Западная соседка Египта Кирена выслала вспомогательные отряды. Аттические корабли, стоявшие у Кипра, получили приказ идти в Египет.

В количестве до двухсот боевых единиц они вошли в Нил и подошли к Мэмфи (Мэнфе, Мемфису греков). Большая часть египетской столицы была покинута . персами. Вместе со своими приспешниками из египтян они были осаждены в городском кремле — Белых Стенах. Вторгшееся в Низовье с северо-востока персидское войско под начальством царского дяди Ахемена было наголову разбито и уничтожено повстанцами и их аттическими помощниками у города, известного грекам под именем Папремис — где-то в восточном Низовье. Иродот («Геро­дот»), побывавший там вскоре после битвы, видел бранное поле, еще усеянное костями павших. Мало кому из персов удалось спастись бегством и укрыться за Белыми Стенами. Персидский главноначальствующий умер от раны, полученной в бою. Последующие попытки «царя царей» натравить лакедемонян на Аттику и таким образом принудить ее воинов уйти из Египта ни к чему не привели. Персам пришлось набирать новое войско взамен истребленного.

Персидское войско выступило из Киликии в 461 г. в сопровождении кипр­ских, финикийских и киликийских кораблей, шедших рядом с ним вдоль сирий­ского, финикийского и палестинского берега. Занятые осадою Стен Белых, по­встанцы не дали своевременного отпора вторгнувшемуся в восточное Низовье не­приятелю. Когда же они, наконец, выступили против него, они были разбиты и вынуждены снять осаду столичного кремля. Союзные греки и их корабли отошли в местность, известную у греков под именем Просопитис (треугольник, образован­ный рукавами Нила по середине Низовья). Персы оказались не в силах разбить здесь противника. Полтора года длилась неравная схватка, пока отчаявшиеся в победе персы не перегородили Нил и греческие корабли не оказались на суше. Тем не менее греки, сжегши корабли, приготовились к отчаянной обороне. Однако персы поспешили предоставить им возможность беспрепятственно уйти восвояси.

Шедшие на выручку тридцать аттических триер, не зная ничего о случившемся, вошли в один из восточных нильских рукавов — в тот рукав, что вел к городу Диди (Мэндесу греков), но были почти полностью уничтожены финикийцами, верными клевретами персов в борьбе с греками. Держаться без греческой помощи против превосходящих сил противника повстанцам было очень нелегко. Раненный в сра­жении, вождь повстанцев И-на-х-рау (И-на-х-роу, Инарос греков) был взят в плен. Персидский военачальник Мегабиз поручился ему, что его не казнят. Пленника отправили в Персию, но там по требованию царицы, мстившей за ги­бель Ахемена, И-на-х-рау (И-на-х-роу, Инароса греков) вероломно распяли на кресте, а его товарищам отрубили головы. Вероломство персидского двора послу­жило наместнику Сирии Мегабизу поводом к восстанию на своего владыку, кон­чившемуся, впрочем, благополучно как для Артаксеркса I, так и для его намест­ника.

Но египтяне не сложили оружия. Под предводительством Амун-ар-дэ-су (Амен-ер-те-са, Амиртея греков) они продолжали держаться в Низовье. Амун- ар-дэ-су (Амен-ер-те-с, Амиртей греков) вновь обратился за помощью к побе­доносной Аттике, и полководец Кимон, действовавший тогда у Кипра, выделил шестьдесят боевых судов в помощь египтянам. Но только она так и не была им оказана: за скоропостижной смертью Кимона корабли повернули и ушли к себе в Аттику (449 г.). Но и после этой неудачи другой предводитель египтян, носив­ший многообещающее имя Псаммэчик (Псамметих греков), снова завязал сноше­ния с Аттикой. Он был настолько силен и богат, что мог отправить туда тридцать тысяч четвериков зерна в надежде, что греки вступятся за повстанцев. Но вме­сто помощи египтянам, видимо, по наущению Перикла, был предпринят поход в Понт. И все-таки, несмотря на непрестанные неудачи, египетские повстанцы так и не были полностью разгромлены персами. «Царь царей» был вынужден при­знать владетелями отчих княжеств в Низовье сына И-на-х-рау (И-на-х-роу, Инароса греков), Танниру, как его именовали греки, и сына Амун-ар-дэ-су Па- усири (Амен-ер-те-са, Па-усире, Павсириса на греческий лад), правда, под вер­ховным персидским главенством.

Возможно, основною причиною того, что восстания египтян на Артаксеркса I не привели к освобождению страны от персидского ига, было бессилие повстан­цев поднять Верхний Египет. Одному Нижнему Египту единоборство с мировой державой даже при поддержке греков было не по силам. А что Верхний Еги­пет или, по меньшей мере, большую его часть восстание не охватило, на то имеют­ся прямые указания. Еще в начале нашего века, а также сравнительно недавно были изданы сделки на арамейском языке, заключенные в пограничной крепос-

о о

ти Йибе (Иэбе, Элефантине греков) от «года 4-го Артаксеркса царя». Давно известна наскальная надпись, начертанная по-египетски от имени персидского сановника Арийавраты (? — Ариаратеса на греческий лад) в каменоломнях в пустыне за городом Кибту (Коптосом греков), в нынешнем Вади Хаммамат, и помеченная «годом царствования 5-м царя (и) государя, владыки обеих зе­мель Артаксеркса — жив он вечно! — возлюбленного богов». Таким обра­зом, в самый разгар восстания, в 462—461 годах, и иудейское военное поселение на самом юге Египта, как ни в чем не бывало, заключало частноправовые сделки, и персы в среднем Египте продолжали спокойно ломать камень для построек у себя на родине. Царем или фараоном тут и там признавался Артаксеркс, и по годам его правления вели летосчисление. Также и в последующие годы царство­вания ничего не слышно о восстаниях в Верхнем Египте.

Нам доводилось уже говорить о том, что Дарий II (424—405 гг.) по приме­ру своего знаменитого тезки вновь начал заигрывать со своими египетскими под­данными. При нем возобновилось строительство в честь их богов — в том же храме в Ливийской пустыне, где строил первый Дарий (в Большом Оазисе), и, как тот, Дарий II снова принял дополнительно к своему персидскому имени еще фараоновское, египетское. Похоже на то, что накануне своего падения персидская власть над Египтом не казалась уже такой прочной, как прежде, самому «царю царей». Впрочем, египтяне действовали теперь как будто бы с большей предус­мотрительностью, не полагаясь на одно Низовье, а подготовляли восстание также на юге. Для решительного свержения персидского ига они, видимо, воспользова­лись, по примеру прежних лет, сменой правителей на персидском престоле. По Манефону, Дарий II царствовал над Египтом 19 лет, т. е. столько же, сколько над Персией. Следов же следующего царствования — Артаксеркса II (406— 358 г.) в Египте не имеется.

Мы можем проследить, как подготовлялось восстание в одном из удаленных

О CJ>

уголков Египта — на его южной окраине на острове Иибе (Иэбе, Элефантине греков). Конечно, он представлял лишь небольшой клочок египетской земли, но размеры здесь не соответствовали значению. Стоявшая на острове одноименная с ним крепость вместе о двумя другими пограничными крепостями на северо«за­паде и на северо-востоке Низовья (Мареей и Дафнами греков) составляли ос­новные опорные точки персидского владычества на границах Египта. Крепость Ииб (Иэб), при поддержке крепости Суины (Сиены греков, нынешнего Асуана), должна была служить поддержанию спокойствия и «порядка» не в одной лишь пограничной полосе, но и в других областях южного Египта.

Со времени фараонов XXVI царского дома в крепости Иибе (Иэб) нахо­дилось иудейское военное поселение, насчитывавшее, как думают, при персах от 600 до 800 человек в своем составе. Хотя эти воины были иудеями, они говори­ли по-арамейски и нередко даже называли себя арамеями. Свои письма, сделки, договоры и т. п. они писали на арамейском языке, и оставшиеся от них многочис­ленные письменные источники (папирусы) позволяют довольно глубоко заглянуть в жизнь общины при персах на протяжении всего V века.

В крепости иудейские воины несли пограничную службу и там же обитали вместе со своими семьями в отдельных домах из кирпича-сырца, притом не слиш­ком скученно, так как к домам нередко примыкали участки возделываемой зем­ли. Помимо земельных наделов, иудейские воины получали довольствие, которое обязаны были поставлять южноегипетские области, а также как будто бы жало­ванье. Судя по заключавшимся сделкам и договорам, иудейским воинам жилось при персах неплохо. Иудеи имели свой «дом» или управление, своих общинных старшин и священников. Средоточием духовной жизни общины был иудейский храм, при котором эти священники и служили. Он был воздвигнут в крепости еще до персидского завоевания и, в отличие от египетских храмов, не пострадал от пер­сов. У него было пять каменных врат, перекрытия поддерживали каменные стол­бы, потолок был целиком из кедровых бревен, деревянные двери по углам обши­ты медью. В храме были золотые и серебряные сосуды. В нем приносились в жертву хлеб и животные.

Мы не знаем, как обстояло дело при XXVI царском доме, когда храм уже существовал, однако при персах в жертву всесожжения, несомненно, приносились овны. Овен же был издавна священным животным для обитавших в тех мес­тах египтян. Их местного бога так и изображали с головою барана, да и имя его «Хнум» писали чаще всего с помощью знака, изображавшего это животное. На острове было откопано даже баранье кладбище. Вполне возможно, что иудей­ские всесожжения уже доброе столетие вызывали затаенное неудовольствие у окрестных египтян и у жречества Хнума в особенности, но вплоть до последних лет персидского владычества до открытых выступлений не доходило, по край­ней мере, нам о них ничего неизвестно. Жрец египетского храма проживал среди иудеев в их крепости, а отец иудея Осии носил имя, в составе которого поименовано было египетское божество: Па-ди-хнум (Пе-те-хнум), что значит «Данный Хнумом». Но когда к концу царствования Дария II в воздухе запахло восстанием, положение изменилось.

Видимо, именно жрецы Хнума возглавили подготовку восстания в этой важ­ной пограничной области и направили свои усилия в первую очередь против глав­ной опоры персидского владычества в южном Египте — против крепости на острове Иибе (Иэбе, Элефантине греков). Но действовали они отнюдь не напря­мик, а хитро и осторожно. В то самое время, как наместник Египта Аршам от­был к царю, жрецы вступили в тайное соглашение с персидским начальником крепости Вайдрангом относительно разрушения иудейского храма. Они действо- иали подкупом, но не исключено и то, что ввиду общей напряженности положения недальновидному персу не хотелось перечить египетским жрецам в деле, казалось бы, не военного значения. Как бы то ни было, Вайдранг направил своему сыну, на­чальствовавшему в соседней крепости Суини (Сиене, Асуане) письменное распо­ряжение разрушить храм. Сын привел египтян и других воинов, вооруженных потребными для того орудиями. Египтян впустили в крепость, что им, видимо, и было прежде всего нужно. Стены храма были снесены, каменные врата и стол­бы разбиты, потолки и двери сожжены, золотые и серебряные чаши и другие вещи расхищены. Но жрецы Хнума похозяйничали в крепости и иным способом. Что -то было сделано с ее стеною, а колодец, который должен был снабжать во­дою крепость во время осады, они завалили.

Жрецы прикрывались ревностью по своем Хнуме, и персидские власти, по- видимому, не посмели принять против них крутых мер, хотя иудеи и доложили высокому начальству о подкупе Вайдранга, мятеже египтян и ущербе, причиненном жрецами обороноспособности крепости. Мы слышим лишь о суровой каре, по­стигшей Вайдранга. Наместники Иудеи и Мамарии, которых иудейская община на острове Иибе (Иэбе, Элефантине греков) просила ходатайствовать о восста­новлении храма, дали на то свое согласие, но исключили из жертвоприношений жертвы кровавые и всесожжения, оставив лишь жертвы хлебные и курения. Дело восстановления храма затягивалось. Через три года он все еще не был восстанов­лен за неполучением разрешения на то от персидского наместника в Египте, ви­димо считавшегося со жрецами Хнума. Все же, как теперь выясняется, в конеч­ном итоге храм был восстановлен.

Жрецы, видимо, поторопились со своими мероприятиями против крепости. Если пролом в ее стене, о котором идет речь в поврежденном месте иудейского до­несения, был делом рук египтян, то он, должно быть, был заделан, потому что вслед за тем говорится о «стене в проломе». Однако о том, что засыпанный колодец был вновь очищен, не сказано. Выступление против крепости относится к 410 г., следо­вательно, оно опережало на пять лет свержение персидского ига. Не исключено, правда, что частичное освобождение севера началось еще до 405/404 г., когда Египет вернул себе независимость.

Как пережили крепость Ииб (Иэб) и ее иудейские воины конечное восстание египтян на персов и свержение их власти, мы осведомлены очень плохо. Сохранил­ся в обрывках перечень захваченных иудейских женщин и найденных у каких-то ворот иудеев, возможно, жертв этого восстания. Какого года этот список, неизвестно, но если он действительно имеет какое-то отношение ко взятию крепости повстан­цами, то оборона была как будто бы не слишком упорной, так как сохранилось все­го несколько женских и мужских имен. Да и само иудейское военное поселение в крепости Ииб (Иэб) не прекратило своего существования с восстановлением еги­петской государственности. До нас дошли сделки на арамейском языке, заключен­О о

ные иудеями в крепости Ииб (Иэб) несколько лет спустя по свержении персид­ского ига в правление первого царя восстановленного египетского царства Амун- ар-дэ-су (Амен-ер-те-са, Амиртея греков). Таким образом, на первых порах егип­тяне сохранили иудейское пограничное воинство в крепости. Сохранены были даже прежние названия его подразделений. Но так продолжалось, видимо, недол­го. Самый поздний источник, связанный с иудейской общиной, время которого мож­но определить с точностью, это — сильно поврежденное письмо на арамейском языке, сообщающее о кончине (?) царя Амун-ар-дэ-су (Амен-ер-те-са, Амиртея греков) и вступлении на престол первого царя следующего XXIX царского дома Неф-э-рита. Письмо относится, следовательно, к 399/398 г. После этого мы уже

О о

ничего не слышим об иудейском поселении в крепости Иибе (Иэбе). Возможно, храм был разрушен вторично при выселении иудейского воинства из крепости им самим или египтянами. Во всяком случае, в какое-то время он был разрушен на­столько основательно, что по сию пору не удалось найти его следов среди развалин жилых построек, хотя местоположение его среди них точно отмечено в письменных источниках. При постоянной угрозе персидского нашествия, висевшей над Египтом в течение IV века, египетские власти могли счесть целесообразным не сохранять у себя в тылу в важной в военном отношении крепости воинское соединение, более столетия служившее опорою персидского владычества.