Идейная структура романа «Дым»

 

«Дым» был задуман Тургеневым в том же 1862 году, когда были опубликованы «Отцы и дети», но написан был позднее (ноябрь 1865-январь 1867 года). Роман увидел свет в марте 1867 года в журнале «Русский вестник».

Действие романа приходится на осень 1862 года, однако в нем нашли отражение события и явления более позднего времени, волновавшие писателя, в частности польское восстание 1863 года и вызванные им усиление правительственной реакции и рост шовинистических, «патриотических» и славянофильских настроений в русской обществе. В самом начале романа есть указания на русский политический фон тех споров, которые происходят в Баден-Бадене: «община…, - говорит Губарев. – Понимаете ли вы? Это великое слово! Потом, что значат эти пожары… эти… эти правительственные меры против воскресных школ, читален, журналов? А несогласие крестьян подписывать уставные грамоты? И, наконец, то, что происходит в Польше?» (с.24)^[43] В одном месте романа Потугин критикует повесть Кохановской, которая вышла в 1864 году, из чего Н.Н.Страхов справедливо заключил в своей статье о «Дыме», что в нем «эпохи несколько смешаны» и что его «тенденции ничуть не ограничиваются чертою 1862 года, а простираются и до настоящих дней».^[44]

Подобно «Отцам и детям», новый роман Тургенева породил ожесточенные споры среди читателей и в критике, в которых преобладали ноты осуждения. «Меня ругают все – и красные, и белые, и сверху, и снизу, и сбоку – особенно сбоку»,^[45] - констатировал автор «Дыма» в одном из писем лета 1867 года.

Главным объектом критики был характер освещения в романе основных политических и идейных «тенденций» пореформенной поры и лишь отчасти - новая художественная манера писателя, которая дала основание П.В.Анненкову назвать «Дым» романом художественно-политическим^[46]. Знакомство с разными точками зрения на роман в критике конца 60-х годов вводит в его проблематику и выявляет главные аспекты его идейной структуры.

Так, критик-демократ Д.И.Писарев в письме к Тургеневу четко сформулировал один из главных упреков автору «Дыма» – отсутствие в романе героя времени, подобного Рудину или Базарову: «Иван Сергеевич, куда вы девали Базарова? … Неужели вы думаете, что первый и последний Базаров действительно умер в 1859 году от пореза пальца? Или неужели же он с 1859 года успел переродиться в Биндасова…». «Вы смотрите на явления русской жизни глазами Литвинова, вы подводите итоги с его точки зрения, вы его делаете центром и героем романа», тогда как, по мнению критика, это «низкая и рыхлая муравьиная кочка», не могущая правильно ориентировать в сложностях русской жизни.^[47] (Из ответного письма Тургенева явствовало, что он считал центром романа не Литвинова, а Потугина, точка зрения которого – западничество, в с «высоты европейской цивилизации можно еще обозревать всю Россию»^[48]).

Что касается резко-критического изображения в романе молодой эмиграции (кружок Губарева) и дворянских реакционеров (Ратмиров и другие генералы), то Писарев точно и глубоко определил, что автор направил «всю силу своего удара направо», против Ратмировых.

Иное понимание идейной проблематики «Дыма» высказал критик-почвенник Н.Н. Страхов. Полностью игнорировав разоблачительную линию романа, посвященную изображению дворянской реакции и высшего света (с помощью сомнительного аргумента: «Но дым ли высший свет? Конечно не дым, если в нем являются такие сильные и прелестные женщины как Ирина»^[49], Страхов увидел главную идейную коллизию романа в том, что в нем запечатлен тот «важный перелом и переворот» в русской жизни на рубеже 1862-1863 годов, который ознаменовался отступлением западников и победой славянофилов. «Славянофилы победили» – вот суть этого момента современной истории, и вся запальчивость монологов западника Потугина (и стоящего за ним западника автора) объясняется именно этим. Для них «все русское – дым по преимуществу», а главный пункт их идейной позиции и программы – европейская «цивилизация» - расплывчат и беспочвенен.

Статья либерала и западника П.В.Анненкова «Русская современная история в романе И.С. Тургенева», появившаяся месяцем позже страховской, в своей основ    ной части содержала обоснование того круга идей, которые развивал Потугин и которые стремился дискредитировать критик-почвенник. Раскрывая конкретное содержание понятия «цивилизация» (в первую очередь это просвещение и свобода), Анненков оправдывает с точки зрения ее критериев тургеневское сатирическое и памфлетное изображение лиц и партий, «новую манеру» писателя, свидетелями которой являются «знаменитая сцена пикника на террасе Баденского замка, вечер у Ратмировой, заседание у Губарева и прочие».^[50] Более того: критик связывает с отсутствием идеалов «цивилизации» в русском быту даже на высших ступенях общества драму Ирины Ратмировой и исход любовного романа героини с Литвиновым.

В откликах критиков-современников на тургеневский роман по сути дела очерчен основной круг «тенденций» и идей «Дыма» (по-разному оцениваемых), отмечены главные особенности «новой манеры» писателя.

Посылая в свое время свой роман для отзыва Д.И,Писареву и А.И.Герцену, Тургенев опасался, как бы сцены у Губарева («гейдельбергские арабески», как он их называл) не заслонили для них смысла всего произведения. Однако и тот и другой поняли смысл этих сцен адекватно тургеневскому замыслу: как изображение накипи на демократическом движении, «примазывавшихся» к нему (доказательством чего служила в романе эволюция этих «красных демократов»).

В советском литературоведении некоторое время наблюдался перекос в истолковании идейной структуры «Дыма», когда «гейдельбергским арабескам» придавалось преувеличенное значение, а сами они рассматривались как яркое выражение либерализма Тургенева и памфлет против «лондонской эмиграции».^[51]

В работах Г.А.Бялого, С.М.Петрова и А.Б.Муратова идейное содержание «Дыма» нашло свое объективное освещение, без преувеличения одних и недооценки других его сторон и в связи с основами тургеневского мировоззрения на рубеже 1860-1870-х годов.

 Современную ситуацию в России автор «Дыма» оценивал как кризисную, переходную: «Новое принималось плохо, старое всякую силу потеряло…, весь поколебленный быт ходил ходуном, как трясина болотная» (с.178).

Пессимизм м скептицизм Тургенева относительно состояния и перспектив русской жизни, его критическое отношение к основным общественным направлениям и группам эпохи выражены в самом названии романа. Оно расшифровывается в главе XXVI. Дым и пар от едущего поезда, их летучесть и эфемерность воспринимаются Литвиновым как символ современной русской жизни и русской мысли: «Дым, дым, - повторил он несколько раз; и вдруг все показалось ему дымом, все, собственная жизнь, русская жизнь – все людское, особенно все русское. Все дым и пар, думал он… Вспомнилось ему многое, что с громом и треском совершалось на его глазах в последние годы… дым, шептал он, дым; вспомнились горячие споры, толки и крики у Губарева, у других, высоко- и низкопоставленных, передовых и отсталых, старых и молодых людей… дым, повторял он, дым и пар… дым, дым и больше ничего» (с.175).

Этот пессимизм окрашивает обе тематические линии романа – любовную и политическую и придает «Дыму» трагическое звучание.

Действие романа происходит в августе 1862 года в немецком городке Баден-Бадене. В течение нескольких дней герой повествования – молодой просвещенный русский помещик Григорий Литвинов, изучавший за границей агрономию и волею случая оказавшийся в городке, переживает бурный и драматический роман и встречается с представителями различных общественных течений и групп из числа русских. Итогом пережитого им являются его горькие думы о дыме, приведенные выше.

Сюжетно-композиционный стержень романа – встреча Литвинова с Ириной Ратмировой, которую он любил в студенческие годы и которая оставила его ради успехов в свете. Десять лет разлуки не погасили их чувства друг к другу. Литвинов отдается во власть страсти, нарушая свой долг перед невестой Татьяной Шестовой. Ириной движет стремление порвать со светским омутом, но оно оказывается недостаточно сильным: яд светской жизни и морали проник в ее душу слишком глубоко, и герои вынуждены расстаться, теперь уже навсегда. В эпилоге романа (главы XXVII-XXVIII) Литвинов примиряется с бывшей невестой, и жизнь его входит в обыкновенную колею.

В истории любви Литвинова и Ирины слились воедино две темы произведения – власть любви как могучей природной стихии над человеком и развенчание светского общества, жертвой которого оказывается героиня.

Последняя тема связывает любовную линию романа с линией политической, которая занимает важнейшее место в идейной структуре «Дыма». Она складывается из целого ряда сцен и эпизодов.

Главные из них: описание гуляющих вокруг «русского дерева» представителей высшего света (гл.I), сцена у «демократа» Губарева, в которой представлены члены его политического кружка (гл.IV), сцена пикника молодых баденских генералов у Старого замка (гл.Х), светский прием у Ратмировых (гл.XV). Сюда же примыкают и монологи Потугина на философско-исторические, общественные и эстетические темы, которые он произносит при встречах с Литвиновым (гл.XIV). Две основные группы второстепенных действующих лиц (скорее не действующих, а говорящих) представляют в романе с одной стороны, «прогрессивную» молодую эмиграцию (Губарев, его ученики и последователи), а с другой – реакционные дворянские круги (Ратмиров и ему подобные).

Те и другие даны в «Дыме» в резко сатирическом, памфлетном освещении. В то же время, как справедливо заметил по прочтении романа Д.И.Писарев, основной удар в романе направлен «на право, а не налево, на Ратмирова, а не на Губарева».^[52]

Действительно, если молодая эмиграция в лице псевдодемократа Губарева и его учеников представлялась автору накипью на демократическом движении, переживавшем пару идейного кризиса, была в его глазах чем-то вроде коллективного Ситникова (при отсутствии Базарова) и заслуживала лишь презрительной насмешки, то Ратмиров и компания оценивались им как реальная, злая и тупая сила, рвущаяся к власти с целью похоронить результаты великой реформы 19 февраля1861 года и повернуть политическое и экономическое развитие России вспять.

Важнейшая в идейном содержании романа сцена пикника баденских генералов (гл. Х) раскрывает их политическую программу. «Мы разорены – прекрасно; мы унижены – об этом спорить нельзя; но мы крупные владельцы, мы все-таки представляем начало… unprincipe. Поддерживать этот принцип – наш долг». В чем заключается этот принцип? «Мы должны указывать… перстом гражданина на бездну, куда все стремится…» «Воротитесь, воротитесь назад»… Совсем назад… Чем дальше назад, тем лучше… надо переделать все сделанное… И девятнадцатое февраля – насколько это возможно» (с.65).

Однако роман Тургенева был направлен не только против мнимых демократов и откровенных реакционеров.

Одна из центральных проблем «Дыма» - вопрос об историческом прошлом России, о ее современном состоянии и возможном будущем. Вокруг него идут споры между героями разных лагерей, к нему обращена и мысль автора.

Как говорит Потугин, когда «сойдется десять русских, мгновенно возникает вопрос… о значении, о будущности России… Ну, и конечно, тут же, кстати, достанется и гнилому Западу» (30).

В романе этот вопрос освещается в двух аспектах. С одной стороны, в нем подвергается острой, иной раз очевидно односторонней критике тот сложный комплекс идей, который принято называть «славянофильством». Другая, положительная сторона вопроса, то его решение, которое предлагается в романе – это круг идей, обозначаемых понятием «западничества».

В этой связи выясняется особая роль и функция в идейной структуре романа образа Потугина. По глубокому замечанию А.Б.Муратова, если Литвинов стоит в центре повествования, то «идейный центр романа – Потугин»^[53]. Будучи мало примечательным как личность, Потугин важен как носитель определенной системы взглядов и тем, что его устами в романе зачастую говорит сам автор.

В романа «Дым» нашло художественное отражение одно из крупных явлений русской жизни пореформенной поры – активизация славянофильских идей, похороненных, казалось бы, реформой 1861 года, которая разрешила исторический спор между славянофилами и западниками в пользу последних: Россия вступила на путь капиталистического развития. Однако непоследовательность реформы и ее многочисленные негативные последствия вызвали против нее со стороны разных общественных направлений отрицательную реакцию, которая часто принимала славянофильскую окраску.

И самый факт этой реакции и разные формы ее (при патриотической и славянофильской сути) чутко были зафиксированы в тургеневском романе. Будучи сам западником по убеждениям, Тургенев устами Потугина подверг резкой и не лишенной односторонности критике различные течения, выступавшие под славянофильским флагом или рядившиеся в славянофильские одежды.

В романе это и Губарев («он и славянофил, и демократ, и социалист, и все что угодно»), и один из баденских генералов, видящий в ревизии «девятнадцатого февраля» свой патриотический долг («Быть или не быть патриотом»), и вообще идеологи народности, той самой народности, о которой много говорили в 60-е и 70-е годы «почвенники» и народники. Для Потугина главная ценность – образованность, цивилизация, а другие понятия и слова: «народность там, что ли, слава, кровью пахнут… бог с ними».

Содержащаяся в тургеневском романе критика славянофильских идей оказалась остросовременной и для конца 60-х и для 70-х годов, когда широкое хождение получили идеи «русского социализма» Герцена, народнического общинного социализма, «почвенничества» в лице Достоевского, Данилевского и Страхова, идеология панславизма.

Всем этим и им подобным антизападническим идеям и настроениям автор «Дыма» противопоставлял свою программу развития России по европейскому пути, по пути просвещения и демократии. Эти принципы и основы европейской цивилизации он выдвигает в романе в качестве ориентира среди хаоса современной жизни и в качестве критерия оценки общественной деятельности.

Прощаясь с Литвиновым и благославляя его на деятельность, Потугин говорит: «Всякий раз, когда вам придется приниматься за дело, спросите себя: служите ли вы цивилизации – в точном и строгом смысле слова, - проводите ли вы одну из ее идей, имеет ли ваш труд тот педагогический, европейский характер, который единственно полезен и плодотворен в наше время, у нас? Если так – идите смело вперед: вы на хорошем пути и дело ваше – благое!» (с.173).

Конечно, эта программа, высказанная устами Потугина, при всей истинности лежащих в ее основании положений, носила достаточно абстрактный характер, что вполне осознавалось автором «Дыма». Не случайно для Литвинова «даже все то, что проповедовал Потугин …дым, дым и больше ничего». И не случайно, что сам Потугин в романе ничего не делает для ее реализации, а Литвинов делает крайне мало (см. эпилог романа).

Сила тургеневского романа заключалась в критике дворянской реакции и разного рода славянофильских, почвеннических тенденций, которые все более активизировались в русской общественной жизни. Завершив свой роман в январе 1867 года – менее чем через год после каракозовского выстрела, обозначившего конец эпохи 60-х годов, - Тургенев чутко уловил эти тенденции и дал им резкую и во многом справедливую оценку, оказавшуюся верной и актуальной и для последующего десятилетия. Об этом свидетельствует хотя бы то, что и десятилетия спустя после выхода «Дыма» с его идеями будет яростно спорить «почвенник» Достоевский в своем «Дневнике писателя» и в своих романах.^[54]