Левиафан выпуск 5

это второй мир, о котором пишет Параг Ханна (Parag Khanna), страны БРИКС, государства, которые в сложившемся статускво чего-то недополучили или находятся не на первых ролях. А этопрактическивсетегосударства,которымнеуютновсложившейся архитектуре гегемонии. Но сами по себе эти страны не являются контргегемонией, сами по себе они не будут что–либо предпринимать.

Правящие режимы в этих странах, если их не активизировать, будут продолжать заниматься трансформизмо, но контргегемонистские интеллектуалы должны контратаковать их, включая в свой собственный проект, вместо того, чтобы ждать, когда их позовут работать на администрацию. Важно понять, что администрация занимается трансформизмо, и будет им заниматься независимо от места — в Китае, в Иране, в Азербайджане, в Индии, в России, в странах БРИКС происходит сплошное трансформизмо.

Контргегемонистские интеллектуалы должны перехватить нарратив и диктовать повестку дня этим государствам для того, чтобы они могли осуществлять цезаризм как можно дольше. Но этонецель,цельконтргегемониивдругом,темнеменее,потенциал этих стран — это хороший ресурс, и как инструмент для достижения поставленной задачи он весьма хорош. Например, государство с ядерным оружием в качестве аргумента в противостоянии гегемонии выглядит весьма убедительно.

Так же в качестве контргегемонистского ресурса релевантными являются партии антилиберальной направленности во всем мире, вне зависимости от того, правые они или левые, социалистыиликонсерваторы.Кэтомустоитдобавитьразличные движения вертикально-открытого типа: культурные, артистические, эстетические, экологические. В этом контексте стоит обратить внимание на то, что мировое крестьянство и мировая промышленность рано или поздно станут жертвами банковскофинансовой системы, третичного сектора экономики, которые уже сегодня начинают обваливаются перед лицом пропорцио-

нального роста спекулятивного финансового глобалистского капитала. Не стоит рассчитывать на то, что они сами по себе встанут на сторону контргегемонии и предложат какие-то планы, тем не менее, они также могут рассматриваться как один из ресурсных компонентов в арсенале альянса контргегемонистских интеллектуалов внутри исторического пакта.

В качестве ресурса для контргегемонистских интеллектуалов так же могут выступить все традиционные религии, которые, по сути своей, являются нон-либеральными, в противовес религиямлиберальнойнаправленности,которыевосновесвоей являются секулярными или релятивистскими, или, скажем, дерелигизирующимися религиями.

Задача исторического контргегемонистского блока — объединить все эти ресурсы в глобальную сеть. В этом будет очень полезен концепт Массимо Каччари (Massimo Cacciari) «Архипелаг», который он применяет к Европе, но сама идея может быть распространена шире. Массимо Каччари утверждает, что межу универсалистским логосом и анархией атомарных идиотов существует частный логос. Этот частный логос наряду с операциямискомплексностьюЭдгараМорена,соперациямисо сложными структурами, с нелинейными моделями, могут быть весьма полезными.

Это принципиальный вопрос, ведь используя сложную комплексную модель, появляется возможность для выстраивания диалога и интегрирования правых и левых в единый исторический пакт, тогда как на данный момент они смотрят друг на друга сквозь прицел собственных тактик.

8. Россия и гегемония

Россия сейчас является полем типичного трансформизмо и то, что принято называть путинизмом, является ничем иным как цезаризм. Ему противостоит внутренняя гегемония в лице белоленточной оппозиции и «Эхо Москвы», а также внешняя гегемония, которая давит на Россию извне. Между этими факторамибалансируетцезаризм,которыйпытаетсяигратьсодной

стороны в модернизацию, а с другой стороны в консерватизм, пытаясь удержать власть любыми средствами. Это очень рационально и очень реалистично: никакой идеи, никакого мировоззрения, никаких целей, никакого понимания исторического процесса, никакого телоса в таком правлении нет — это обычный цезаризм, в его грамшистком понимании.

Противостояние цезаризма внутренней и внешней гегемонии вынуждает его двигаться в нужном для интеллектуалов контргегемонии направлении, но трансформизмо есть адапта- ционно-пассивная стратегия, это значит, что рано или поздно цель этого трансформизмо все-таки вскроетцезаризм. Поскольку гегемония наступает и извне и изнутри, любая модернизация объективно ведет, так или иначе, к усилению среднего класса, а средний класс — это враг государства, так же как буржуазия, капитализм, индивидуализм являются врагами и конкретного общества, и всего человечества в целом.

Как скоро падет цезаризм? Время показывает, что он может тянуть очень и очень долго. Теоретически он должен пасть, но он продолжает существовать, порой оказываясь достаточно успешным. Все зависит от того, удачно или неудачно осуществляется трансформизмо. Это обреченная пассивная арьергардная стратегия, но иногда самым парадоксальным образом она бывает весьма эффективна.

Совершенно очевидно, что если за последние 13 лет эта стратегия продержалась при такой общей идеологической всеядностиипрагматизме,тобудетсуществоватьидальше,несмотря на возмущение со всех сторон, которое она вызывает. Тем не менее, стоит отметить, что именно удачное трансформизмо сохраняетгосударствооттого,чтоегоещенеуничтожилипредставители глобальной гегемонии.

Но этого недостаточно, требуется стратегия совершенно другого типа, контргегемонистская в своей сущности, в духе продвижения теории многополярного мира. Еще одной важной инициативой является глобальный революционный альянс, —

это довольно активная стратегия, которая может развиваться в России на параллельном уровне, будучи одновременно и российской, и глобальной, интернациональной. И даже если возникают какие-то противоречия с представителями глобального революционного альянса в Европе или в Америке, а есть и такие, и их не мало, то этот момент не должен никого смущать и тем более останавливать. Так как люди выбирают ту же самую контргегемонистскую этику вопреки тем обществам, в которых они живут.

В отвержении гегемонии не нужно ориентироваться на власть. Сейчас нам власть говорит «да» потому, что мы по отношению к гегемонии находимся с ней на одной стороне, мы против гегемонии, и власть, так или иначе, против гегемонии. Но даже если бы гегемония восторжествовала в России, то эта ситуация не должна оказывать влияние на принятие решений контргегемонистской интеллектуальной элиты, так как она должна двигаться во имя фундаментальных целей. Только ориентация исключительно на идею, на эсхатологию, на телос, на цель, а не на сиюминутные выгоды, может принести победу и успех.

Исторический пакт интеллектуалов с открытой вертикальной философией может быть солидарен с Российской Федерацией в ее сегодняшнем состоянии как с одним из важнейшим элементов контрсоциального архипелага. Ядерная путинская Россия — это отличный остров этого архипелага, прекрасно подходящая для внешней революционной борьбы, замечательная база для подготовки людей, которые должны продвигать эсхатологическую, глобально революционную деятельность в мировом масштабе. Это ценнейший инструмент, но и без него можно было бы продолжать то же самое. Надо искать контакты с Китаем, с Ираном, с Индией, с Латинской Америкой, с контргегемонией в африканских странах, в азиатских странах, в Европе, в Канаде, в Австралии и т.д. Все недовольные являются потенциальными членами контргегемонистского архипелага: от государств до отдельных личностей.

Нельзя отождествлять две вещи: национальные интересы Российской Федерации, которые исчерпываются термином трансформизмо и глобальной контргегемонистской стратегией. Эторазныевещи,посколькуконтробществозаведомоэкстерриториально и архипелагично.

Вопросы докладчику

Леонид Савин: Александр Гельевич, Роберт Кокс упоминает помимо трансформизмо и цезаризма такое явление как пассивная революция, которая происходит в контексте гегемонии. Как вы считаете, есть ли ее элементы в России и как они могут протекать в других странах, можно ли считать это явление вызовом глобальной гегемонии?

Александр Дугин: Пассивная революция по Коксу, это, кстати, тоже грамшистский термин, есть некоторая подготовка революционной ситуации в том случае, когда политически и экономически для этого не достаточно предпосылок. Пассивная революция — это, можно сказать, выдуманная революция или придуманная революция. Но ведь все то, что создается, вначале кем-то придумывается. Поэтому я думаю, что пассивная революция тоже хороший термин, единственное, что он звучит по-русски немножко расслабляюще. Может использовать терминвоображаемаяреволюция,революция,которуюмыдолжны вообразить? У нас, в принципе, все довольны трансформизмо, все довольны гегемонией, все довольны, что их кормят, даже когда их не кормят. Все довольны и соответственно нет никаких условий, никакого потенциала для восстания, для революции, для антропологического и эсхатологического пробуждения. В этом случае речь об активной революции идти не может,но тем не менее, можно использовать термин пассивная революция, но в значении воображаемая революция. В эпоху когда воображение в общем-то так или иначе в цене, воображаемая революция звучит не плохим и двусмысленным тезисом. С одной стороны это избавит нас от идиотского положения, когда мы призываем спящих проснуться, а они только фырчат в ответ, при этом,

как минимум, чувствуешь себя глупо, призывая к революции. С другойстороныможнопризыватьквоображаемойреволюции,а вот это не так глупо, наоборот творчески и модно, если угодно. Мне кажется, что с психологической точки зрения лучше использовать термин воображаемая революция чем пассивная.

Леонид Савин: Вы сегодня еще упомянули контробщество, поскольку гражданское общество — это основа самой гегемонии, а оно базируется на консенсусе, на либеральном договоре, то соответственно контробщество не может быть гегемонистским. Скепсис в российском обществе к идеям гражданского общества, которое нам навязывают извне, как раз и есть проявление потенциалов контргегемонистских импульсов.

Александр Дугин: Совершенно правильная мысль, потому что гражданское общество предполагает личную ответственность в самоубийстве, причем в самоубийстве с этаким посттвистом, с радостью сейчас я изменю свой пол, а потом развоплощусь и превращусь в химеру. Я очень этому ради делаю это по собственной воле, так должен говорит человек нормального гражданского общества. В данном случае пассивность наш аргумент, нужно саботировать гражданское общество, все его институты, все его идеи, превращая их в идиотизм. Но при этом, если нам предлагают объединиться в союз с велосипедистами, нужно объединяться, но нужно превращать союз велосипедистов в контргегемонистское гражданское общество, в контробщество, что б этот союз начал настаивать на взятии власти, требовать специальные русские крылатые велосипеды. Мне представляется, что саботаж гражданского общества и борьба с гражданским обществом со стороны гражданского общества, взрывая его изнутри, является правильной стратегией.

классический реализм пользуется им точно также вплоть до настоящего времени. Такое понимание гегемонии можно назвать «стратегическим» и «относительным».

Внеореализме «гегемония» понимается в глобальном (структурном) контексте. Основное отличие от классического реализма состоит в том, что здесь «гегемония» не может рассматриваться как региональное явление; она всегда глобальна.

Внеореализме К. Уолтца утверждается баланс двух гегемоний (двухполюсный мир), как оптимальной структуры баланс сил в планетарном масштабе1. Р. Джилпин полагает, что гегемония вполне может сочетаться с однополярностью, то есть может существоватьодинглобальныйгегемон(сегодняэтуфункциювыполняют США).

Вобоих случаях гегемония у реалистов истолковывается как способ соотнесения между собой потенциала могуществ различных держав.

Понимание гегемонии у Грамши в корне отлично, и помещается в совершенно иной теоретической плоскости. Чтобы избежать неверного употребления термина в МО и, в особенно, в ТММ, следует несколько подробнее остановиться на политической теории Грамши, в контексте которой гегемония и рассматривается приоритетно в критической теории и ТММ. Кроме того, такой анализ позволит яснее увидеть концептуальный зазор между критической теорией и ТММ.

Гегемония в концепции Антонио Грамши

Антонио Грамши основывает свою собственную теорию, получившую в последствие название «грамшизма», на основании переосмысления марксизма и его практического вопло-

щения в исторической практике. Будучи марксистом, Грамши уверенДоконца, что«холоднойсоциальновойны-политическая»Уолтцбралистозаобразеция полностьюпротивостояниепре- США  и СССР как двух гегемоний. В настоящее время он склоняется к идее1 новойбиполярности,гденовыйпротивовесамериканскомугегемону будут выступать Китай, как претендент на второй полюс.

допределена экономическим фактором. Как и все марксисты, он объясняет надстройку (суперструктуру, Aufbau) через базис (инфраструктуру, Basis). Буржуазное общество является квинтэссенцией классового общества, где процесс эксплуатации достигает своего наиболее концентрированного выражения в отношении к собственности на средства производства и в присвоении буржуазией прибавочной стоимости, возникающей в процессе производства. Неравенство в экономической сфере (базис) и главенство Капитала над Трудом является сущностью капитализма и предопределяет всю социальную, политическую и культурную семантику (надстройку). Этот тезис разделяют все марксисты, и в нем нет ничего нового или оригинального. Но далее Антонио Грамши задается вопросом: как была возможна пролетарская социалистическая революция в России, где с точки зрения самого Маркса (анализировавшего положение в Российской империи в XIX веке, но в прогностической перспективе) и с точки зрения классического европейского марксизма начала ХХ века объективное состояние базиса (неразвитость капиталистических отношений, малый процент городского пролетариата, преобладание аграрного сектора в совокупном ВВП страны, отсутствие буржуазной политической системы и т.д.) исключало саму возможность прихода к власти коммунистической партии. И, тем не менее, Ленин сделал это возможным и приступил к строительству социализма.

Грамши осмысляет этот феномен как нечто фундаментально значимоеиназывает«ленинизмом».Ленинизмвегопонимании есть авангардное опережающее действие политической надстройки (в лице коммунистической партии большевиков), консолидированной и решительной, по захвату политической власти. Как только это становится фактом, и революция оказываетсяуспешной,следуетстремительноеразвитиебазиса, через достраивание ускоренными темпами тех экономических реальностей, которые не были реализованы при капитализме: индустриализация,модернизация,«электрификация»,«народное

образование». Значит, делает вывод Грамши, в определенных обстоятельствах политическое (надстройка) способна опережать экономическое (базис). Коммунистическая партия может идти впереди «естественного» развития исторических процессов. Следовательно, ленинизм доказывает наличие определенной автономии надстройки в отношении базиса.

Но ленинизм, как его понимал Грамши, ограничивается областью политического сегмента надстройки — того, где действуютзаконывластиирешаетсяпроблемагосподства.Грамши утверждает, что в надстройке есть еще один важный сегмент, который не является политическим в полном смысле слова — то есть партийным и сопряженным напрямую с вопросами политической власти. Он называет это «гражданским обществом». Такое определение следует сопровождать пояснением: «гражданское общество в понимании А. Грамши», так как он вкладывает в это понятие смысл далеко не во всем совпадающий с тем, которым он наделен, например, в либеральных теориях. Гражданское общество, по Грамши, это область интеллектуальной деятельности в самом широком смысле, за вычетом из нее прямой политической (партийной, государственной, административной) активности. Гражданское общество — это зона развертывания интеллектуальных сторон общества, включающая в себя науку, культуру, философию, искусство, аналитику, журналистику и т.д. Для марксиста Грамши эта область, как и вся надстройка, конечно же, выражает закономерности базиса. Но… Ленинизм показывает, что, выражая закономерности базиса, в некоторых случаях надстройка, тем не менее, может действовать относительно автономно, идя на опережение процессов, развертывающихся в базисе. Опыт революции в России демонстрирует на историческом примере, как это реализуется в области политического сегмента надстройки. И здесь Грамши выдвигает гипотезу: если так обстоит дело в политической сфере надстройки, почему чему-то подобному не быть и в области «гражданского общества»? Отсюда и рождается грамшистская