5. Постпозитивистская теория науки — наука и общество

Выше мы упоминали о том, что Карл Поппер сформулировал такую концепцию научного знания, которая — если проводить ее последовательно — не позволяет говорить о науке как постоянно прогрессирующей и уточняющейся системе познания. Однако в этой неопозитивистской доктрине все еще сохранялся ряд элементов, которые выступают как независимые от самого человеческого познания инварианты любых научных концепций (своеобразный субститут прежних метафизических сущностей). Речь идет об эмпирическом базисе науки — тех самых фактах, которые позволяют отвергать ложные теории и образуют тот эмпирический материал, без соотнесения с которым теория превращается в пустую спекуляцию. Ряд исследователей, попытавшихся проверить на историческом материале справедливость функционирования неопозитивистких систематических реконструкций научного познания и теоретически предписываемой ему динамики, пришли, однако, к интересным выводам, которые обобщенно характеризуются как постпозитивистская философия науки (из ее наиболее известных представителей можно назвать Томаса Куна, Пауля Фейерабенда, Имре Лакатоса). Из тех выводов, которые получили благодаря их работам широкую известность и резонанс, мы отметим здесь два. Во-первых, на историческом материале постпозитивистские теоретики науки попытались показать, что неверным является представление об эмпирическом базисе науки, который могут лучше или хуже объяснять различные теории и который может выступать решающим аргументом при разрешении конфликтов между теориями (при проведении «решающих экспериментов»). Факты являются производными от той теории, в рамках которой они признаются в качестве таковых, и разные теории просто имеют дело с разными фактами. Теория так или иначе создает свою эмпирическую предметность, конструируя ее, в частности, посредством теорий, уже воплощенных в экспериментальных установках или средствах наблюдения, выходящих за пределы возможностей человеческих органов чувств. Эта особенность резюмируется в выводе Фейерабенда о несоизмеримости научных теорий: теории не имеют общего основания для сравнения (помимо внутренних критериев когерентности самой теории), а следовательно, нет и эмпирического основания для выбора какой-то из них в качестве лучшей или более истинной (ложной). Кроме того, научная теория (или когерентная группа таковых) определяет как круг возможных фактов, которые признаются научными, так и круг возможных интерпретаций (объяснений) этих фактов. В результате формируется структурный комплекс (названный Куном «парадигмой»), определяющий возможный круг проблем, разрешение которых так или иначе уже предначертано в рамках данной парадигмы. Этот круг проблем (по сути, кроссвордного, ребусного типа) остается неизменным до тех пор, пока благодаря «научной революции» на смену одной парадигме не приходит другая парадигма, на какое-то время стабилизирующая теоретический научный ландшафт. Вторым важным результатом постпозитивистской теории науки был перенос доминант, определяющих развитие науки, из сферы внутринаучных критериев в область ее социального и институционального контекста функционирования. В частности, устойчивое существование «нормальной» науки стало возможным трактовать как результат постоянной работы тех репрессивных механизмов, которые научное сообщество может формировать, например, в виде барьеров вхождения в научную корпорацию[8]. Тем самым точные науки неожиданно столкнулись с проблемами тех самых социальных и гуманитарно-исторических дисциплин, которые постоянно испытывали редукционистское давление естествознания и стремились противопоставить его моноэпистемологии собственные теоретические подходы. Неудивительно, что новое состояние науки в современном обществе теперь регулярно связывается с темами, которые обычно не выходили за пределы «наук о духе» (ценностные, этические аспекты научного познания, его «человекоразмерность» и т. д.).

При последовательном проведении этих, а также некоторых других выводов наука была подвергнута значительной исторической релятивизации, в результате чего нередко можно встретить сопоставление науки и магии, науки и религиозных учений и т. д. как структурно-сходных эпистемических конструкций или (во втором случае) социальных практик. В то же время как некоторыми постпозитивистами, так и представителями других сходных течений был подвергнут прямой атаке тезис о ценностной нейтральности науки, что в одних случаях позволило рассматривать ее как форму определенной идеологии, которая подлежит ограничению в своих универсальных притязаниях (Юрген Хабермас), а в других случаях говорить о необходимости радикального пересмотра структуры научного знания (Герберт Маркузе). Впрочем, последняя линия, у которой достаточно предтеч, можно подходящим образом квалифицировать как романтическую критику культуры, которая не способна предложить ясной альтернативы критикуемой системе отношений. Говоря о критической волне, поднятой постпозитивистской теорией науки и некоторыми концепциями, имевшими сходный резонанс (концепции Франкфуртской школы, т. н. постмодернистские концепции), надо иметь в виду также их политический контекст, связанный с революционными движениями 1968 года. Поскольку активная часть этих движений была локализована в среде студентов и интеллектуалов, то первоочередным противником в их борьбе стали именно образовательные структуры и научные институты, рассредоточенные в этих структурах[9]. Несмотря на то что эти концепции более популярны в среде теоретиков науки и лишь в незначительной части просачиваются в среду собственно ученых (которые — в силу неискоренимой склонности к натурализации — в большинстве своем являются стихийными материалистическими реалистами), нельзя, тем не менее, не учитывать ряд выводов, зафиксированных этой критикой применительно к современному «монокультурному» обществу научных экспертов, и в особенности экспертов в области экономической и социальной политики. Поскольку модели, которыми пользуются такого рода науки, являются по необходимости чрезмерно упрощенными в сравнении со сложным характером социальной реальности, то проведение теоретически-фундированной управленческой политики на основании этих теорий вызывает значительные возражения как теоретического, так и практического плана[10].