Ридер КВ часть 2 / ПОЛИТСОЦИОЛОГИЯ / Вебер / Управление -ОЗ

Две системы правил

Кирилл Рогов представил остроумную модель функционирования современного Российского государства и общества как «институциональную ловушку», которую назвал «режимом мягких правовых ограничений»[9]. Согласно Рогову писаные правила создаются таким образом и, главное, для того, чтобы их было можно и выгодно нарушать: «Выполнение таких правил — чистая издержка, а нарушение правил дает конкурентные преимущества». Появляется «рынок» индивидуальных прав на нарушение правил. Государство предстает как «магазин», в котором «продаются» такие права. Государственные институты не следят за соблюдением правил, но ка­рают за их несанкционированное нарушение, соответственно мотивируя остальных на торг в отношении прав на нарушение правил.

Для успешного функционирования системы нужно большинство, уверенное в повсеместности нарушения правил. Преимущества тех, кто соблюдает правила, существенно понижаются, а маргинальность ценностных установок людей получает идеологическое обоснование. Разговоры о повсеместности коррупции работают не на подрыв этой системы, а на пропаганду системы нарушения правил.

Правила нарушения правил изменчивы. Нельзя приобрести пожизненный иммунитет. Каждый субъект должен постоянно взаимодействовать с системой, проверяя, правильно ли он нарушает правила. Поэтому возрастает роль политиков — тех, кто устанавливает новые правила нарушения правил, тем самым контролируя и просителей о правах на нарушение (граждан, бизнес), и чиновников, предоставляющих эти права. В этом смысле «борьба с коррупцией» — необходимый элемент системы, поскольку в процессе борьбы политики утверждают свою власть и исключительное право менять правила нарушения правил, показательно наказывать за нелояльность себе и режиму.

Институциональный контекст в модели Рогова следует дополнить еще одним важным компонентом. Кроме писаных формальных правил в каждом из трех ярусов (политики, чиновники и просители, то есть население и бизнес) действуют свои неформальные, зато относительно устойчивые и весьма почитаемые корпоративные правила. Например, в семьях — это взаимовыручка, правило «не подводить» близких, в коррупционных сообществах — представления о том, кто с кем и в каких объемах «делится», среди политиков — кто имеет какие полномочия в каких сферах правил и доходов от их нарушений.

Если первые — формальные фор-правила — выгодно и следует нарушать (только надо «купить права» для этого), то вторые — корпоративные кор-правила — нарушать нельзя, иначе рискуешь быть выброшенным «из обоймы». Общая цель меняющихся фор-правил — обеспечение контроля над подчиненными структурами и населением, создание для них таких условий, при которых они считают за благо подчиняться и платить. Общая направленность постоянных кор-правил — сохранение групповой (корпоративной) солидарности, обеспечение группового контроля над индивидуальными членами сообщества (политической «команды», семьи, коррупционной сети), сохранение и достижение преимущественных прав на изменение фор-правил (политики), на нарушение фор-правил (бизнес и население), на «продажу прав» этого нарушения (чиновники).

Модель Рогова довольно многое объясняет: постоянно меняющиеся, крайне сложные, затратные в исполнении законы и инструкции, широкое распространение «избирательного правосудия», общеизвестную специфическую направленность активности контрольных органов, возобновляющиеся волны «борьбы с коррупцией», которые не ведут к ее снижению, и т. п.

Главное же достоинство модели состоит в обосновании качества «институциональной ловушки»: каждый субъект в такой системе в большей мере заинтересован в личной выгоде, которая состоит в завоевывании больших прав по нарушению правил либо больших полномочий по установлению самих правил и «правил нарушения правил». Любые попытки создать движение за разумные правила, составленные для того, чтобы они выполнялись на благо общества, предстают как наивное и абсолютно безнадежное (а то и лично опасное) донкихотство.

Действительно, «все знают», что в депутаты идут только для личной выгоды, а все законы депутаты с начальством сочиняют «под себя»: это каким же надо быть идиотом, чтобы всерьез пытаться продвинуть какого-то «честного человека» в местное заксобрание или Госдуму с надеждой на то, что это поспособствует принятию каких-то мифических «хороших и разумных» законов! Хуже того, такое поведение ставит под удар семью, коллег по работе, руководителей, всю организацию: «тебе что, больше всех надо?!».

Система наличных кор-правил — могучий заслон для любых поползновений усовершенствовать систему принятия и выполнения фор-правил, а соответственно и весь режим, основанный на выгодах от их нарушения.

Различение фор-правил и кор-правил объясняет эффективность «институциональной ловушки», поскольку чуть ли не главным, хоть и негласным, часто неосознаваемым компонентом системы кор-правил является запрет на «раскачивание лодки», на покушение на саму систему, на любое «дурацкое донкихотство» — «борьбу за правду».

При «ловушке мягких правовых ограничений» кор-правила диктуют презрение и цинизм в отношении фор-правил, которые можно и выгодно нарушать, выход же из «ловушки» состоит в том, что новые кор-правила начинают диктовать спрос на разумные фор-правила, которые теперь уже выгодно уважать и выполнять.

Представим: в кругах новой верховной (президентской, правительственной) власти осознан вред коррупции и появилась действительная воля по ее преодолению. Тогда принципал должен принять новые, более строгие правила, в частности, касающиеся декларирования чиновниками не только собственного имущества, но и принадлежащего ближайшим родственникам. Следить же за ис­полнением правил будут вновь назначенные чиновники — агенты. Понадобится, соответственно, целая новая армия честных агентов — чиновников, которые будут эффективно контролировать выполнение этих правил. Но одной из главных практических проблем является дефицит субъектности (отсутствие субъекта с требуемыми качествами) в преодолении коррупции («Некем взять!» — говаривал еще Александр I). Очевидно, что при сложившемся в 2000-х годах политическом режиме и сохранении у власти той же правящей группы реальная и последова­тельная борьба с коррупцией невозможна. Строго говоря, преодоление коррупции в современной России — лишь часть задачи построения демократического государства с ответственной и сменяемой по результатам честных выборов властью. Стратегия же решения этой задачи вполне очевидна.

Формирование антикоррупционной коалиции

Первый шаг — профилактика неправового государственного насилия против личности и собственности. В отличие от 1990-х годов «наезды» на лица и на фирмы теперь совершаются по большей части не криминальными группировками, а «правоохранительными структурами», причем нередко или даже в большинстве случаев — на основе закона (пусть специфически или избирательно трактуемого), то есть системы фор-правил. По сути — это санкции за нелояльность режиму и воплощающим его лидерам, за опасное нарушение кор-правил и/или за неразрешенное нарушение фор-правил (в рамках «борьбы с коррупцией»). Цель профилактики неправового насилия состоит в избавлении граждан и бизнеса от страха подвергнуться репрессиям в ответ на участие в протестных действиях.

Избавление от страха репрессий сдвигает общую направленность поведения и кор-правил самых разнообразных сообществ от лояльности власти, стремлений добыть преференции (права на нарушение фор-правил) к другим мотивам, например, выигрышу в конкуренции благодаря организационному и технологическому развитию, снижению издержек. Однако честная конкуренция требует справедливых и разумных фор-правил — только теперь появляется смысл и стимул за них бороться.

Видны и основные ожидаемые препятствия:

власть будет апеллировать к «диктатуре закона» — фор-правилу, за нарушение которого именно в данном случае последовала жесткая санкция;

согласно кор-правилам круговой поруки, будет всячески сохраняться анонимность принимающих решения и исполнителей санкции; вывод их из-под персональной ответственности;

согласно кор-правилам защиты бесконтрольного права власти на насилие, будут вестись акции запугивания или насилия по отношению ко всем, кто посмел поставить такое право под вопрос (к журналистам, редакциям СМИ, правозащитникам и проч.).

Соответственно необходима концептуально-правовая подготовка к первому шагу.

Что же это за субъект (социальная сила), который способен бороться против неправового государственного насилия, противопоставляя воображаемые будущие «хорошие» фор-правила нынешним реальным «плохим», выявляя и бичуя публичной критикой конкретных лиц — агентов этого насилия, не боясь ответных жестких действий? Уже много лет только ленивый не говорит, что такого субъекта у нас нет.

Политические протесты декабря 2011 года знаменательны именно началом формирования такой субъектности.

Перспективные группы — те, которые уже потерпели от репрессий, но предпочли не уезжать за границу, а остаться и бороться за свои и чужие права на родине; те, которые находятся в конфликте с местной властью; те, чьи права ущемляются; те, кто ожидает репрессий — все они заинтересованы в общей борьбе с неправовым насилием против личности и собственности. Этим группам требуется информационная, коммуникативная и организационная подготовка.

Второй шаг — активизация малых инициативных групп, сообществ, в дальнейшем — сетей, связывающих группы из разных регионов, общественных движений, направленных на решение насущных проблем в отношениях граждан с государством, защиту конституционных прав, неприятие коррупции.

Режим зиждется на атомарности просителей, на неизбежности и оптимальности для них выторговывать себе индивидуальные преференции: права на нарушение фор-правил. Нужно разрушение данного ограничения. Действительно, многие просители «остаются за бортом», не получают преференций, зато они могут солидаризоваться и совместно бороться за такие фор-правила, которые уже не нужно будет нарушать, а значит, и платить за право нарушения. Кроме того, на данном шаге появляются ранее не существовавшие сообщества, а значит, и новые системы негласных кор-правил. Причем последние уже не блокируют совершенствование фор-правил, а напротив, поддерживают соответствующие стратегии. Вероятно, здесь требуются как минимум три уровня солидаризации:

по конкретному вопросу – создание группы, способной к социальному действию в конкретном городе и районе,

междугородняя ассоциация групп по данному вопросу,

объединение общероссийских групп по родственным, смежным вопросам.

Самое жесткое противостояние следует ожидать от тех структур и групп, которые в наибольшей мере теряют от лишения возможностей выдавать преференции. Их следует разделять на «безнадежных» и «гибких». С «безнадежными» придется вести силовую борьбу, максимально привлекая гласность, общественность, апеллируя к вышестоящим властям, и проч. Для «гибких» следует изобретать новые способы достижения престижа и дохода, но уже на основе новых, разумных фор-правил.

Есть и внутренние препятствия — привычные установки решать все проблемы келейно и индивидуально, глубинное недоверие к общественным движениям и ассоциациям. Переломить такой настрой может только история успеха.

Перспективным представляется союз 1) подвижников, недовольных (отвергнутых) граждан, 2) бизнес-структур и 3) слоя молодой амбициозной бюрократии («элиты развития»[10]). Подвижники создают первичную информационную и коммуникативную среду, разрабатывают общую стратегию, подходы, обобщают случаи успеха и неуспеха. Недовольные пользуются этой средой для самоорганизации и борьбы за свои права, за улучшение интересующего их спектра фор-правил. Элита развития использует эти движения и институциональные конфликты для вытеснения старых кадров, для собственного продвижения.

Третий шаг — образование новых партий, уже не только и не столько инициативами из Москвы, а на основе широких сетевых связей местных движений и групп, отражающих спектр основных интересов, сил и идей. Широкая общественная кампания за честные выборы и на местном, и на центральном уровне.

Речь идет о разрушении монополии политиков верхнего яруса менять как сами фор-правила, так и правила их нарушения, контролируя тем самым чиновников и «просителей» (население и бизнес).

С одной стороны, образование новых партий означает шаг к разрушению этой монополии, поскольку через партийное представительство бизнес и разные слои населения будут влиять на процессы разработки и принятия фор-правил (местных и федеральных законов). С другой стороны, сама публичная политика с необходимостью поставит в центр обсуждения смысл этих фор-правил: нужны они как непредсказуемо меняющиеся рогатки для коррупционных обходов или как общие и стабильные правила игры для честной конкуренции и развития.

Следующий этап может начаться только при смене авторитарного режима на демократическую систему, при действительном повороте верховной власти в России к последовательной и долговременной работе по преодолению коррупции.

Основной этап.

Расширение пространства честной игры

Речь идет о создании нового принципала и отделении его от агента — всей толщи государственной машины, пораженной коррупцией. Доверие к такому принципалу возникнет тогда, когда он сумеет убедить, что начал кампанию не в собственных рентных интересах и что он достаточно дееспособен.

Формирование коллективного субъекта означает прежде всего появление общего коммуникационного и информационного пространства, определенной общности ценностей и целей, плотных вертикальных и горизонтальных связей информирования и сотрудничества.

Необходимо, с одной стороны, образовать широкую и плотную сеть общественных приемных — «рецепторов» для сбора информации о коррупции, с другой стороны, блокировать естественную тенденцию формирования новой группы рентополучателей — армии «профессиональных борцов с коррупцией». Выход состоит в использовании уже имеющихся институтов, прежде всего общественных приемных депутатов Госдумы и местных законодательных собраний.

Четвертый шаг — вывод судов из-под зависимости от центральной и местных исполнительных властей, установление порядка «самоочищения» судейского корпуса от тех, кто неоднократно выносил несправедливые приговоры. В результате этого шага, во-первых, кардинально изменится инстанция контроля за фор-правилами: от бюрократии она перейдет в суды. Во-вторых, сами фор-правила изменят роль и функции: раньше они составляли среду, вынуждавшую выторговывать пре­ференции, теперь они становятся основой того или иного качества для борьбы граждан и бизнес-структур за свои права в судах. В-третьих, довольно скоро выяснится, что эти фор-правила, составлявшиеся для других целей, плохо выполняют функцию защиты прав личности и собственности, что поведет за собой осознанный спрос на «хорошие» — разумные и справедливые фор-правила, соответственно спрос на качественное законодательство и законодателей.

С точки зрения выхода из «институциональной ловушки» этот шаг представляется центральным и критическим. При его успехе фор-правила начнут восприниматься не как препятствия для обхода, а как основа для борьбы и отстаивания своих интересов в судах, то есть вернут себе изначальную рациональную функцию.

Насколько важен данный шаг, настолько же и труден. Без широких сетей солидарных групп, способных с социальному действию, он неосуществим. Однако последующие, уже политические шаги без опоры на независимый справедливый суд также невозможны.

Суть внешних препятствий состоит в известной материальной и административной зависимости судей от местной исполнительной власти, собственного судейского начальства, а через него — от федеральных властей. Все эти инстанции не заинтересованы в независимости судей.

Внутренние препятствия состоят в установках самих судей, которые в подавляющем большинстве вышли из прокуроров, других чиновников в правоохранительных органах соответственно сохраняют солидарность с государственной бюрократией, а вовсе не с гражданами, права и интересы которых они должны защищать.

Преодолеть весь этот комплекс препятствий неимоверно сложно. Такое под силу только широкой, пока не существующей даже в воображении, коалиции. Вероятными ее участниками должны быть независимые и авторитетные подвижники из числа судей высшей категории, зарубежные судейские сообщества, адвокаты и адвокатские коллегии, журналисты с юридическим образованием, пишущие на темы права, общественные и политические деятели и движения, наконец, молодые амбициозные юристы, видящие для себя карьерные перспективы в судебной системе при смене ее парадигмы.

Профилактический этап.

Устранение системных причин возобновления роста коррупции

Данный этап должен быть направлен на устранение системных причин роста коррупции через создание и актуализацию институтов и практик обеспечения честности и ответственности политиков и чиновников перед обществом.

Этот этап включает последовательное снижение коррупциогенности законов и прочих нормативных актов, децентрализацию ресурсных потоков, преодоление монополии государства в выполнении многих социальных функций, вытеснение коррупции из государственных учреждений через опору на новое поколение госслужащих и многосторонний контроль над эффективностью работы госструктур.

Рассмотрим детально важнейший пятый шаг — обеспечение местного самоуправления через радикальное перенаправление налоговых потоков от центра на места, общественную поддержку, повышение роли выборных руководителей и региональных, городских законодательных собраний.

Нетривиальный вопрос: как связаны между собой компоненты модели «мягких правовых ограничений», комплексы фор-правил и кор-правил с налоговыми потоками, порядком перераспределения бюджета (субвенции и проч.) и соответствующими полномочиями местных властей?

Установленные нормативы налоговых сборов и бюджетного перераспределения — это важнейший свод фор-правил. Что делает местное начальство? Чуть ли не самой главной частью его работы являются поездки в Москву и «выбивание» дополнительного финансирования под всевозможные «программы развития». Иными словами, они также выступают в роли просителей, стремящихся получить преференции — право на нарушение фор-правил как стандартов перераспределения. При этом они формально или реально назначаются «сверху», значит, несут ответственность перед своим начальством, а не перед населением. Это означает единство кор-правил местного и центрального руководства, их совместное отчуждение от интересов граждан и регионального бизнеса.

Перенаправление налоговых потоков от центра к регионам неизбежно меняет и вектор активности местного руководства: теперь нужно не ублажать московских чиновников, а создавать условия для развития бизнеса в своем регионе. Появляется спрос на местные своды фор-правил, причем не для их нарушения, а для выполнения. Подъем местного бизнеса через местные налоги оборачивается для населения социальными и инфраструктурными программами. Появляется основа для единства кор-правил местных властей, бизнеса и граждан.

Неизбежным будет жесткое противодействие центральной бюрократии, которая при осуществлении данного шага и резком сокращении перераспределительных полномочий лишается: а) мощного рычага контроля над региональным руководством, б) дополнительной доли финансов как мощного властного ресурса, в) коррупционных возможностей («распилов», «откатов», «уводов» и проч.). Кроме того, важным фактором противодействия, особенно в дотационных регио­нах, будут массовые привычные установки на «получение поддержки из Москвы». Идея возможности горизонтального перераспределения финансовых потоков между регионами, минуя Москву, пока слишком смела и революционна, однако и она заслуживает проработки и широкого обсуждения.

Когда принципал отделен от агента, получает новые эффективные каналы информации о поведении агента, он способен устанавливать новые правила по использованию предоставляемых агенту ресурсов и полномочий, контролировать и пресекать коррупционные действия.

Децентрализация ресурсных потоков (от перераспределения финансов через Москву к максимально самостоятельному формированию региональных бюджетов и бюджетов местного самоуправления) означает резкое сокращение вертикальных цепочек агентов (где каждое звено имеет свои рентные запросы и привычки).

Преодоление монополии и гипертрофии государства означает передачу многих его социальных функций местному самоуправлению, бизнесу и общественным объединениям, которые не требуют предоставления ресурсов от государства.

Здесь возникает один из сакраментальных российских вопросов: «Кем взять?». Оптимальный путь — использовать уже ощутимо проявляющееся «перепроизводство элит», превратить соответствующие межэлитные конфликты между кланами чиновников в конкуренцию за позиции, престижные и хорошо оплачиваемые, обеспечивающие социальные гарантии в старости, через честную, высокопрофессиональную и эффективную службу.

С помощью обновленных правил, приближения полномочий и ресурсов к местам их использования в союзе с новым поколением чиновников уже можно выполнять главную задачу этапа — вытеснять коррупцию благодаря оценке эффективности работы государственных служб.

Ключевым принципом является именно многосторонний контроль: как традиционный бюрократический «сверху», так и «сбоку» — со стороны СМИ, исследователей, общественных объединений, и «снизу» — со стороны заинтересованной части населения. На этом этапе становятся вполне возможными и полная ликвидация неэффективных служб, и полная замена их персонала.

Показателем успеха служит независимая внешняя оценка уровня коррупции в России, степени привлекательности страны для жизни и бизнеса в сравнении с другими странами.

Антикоррупционная политика должна рассчитывать не только и не столько на проповедь и пропаганду, сколько на последовательное изменение социальных структур, соответственно, социальных ситуаций, в которых живут и действуют чиновники, смену реальных путей, каналов, по которым они достигают престижа, власти, благосостояния и достойной старости — того, что им будет нужно всегда.

Следует отметить, что при выполнении каждого из пяти шагов наряду с внешними результатами непременно будут достигаться и скрытые внутренние: изменение собственных кор-правил участников, изменение направленности и стиля практик и взаимодействий в сторону спроса на новые разумные фор-правила, спроса на институты, их порождающие и поддерживающие, что, собственно, и означает рост спроса на демократию. А ведь именно дефицит такого спроса — главная беда современной России, которая только начинает преодолеваться в наиболее образованных слоях населения столицы и крупных городов.

Преодоление коррупции в России возможно, но только при условии выхода из колеи болезненных циклов на перевал к новой логике исторического развития[11].

[1] Darden Keith. The Integrity of Corrupt State: Graft as an Informal State Institution // Politics & Society. Vol. 36 No. 1, March 2008. P. 35—60.

[2] Ср.: Подрабинек А. Призрак бродит по России // Ежедневный журнал. 21.05.2010. http://ej.ru/?a=note&id=10117

[3] Латынина Ю. Поднебесная рыночная империя // Ежедневный журнал. 24.03.2009. Электронный ресурс: http://ej.ru/?a=note&id=8915

[4] Кордонский С. Сословная структура постсоветской России. М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2008.

[5] Клямкин И. М., Тимофеев Л. М. Теневая Россия: Экономико-социологическое исследование. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2000.

[6] Гудков Л. Д. Социология Юрия Левады. Опыт систематизации // Вестник общественного мнения. 2007. № 4.

[7] Полтерович В. М. Институциональные ловушки и экономические реформы // Экономика и математические методы. 1999. Вып. 35. № 2. С. 3—20. Электронный ресурс: http://www.cemi.rssi.ru/publicat/e-pubs/ep99001.zip

[8] Goldstone J. Revolution and Rebellion in the Early Modern World. Berkeley: Univ. of California Press, 1991; Турчин П. В. Историческая динамика. На пути к теоретической истории. М.: ЛКИ/ УРСС, 2007.

[9] Рогов К. Режим мягких правовых ограничений: природа и последствия. http://www.inliberty.ru/ blog/krogov/2471

[10] Афанасьев М. Н. Общественный капитал российских элит развития // Общественные науки и современность. 2009. № 3. С. 5—16.

[11] Розов Н. С. Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке. М.: РОССПЭН, 2011.

а № 2 (47) 2012→

Полицейское государство и всеобщее благо

К истории одной идеологии. Статья первая

Напечатать

Александр Филиппов

Год назад, 1 марта 2011 года, в России вступил в силу Закон о полиции. Многим кажется, что прежняя милиция только именуется теперь по-другому, в остальном же закон мало что изменил. Причины переименования, сопровождавшегося, впрочем, дискуссиями и поправками, переаттестацией сотрудников и другими мероприятиями, были с самого начала загадочными. Таковыми они и остались. Одно слово, хотя бы исторически отсылавшее к вооруженным народным формированиям, охраняющим порядок, заменили на другое, исторически столь же внятно отсылающее к государственной монополии на вмешательство в самые разные дела. Возможно, тем больше появилось тогда резонов называть нашу страну полицейским государством, хотя новизны в том не было даже для новейшей истории: в политической публицистике это началось уж точно не позднее рубежа 2000-х годов.

В каком-то смысле на сей счет даже установился консенсус. Поздней осенью минувшего года на транспарантах протестующих в Москве можно было видеть лозунг «Долой полицейское государство!» — но не более того. О том, что самоочевидно, не спорят. К тому же здесь нет российской специфики. Во всем мире те, кто недоволен своим правительством, кто считает, что оно забирает себе слишком много прав и чересчур активно вмешивается в частную, политическую, религиозную или хозяйственную жизнь, называют свое государство «полицейским» — и негодуют, и борются против него. Достаточно набрать police state в поисковой машине Интернета, чтобы обнаружить, как часто клеймят этими словами, например, США сами американские граждане[1]. «Действительно ли Америка — полицейское государство?» — риторически спрашивают одни. «Нечего скрывать, — говорят другие. — Ужасная истина такова: мы живем в полицейском государстве» (а некоторые добавляют: «Да-да! И еще фашистском!»).

Это, пожалуй, и не наше дело, пусть себе американцы сами разбираются, но одно соображение может быть здесь не лишним именно для нас. Историки, а в особенности историки права, знают, что ни слово «полиция», ни словосочетание «полицейское государство» изначально не содержали в себе ничего скверного, угрожающего. Лишь в конце XVIII века, когда идея права и человеческого достоинства начала овладевать умами, понятие «правового государства» начало казаться европейцам более соблазнительным, чем понятие государства полицейского. Но и тогда еще это последнее не вовсе утратило кредит доверия: и в XIX веке, и даже в начале века XX находились энтузиасты, которые стремились переосмыслить идею полиции и полицейского управления. Настоящий перелом произошел лишь в 30-е годы XX века с установлением новых режимов: коммунистического — в СССР, фашистского — в Италии и нацистского — в Германии. Именно против нацизма и коммунизма была направлена либеральная критика. И именно то, что творилось в этих странах, стало в новейшее время синонимом полицейского государства вообще, хотя ни регулярность террора, ни повсеместность контроля, ни, самое главное, формы мобилизации, характерные для тоталитарных режимов, не были ведомы классическим полицейским государствам.