Новая постиндустриальная волна на западе

Возможно, самой яркой иллюстрацией неспособности решить эту проблему служит пример охваченной голодом Эфиопии. Хотя в это трудно поверить, но раньше эта страна считалась житницей Северной Африки. Даже когда провинции Эритреи и Тифа были охвачены засухой в начале и середине восьмидесятых годов, основной сельскохозяйственный район Эфиопии — юг — продолжал производить продовольствие в достаточных, если не сказать избыточных, количествах. К сожалению, отсутствие хороших дорог и транспортных средств, не говоря уже о промарксистски настроенном правительстве, которое пыталось подавить восстание в Эрит-рее, не позволяло осуществлять поставки на север, где в них отчаянно нуждались.

В 1985 году на международном уровне были предприняты крупномасштабные меры помощи голодающим на севере страны. В результате этих акций более 500 тыс. тонн зерна были отправлены в Эфиопию, однако накормить удалось только немногих голодающих. Случилось так, что большая часть зерна сгнила на складах восточного побережья в городах Ассаб, Массава и Джибути. К своему ужасу, работники благотворительных служб обнаружили, что страна нуждалась не столько в продовольствии, сколько в грузовиках и дорогах.

Конечно, развитие технологии запасов — не единственный способ расширения базы имеющихся естественных ресурсов. <...> Классическим примером того, как ресурсную базу может расширить развитие технологии использования, является реакция автомобильной промышленности на так называемый дефицит топлива в начале 70-х годов. Заменив трехсотдолларовые карбюраторы на 25-долларовые автоматические инжекторы, автомобилестроители удвоили эффективность потребления горючего в новых моделях машин менее чем за десять лет, одновременно снизив среднее потребление горючего у всех автомобилей более чем на 35% (в среднем с 13,5 мили на галлон в 1976 году до более чем 18,3 мили на галлон в 1986 году)5. Тем самым они фактически увеличили запасы бензина более чем на треть.

Аналогичным образом, разрабатывая более совершенные изоляционные материалы, <...> строители значительно повысили эффективность обогрева и кондиционирования домов. В результате бытовое потребление электроэнергии в Соединенных Штатах должно, по оценкам, сократиться на 50% к 2005 году, фактически удвоив запасы энергоресурсов, используемых для производства электроэнергии6.

Какими бы впечатляющими ни казались эти выгоды, по сравнению с технологией запасов технология использования всегда отодвигалась на задний план. До того как в начале 70-х мир охватила боязнь дефицита, инженеры и предприниматели, как правило, считали, что самый простой способ увеличения ресурсной базы заключается в том, чтобы открыть новые месторождения, приобрести и обработать больше пахотных земель и т. д. Исключение составлял военный период, когда искусственно создаваемый дефицит вынуждал людей искать способы наиболее эффективного использования уже имеющихся ресурсов. Во время второй мировой войны, например, когда правительство ввело ограничения на олово, американские производители вышли из положения, разработав новую электрогальваническую технологию, в результате чего потребности в олове снизились почти на две трети. Но эти уроки были практически забыты, когда война закончилась, а доступ к недостающим ресурсам восстановился.

То же самое происходит и сегодня. Основной причиной, по которой производители автомобилей по-прежнему стремятся повысить их экономичность, является не боязнь очередного периода дефицита бензина, а обеспокоенность загрязнением окружающей среды (или, если посмотреть на это с другой стороны, неэкономичные двигатели угрожают создать дефицит ресурса, который люди считают более ценным, чем бензин, а именно — чистого воздуха). В любом случае, чем меньше люди боятся дефицита, тем ниже стимул разрабатывать более эффективные методы использования имеющихся естественных ресурсов. В результате технология использования никогда не применяется на сто процентов.

Однако даже временная попытка совершенствования технологии использования может дать значительные и длительные результаты. Так, достижения, которым способствовал энергетический кризис 70-х годов, не случайно названный президентом Джимми Картером «морально равнозначным войне», в 80-е годы обеспечили сокращение потребления энергии на единицу валового национального продукта во всем мире на одну пятую. В результате мировой спрос на нефть снизился на 7% за период с 1979 по 1987 год, несмотря на то, что в 1987 году и население, и объем промышленного производства значительно возросли. Цифры для США еще более впечатляют: за пятнадцать лет после нефтяного кризиса 1973 года Америка на треть сократила потребление энергоносителей на доллар ВНП, в результате чего страна смогла снизить абсолютное потребление нефти на 15%7.

Более того, по сведениям Международного агентства по энергетике, за счет полного использования уже сделанных открытий, даже без новых достижений в области технологии, мировое потребление энергии на единицу ВНП должно к 2000 году сократиться еще на 30%*. Другими словами, только в результате достижений в области технологии использования, появившихся в течение 80-х годов, полезные запасы энергетических ресурсов будут в 2000 году на 50% выше, чем в 1980-м. В целом же, как отмечает Управление технологической экспертизы США в своем сенсационном отчете за 1988 год — «Технология и переходный период в американской эко- номике», «оптимальное использование новой технологии могло бы обеспечить снижение [спроса на] природные ресурсы на 40—60% даже при быстром экономическом росте»8. <...>

Согласно первому и второму законам «Алхимии», база наших естественных ресурсов, а соответственно, и наше благосостояние определяются развитием технологии. Но что же определяет само это развитие?

Данный вопрос приводит нас к осознанию самого важного, третьего, закона «Алхимии», объясняющего, в чем скрыт источник технологического прогресса, а следовательно, и дающего ключ к повышению благосостояния.

Успехи в области науки и техники не возникают, да и не могут возникнуть, в изоляции. Они зависят от способности ученых и инженеров идти в ногу с последними достижениями, обмениваться информацией и учиться на опыте других. Как сказал когда-то Исаак Ньютон, «если я и видел дальше других, то только потому, что стоял на плечах гигантов». Не имея доступа к работам Николая Коперника, Галилео Галилей никогда не мог бы узнать, как использовать свои наблюдениям за спутниками Юпитера. Не зная об уравнениях поля, выведенных блестящим шотландским физиком XIX века Джеймсом Клерком Максвеллом, итальянский инженер двадцатого столетия Гульельмо Маркони не смог бы изобрести радио, а Альберт Эйнштейн не создал бы свою теорию относительности.

Короче говоря, темпы технологического прогресса зависят от того, насколько широко доступны для членов общества знания и насколько люди могут делиться ими, т. е. от уровня развития технологии обработки информации.

Таким образом, мы подходим к третьему закону «Алхимии»:

Скорость, с которой развивается технология в обществе, определяется относительным уровнем его способности усваивать и обрабатывать информацию.

Хотя это давно было известно, эта прописная истина никогда не проявлялась так явно, как в течение последних десятилетий. Мы живем в эпоху веры в абсолютную ценность информации, <...> эпоху, которая иногда величает себя даже «веком информации». И действительно, к концу 80-х годов обработка, передача информации и операции с нею были основным занятием каждого четвертого работающего в США, или даже каждого третьего, если считать учителей и других работников сферы образования. Аналогичным образом, с началом последнего десятилетия нынешнего века более сорока процентов всех новых капиталовложений в производство и оборудование были сделаны в сфере информационных технологий (компьютеры, фотокопировальные и факсимильные аппараты и тому подобное) — это в два раза больше, чем десять лет назад. Бывший министр финансов США У. Майкл Блюменталь так резюмировал это в 1988 году в статье, озаглавленной «Мировая экономика и изменения в технологии»: «Информация, — писал он, — стала рассматриваться как ключ к современной экономической деятельности — базовый ресурс, имеющий сегодня такое же значение, какое в прошлом имели капитал, земля и рабочая сила»9.

Объем имеющейся у нас информации с каждым днем увеличивается все быстрее. За последнее столетие мы добавили к общей сумме знаний больше, чем за всю предыдущую историю человечества. Но, так же, как и в случае с другими ресурсами, нахождение или разработка новой информации — только полдела. Какой смысл открывать новые факты о Вселенной, будь то основной закон природы или усовершенствованный метод изготовления жевательной резинки, если тот, кто может воспользоваться этой информацией, никогда ее не получит?

Как и любой другой ресурс, информация полезна только в том случае, если мы можем доставить ее туда, где она необходима. Таким образом, «относительное преимущество той или иной страны заключается в ее способности эффективно использовать новую информационную технологию»10.

С точки зрения «Алхимии», значение технологии обработки информации очевидно. Если информация является самым важным из имеющихся в нашем распоряжении ресурсов (поскольку от него зависит развитие технологии), то технология обработки информации становится важнейшей из имеющихся у нас технологий.

Первым серьезным прорывом в области технологии обработки информации было изобретение и развитие письменности пять-шесть тысячелетий назад. До изобретения письменности идеи могли передаваться только устно. Помимо прочего, это означало, что пока вы лично не встретитесь с конкретным человеком, которому принадлежат новая концепция или открытие, о его работе вы, в лучшем случае, узнаете из вторых рук, и поэтому ваши знания могут оказаться неточными. <...> Хотя устные традиции человечества, несомненно, богаты <...>, таким путем информацию никогда не удавалось распространить достаточно быстро, широко и точно.

Изобретение письменности стало ключевым элементом экономической базы древней цивилизации. Хотя сегодня мы нередко думаем о письменности как о средстве выражения личных чувств или художественного слова, ее ранние примеры, такие, как глиняные дощечки с клинописью самаритян и жителей Вавилона, представляют собой деловые расписки и правительственные документы, летописи или описания методов земледелия.

Следующий важный шаг в развитии возможностей обработки информации был сделан в средние века, когда Гутенберг изобрел печатный станок11. До этого единственным способом тиражирования письменных материалов было воспроизведение текста от руки — дорогостоящий и длительный процесс, резко ограничивавший круг людей, которым автор мог сообщить знания. Переписывание сказывалось и на точности передачи знаний, поскольку в ходе многократного копирования текста в него непременно вкрадывались ошибки. [Именно] печатный станок [принес с собой] массовое производство и стандартизацию процесса обработки информации, проложивших дорогу промышленной революции.

В наш век мы стали свидетелями третьего открытия в области обработки информации: появления компьютера, наиважнейшего изобретения современности.

Говоря о компьютерах, мы чаще всего имеем в виду их быстродействие. Как отмечал Блюменталь, «в семнадцатом веке Иоганну Кеплеру понадобилось четыре года, чтобы рассчитать орбиту Марса. Сегодня микропроцессор делает это всего за четыре секунды»12. Однако основное достоинство компьютера состоит не в том, что он может молниеносно производить вычисления. Какую бы ценность ни представляла собой эта способность, сама по себе она может стать как благословением, так и проклятием, поскольку, расширяя наши знания, она в то же время повергает нас в пучину новых информационных потоков.

Что делает компьютер поистине важным изобретением, так это его способность обрабатывать результаты вычислений под управлением человека, а именно сортировать и сопоставлять данные, связывать разные слои общества сложными коммуникационными сетями, осуществлять передачу информации по этим сетям в любое место на земном шаре, где она необходима.

В результате этих свойств широкое внедрение компьютеров не только вызвало информационный бум, но и дало нам средства справиться с этим сокрушительным потоком. Тем не менее, нам по-прежнему лучше удается производить новую информацию, чем оценивать ее и обмениваться ею. Технологии развиваются так стремительно и охватывают столько областей, что сегодня основным фактором, ограничивающим изобретения, является не столько способность инженеров и предпринимателей выступать с новыми идеями, сколько их способность быть в курсе последних достижений в других областях, лежащих за пределами его узкой специализации, и умение воспользоваться этими достижениями.

Именно в этом заключен способ увеличения размеров пирога. От того, насколько мы сможем усовершенствовать свою способность обрабатывать информацию, зависит скорость развития технологии в целом. Чем быстрее развивается технология, тем выше ее возможности — как в увеличении полезных запасов существующих естественных ресурсов, так и в определении совершенно новых их видов, и в результате мы становимся богаче и богаче.

Что же значат слова о том, что благодаря современным технологиям мы получаем доступ к неограниченным запасам ресурсов? Прежде всего, это означает, что накопление ресурсов уже не является ключом к достижению благосостояния.

Такой урок получили компании, попытавшиеся воспользоваться страхом перед оскудением ресурсов, охватившим мир в начале и середине 70-х. В 1974 — 1975 годах появилось не менее восьми новых картелей, объединявших экспортеров из стран «третьего мира», которые считали, что способны диктовать цены и объемы поставок основных товаров — от бананов до бокситов, меди, каучука, древесины и вольфрама. В 1978 году была даже предпринята попытка создать организацию, которая координировала бы ценообразование в отдельных подобных группах. Но к середине 80-х все эти картели были вытеснены с рынка. То же самое произошло и с ОПЕК, когда-то предметом ненависти индустриального мира.

Главной логической ошибкой, допущенной этими картелями, было предположение, что промышленно развитые страны не смогут выжить без товаров, поставляемых ими, и что потребители будут готовы заплатить любую цену, лишь бы поставки не прерывались.

На самом же деле по мере роста цен потребители начали оглядываться вокруг в поисках субститутов, которые они могли отыскать с помощью средств и методов, предоставляемых технологией. Например, когда картель, поставляющий олово, в начале 80-х годов взвинтил цены до рекордной цифры в 12 тыс. долл. за тонну, потребители дружно перешли на алюминий, стекло, картон и пластмассы. Еще в 1972 году 80% банок для прохладительных напитков в Америке изготовлялось из жести, к 1985 году практически все пивные банки в США и 87% банок для безалкогольных напитков делались из алюминия. Всего же из-за жадности производителей мировое потребление олова сократилось за период с 1980 по 1985 год на 15%13.

Аналогичным образом, с повышением цен на медь в 70-е годы промышленность телекоммуникаций стала ускоренными темпами разрабатывать новые технологии, такие, как волоконная оптика, не зависевшие от медных проводов и кабелей. В результате к концу 80-х годов телефонные компании США проложили на 1,5 млн. миль больше волоконно-оптических кабелей, и как минимум два отделения районного обслуживания компании «Белл» объявили о сво- ем намерении полностью заменить медные кабели волоконно-оп-тическими сетями в течение следующих двадцати лет14.

Из этого следует извлечь серьезный урок, а именно: в мире «Алхимии» рынок не имеет углов.

В то время как старомодный экономист пытается загнать рынок в угол, сыграв на наиболее ценных сырьевых товарах, «алхимик» доказывает, что коммерческие предприятия, пытающиеся сыграть на дефиците, обречены.

Когда дело доходит до оценки стоимости товаров, «алхимик» становится настоящим фундаменталистом. Он знает, что в мире практически неограниченных ресурсов, поскольку мало каким из них нельзя найти замену, конкретное сырье не стоит тех денег, которые потребитель, как выясняется, готов за него платить. Конечно, цена, устанавливаемая рынком, является классическим экономическим определением стоимости. Но мир, в котором мы живем, уже перестал быть классическим. В мире «Алхимии» рыночная цена отражает только спекулятивную стоимость товара. «Алхимика» же, наоборот, интересует фундаментальная производственная ценность (fundamental productive value), т. е. цена товара в отношении к цене других благ, которые могут быть использованы с той же целью. Если эта цена завышена, платить ее не стоит.

Производственная ценность товара аналогична балансовой стоимости активов компании. Последняя основывается не на представлении фондового рынка, которое частично зависит от результатов анализа, частично от эмоциональных ощущений, а на строгом учете наличности, которую могут принести активы, если будут распроданы по отдельности. В 80-е годы новое поколение головорезов с Уолл-Стрит изменило соотношение сил среди корпораций, сколотив на этом состояние. Они уничтожали (или грозились уничтожить) компании, рыночная цена которых была ниже их балансовой стоимости. Так же в 90-е годы и позже «алхимики» будут изменять соотношение в сфере ресурсов, все больше перенося акцент на фундаментальную производственную ценность сырья.

Рассмотрим конкретный пример. Предположим, что в зубоврачебной практике используется одна унция золота. И предположим, что разработан синтетический материал стоимостью 250 долл., который может быть применен для тех же целей. Хотя золото продается на рынках по 400 долл. за унцию*, «алхимик» считает, что его полезная стоимость для данного конкретного применения составляет 250 долл. за унцию. Если бы золото больше нигде не использовалось, то, по оценкам «алхимика», его цена постепенно снизилась бы до этого фундаментального уровня. Однако, поскольку конкретный товар имеет, как правило, много применений, его реальная производственная ценность обычно представляет собой среднее арифметическое нескольких разных величин производственной ценности для различных целей.

Рассмотрим аналогичный пример. Предположим, что вам надо сжечь 400 галлонов печного топлива, чтобы обогревать дом в течение года. Если стоимость печного топлива составляет 1 долл. за галлон, то ваш счет за год составит 400 долл. Но как вы вычислите производственную ценность печного топлива? Она будет зависеть от цены на его заменители. Допустим, что стоимость обогрева дома природным газом в течение года составит 500 долл. В этом случае «алхимик» будет считать, что полезная стоимость топлива составляет 1,25 долл. за галлон и что его цена будет постепенно расти, приближаясь к этому уровню (конечно, с учетом изменений цены на природный газ и, что более важно, любых изменений в технологии, от которой зависит количество имеющегося в наличии топлива обоих видов).

Когда речь заходит о ресурсах, «алхимик» никогда не забывает, что это рынок покупателя, а в результате развития технологии почти не осталось видов сырья, которым нельзя было бы найти заменителей. Поэтому при таком положении вещей ни один из сырьевых ресурсов не является слишком уж важным, а реальная стоимость любого сырья определяется в такой же степени ценой и наличием его потенциальных заменителей, как и его собственными [издержками и] наличием.

Если накопление не является больше ключом к достижению благосостояния в современном мире, то где же тогда этот ключ? В 60-е годы фильм «Выпускник» ответил на этот вопрос одним словом — «пластмассы». В 90-е годы мы предлагаем другой ответ (хотя и не менее сжатый) — «распределение».

В наши дни в результате влияния технологий на цену рабочей силы и сырья стоимость практически каждого произведенного изделия упала. В большинстве случаев это произошло из-за того, что фактическая себестоимость изделия снизилась до уровня, составляющего, как правило, менее 20% розничной цены. К концу 80-х годов, например, совокупные издержки на сельскохозяйственное сырье и сельскохозяйственную рабочую силу составляли менее 15% цены, которую брали за продукты питания с покупателей в магазинах и с посетителей ресторанов. Аналогичным образом, только около 17% стоимости готовой одежды составляли затраты на производство ткани и оплата труда, необходимого, чтобы раскроить и сшить одежду нужного фасона. Большую часть оставшихся 80% составляют издержки распределения. Распределение заняло такую непомерно большую часть общей цены товара, потому что его издержки снижались медленнее, чем себестоимость. Разница в снижении [отдельных составляющих) стоимости отражает тот факт, что, за редким исключением, нам приходится применять к сетям распределения те достижения технологии, которые уже весьма основательно видоизменили остальные элементы производственной сферы.

Это не означает, что у нас отсутствуют необходимые знания. На самом деле во многих случаях соответствующая технология давно уже имеется. Так, дистрибьюторы продуктов питания в Америке могли бы увеличить производительность на 50%, просто воспользовавшись такими распространенными преимуществами уже существующих технологических новшеств, как автоматические погрузо-разгрузочные устройства. Точно так же американские производители одежды могли бы снизить затраты на инвентаризацию запасов в два раза, если бы использовали принципы системы управления, известной как «быстрое реагирование».

Между тем перемены в распределении потенциально могут принести гораздо большую экономию, чем усовершенствования в любой другой области. Предположим, что вы руководите компанией, производящей продукцию, продажная цена которой составляет 100 долл. По нашим подсчетам, 20 долл. из этой суммы будет приходиться на производственные затраты (а именно — стоимость рабочей силы и материалов), в то время как остальные 80 долл. будут отражать издержки распределения. Если стоимость производства уменьшится на 20% в результате, скажем, перевода вашей фабрики на Дальний Восток, то окончательная цена готовой продукции снизится на четыре доллара. А если уменьшатся на 20% затраты на доставку, то окончательная цена снизится на 16 долл. Другими словами, увеличение производительности доставки дало бы экономию в четыре раза больше, чем производства.

На самом деле разница будет еще большей, поскольку перевод фабрики на Дальний Восток неизбежно вызовет увеличение стоимости доставки, которая в итоге перечеркнет всю экономию, достигнутую при производстве. Вот почему сборка львиной доли телевизоров «Сони» и автомобилей «Ниссан», приобретаемых американскими потребителями, в настоящее время осуществляется в США, а не в других странах, хотя стоимость рабочей силы там может быть ниже.

«Мы считаем очевидным, что все люди созданы равными» — когда Томас Джефферсон писал эту фразу, он, конечно, не имел в виду потенциальных работников. И действительно, с точки зрения работодателей, которые добровольно выплачивают ежегодно 8 тыс. долл. заработной платы одному и 800 тыс. долл. — другому, ничего не может быть дальше от истины, чем это высказывание.

С момента зарождения промышленной революции и по сей день, с этой точки зрения, люди становились все более и более неравными. И все же, оценивая вложенный в производство труд, классическая экономическая теория обычно полагала, что производительность труда каждого рабочего остается неизменной в течение данного периода времени.

В 1936 году Джон Мейнард Кейнс понял, что это не так. Давая определение единице труда в своей книге «Общая теория занятости, процента и денег», он отказался от таких классических в то время единиц измерения труда как человеко-час и человеко-день, отметив существующую значительную разницу в квалификации отдельных рабочих15. На место этих единиц Кейнс поставил доллар заработной платы, предположив, что «[в условиях свободного рынка] сумма выплачиваемого рабочим вознаграждения находится в пропорциональной зависимости от производительности их труда»16. Для него производительность труда человека, зарабатывающего 10 долл. в час за выполнение определенной операции, в два раза превышает производительность труда работника, получающего 5 долл. в час за выполнение той же операции. Сегодня это кажется нам очевидным, но в то время признание факта, что труд не является однородным товаром, явилось серьезным переворотом в сознании.

Вопрос, которому Кейнс не придавал особого значения в то время, — почему один рабочий может производить вдвое больше другого и что каждый из нас может сделать, чтобы стать таким рабочим, — сегодня является для • нас наиболее важным. Ответ на него можно найти, если изучить ту же мощную, вездесущую и недооцениваемую силу, которая помогла найти объяснение технологии снабжения естественными ресурсами.

В классической экономике производство товаров и услуг определяется «функцией производства» — количеством необходимых для этого единиц труда и капитала. Целью является максимизация производства (минимизация затрат) путем выбора их оптимального сочетания. Обычно исходят из того, что изменение технологии представляет собой постоянную величину. Но «Алхимия» учит нас, что в процессе выработки решений мы не можем принимать подобного допущения. Технология является третьим измерением функции производства, переменной, оказывающей наибольшее влияние, поскольку она определяет базовую стоимость капитала. И, как мы увидим ниже, технология имеет такое же значение при определении базовой стоимости труда. <...>

Труд, так же, как капитал, будь то естественные ресурсы или машины, определяется и управляется технологией. Труд не только реагирует на инвестиции, так же, как и капитал; в мире «Алхимии» капитал все больше замещает труд. Перефразируя Джона Кеннета Гэлбрейта, провозгласившего, что в обществе изобилия нет смысла проводить различие между предметами роскоши и предметами необходимости, можно сказать, что в обществе «Алхимии» нет смысла проводить различие между трудом и капиталом. Действительно, с точки зрения принятия решений труд есть капитал.

В классической экономической теории все товары и услуги рассматривались как созданные сочетанием труда и капитала. Однако по мере внедрения автоматизации происходило неуклонное снижение доли труда в готовой продукции.