Дон Жуан:

Моя мечта надменна и проста — Схватить весло, поставить ногу

в стремя

И обмануть медлительное время, Всегда лобзая новые уста.

Лишь иногда средь оргии

победной Я вдруг опомнюсь, как лунатик

бледный,

Затерянный в кругу своих путей. Я вспоминаю, что, ненужный атом, Я не имел от женщины детей И никогда не звал мужчину братом.

Потеряли значение религиозные догмы, нормирующие сексуальные контакты. Женщины перестали опасаться, что случайная связь оставит им бремя безотцовского ребенка. Почти исчезли венерические болезни, которые тысячелетиями проверяли людей на сексуальную стойкость. Но у юношей и девушек, мужчин и женщин сохраняется мечта о единственной и вечной любви, вопреки всем бесчисленным, беззаботным удовольствиям, которые обещают ныне безопасные мимолетные связи. Фактор отбора исчез, но сохранились и еще долго сохранятся гены, некогда распространенные естественным отбором, сохранились порождаемые ими системы эмоций и влечений, порождаемая ими восприимчивость к идеалам.

Конечно, очень грустно сознавать, что наши высшие поэтические идеалы вечной любви частично порождены столь низменными прозаическими причинами, как бесплодие и отбор, вызванный венерическими болезнями, но и здесь закономерность самодвижения. системы

на основе заложенных в ней противоречий, к счастью, объясняет нам то, что никак не укладывается в рамки примитивного антиисторического мировоззрения.

Может быть, обидно, жестоко то, что эмоции и идеалы супружеской верности, преданности, вечной любви к своим детям и их матерям выкованы десятками тысячелетий гибели миллионов, десятков миллионов, сотен миллионов тех детей, родители которых не обладали этими этическими эмоциями в достаточной интенсивности. Но. природа беспощадна и щедра, предельно неэкономна, она оставляет из миллионов икринок только пару рыб, она заставила женщин рожать 15-20 детей и оставляла в живых только двоих. Вернее, она начисто выметала в каждом поколении потомство большинства семей и продолжала род за счет немногих, она постоянно производила жестокий индивидуальный, межсемейный и межгрупповой отбор. Если еще четверть века назад дарвинисты высчитывали шансы и темпы победы наследственного изменения, повышавшего вероятность выживания на доли процента, то теперь генетика человека установила, что в действительности отбор работал гораздо интенсивнее, и известны биохимические мутации, на 20-30 % повышавшие шансы выжить. Наследственные эмоции, соединившие прочно отца и мать детей, без отца или без матери терявших шансы дожить до самостоятельности, однажды появившись, могли распространяться неудержимо, накладываясь одна на другую и создавая для женщины и мужчины такие западни, из которых они уже не могли выбраться.

Насколько глубоко даже рафинированный скептик-интеллигент, в частности зарубежный, признает существование этого этического кода, лишь требующего внешнего стимула для своего полного развертывания, ясно показывает созданная в 30-х годах утопия-пародия Олдоса Хаксли «Бравый новый мир». В этом мире все разложено по полочкам и кастам и все довольны: брак, материнство и деторождение давно забыты. Человечество воспроизводится заводским методом, путем извлечения из яичников созревающих яйцеклеток, их оплодотворения и выращивания в искусственной среде. При этом из оплодотворенной яйцеклетки методом индуцированного почкования получают от 8 до 96 генетически идентичных (однояйцевых) зародышей. У большей части таких групп еще в эмбриогенезе задерживают ту или иную сторону физического и умственного развития, в результате получаются касты физически или умственно ограниченных слуг, предназначенных для выполнения какой-либо очень ограниченной функции. Часть этих каст — слабоумные, полуидиоты, часть—дебилы или полудебилы. Лишь немногие умственно полноценны. Но все очень счастливы: с раннего детства упорной гипнопедией и созданием прочных условных рефлексов им внушают любовь к своей касте, умеренное пренебрежение к остальным, внушают и соответствующие кастовые идеалы, наконец, всякое недовольство погашается таблетками счастливого настроения, медикаментами, дающими счастье опьянения, или наркотическими веществами, однако без вреда для здоровья и без похмелья. Секс — абсолютно свободен, все для всех, партнеры сходятся на ночь, неделю, месяц. Более длительная связь считается подозрительной и нежелательной, а противозачаточные средства, употреблению которых тоже обучают гипнотически, обязательны; автоматизм их применения исключает зачатие.

Примитивные эмоции сохранились только в резервациях, где за проволокой, под током высокого напряжения живут нищие, полуголодные дикари. И вот в такую резервацию забрасывает один из высших администраторов все же как-то забеременевшую от него женщину средней касты: она рожает ребенка, спивается и опускается, но успевает обучить своего красавца сына грамоте, и он уже юношей прочитывает томик Шекспира. Неожиданно в резервацию с ее грязными, вшивыми женщинами прибывает один ученый класса альфа—высшей касты со своей ослепительно красивой подругой касты бета—интеллектом чуть пониже; они забирают юношу с собой в свой сверхцивилизованный мир. Юноша, разумеется, влюбляется в красавицу, он даже догадывается, что она доступна, даже догадывается, что и он ей очень нравится. Но когда она зовет его к себе, он отказывается прийти, потому что хочет любить ее именно как боготворимое, высшее существо.

Дремлющий этический генотип пробужден томиком Шекспира.

Если бы автором «Бравого нового мира» был моралист христианского или иного толка, то это поэтическое возрождение романтической любви можно было бы преспокойно отнести за счет тенденциозности автора; но Олдос Хаксли скорее скептик, и уж отнюдь не сторонник идеализации человеческой природы. Поэтому его виденью дикаря, влюбляющегося с искренностью и самоотречением Ромео, можно верить как художественному прозрению.

На всем протяжении эволюции животного мира естественный отбор обставлял половое влечение эмоциями огромной, неудержимой силы. Единственное назначение этих эмоций, столь мощно развитых, — обеспечить появление потомства. Но мыши, крысы, кролики рождают много десятков детенышей, и гибель большинства из них не устраняет полностью родительские генотипы из воспроизводства. Наоборот, потенциал размножения человека, обделенного физическими средствами обороны и бегства, гораздо более низок, тогда как стадия беспомощности потомства все удлинялась и удлинялась. Конечно, обучение входит в жизненный путь любого млекопитающего и, например, узнавание среды свойственно каждому животному, а человеку в особенности. Но если природа (чтобы не повторять без конца слова «естественный отбор») ухитрилась создать бесконечно сложные аппараты полового влечения, то ведь с какого-то этапа эволюции наших предков решающую роль стала играть не физиология оплодотворения и беременности, а вопрос выживания потомства и его доживания до своего этапа воспроизводства, причем для этого требовалась помощь не только родителей, а всего коллектива; Поэтому естественный отбор, уже создав сложнейшую физиологию влечения, зачатия и вынашивания, мог со всей силой направиться на совершенствование комплекса инстинктов и эмоций индивидуальной любви, парного брака, единственно обеспечивающего тот этап воспроизводства человека, который приобрел решающее значение.

Неплохой иллюстрацией того, как естественный отбор шлифует эмоции, является эволюция чувств ревности, превосходно разработанная проф. Р. Л. Берг (1967) в работе, дерзко названной «Почему курица не ревнует». Дело, оказывается, в том, что помощь петуха вовсе не требуется для выращивания потомства. Цыплята всеядны, корм не надо доставлять издалека, с трудом добывая его. Птенцов много, клевать они начинают со дня вылупления. Поэтому инстинкты удержания при себе самца, инстинкты борьбы с соперниками не развиваются. Наоборот, у тех видов птиц, где самцу приходится добывать и приносить корм, где отец должен участвовать в выращивании птенцов, немногочисленных, беспомощных и долго неспособных самостоятельно собирать корм, развиты моногамный брак и территориальный инстинкт. Но рассмотренный пример расхождения инстинктов под влиянием отбора подводит нас к проблеме полигамии и гаремов у человека, к проблеме его борьбы за самку, к проблеме, которую нам придется рассмотреть особо, в связи с анализом пробле­мы агрессивности.

Мы не можем претендовать здесь на полное раскрытие биологических основ такого чувства, как любовь. Возникающие трудности почти беспредельны, как свидетельствует И.Забелин (1970, с. 169-170): «Более десяти лет тому назад при подготовке к печати XXVтома БСЭ, который начинается словом "Лесничий" и заканчивается словом "Магнит", в самый разгар редакционной работы кто-то из сотрудников заметил, что в словнике пропущена статья "Любовь".

Ввиду чрезвычайности происшествия крупные силы были немедленно брошены на изучение зарубежных энциклопедий, и выяснилось, что, за редким исключением, все они публикуют такую статью. Стало быть, неудобно уклоняться от этой темы и советскому справочнику.

Статья была заказана крупному советскому психологу и написана им умно, взволнованно, с хорошим тактом. Дальнейшая ее судьба складывалась двояко. Во-первых, статья "подстольно" ходила в списках по редакции и ее с интересом читали, как говорится, и стар и млад. Во-вторых, статья медленно ползла вверх по начальственной лестнице, и каждая следующая ступенька все трудней давалась ей... В конце концов — так я это себе представляю — вопрос был поставлен ребром: "А типична ли любовь для советского человека?" Судя по результатам, ответ был дан отрицательный. "Любовь" напрочь "зарезали"».