Конституция РФ

Дело в том, что само появление Конституции таит в себе некий знак, является следствием определенного состояния сознания. Например, Ю.С. Пивоваров пишет, что конституции рождаются там и тогда, где и когда религиозное оказывается относительным в социальном смысле. По его мнению, конституционное государство — это примета мировоззренчески релятивисткого мира. Более того, оно невозможно (по сути, а не как прикрытие чего-то иного) в социумах теоцентричных и атеистических66. С этой точки зрения, Конституция невозможна в государстве, которое носило имя «Святой Руси».

Поэтому совершенно логичным в этом контексте выглядит такой поступок власти как роспуск первого парламента. Эта логика отражена в словах Высочайшего манифеста от 3 июня 1907 г. о роспуске Государственной Думы: «К прискорбию нашему, значительная часть состава второй Государственной Думы не оправдала ожиданий наших»67. Подчеркнуто, что главное — это не безличный закон, а личные ожидания царя от своих «советников» — именно так, а не иначе воспринимает царь членов ГосДумы, поскольку своим велением освобождает их от этой роли.

Конституционные потуги боярства шли вразрез не только с характером верховной власти, но и с устремлениями народа. Вообще, как считают современные политологи, «русская политическая культура, скорее, антиаристократична, нежели антидемократична (в западном смысле слова) — ей чуждо аристократическое начало»68.

В конституционном государстве правят законы, а не люди. Для природы понимания конституционного государства важно осознать принципиальную безличность современной государственной власти. Уже стало общим местом положение о том, что государство тем совершеннее, чем более оно отделено от конкретных носителей власти. «Конституция есть формула и форма безличной власти. Возникновение абстрактно-безличной власти — обязательная предпосылка конституции»69. Но в России никогда не было даже предпосылок для обезличивания власти, для ее ограничения или разделения в отличие от западной модели власти. «Осуществление принципа разделения властей указывает на то, что идея свободы получила организационные гарантии против возможных злоупотреблений властью со стороны государства. И под свободой в конституции подразумевается, прежде всего, обеспеченная законом свобода индивида от государства. Но от какого государства предлагается дать свободу индивиду? От «государства правды», образ которого был начерчен на знаменах Святой Руси»70.

66Пивоваров Ю.С. Между казачеством и кнутом. К столетию русской конституции и русского парламента. Политические исследования. 2006. № 2. С. 10.

67Алюшин А.Л. Разрывы правовой преемственности в истории России ХХ в. С. 87

68Глебова И.И. Политическая культура современной России: облики новой русской власти

исоциальные расколы // Полис 2006 № 1. С. 36.

69Пивоваров Ю.С. Указ соч. С. 13

70Там же. С. 10.

461

Конституция и доктрины России современным взглядом

В идеале «государство правды» есть подчинение государства «началу вечности» и цель «государства правды» — спасение душ подданных, защита чистоты православия. Свобода индивида от «государства правды» не только сомнительна с точки зрения этических норм, она попросту невозможна, поскольку «государство правды» не является только лишь внешним институтом, ибо он «внутри нас есть». Поэтому ни идея свободы индивида от «государства правды», ни идея ограничения его полномочий посредством формальных схем разделения властей не органична российской традиции.

Восприятие власти предопределяло направление основных идеологических течений. Как показывает Ю.С. Пивоваров, идентичность приверженцев той или иной идеологии (славянофильство, официальная народность, западничество, шестидесятничество, почвенничество, либерализм, народничество и т. д.) строилась на особом, лишь им присущем восприятии власти. «Но при всей особости их отношение к власти можно разделить на две группы. Те, что принадлежали к первой, принимали лишь один (для нас сейчас неважно какой) «компонент» двусложного петербургского самодержавия, хотели его совершенствовать, а другой отменить. Входившие во вторую вообще отрицали подобный тип государственности. Результатом всего этого — и специфической природы власти, и типов ее осмысления, и многого другого — явилась весьма своеобразная Конституция 1906 года. Она была компромиссом разных групп элиты по поводу именно власти»71.

Ю.С. Пивоваров показывает, что эта первая Конституция была основана на схеме, предложенной ранее М. М. Сперанским, который разработал ее по заданию Александра I. 5 апреля 1797 года Павел I издал Акт о престолонаследии. Тем самым Россия превратилась из наследственной монархии по завещанию в наследственную монархию по закону72. А во все последующие времена схема действующей власти так или иначе напоминала идеи Сперанского. Н.Н. Алексеев в работе «На путях к будущей России (советский строй и его политические возможности)», написанной в середине 1920-х годов, утверждал: «В самых общих формах при снятии монархического принципа из системы Сперанского и выходит то, что действует ныне в России в виде системы Советов»73. В 1993 году, проведя антикоммунистическую и антисоветскую революцию, Россия вновь избрала себе нечто подобное схемы Сперанского, с оговоркой на реалии конца XX столетия. «Власть президента огромна, он не «вписан» в разделение властей, а располагается над ними (в этом смысле римейк царской власти); правительство ответственно перед президентом (хотя Дума утверждает премьера, реально воздействовать на состав правительства, включая его главу, она не может). Госсовет преобра-

71Там же. С. 16.

72Там же. С. 17.

73Цит. по: Пивоваров Ю.С. Между казачеством и кнутом. К столетию русской конститу-

ции и русского парламента. Политические исследования. 2006. № 2. С. 19

462

зился в Совет Федераций, который вместе с Думой (ограниченной, как и ранее, в реальном влиянии на политический процесс) составляют двухпалатный парламент. … И трансляция власти в нашей стране все больше напоминает не демократическую, а монархическую практику…»74 Это, заключает Пивоваров, дает возможность признать некую конституционную константу, присущую российской системе власти. Из этого следует, что корневые традиции, социально-властные архитипы действуют в истории исподволь, а точнее, не зависимо от чьей бы то ни было персонифицированной воли, а лишь следуя базовой природе восприятия населением власти.

Как справедливо отмечал В. Гельман, «нынешние главы исполнительной власти мало чем отличаются от первых секретарей обкомов КПСС советского периода»75. Ю.С. Пивоваров уверен в том, что Власть и есть главный субъект Конституции. Она ее порождает, она ее дарует обществу, она с ее помощью корректирует самое себя. Конституционный план Сперанского органически вписался во властецентричность и стал ее правовым оформлением. А русская действительность приспособила под себя идеи Сперанского. При этом Ю.С. Пивоваров не может оставить без внимания тот факт, что «наша полития, русский политический организм, как и в прошлые времена, видимо, не очень-то и нуждается во всех этих конституциях и парламентах… Персонифицированная русская власть сохранилась и, как встарь, функционирует, опираясь на привластные органы. Ими и являются все эти парламенты и другие конституционные заморочки»76.

Персонифицированное отношение к власти в России (и соответствующее отношение к законам) не является чем-то временным и легко преодолимым, поскольку уходит своими корнями в древнюю историю противостояния персоналистской и деперсоналистской парадигм, восходящую к Платону и Аристотелю. Платон отводил основную роль разуму правителя, не полагаясь на законы: по его мнению, истинный правитель не должен походить на законодателя, постоянно корректирующего правовые акты в надежде положить конец повседневным злоупотреблениям, а на самом деле приумножающим их, тем самым уподобляясь человеку, рассекающего гидру. О законах незачем особенно хлопотать, ибо они либо бесполезны, или «кое-что из них установит всякий, кто бы он ни был, в остальном же они сами собой вытекают из уже ранее имевшихся навыков»77. Для Аристотеля «предпочтительнее, чтобы властвовал закон, а не кто-либо из среды граждан»78.

74Пивоваров Ю.С. Указ. соч. С. 18.

75Гельман В. Возвращение Левиафана? (Политика рецентрализации в современной России) — ПОЛИС № 2, С. 102

76Пивоваров Ю.С. Указ. соч. С. 25

77Платон. Государство. — Платон. Сочинения в 4-х томах. Т. 3, 1994, М., С. 197

78Аристотель. Политика. — Аристотель. Политика. Афинская полития. М. 1997, С. 125–126

463

Конституция и доктрины России современным взглядом

В дальнейшем философия латинского мира приняла позицию Аристотеля, а философия восточной церкви — позицию Платона. На это обращает внимание И.В. Киреевский: «…Почти то же отношение, какое мы замечаем между философами древности (Аристотелем и Платоном) существовало и между философией латинского мира, как она вырабатывалась в схоластике, и тою духовною философией, которую находим в писателях церкви восточной, особенно ясно выраженную в св. отцах, живших после римского отпадения»79.

Русской жизни чужда холодно-рассудочная законность. Например, И.В. Киреевский несомненно одобрительно отмечает, что в древнерусском праве «внутренняя справедливость брала… перевес над внешнею формальностию»80. Напротив, в знаменитых римских законах «стройность внешней формальности» доведена до … изумительного логического совершенства при изумительном тоже отсутствии внутренней справедливости»81. Ставит под сомнение силу закона И.Л. Солоневич: «Совесть есть то, на чем строится государство. Без совести не помогут никакие законы и никакие уставы»82. М.А. Волошин воплотил эту мысль в поэтическую форму: «Закона нет — есть только принуждение./ Все преступления создает закон»83.

П.Я. Чаадаев вообще отрицает как идею законности, так и идею права в мировоззренческом арсенале русского народа: «…Идея законности, идея права для русского народа бессмыслица», он, народ, «признает лишь право дарованное и отметает всякую мысль о праве естественном»84. И.А. Ильин не склонен отрицать наличие естественного правосознания у русского народа: «Естественное правосознание, подобно совести, присуще в большей или меньшей степени каждому человеку «от природы»… Оно дает и открывает… — иногда смутное, иногда очень отчетливое — представление о

лучшем праве, о духовно верном и справедливом распределении прав среди людей; и, главное, о той объективной цели, которой служат право, государство и суд»85.

Исторически сложившееся отношение к закону в России, по мнению современных исследователей (в частности А.Н. Фатенкова), дает повод сомневаться в том, что высокие ожидания, возлагаемые на формальную юрис-

79Киреевский И.В. О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России // И.В. Киреевский. Критика и эстетика. М. 1998, С. 29.

80Там же. С. 299.

81Там же. С. 279.

82Солоневич И.Л. За тенью Распутина // И.Л. Солоневич. Наша страна. XX век. 2001, М.,

С.35.

83Волошин М.А. Бунтовщик // М.А.Волошин. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. 1991, М. С. 221

84Чаадаев П.Я. Отрывки и афоризмы // П.Я. Чаадаев. Сочинения. 1989, М. С. 200.

85Ильин И.А. Путь духовного обновления // И.А. Ильин. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. М.,

1994, С. 253.

464

пунденцию сегодня оправданы. «В лучшем случае они покоятся на недоразумении, на недопонимании близкой и Платону, и Аристотелю идеи, что с влиянием на общественную жизнь отдельных личностей и личностно подобных общностей могут тягаться только нормы-традиции, но не нормыконвенции»86.

Именно нормы-традиции зачастую определяют, а иной раз и диктуют, как поступать в той или другой ситуации. В России, в отличие от других стран, нормы традиции имеют особую силу. Российские граждане зачастую живут не по закону, а «по понятиям». Когда человек стоит на перепутье, решаясь на поступок, он не заглядываем в свод законов, а вспоминает, как поступил сосед в такой же ситуации, или представляет, что скажут ему друзья, родные или коллеги, когда узнают о его поступке. Именно их мнение (осуждение или одобрение) для него является решающим фактором для претворения в жизнь задуманного им. Неформальные нормы-традиции социального взаимодействия зачастую имеют более жесткое символическое значение, чем формальные рамки закона. Именно они создают свод правил реальной общественной жизни. Этот свод правил имеет больше власти, чем гражданский закон, т. к. с законом можно не согласиться, от него, наконец, можно укрыться, а от общественного мнения, живя в обществе укрыться невозможно. Нарушитель закона может лишиться гражданской свободы, но даже преступнику необходимо сочувствие и понимание. Если его лишить и этой минимальной общественной поддержки хотя бы среди ближайшего окружения, то для него это будет психологически более тяжким наказанием, чем даже тюремные решетки. Интуитивно опасаясь оказаться изгоем, человек подстраивается под те неформальные установки, по которым живет общество. Если закон что-то запрещает, а общество к этому относится снисходительно, российский гражданин, скорее всего, проигнорирует закон, а поступит так, как ему советуют друзья.

А.Н. Фатенков обвиняет номократическое мировоззрение в том, что оно «не напрягает нерв экзистенции», поэтому «стимулирует аберрацию человеческой нравственности», «освобождение» индивидуума от неустанной и непрерывной работы над собой87. А в хваленом «правовом государстве» — одном из атрибутов западного мира, «кичащегося своей эффективностью (берущейся зачастую вне контекста справедливости)», — указывает на давно уже обнаруженное «двойное дно». Многие законы «правового государства», по свидетельству Г. Дебора, «составляются для того, чтобы их могли обойти те, у кого есть все средства»88. Это дает Фатенкову основание утверждать,

86Фатенков А.Н. Кто должен править: люди или законы, массы или личности? Апология экзистенциальной автократии // Полис 2005. № 2. С. 161.

87Фатенков А.Н. Указ. соч. С. 161.

88Цит. по: Фатенков А.Н. Кто должен править: люди или законы, массы или личности?

Апология экзистенциальной автократии. // Полис 2005. № 2. С. 162.

465

Конституция и доктрины России современным взглядом

что везде и повсюду, в т.ч. и на Западе, реально властвуют не законы, а имеющие их в виду люди. При этом, если в России они, апеллируя к исторической памяти и мировоззренческому архетипу, могут править открыто, то на Западе — завуалировано, прикрываясь сенью закона. А.Н. Фатенков не сомневается, что в России и должны править люди — чувствующие и осознающие свое родство с отечественной культурной традицией, интенсивно рефлектирующие над ней, не давая тем самым традиции закостенеть. Таким образом, выбирая между идеями персонального права и права закона, русский человек скорее предпочтет персональную справедливость, идущую в разрез с законом, а не склонит голову перед номинальной несправедливостью закона.

Нынешнее правосознание россиян Н.К. Гаврюшин трактует как правовой нигилизм, который видится ему «прямым наследием» подлинного «христианского религиозного сознания… Непреложно ставя Благодать выше Закона… это сознание будет всегда рассматривать закон как условность, санкционируя его обход… неизбежно поддерживая анархистские потенции…»89.

В Византии действовало положение римского права: princens legibus solutus est — император свободен от всех законов государства. Это положение было закреплено в «Василиках», законодательном сборнике IX века. Сложившаяся система отношений между василевссом и законом была закреплена в 105 новелле Кодекса Юстиниана, где говорилось ($4), что Бог подчинил царю законы, и что царь сам есть живой закон»90.

Русь переняла это представление у Византии вместе с православной верой. И само отношение к закону зиждилось на этой вере. Юридические документы, находившееся в обращении на Руси, свидетельствуют об этом. В деле 1667 года прапорщик Осип Собольков в ответ на непристойные слова Федьки Юринова о государе изумленно спрашивает: «В ково де ты, мужик, веруешь, что великого государя указа не слушаешь?»91. Этим вопросом прапорщик свидетельствует не только о том, что вера в Бога неотделима от веры в государя, но и в целом об отношении к закону. Выполнять волю государя следует, потому что это воля Божья. Мотивация исполнения закона государственного не есть человеческое договорное право, а следствие веры в Бога. Основание послушания царю — вера в Бога.

Соборное решение, состоявшееся в присутствии царя, считалось окончательным и неизменным, не допускающим апелляции и нового решения, потому что «царское осуждение суду не предлежит и не пресуждается». Таким образом, решение царя — признавалось окончательным. Каптерев

89Гаврюшин Н.К. Русская философия и религиозное сознание // Вопросы философии. 1994, № 1. С. 67.

90Вальденберг В. Древнерусские учения о пределах царской власти. Пг., 1916. С. 54.

91Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России в XVII в. М.,

2000. С. 36.

466

Н.Ф.: «Единственным источником всякого закона, как государственного, так и церковного, был у нас царь»92.

Нынешнее отношение к закону в России обусловлено идеологическими и историческими факторами. Персонификация власти, восходящая к платоновской традиции, ставит личные качества правителя выше закона. Эта традиция получила свою поддержку и развитие в православной идеологии, которая непреложно ставит: «благодать выше закона», «милосердие выше закона», «любовь выше закона». Православные христиане воспринимали мирской закон как временный, внешний по отношению к Закону Божьему. Но сакрализация высшей власти освящала и мирской закон, и пока место Бога не было в России вакантным, мирской закон соблюдался не столько из страха перед властью земной, сколько из страха перед всевидящим Божественным оком. Мотивы исполнения государственных законов зиждились не на договорном праве, а на вере в Бога. Это отметил в свое время Достоевский: «Бога нет — значит, все дозволено!». Десакрализации высшей власти (а также потеря авторитета безбожной власти в глазах верующих) изменила отношение к мирскому закону. Общество как бы дало санкции на обман «неправильной власти», на обход созданных ею законов. Традиционное российское персонифицированное восприятие власти, а также отчуждение от формальной «холодно-рассудочной законности» в пользу «внутренней справедливости» усугубило пренебрежительное отношение к закону. Закон рассматривается как условность, общественное мнение санкционирует его обход. Правосознание россиян трактуется как правовой нигилизм.

Результаты исследований ИОМ «Квалитас» свидетельствуют, что для населения закон сегодня не является непреложным атрибутом, который требует уважения и непременного исполнения. Скорее, наоборот, закон можно нарушить всегда, когда это удобно или выгодно — так считают соотечественники. Более того, сложилось представление, нарушение закона — дело обыденное и даже, что нельзя жить в России, не нарушая закона.

Характерны ответы воронежцев на вопрос: «Можно ли жить сейчас в России, не нарушая закона?» — 31% ответили «да», 64% — нет, 4% затруднились ответить (опрос проходил в августе 2007 года).

В некоторых странах сам подобный вопрос, возможно, вызвал бы немалое изумление. А в России ответы на него вполне предсказуемы, поскольку отношение наших сограждан к закону стало уже «притчей во языцех». Об отношении россиян к законам свидетельствуют расхожие изречения типа: «законы создают, чтобы их обходить», «закон, что дышло: куда повернешь, туда и вышло», «суровость российских законов смягчается тем, что их никто не исполняет» и т. д. Законы для российского обывателя вовсе не имеют такого непреложного значения и авторитета, какими они предстают перед

92Каптерев Н.Ф Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. В 2 т. Сергиев Посад, 1912.

Т.2. С. 104

467

Конституция и доктрины России современным взглядом

жителями, например, США. Поэтому 64% респондентов, нимало не сомневаясь, заявляют, что в России нельзя жить, не нарушая закон. Чаще всего это люди с хорошим материальным положением. Напрашивается вывод — нарушителям закона в стране живется хорошо. Среди воронежских предпринимателей их насчитывается 81%.

Полагают, что в России можно жить, не нарушая закон (очевидно, убедившись на собственном опыте), 31% респондентов. Чаще всего материальное положение этих людей оставляет желать лучшего, это представители бюджетной сферы (образование, наука). Люди, уважающие закон в России, по обыкновению, бедны.

Такая позиция характерна не только для воронежцев, она является общей для населения страны в целом. Большинство жителей России (54%) также отрицают саму возможность законопослушной жизни в нашей стране (всероссийский опрос проведен Левада-Центром в июле 2007 года, выборка — 1600 человек).

Вывод

Восприятие власти в России включает в себя аспект персонификации власти, поэтому личные качества представителя власти в глазах народа выглядят более значимыми, чем принимаемые законы. Население воспринимает как должное, если со сменой представителя власти меняются и существующие в обществе законы. Отношение к законам сопряжено с отношением к персональным представителям власти: отсутствие популярности правителя способствует нивелированию законов. Конституция, принятая в России во время правления непопулярного Президента, не воспринимается населением как юридическая константа, не подлежащая реформированию.

В отличие от западного мировоззрения, созвучного с взглядами Аристотеля, российское мировоззрение ориентировано на платоновскую традицию. Следствием этого является отчуждение от формальной «холоднорассудочной законности» в пользу «внутренней справедливости», что предопределяет традиционное для россиян отношение к праву и закону («правовой нигилизм» и восприятие закона как условности).

468

Сравнительный анализ европейской стратегической мысли и древних китайских стратагем с позиции исследования методологии создания системы политико-правовых доктринальных документов в России

и их последующей трансформации в право

Зражевская Т.Д., Маланыч И.Н. (Воронеж)

Введение

Высшие должностные лица и органы государственной власти Российской Федерации активно формулируют стратегические цели, достижение которых в ближайшем десятилетии (до 2020 г.) требуется в полном объеме93. Первоочередное значение имеют «укрепление российской государственности, устойчивый экономический рост, дальнейшие политические и экономические преобразования, решение социальных проблем, преодоление ресурсно-сырьевой ориентации экономики и ее перевод на инновационный путь развития, улучшение демографической ситуации»94.

Для законодателей и правоприменителей федерального и регионального уровней важнейшей задачей становится разработка технологии и методологии интерпретации и трансформации провозглашаемых стратегических целей и задач в действующее законодательство, т. к. их реализация невозможна без сообразного перевода в правовые нормы и институты. Одновременно, требуется правовое регулирование требований к структуре, содержанию, форме и технологии создания политико-правовых программных (доктринальных) документов. Иначе, невозможно гарантировать достижение конечного результата стратегических преобразований принудительной силой государства и ответственностью должностных лиц.

Создание технологии (методологии) интерпретации и трансформации политической стратегии в правовые нормы и институты является сложной задачей системного характера, решение которой разбивается на несколько этапов прикладных и теоретических исследований. Применение дедуктив-

93См.: Послание Президента РФ Федеральному Собранию от 05.11.2008 // Российская газета, 2008, 06 ноя.

94См.: Концепция внешней политики Российской Федерации (утв. Президентом РФ 12.07.2008

№Пр–1440) // Официальный сайт Президента России, URL: http://www. kremlin.ru/text/ docs/2008/07/204108.shtml.

469

Конституция и доктрины России современным взглядом

ного подхода вкупе с известными результатами исследований95 показывает, что целесообразна разработка методологии оценки и управления конфликтами в конституционных и иных социально-правовых явлениях. Данное направление актуально ввиду органически присущей законодательной и правоприменительной деятельности целевой функции согласования интересов личности, общества и государства (баланс интересов диалектически связан со своим антиподом — конфликтом).

Первые работы в направлении оценки степени баланса интересов (конфликтности) между различными субъектами правоотношений выявили, что отработанных в методическом плане количественных методов для этого в конституционном праве не существует. Попытки предварительно оценить величину степени баланса интересов между государством, обществом и личностью показали несоизмеримость этих понятий и отсутствие методик приведения их к единой размерности96. Выяснилось, что не только «государство», «общество» и «личность» как абстрактные категории не имеют своего законодательного понятийного оформления, но и категория «интересы общества» является типичной ошибкой обыденного мышления, связанного с реификацией97 (наделением идеального материальными чертами).

В настоящее время в конституционно праве отсутствуют подходы и методы интегрированной оценки интересов различных слоев (категорий) общества и выяснения для этой цели реальной структуры большинства народа98, хотя в других сферах гуманитарного знания соответствующая методология начинает зарождаться. Близкая по цели постановка задачи, направленная на выявление и устранение конфликтов интересов субъектов экономической деятельности, присутствует в экономической науке, где сделана попытка выделить специфические интересы государства, об-

95См.: Юридическая конфликтология / Отв. ред. акад. В.Н. Кудрявцев. — М.: Институт государства и права РАН, 1995; Пряхина Т.М. Конституционные конфликты // Государство и право. 2004.

№11. С. 19–25.

96См.: Соломатина Н.Н. Конституционные основы частной собственности и сбережений в Российской Федерации: Дис…. канд. юрид. наук. Воронеж, 2003. 200 С.; Новикова И.В. Эффективность судебной защиты в системе гарантий местного самоуправления. Дис…. канд. юрид. наук. Воронеж, 2003.

97Реификация — приписывание какому-либо идеальному явлению или процессу материального существования. Оно отражает процесс «отделения» от людей их межличностных отношений, восприятие их как вещественных отношений, в значительной мере не поддающихся контролю

(см.: Российская социологическая энциклопедия / Под ред. Г.В. Осипова. М.: Издательская группа НОРМА-ИНФРА-М, 1999. С. 444; Добреньков В.И., Кравченко А.И. Фундаментальная социология. В 15 т. Т. 1. Теория и методология. М.: ИНФРА-М, 2003. С. 36).

98Подробнее см.: Зражевская Т.Д. Теоретические и методологические основы проведения научных (диссертационных) исследований в конституционно-правовой науке / Личность. Ученый. Учитель: памяти профессора Виктора Степановича Основина / Под ред. Т.Д. Зражевской.

Воронеж: Издательство Воронежского государственного университета, 2008. С. 225–226.

470