О. В. Горбачёв / Проблемы истории России 20 века / Брежнев

Особое внимание историками уделялось личным взаимоот­ношениям А. И. Солженицына и А. Д. Сахарова, которые не были однозначно дружескими либо враждебными. А. И. Сол­женицын изначально критиковал А. Д. Сахарова за привер­женность социалистическим идеям, а впоследствии — за чрез­мерное доверие «прогрессивной общественности» и идеали­зацию Запада. Он считал чужеродной и надуманной «теорию конвергенции» двух систем А. Д. Сахарова. Не в последнюю очередь такое резкое расхождение этих двух деятелей объяс­нялось условиями детства писателя и ученого, они долгое время оставались, по меткому выражению А. И. Солженицы­на, «двумя встречными колоннами».

Историками отмечается различное отношение советской власти к этим «титанам периода застоя»: если от А. И. Сол­женицына стремились избавиться, то за А. Д. Сахарова, учи­тывая нужный властям потенциал всемирно известного учено­го, нужно было «побороться».

В публикациях последних лет рассматриваются вопросы деятельности государственных структур по организации борьбы с инакомыслием, широкого применения психиатрии в карательных целях, использования цензуры. Так, в моно­графии Т. М. Горяевой «Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг.» анализируется многообразие форм и методов идеологического и политического контроля, осуществляемого различными органами и институтами власти на протяжении всей советской истории. В исследовании использовались ра­нее недоступные архивные материалы, на основании которых раскрывалось применение советскими властями института цензуры как инструмента контроля над инакомыслием и эле­мента пропагандистской машины. Выделяя этапы в истории советской политической цензуры, автор отмечает определен­ную модернизацию ее институтов, которая, однако, не затра­гивала сущности цензуры. В отношении рассматриваемого периода Т. М. Горяева выделяет 1953—1966 гг. как период временной поверхностной либерализации, в то время как 1966—1987 гг. оставались периодом «благополучия и покоя», когда методы осуществления цензуры получили дополнитель­ную гибкость. Вместе с тем эффективность цензуры в значи­тельной степени снижалась вследствие развития «самиздата» и оппозиционного властям пространства в обществе.

Историография диссидентского движения и политичес­кой оппозиции советской власти разработана в достаточной степени. Между тем в 60-80-х гг. в СССР происходили конфликты массового характера на экономической, нацио­нальной почве, которые оказывались несколько в стороне от основных направлений работ историков. В 2006 г. под редакцией Л. В. Борисова в свет вышел сборник статей и документов, посвященных трудовым конфликтам в СССР, имевших место и в рассматриваемый период.

В значительно меньшей степени изучена история других неформальных общественных структур, в частности эколо­гического движения, движения педагогов-новаторов, музы­кальной контркультуры бардов и рок-музыки. Отмеченные направления общественной жизни не находились в полити­ческой оппозиции к партии, но выступали в той или иной мере как относительно независимые от государства явления.

Разработкой до недавних времен закрытой проблемы мас­совых беспорядков в СССР занимается В. А. Козлов. Доку­ментальной основой его исследований стали рассекреченные документы из фондов Государственного архива Российской Федерации и ЦХСД. Историк систематизировал насильствен­ные конфликты, подразделив их на три группы: межгруппо- вые, этнические и конфликты власти и населения. В отноше­нии к брежневскому времени, в отличие от предыдущего «хрущевского» периода, богатого на массовые столкновения политического и национального характера, историк применя­ет определение «беспорядочный застой». Так, с 1968 по 1982 г. во время конфликтов ни разу не применялось боевое оружие, а в течение 1969-1976 гг. КГБ ни разу не фиксиро­вал факта массовых беспорядков. Среди причин, обеспечив­ших «спокойствие», автор называет ужесточение уголовного законодательства в отношении хулиганских действий (так на­зываемое «профилактирование», направленное на запугива­ние активных оппозиционеров и сочувствовавших им лиц), относительно спокойную обстановку в обществе, доминиро­вание консервативных и аполитичных настроений, эффектив­ную работу правоохранительных органов.

Однако в конце 70-х — начале 80-х гг. начали нарастать элементы нестабильности, служившие проявлениями систем­ного кризиса: рост преступности в ряде городов, проблема алкоголизма, конфликты экономического характера, межна­циональные столкновения в «периферийных регионах». Но­вые протестные выступления принимали форму пропаганди­стско-террористического характера.

В дальнейшем В. А. Козлов приступил к изучению фено­мена инакомыслия в СССР с помощью анализа народного сознания, на основе рассекреченных документов архивного фонда Прокуратуры СССР, включающих информацию о слу­чайных уличных разговорах, листовках и т. п.

Достаточно полно российскими историками В. И. Котовым, А. В. Шубиным, Н. Разуваевой, Л. Н. Мазур, В. А. Шестоко- вым, А. Г. Агаджаняном, Е. Т. Артемовым, А. С. Синявским освещены вопросы социально-экономического развития СССР. В исследованиях на основе архивно-статистических материа­лов рассматриваются тенденции экономического развития, анализируются механизмы обеспечения жизнеспособности со­ветской социально-экономической системы. Историки отмеча­ют милитаризированность экономики, низкое стандартное ка­чество производимой продукции, нарастание продуктового де­фицита. Исследователями подчеркивается незавершенность процесса индустриальной модернизации советской промыш­ленности в 60-70-х гг. Вместе с тем признается, что ряд передовых отраслей вышли в это время на постиндустриаль­ный уровень развития.

А. В. Шубин оценивает советскую экономическую систе­му как индустриальное общество с сильным государствен­ным регулированием. Этатизация, степень огосударствлен- ности экономики достигла своей крайней степени в бюрок­ратизации системы управления. Рынок в СССР, по мнению историка, существовал в виде коллективной сверхмонополии бюрократии. Отношение к собственности и политическим реформам вызвало, на его взгляд, разделение советских правящих элит на так называемых «пуритан», «консервато­ров» и «реформистов», взаимоотношения которых наклады­вали отпечаток на политическую борьбу. Не меньшее значе­ние в отношении конфликтов бюрократических классов име­ло традиционное противостояние «ведомственных» и «тер­риториальных» аппаратов, «аграрников» и «промышленни­ков». Так, например, выдвижение «аграрников» в начале 80-х гг. не в последнюю очередь было связано с ростом влияния М. С. Горбачева.

В историографии существуют неоднозначные оценки комплекса «косыгинских реформ». Преобладает точка зре­ния о преждевременном сворачивании реформ вследствие сопротивления консервативной части Политбюро ЦК и уже­сточения внутриполитического курса после подавления «Пражской весны» либо изначальной неэффективности ре­форм, их отрицательной роли для развития советской эко­номики (М. Антонов). Сворачиванию реформ способствовал и рост поступлений от экспорта энергоносителей, способ­ствующий поддержанию уровня экономического развития. Вместе с тем историками В. Андрияновым, В. Поповым при­знается, что в ходе реформы в СССР была сделана попытка перехода к интенсивному качеству экономического роста. Анализ статистических данных, предпринятый М. В. Славки- ной, свидетельствует о том, что экономические преобразова­ния 60-70-х гг. сопровождались заметным ростом уровня и качества жизни советских людей.

В конечном счете использование понятия прибыли вскры­ло неэффективность существующей экономической системы и предопределило переход к перестройке с ее идеологией возврата к рыночным отношениям. С другой стороны, пред­ставляется преувеличением точка зрения некоторых истори­ков на косыгинские реформы как первый шаг к реставрации капитализма в России.

Научно-техническая политика советских властей в годы «холодной войны», процессы модернизации СССР в условиях образования мирового постиндустриального общества рас­сматриваются историками А. Б. Безбородовым, Ю. П. Бока­ревым, И. В. Быстровой. А. Б. Безбородов вводит в научный оборот понятие военно-научно-промышленного комплекса (ВНПК), в котором были сконцентрированы лучшие научные кадры, современные технологические разработки, значитель­ные производственные мощности, подчиненные в первую очередь военно-стратегическим внешнеполитическим зада­чам. ВНПК, собственно научно-промышленная элита явля­лись частью более широкого «оборонного комплекса» (И. В. Быстрова).

Историками отмечается значительное отставание СССР в развитии информационных технологий: СССР фактически «проспал» данную фазу НТР в отличие от стран Запада.

Советская политика в области науки и техники, наоборот, препятствовала созданию информационного общества. В Советском Союзе она ориентировалась на развитие про­мышленного производства, главным образом в оборонных отраслях. В результате к середине 80-х гг. около 80 % средств, выделявшихся на советскую науку, имели отноше­ние к работе ВНПК. В качестве отрицательного фактора, влияющего на развитие науки и промышленности, признает­ся бюрократизация, всевластье номенклатуры.

Ряд исследователей занимаются изучением развития совет­ской деревни в период застоя (Э. К. Арутюнов). Особое внимание при этом уделено проблемам истории села Нечерно­земья России, Сибири (Н. И. Каменчук, Л. Н. Денисова). Сельское хозяйство этих регионов пострадало в наибольшей степени в ходе реализации советской аграрной политики. Вни­мание историков сосредоточено на изучении феномена «не­перспективных деревень», материально-технической оснащен­ности сельского хозяйства, сельских кадров, государственных планов и их реализации. В работах Л. Н. Денисовой рассмат­ривалась жизнь советских сел, деревень, райцентров, процес­сы миграции сельского населения в города, вызванные не­сколькими факторами: ослаблением в 60-е гг. ограничений на передвижение колхозников, продолжением политики ущемле­ния личного подворья крестьян (путем урезания приусадебных участков, налогов на домашний скот и т. д.). Огромный вред развитию села в 70-е гг., по мнению историков, нанесла политика укрупнения колхозов и совхозов, ликвидация «непер­спективных деревень», разрушающая традиционный уклад кре­стьянской жизни. К тому же, как и в предшествующие перио­ды, деревня страдала от государственного диктата, ценовых диспропорций с продукцией промышленности. Исключения в этом отношении составляли «маяки» - немногочисленные крупные «передовые» совхозные хозяйства, обеспеченные до­статочной государственной поддержкой.

Губительную для села политику «укрупнения», ликвида­ции «неперспективных деревень», преобладание админист­ративно-командных методов управления АПК отмечают ис­следователи аграрной истории и в других регионах Совет­ского Союза (Н. Я. Гущин). Показываются тяжелые послед­ствия реализации подобной политики в отношении «малых народов» Русского Севера, Сибири, Дальнего Востока. В целом историки достаточно негативно относятся к Продо­вольственной программе СССР, считая завышенными зало­женные в ней показатели развития и половинчатыми пути реформирования АПК. Отмена в 1980 г. деления деревень на неперспективные и перспективные, повышенный интерес к проблемам сельского хозяйства стали возможными благо­даря изменениям настроений в обществе (Л. Н. Мазур).

В отношении развития народного хозяйства СССР «брежневского» времени историками выдвигались более радикальные и своеобразные концепции. Так, М. А. Безни- ным и Т. М. Димони на страницах журнала «Отечественная история» в 2005 г. было выдвинуто положение о государ­ственном капитализме как подлинной сущности советского народного хозяйства. История развития СССР представала в изложении исследователей как третий, отличный от «аме­риканского» и «прусского», огосударствленный путь модер­низации, переход от аграрного к индустриально-капиталис­тическому обществу, при котором в СССР сохранялись спе­цифические черты социальных завоеваний населения и со­циалистическая идеология. Вслед за некоторыми западными исследователями и М. С. Восленским историками провозгла­шался тезис о коллективной собственности на национализи­рованные предприятия и экспроприированное сельское иму­щество государства, которая являлась отличительным при­знаком государственного капитализма.

Утверждение госкапитализма в сельском хозяйстве СССР анализировалось через рассмотрение процессов накопления капиталов, выраженного в росте величины производственных основных фондов, росте с середины 60-х гг. долгосрочных кредитований колхозам и совхозам, их частичном переводе на хозрасчет, изменением структуры себестоимости аграрно­го производства, структуры материальных затрат, подчине­нии сельского хозяйства промышленности, присущее разви­тым капиталистическим странам, росте товарности сельско­хозяйственной продукции. Историки отметили заинтересо­ванность государства в сохранении крестьянского двора как социального амортизатора, с помощью которого крестьяне имели возможность поддерживать себя на минимально необ­ходимом жизненном уровне. М. А. Безнин и Т. М. Димони выделили три типа хозяйственных укладов на селе: совхоз­ный, колхозный и крестьянский, из которых первый являлся наиболее товаризованным укладом. Огосударствление колхо­зов или их преобразование в совхозы связываются историка­ми с переходом государственного капитализма в российской деревне в 50—60-е гг. в зрелую стадию.

Достаточно полно в историографии отражена духовная жизнь государства и общества. Историки рассматривают аспекты отношений советского руководства к сфере искус­ства, судьбы известных деятелей культуры, их оценки совет­ской системы. Были опубликованы воспоминания В. В. Еро­феева, Г. П. Вишневской, письма А. А. Тарковского, сбор­ники документов, которые давали представление об органи­зации и функционировании советской цензуры.

Значительное влияние на изучение советской культуры, искусства, политики властей оказала переведенная на рус­ский язык и изданная в 1997 г. работа немецкого специали­ста Д. Кречмара «Политика и культура при Брежневе, Анд­ропове и Черненко. 1970-1985 гг.»

Д. Кречмар оценивал культурное развитие Советского Союза как «переходный процесс от управляемой к диалоги­ческой самоуправляемой культуре». Советская культурная политика описывалась историком как внешне монолитная бюрократическая система, которая, тем не менее, не могла установить свою монополию в обществе. Нарастающий кри­зис государственной идеологии ускорил поиск альтернатив­ных систем ценностей в обществе.

При этом автор в качестве центрального конфликта в культурной сфере выделял противостояние между либераль­но-демократическими и русско-националистическими, изо­ляционистскими традициями. При этом советское руковод­ство в большей степени было лояльно настроено по отно­шению ко второму лагерю, рассматривая «либералов» как угрозу стабильности и своему влиянию в обществе. Между тем развитие и успешное сопротивление культурной оппо­зиции властям, согласно далеко не бесспорному мнению автора, стало следствием политической системы 70-80-х гг., в частности взятием Советским Союзом на себя междуна­родных обязательств. Режим не мог позволить осуществ­лять репрессии против внутренней оппозиции в прежних, сталинистских, масштабах. Автор отмечает один из принци­пов правления Брежнева — недопущение массового террора, предопредгливший механизмы политики властей, в том чис­ле в сфере культуры.

Д. Кречмер выделил четыре фазы советской культурной политики: 1970—1974 гг. — раскол советской культуры на санк­ционированную режимом, но непопулярную псевдокультуру и на «вторую» оппозиционную культуру; 1975-1980 гг. - ин­тегрирование части нонконформистской культуры в офици­альную в ограниченных, дозволенных рамках; 1980-1983 гг. — попытка Андроповского руководства спасти, «оздоровить» официальную культуру; 1984-1985 гг. - нарастание конфлик­та либерально-демократических, националистических, неоста­линистских традиций в культурной сфере, который со всей остротой проявился в период «перестройки».

Определенный интерес в историографии отмечен к изу­чению неподцензурной литературы самиздата, музыкальной культуре бардовской (KCII) и рок-музыки, судьбе журнала «Новый мир» в конце 60-х гг. и т. д. Вызывают интерес исследования А. Г. Колесниковой, посвященные выявлению образов «врага», «своих», «чужих» в советском кинематог­рафе. Подобные исследования, написанные в русле психо­истории, отражают взаимосвязь состояния массового со­знания общества, аспекты внешней и внутренней политики властей, развитие искусства.

Положение интеллигенции, ее роль в советском обществе изучались в монографиях М. Р. Зезиной. Рост влияния независимой от властей культурной среды в 70-е гг. связы­вался историком с отказом во второй половине 60-х гг. от проведения политики десталинизации и ужесточением поли­тического контроля над сферой культуры. Противополож­ной росту оппозиционных настроений в культурной и науч­ной сферах стала тенденция к конформизму. Таким обра­зом, противопоставление единой официальной и многогран­но неофициальной культур признается очевидным явлением в историографии.

Феномен самиздата рассматривается историографией в контексте изучения диссидентского движения в СССР.

А. Даниэлем самиздат определялся как специфический спо­соб бытования общественно-значимых неподцензурных тек­стов, состоящий в том, что их тиражирование происходит вне авторитарного контроля, в процессе их распростране­ния в читательской среде.

Правда, и здесь не обошлось без дискуссий. Так,

А. Даниэль • характеризовал вторую половину 70-х гг. как время кризиса литературы самиздата вследствие репрессив­ных мер властей: самиздат уступил место тамиздату, изданию за границей публицистической и художественной литературы и распространению ее в стране. Согласно противоположной точке зрения самиздат успешно просуществовал до середины 80-х гг., сохранившись в российской провинции.

Современные историки выделяют борьбу за свободу творчества как главный лейтмотив выступлений представи­телей интеллигенции в 60—80-е гг. Политический протест был присущ интеллигенции в значительно меньшей степени.

Особенности развития естественных наук в Советском Союзе нашли отражение в трудах Л. Р. Грэхема. Взаимоот­ношения советских ученых-физиков, работавших на страте­гических объектах, рассматривались в отмеченной ранее монографии Горелика. Финальная часть дискуссии в совет­ской биологической науке в 1964—1966 гг., завершившаяся возрождением генетики и освобождением Т. Лысенко поста директора института генетики, нашла свое отражение в исследованиях Ж. Медведева.

Истории советской исторической науки был посвящен ряд монографий, статей, воспоминаний. В недавно переиз­данной работе Р. Ш. Ганелина «Советские историки: о чем они говорили» освещается яркая картина жизни советских ученых-историков, деятельность научных и образовательных органов, характеризующая нравы и принципы поведения в советском научном сообществе. При этом основное внима­ние автора сконцентрировано на второй половине 40- 60-х гг. В работе размещена ценная информация по интере­сующему нас периоду.

Во второй половине 60-х - начале 70-х гг. был положен конец дискуссиям в советской исторической науке, связан­ным с разгромом так называемого «нового направления». Попытка найти принципиально новые факты в изучении истории Российской империи предреволюционного времени на основе марксистских, ортодоксальных догматов привела к введению в научный аппарат понятия «государственно- монополитический капитализм» (И. Ф. Гиндин, К. Ф. Ша- цилло), утверждению отличных от официальных воззрений на развитие России начала XX в. Историки «нового направ­ления» приходили к выводам о том, что в России к моменту революций не сложилось развитое буржуазное гражданское общество, монополии возникли не на основе конкуренции, а искусственным путем как следствие государственной по­литики, в деревне же сохранялись полукрепостнические от­ношения. Подобные взгляды угрожали советской модели истории России и приходу большевиков к власти. В резуль­тате последовал разгром «нового направления».

Действия ортодоксальных советских бюрократов от на­уки, периодически представляющие «грозные» обзоры в научной периодике, сравниваются В. В. Поликарповым с «патрулированием бронемашин по улицам оккупированного города». В отношении изучения истории Великой Отече­ственной войны единственная попытка опубликовать иссле­дование, свободное от монопольной партийной картины войны (А. М. Некрич), вызвала жесткие санкции по отноше­нию к автору. Более того, в 70-е гг. наблюдалась тенденция возвращения советской историографии Великой Отечествен­ной войны на неосталинистские позиции

Отмеченные выше процессы рассматривались в совре­менной историографии В. В. Поликарповым, Ю. Н. Афана­сьевым, В. М. Куликом. В 2007-2008 гг. в журнале «Вопросы истории» была опубликована подборка документов, посвя­щенная драматическому противостоянию коллектива Инсти­тута истории АН СССР партийным инстанциями в 1966- 1968 гг.

В 1990 г. историки переосмыслили историю «холодной войны», по-новому начали оценивать различные вопросы ис­тории международных отношений СССР. Впервые данная про­блематика стала идеологически открытой, исследователи полу­чили доступ к ранее засекреченным документам. Можно отме­тить публикацию воспоминаний профессора А. А. Громыко о своем отце, министре иностранных дел СССР А. А. Громы­ко, в которых приводилась уникальная информация, касаю­щаяся не только вопросов внешней политики СССР, но и отношений внутри руководящих кругов советского государ­ства. Воспоминания бывшего посла СССР в США А. Ф. Доб­рынина раскрывают многие неизвестные эпизоды и события истории «холодной войны». Также были опубликованы ме­муары советских дипломатов Ю. М. Квициньского, Г. М. Кор­ниенко, В. А. Семенова, воспоминания генерала А. Грибкова.

Основной источниковый «массив» для российских исто­риков представляют архивы бывшего ЦК КПСС, МИД, ГАРФ и т. д.

В начале 90-х гг. в Институте всеобщей истории РАН была создана исследовательская группа по истории «холод­ной войны», объединившая в своих рамках ученых из раз­ных научных учреждений. Для российской историографии, по словам А. О. Чубарьяна, долгое время оставалось акту­альным отставание темпов работ российских исследовате­лей от своих западноевропейских и американских коллег. Подобный недостаток в историографии сравнительно быст­ро преодолевается. Больше внимания историками уделяется изучению причин «холодной войны» и ее хода в 40—60-е гг.

В поле зрения исследователей и участников изучаемых событий оказались вопросы периодизации истории «холод­ной войны», причины и механизмы «потеплений» и «похо­лоданий» в отношениях СССР и США, ракетно-ядерного паритета сверхдержав на разных этапах их противостояния. В историографии признается дуалистическая природа со­ветской внешней политики, с одной стороны, отражавшей марксистскую идеологию распространения мирового комму­низма, с другой - учитывавшей реализацию старых россий­ских имперских и геополитических интересов. Отличитель­ными чертами советской внешней политики являются: от­сутствие в государстве демократического механизма выра­ботки и претворения в жизнь внешнеполитических решений, выдвижение во главу угла при формировании политики ин­тересов номенклатуры, формирование внешней политики исходя из умозрительных доктрин и концепций.

Наиболее перспективными для изучения остаются пробле­мы оценки реальных сил противоборствующих блоков в ходе «холодной войны», представления о взаимных намерениях, воздействия ВПК на внешнюю политику, соотношения полити­ки и идеологии. Достижение военно-стратегического паритета в начале 70-х гг. способствовало процессам разрядки и посте­пенной девальвации военной силы как фактора мощи государ­ства. Непомерно высокие амбиции советского руководства в сочетании с имперским стремлением расширить зону социа­лизма способствовали ликвидации разрядки 70-х гг., рассмат­риваемой как временный тактический маневр. Данные негатив­ные тенденции выразились в свертывании разрядки, вмеша­тельстве в Афганский конфликт, новом витке гонки вооруже­ний, информационной войне с Западом в начале 80-х гг., к которой СССР, традиционно опиравшийся на фактор воен­ной силы, не был готов (Ф. И. Новик).

С противоположной стороны происходившие события оценивают некоторые историки и бывшие советские дипло­маты, которые усматривают в американских инициативах по разрядке тактические маневры и считают, что США первыми начали свертывание разрядки во второй половине 70-х гг., решившись впоследствии во что бы то ни стало уничтожить СССР как государство, избегая прямого военного конфликта.

Не осталась без внимания и проблема взаимоотношений СССР с государствами «социалистического лагеря» и стра­нами «третьего мира». Р. С. Рябушкин анализировал отно­шения СССР и КНР в рассматриваемый период, в частности историю конфликта на о. Даманском; А. М. Хазанов рас­сматривал политику СССР на Африканском континенте, в Азии, приходя к выводу о преобладании геополитических устремлений СССР в данном регионе, в жертву которым приносились идеологические тонкости.

Историки Ю. С. Новопашин, М. В. Латыш, Р. Г. Пихоя проследили, как по мере обострения ситуации в Чехослова­кии в 1968 г. советское руководство решилось на примене­ние силового варианта, при этом было обращено внимание на позицию лидеров стран-союзников СССР по ОВД, на пассивное отношение Запада к военному решению проблемы «Пражской весны». В идеологическом отношении силовое подавление «Пражской весны» стало наглядной реализацией доктрины «ограниченного суверенитета». Недальновидность таких шагов в значительной степени отразилась на между­народном авторитете СССР и мировом коммунистическом движении. Подобных ошибок удалось избежать в решении проблемы «польского кризиса» в начале 80-х гг., отказав­шись от планов военного вторжения в ПНР.

В работах Г. М. Корниенко, В. А. Меримского, Д. Клея,

В. И. Грибанова, Н. И. Марчука рассматриваются причины конфликта в Афганистане, принятие решений о вводе и выводе советского воинского контингента, дается оценка понесенных потерь. Опубликовано большое количество ме­муарной литературы, посвященной афганским событиям. Советские историки А. Ляховский, А. В. Шубин, Р. Г. Пихоя проследили процесс эволюции советского руководства от трезвого выступления против военного вмешательства во внутренний афганский конфликт к внезапному решению о проведении военной операции. Причина такого резкого из­менения позиции остается не до конца понятной, несмотря на опубликованную подборку документов из особых папок Политбюро о принятии решения о вторжении.

В меньшей степени в историографии рассматриваются межнациональные отношения в СССР. Среди работ, посвя­щенных данной проблематике, можно выделить исследова­ния В. И. Котова, О. В. Волобуева. В 2001 г. на основе материалов ведущих российских архивов (ГАРФ, РГАСПИ, РГВА и др.) Е. Зубковой, С. Константиновым, Д. Люкшиным была подготовлена электронная база данных «Этнические конфликты в СССР. 1917-1991 гг.», в которой по отноше­нию к периоду 1965—1985 гг. доказываются преимуществен­но идеологические и культурно-бытовые факторы возникно­вения межнациональных конфликтов.