О. В. Горбачёв / Проблемы истории России 20 века / Брежнев

Советское государство и общество (1964—1985 гг.)

Середина 60-х - середина 80-х гг. являлась для советско­го государства и общества самым спокойным за богатое на потрясения столетие периодом, не сопровождавшимся раз­рушительными катаклизмами в политической и экономичес­кой сферах. Между тем именно в это время Советский Союз оказался на грани глубочайшего кризиса системы экономических и социальных отношений, поставившего воп­рос о существовании сверхдержавы.

Современная российская историография данного периода отличается определенными особенностями и сложностями. На взгляд многих исследователей оказывают негативное влияние ностальгические настроения некоторых социальных слоев, пострадавших вследствие распада СССР. Имеют мес­то попытки представить историю недавнего прошлого мно­гих живущих сейчас поколений в идеализированном свете. Не меньший вред процессу объективного исследования ис­тории приносит чрезмерно радикальное, негативное отно­шение к советской истории, зачастую диктуемое причинами идеологического характера.

Необходимо также учитывать роль субъективного факто­ра в исследованиях современных историков в силу времен­ной близости происходивших событий. Живы современники и участники многих изучаемых событий, а их оценки часто бывают диаметрально противоположными.

В современной историографии утвердилось положение о нарастании системного кризиса в экономической, социаль­ной, общественно-политической, внешнеполитической сферах во второй половине 60-х — первой половине 80-х гг. при внешней видимости политической стабильности режима и экономического развития. Современными историками при­знаются следующие проявления системного кризиса: сокра­щение роста доходов населения и национального дохода, нарастание аполитичных настроений в обществе, сократив­шееся обновление управляющих кадров номенклатуры (так называемый «кадровый застой»), падение рождаемости, со­хранение диспропорций между секторами «А» и «В» в промышленности, серьезное отставание от развитых стран Запада в скорости применения наукоемких и информацион­ных технологий, чрезмерный отток населения из деревень в города вследствие политики властей, направленной на ук­рупнение совхозов и ликвидацию «неперспективных дере­вень», рост зависимости СССР от экспорта сырья, наличие нерешенных национальных и экологических проблем, паде­ние международного престижа СССР.

Таким образом, признается, что попытка структурного реформирования советского государства, предпринятая в годы так называемой перестройки, являлась необходимым ответом на растущие проблемы.

Принятые в современной историографии положения о сис­темном кризисе СССР как главном содержании периода 1965— 1985 гг. были впервые сформулированы в рамках советской историографии еще до распада Советского Союза в 1991 г. В конце 80-х гг. в условиях гласности в ходе дискуссий о недавнем прошлом страны советские историки (Ю. С. Аксе­нов, В. А. Бондарь, Л. И. Виноградов, В. И. Глотов, Н. Н. Разуваева) выработали концепцию «механизма торможе­ния», определявшегося как комплекс кризисных явлений в политической, экономической, социальной сферах, присущих СССР в 60-80-е гг. и препятствующих его успешному поступа­тельному развитию. Впервые подобные взгляды были озвуче­ны на прошедшем 23 октября 1987 г. в Институте марксизма- ленинизма «круглом столе», материалы которого были поло­жены в основу коллективной монографии «Механизм тормо­жения: истоки, действие, пути преодоления», изданной под редакцией В. В. Журавлева в 1988 г. При этом далеко не революционные с точки зрения современной историографии положения концепции «механизма торможения» вызвали серь­езное сопротивление ортодоксально настроенных ученых. Вни­мание историков к данной проблематике в конце 80-х - начале 90-х гг. отвечало в известной степени идеологическим запро­сам властей по обоснованию курса «перестройки».

Историками не оспаривалось пусть и неравномерное, но устойчивое развитие СССР. В то же время основной причи­ной возникших проблем назывались бюрократизация аппа­рата управления, директивные методы планирования, недо­статочная включенность трудящихся в управление производ­ством, ограничение хозрасчетных прав предприятий, сверх­централизация народного хозяйства. В целом высоко оцени­валась проводимая во второй половине 60-х гг. экономичес­кая реформа, направленная на изменение порядка планиро­вания и введения элементов материального стимулирования трудящихся.

Считалось, что преодоление отмеченных выше недостат­ков, реализация мер, направленных против засилья админи­стративно-командной системы, поможет эффективно спра­виться с кризисом и вернуться на «неискаженное» социали­стическое развитие. Таким образом, оценки историков, вы­держанные в критическом отношении, не выходили за рамки марксистской методологии.

С другой стороны, в научный оборот впервые были вве­дены фундаментальные проблемы изучения феномена бю­рократии и номенклатуры, оказались озвучены проблемы развития села и промышленности, изучение деятельности, оппозиционной партийному режиму. Период 1965—1985 гг. оценивался как «время накопления нерешенных проблем и застойных явлений в жизни общества и партии».

В дальнейшем, по мере углубления процессов распада СССР, возникновения независимого российского государства, российская историческая наука перешла на свободные от марксистского догматизма позиции, единодушно оценивая пе­риод второй половины 60-х — первой половины 80-х гг. как время «застоя», кризиса советского государства, сохранив преемственность по отношению к концепции «механизма тор­можения».

Необходимо заметить, что термины «застой», «застой­ное время» активно использовались еще советскими исто­риками. Впервые данные определения практически одновре­менно были озвучены в выступлениях высших советских партийных деятелей, в том числе М. С. Горбачева в ходе пленума ЦК КПСС 22-28 января 1987 г., XIX Всесоюзной конференции КПСС 28 июня - 1 июля 1987 г., в докладе «Октябрь и перестройка: революция продолжается».

Революционным процессом, повлиявшим на возникновение и развитие современной российской историографии, стало рассекречивание значительного объема источников, касаю­щихся истории КПСС и советского государства. Доступ ис­ториков к прежде закрытому массиву материалов стал возмо­жен в августе 1991 г. после перевода большого количества документов Архивного фонда КПСС на государственное хра­нение. В первую очередь рассекречиванию подлежали доку­менты по запросам Конституционного суда Российской Фе­дерации в связи с «делом КПСС». Ксерокопии документов были переданы в Центральное Хранилище Современных До­кументов (ЦХДС) в состав фонда-коллекции № 89. В издан­ном впоследствии под редакцией В. П. Козлова в Новосибир­ске в 1995 г. аннотированном указателе фонда-коллекции содержалась информация по 3613 единицам хранения.

Правовая база процесса рассекречивания документов, ос­новные условия их использования определялись в утвержден­ных в 1993 г. Основах законодательства Российской Федера­ции об Архивном фонде Российской Федерации и архивах.

Таким образом, крупнейшими собраниями источников по периоду 1965-1985 гг. стали Государственный Архив Россий­ской Федерации (ГАРФ), Российский государственный архив экономики (РГАЭ), Центр хранения историко-документаль- ных коллекций (ЦХИДК), Центр хранения документов моло­дежных организаций (ЦХДМО), Центральный архив обще­ственных движений Москвы (ЦАОДМ), Центральный муници­пальный архив Москвы (ЦМАМ), архив РАН Российской Федерации. Крупнейшим центром хранения документов, по­священных истории диссидентского движения и в целом ина­комыслия в СССР, остается архив НИПЦ «Мемориал».

В последние годы было издано большое количество мемуар­ной литературы, востребованной российскими и зарубежными читателями. Среди воспоминаний партийных функционеров можно отметить мемуары В. Е. Семичастного, М. С. Горбаче­ва, В. В. Гришина, Ю. М. Чурбанова, В. И. Воротникова,

А. Н. Яковлева, переиздание автобиографических книг Л. И. Брежнева. Также привлекли внимание воспоминания советников и помощников политических деятелей, игравших далеко не последнюю роль в выработке советской внутренней и внешней политики. В этом списке следует назвать книги Г. А. Арбатова, К. М. Брутенца, А. Бовина, Ф. М. Бурлацко­го, Г. Шахназарова, Е. И. Чазова. В отдельную группу мему­арной литературы целесообразно выделить воспоминания со­ветских ученых А. Д. Сахарова, В. П. Мишина, В. П. Барми­на, С. Н. Хрущева.

Значительным достижением современной историографии следует считать использование массовых и мемуарных ис­точников, отражающих повседневную жизнь людей в СССР: материалы опросов общественного мнения, личная перепис­ка, дневники городских и сельских жителей, бюджеты и годовые отчеты колхозов, материалы всесоюзных перепи­сей, записанные воспоминания крестьян и т. д.

В то же время стали доступными воспоминания, записки, интервью, выступления в печати многих деятелей диссидент­ского движения: «Записки диссидента» А. Амальрика, «Мос­ковский процесс» В. Буковского, «В подполье можно встре­тить только крыс...» П. Григоренко, «В соблазнах кровавой эпохи» Н. Коржавина, «Опасные мысли» Ю. Орлова, «Мои показания» А. Марченко и др. Практически одновременно, в конце 80-х - начале 90-х гг., стали публиковаться документы, посвященные деятельности А. Д. Сахарова, А. И. Солженицы­на, борьбе КГБ с диссидентским движением.

Так, в сборниках «Документы Московской Хельсинской группы. 1976-1982», «Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР в 1950— 1980-е» были опубликованы до­кументы по истории инакомыслия, диссидентского движе­ния, самиздата в СССР. Собранные материалы дают пред­ставление о возникновении, этапах развития, деятелях дис­сидентского движения. При этом историки использовали фонды ЦХСД, архива Президента Российской Федерации. С 1993 гг. начал издаваться бюллетень «Архивы Кремля и Старой площади». Значительный объем периодической пе­чати, материалов по истории диссидентского движения на­ходится в архиве научно-информационного правового цент­ра «Мемориал», центре документации «Народный архив» (ЦДНА), архиве А. Д. Сахарова и других частных архивах. В упомянутых сборниках документов отражена борьба на­родов за равноправие, за свободу места проживания, свобо­ду выезда, борьба членов Хельсинской группы за права политзаключенных и т. д. В 2003 г. международным фондом «Демократия» и издательством «Материк» был выпущен сборник документов «Реабилитация: как это было. Февраль 1956 - начало 80-х гг.», отражающих приостановившиеся темпы реабилитации жертв сталинского террора и тенден­ции ресталинизации в советском государстве.

Всесторонний анализ феномена советской власти, меха­низмы принятия и согласования решений, деятельность выс­ших эшелонов власти подробно рассматривались Р. Г. Пихо- ей, который убедительно показал картину дублирования пол­номочий исполнительных и законодательных органов в стра­не партийным аппаратом, которому принадлежала факти­ческая власть. Историк выделил три периода в истории советской власти в рассматриваемое время. Вторая полови­на 60-х гг. стала верхней границей проведения половинча­тых реформ в экономическом секторе. Не последнюю роль в отказе от реформистского курса сыграли события «Праж­ской весны», показавшие опасность радикальных преобра­зований системы для номенклатуры. В политическом отно­шении в 1964-1970 гг. управление страной находилось в руках «коллективного руководства».

Р. Г. Пихоя не считает вторую половину 60-х гг. периодом застоя. Застой был характерен для 70-х - начала 80-х гг. Отличительными чертами этого времени стали политическая стабильность, рост зависимости страны от экспорта сырья (нефтедоллары на время сдержали необходимость реформи­рования системы), идеологизация общественной жизни. Ав­тор отметил существование в советских правящих кругах определенных иллюзий о преодолении кризисных явлений за счет экстенсивных факторов.

В 1982-1985 гг. была предпринята попытка преодоления кризиса Ю. А. Андроповым с помощью административных методов, которые ослабли в период правления К. У. Чернен­ко, рассматриваемое как время подготовки мероприятий «перестройки» командой М. С. Горбачева.

Традиционное внимание в трудах историков уделяется изучению партийной номенклатуры, отношений, правил по­ведения внутри этого своеобразного социального слоя, ее ценностного мира. В 1991 г. российскому читателю стала доступна работа бывшего директора Исследовательского ин­ститута по изучению советской действительности в Бонне, а до этого сотрудника АН СССР, эмигрировавшего за гра­ницу, М. С. Восленского «Номенклатура. Господствующий класс». Исследование, опубликованное впервые в 1980 г., было переиздано на 14 языках мира и считается классикой современной исторической и политологической мысли.

Первоначально термин «номенклатура» обозначал рас­пределение функций в органах управления. Со временем он стал использоваться в двух значениях: перечень управляющих должностей и совокупность лиц, осуществляющих управление советским государством и партией. Автор утверждал, что внутри правящей партии еще в 20—30-е гг. был создан моно­полистический привилегированный слой, которому принадле­жала власть в советском государстве. Номенклатура являлась продуктом слияния партийно-государственных элит. Основы­ваясь на социологической парадигме К. Маркса, М. С. Вос- ленский доказал, что номенклатура будучи коллективным соб­ственником всех орудий и средств производства является подлинно господствующим классом «социалистического» со­ветского общества. Так называемая «социалистическая соб­ственность» оказывалась на деле безраздельной собственно­стью номенклатуры, за исключением минимальной личной собственности граждан, необходимой для их элементарного выживания и эффективного управления ими. Фактическое социальное неравенство, доминирование государственного сектора в экономике, эксплуатация трудящихся номенклату­рой, по мнению автора, тщательно маскировались идеологией так называемых «научного коммунизма» и «диалектического материализма». Власть номенклатуры, лояльность граждан к системе обеспечивались с помощью карательно-полицейской системы, являющейся частью номенклатуры.

Другой отличительный признак номенклатуры - эксклю­зивное право на распределение управляющих должностей среди представителей своего класса. Историк раскрывал внутренние механизмы функционирования номенклатуры (принцип пирамидальной иерархии, принцип ротации кад­ров, т. е. «замыкание» кадров в 70-е гг.), в деталях описал систему привилегий, которыми пользовались члены номенк­латуры, взаимоотношения в данной среде. В определенной степени его работу можно рассматривать как исторический источник, описывающий жизнь высшего привилегированно­го слоя советского общества.

Подобная оценка сущности и роли номенклатуры в 70— 80-е гг. получила дальнейшее развитие в работах Т. П. Кор- жихиной, Ю. Ю. Фигатнера, Л. А. Оникова, О. В. Крышта- новской, В. А. Золотова. Историками рассматриваются соци­альной состав, образовательный и культурный уровень пра­вящей элиты СССР как в целом по стране, так и по отдель­ным регионам (А. Б. Коновалов, М. Н. Матвеев).

О. В. Крыштановская является крупнейшим специалистом по изучению правящих элит России 90-х гг. и современного российского общества, рассматривает их в методологичес­ком отношении на позициях теории элит. В работе «Анато­мия российской элиты» раскрываются вопросы механизма формирования, состава, внутренних конфликтов, психоло­гии руководящей партийно-государственной элиты совет­ского государства в 1965-1985 гг. в сравнении с периодом перестройки и формированием Российской Федерации. В отличие от последующих периодов советская управляю­щая элита являлась замкнутой, немобильной стратой. Автор анализирует механизмы инкорпорации в номенклатуру, оце­нивая выборы в советах и исполкомах как безальтернатив­ные выборы «pro forma», фактически назначения, сопро­вождавшиеся формами легитимации.

Автор обращает внимание на проявления «кадрового за­стоя», характеризуя советскую номенклатуру как геронток­ратию. Смена элит обыкновенно проходила в связи со сме­ной генерального секретаря, но в результате политической стабильности управляющие кадры стремительно «старели», не пропуская молодых представителей элит на высокие долж­ности. Как следствие, в начале 80-х гг. будущий генераль­ный секретарь М. С. Горбачев рассматривался как предста­витель «молодого» поколения номенклатуры.

О. В. Крыштановская выделила механизмы «почетной от­ставки» управляющего лица (переход на новое место рабо­ты, иногда формальное повышение на должность, обладаю­щую меньшим объемом власти, либо территориальное пере­мещение). В качестве высшего органа власти в СССР она, как и М. С. Восленский, выделяет Политбюро, обращая внимание на процесс постепенного введения в Политбюро выдвиженцев команды Л. И. Брежнева. Политический уп­равляющий класс был институционализирован в СССР в виде номенклатуры, закрытой и сплоченной группы. Вмес­те с тем А. В. Шубиным было отмечено стремление правя­щей элиты к преодолению отчуждения от собственности, выразившееся в распространении коррупции и сектора «те­невой экономики».

В несколько меньшей степени историками затрагиваются вопросы взаимоотношений и взаимодействия советских уп­равляющих органов с обществом. При этом речь идет не столько о борьбе с протестными группами, сколько о реше­нии бытовых, социальных проблем, о действиях властей по отношению к рядовым гражданам, об отношении граждан

к органам власти и партии (М. Н. Матвеев).

В центре внимания исследователей традиционно находят­ся личности советских партийных и государственных руко­водителей. Интерес историков (Р. Медведев, С. Н. Семанов, Р. Г. Пихоя, А. В. Шубин) вызвал «феномен Брежнева» - длительное нахождение у руля власти страной человека, не отличающегося выдающимися качествами правителя и пер­воначально рассматриваемого многими партийными функ­ционерами в качестве промежуточной фигуры с его опытом политического долголетия. Тем самым А. И. Брежнев являл­ся наиболее «удобным» руководителем для партийного ап­парата, обеспечивающим спокойствие.

Историками выделялись фигуры А. Н. Косыгина, Д. Ф. Ус­тинова, М. А. Суслова, Ю. А. Андропова, А. А. Громыко, которые являлись фактически полновластными правителями своих секторов в управлении СССР, одновременно гарантиро­вали статус-кво в высших эшелонах номенклатуры. С другой стороны, после инсульта в 1974 г. начался второй период правления Л. И. Брежнева, когда генсек фактически номиналь­но руководил государством и партией, а влияние А. Н. Косы­гина уменьшилось в пользу остальных отмеченных выше лиц.

Книга Д. А. Волкогонова «Семь вождей» открыла читате­лям малоизвестные факты политической карьеры советских лидеров, информацию, которая позволяла более объективно подходить к пониманию мотивов, значимости тех или иных поступков и решений, принимаемых руководителями страны, несмотря на определенную публицистичность изложения ав­тора. А. Майсурян в монографии «Другой Брежнев» пред­ставил бытовую картину жизни генсека, опровергая некото­рые установившиеся в обществе стереотипы относительно его личности. Отмечаются факты реального осознания ген­секом своих возможностей и способностей, искреннее же­лание способствовать разрядке, отказ от жестких форм борьбы с диссидентами.

В центре внимания биографических работ A. М. Млечина оказались как судьбы генеральных секретарей КПСС Л. И. Брежнева и Ю. А. Андропова, так и более «скромные» биографии председателей КГБ и министров иностранных дел СССР. Вместе с тем рядом историков A. М. Млечин подвер­гался критике за публицистический подход к работе, субъек­тивизм, некорректную работу с источниками.

Среди историков оказался живучим миф об Андропове- реформаторе, волевом и гибком политике, предпринимав­шим усилия по спасению экономики СССР, росту авторите­та Советского Союза во внешнеполитической сфере, подав­лению диссидентского движения. В подобном идеализиро­ванном отношении к фигуре генерального секретаря КПСС обвинялся Р. Медведев. Между тем сам Р. Медведев отме­чал, что интерес к идеализации образа Андропова стал следствием прихода к власти в России на рубеже столетий выходцев из спецслужб, прошедших «патриотически-прагма- тическую» выучку. Еще одной причиной живучести мифа стали сами жесткие действия Андропова у руля государства, отвечавшие ожиданиям масс, которые почувствовали в пос­леднее брежневского десятилетие приближение кризиса си­стемы. Кроме того, согласно Р. Медведеву, Андропов вовсе не стремился осуществить кардинальную ломку советской системы и не являлся сторонником рынка. Его целью не было осуществление демократизации политической системы страны и подрыв монополии КПСС на власть. Смысл его «реформаторских» действий сводился к «наведению порядка» и «закручиванию гаек». Он, возможно, осуществил бы поло­винчатые экономические реформы, но узнать об этом навер­няка уже не удастся. Негативное отношение к политике Анд­ропова, раскрытие сущности «андроповщины» нашло свое отражение в работах С. Н. Семанова и Д. А. Волкогонова.

Начало 80-х гг. стало временем выдвижения М. С. Горбаче­ва на руководящие посты в государстве. Данный процесс также освещен в историографии (В. Соловьев. Е. Клепикова,

В. Печенов). Историков интересуют отношения Андропова к старой «брежневской команде» партийных деятелей, выдви­жение новой группы «молодых» кадров - М. С. Горбачева, Г. В. Романова, Е. К. Лигачева. Определенные споры в историографии возникли вокруг мероприятий Андропова по борьбе с коррупцией (так называемое «узбекское дело»), о законности действий следователей Т. Гдляна, И. Иванова.

В несколько меньшей степени внимание историков уделя­лось фигуре К. У. Черненко. Если известный французский историк Н. Верт оценивал время правления Черненко как «абсолютный застой», то А. Шубин убедительно доказывал, что в 1983-1984 гг. в СССР продолжалась борьба с корруп­цией, «реформаторская» команда М. С. Горбачева увеличи­вала влияние, формируя концепцию «ускорения» во внутри­политической сфере и «новое политическое мышление» во внешней политике.

Значительный, если не преобладающий, если судить по имеющимся публикациям, интерес историков вызвало изуче­ние противостоящего советским властям, партии, номенкла­туре лагеря движения диссидентов, феномена оппозицион­ных движений советской власти в целом.

Первые исследования диссидентского движения были опубликованы в конце 80-х — начале 90-х гг. и представляли собой либо оригинальные статьи (М. М. Мейер, Е. Ю. Зуб­ков, А. Б. Безбородов), либо переведенные на русский язык изданные ранее за границей работы деятелей диссидентского движения (Л. М. Алексеева), носившие источниковый харак­тер. В это же время впервые появился термин «диссиденты» как синоним слова «нонконформизм». Л. М. Алексеева пред­ложила «местный» синонимичный, но не совсем идентичный диссидентству термин «правозащитники».

A. М. Алексеева считается ведущим историографом дис­сидентского и правозащитного движения. В 1992 г. в Виль­нюсе и Москве вышло в тираж первое, опубликованное на территории бывшего Союза, издание ее фундаментальной работы «История инакомыслия в СССР. Новейший период». Автор долгое время (до своей эмиграции в 1977 г.) являлась одним из лидеров диссидентского движения в Советском Союзе, в частности редактором Московской Хельсинской группы, и располагала уникальной информацией. В работе последовательно рассматривается правозащитное движение в СССР, история самиздата, выделяются этапы его разви­тия, история диссидентского и в целом широкого протест- ного движения в национальных республиках СССР, борьба крымских татар, поволжских немцев, адвентистов седьмого дня, пятидесятников, староверов за признание своих этни­ческих и религиозных прав.

Л. А. Алексеева выделяет следующие периоды развития правозащитного движения в СССР: 1965-1968 гг. - деятель­ность первых правозащитных организаций; 1968-1972 гг. - становление правозащитного движения; 1973-1974 гг. - пер­вый кризис движения и его преодоление; 1976—1981 гг. — расцвет в «хельсинский период»; 1980-1983 гг. - очередной кризис движения в связи со свертыванием политики «раз­рядки» и усилением репрессий. Также Л. А. Алексеева выделила направления в протестном движении в СССР: на­циональное, национально-религиозное, национально-демок­ратическое, социальное движение за выезд на историческую родину народов. Автор рассматривает не только деятель­ность собственно диссидентов, но и направления, выступав­шие за социально-экономические права, национальное раз­витие русского народа, за левую, марксистскую, альтерна­тиву советскому строю.

Между тем вокруг изучения природы диссидентского движения возникли определенные споры. Представители консервативно-охранительного направления отрицали силу влияния диссидентов на народные массы, само движение было инспирировано Западом (А. Зиновьев). Р. Медведев и Ю. Афанасьев, в свою очередь, считали, что диссидентское движение было вызвано объективными пороками совет­ской системы в отношении прав личности, корни которых ведут в сталинские времена. Вместе с тем Р. Медведев подчеркивал отсутствие повсеместного подавления оппози­ционного движения. А. Даниэль в интервью, размещенном в сборнике документов «Антология самиздата», опровергал стереотип о якобы политических целях, которые преследо­вали в своей борьбе диссиденты. Наоборот, движение име­ло в большей степени нравственно-этический характер борьбы за право свободно жить без притеснений со сто­роны государства.

Настоящим открытием в российской историографии ста­ла публикация работ автобиографического характера, осве­щавших использование психиатрии в борьбе с диссидентами (Б. Протченко, Р. Медведев, В. Новодворская).

О личности академика А. Д. Сахарова издано большое количество монографий, сборников документов, регулярно переиздаются его мемуары. В числе последних исследований можно отметить работу Г. Горелика «Андрей Сахаров. На­ука и свобода», изданную в 2004 г. В биографической работе внимание читателя акцентируется на истории совет­ской физической науки, неоднозначных взаимоотношениях ученых и властей. Диссидентская, политическая деятель­ность А. Д. Сахарова оказывается в работе как бы в сторо­не. Вместе с тем трудно не согласиться с утверждением, что достижения научной деятельности А. Д. Сахарова стали фундаментом для его активной гражданской позиции впо­следствии. Кроме того, автор стремится проследить процесс превращения кабинетного ученого-теоретика, работающего в особых условиях, в духовного лидера диссидентского дви­жения, в человека с активной гражданской позицией.

В своих статьях и монографиях известные историки Ж. и Р. Медведевы сравнивают взгляды А. И. Солженицына и А. Д. Сахарова, двух наиболее значимых фигур инакомыс­лия в СССР, которые являлись фактически духовными лиде­рами двух идейных течений общественной мысли, полити­ческой оппозиционной практики того времени: либерально­демократического, «космополитического», и националисти­ческого, «изоляционистского», направлений. Следует отме­тить, что некоторые историки (А. В. Шубин, М. Р. Зезина) помимо националистического и либерально-демократическо­го течений общественной мысли выделяют неосталинист­ское направление, характерное для представителей партии и набиравшее силу на рубеже 60—70-х гг. В то же время в партийных рядах и государственных органах находилось достаточное количество лиц, симпатизировавших национа­листическим русским ценностям.