_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 1

** *

Ну, вот и кончено теперь. Конец. Легко и просто, грубо и уныло. А ведь из человеческих сердец

Таких, мне кажется, не много было.

Но что ему мерещилось? О чем Он вспоминал, поверя сну пустому?

Как на большой дороге, под дождем, Под леденящим ветром... к дому, к дому.

Ну, вот и дома. Узнаешь? Конец. Все ясно. Остановка. Окончанье.

Аведь из человеческих сердец...

Иэто обманувшее сиянье!

** *

Патрон за стойкою глядит привычно, сонно, Гарсон у столика подводит блюдцам счет. Настойчиво, назойливо, неугомонно Одно с другим — огонь и дым — борьбу ведет.

Не для любви любить, не от вина быть пьяным. Что знает человек, который сам не свой?

Он усмехается над допитым стаканом, Он что-то говорит, качая головой.

За все, что не сбылось. За тридцать лет разлуки, За вечер у огня, за руки на плече.

Еще, за ангела... и те, иные звуки...

Летел, полуночью... за небо, вообще!

Он проиграл игру, он за нее ответил. Пора и по домам. Надежды никакой.

— И беспощадно бел, неумолимо светел, День занимается в полоске ледяной.

** *

Безлунным вечером, в гостинице, вдвоем, На грубых простынях привычно засыпая...

Мечтатель, где твой мир? Скиталец, где твой дом? Не поздно ли искать искусственного рая?

Осенний крупный дождь стучится у окна, Обои движутся под неподвижным взглядом. Кто эта женщина? Зачем молчит она? Зачем лежит она сейчас со мною рядом?

Осенним вечером, Бог знает где, вдвоем,

В удушии духов, над облаками дыма...

Отом, что мы умрем. О том, что мы живем.

Отом, как страшно все. И как непоправимо.

** *

Слушай — и в смутных догадках не лги. Ночь настает, и какая! Ни зги.

Надо безропотно встретить ее, Как ни сжималось бы сердце твое.

Слушай себя, но не слушай людей. Музыка мира все глуше, бедней.

Космос, полеты, восторги, война, — Жизнь, говорят, измениться должна.

(Да, это так... но не поняли вы: «Тише воды, ниже травы».)

** *

Ни музыки, ни мысли... Ничего. Тебе давно чистописанья мало, Тебе давно игрой постылой стало, Что для других и путь и торжество.

Но навсегда вплелся в напев твой сонный, — Ты знаешь сам, — вошел в слова твои, Бог весть откуда, голос приглушенный, Быть может, смерти, может быть, любви.

** *

Ночью он плакал. О чем, все равно. Многое спутано, затаено.

Ночью он плакал, и тихо над ним Жизни сгоревшей развеялся дым.

Утром другие приходят слова, Перебираю, что помню едва.

Ночью он плакал. И брезжил в ответ Слабый, далекий, а все-таки свет.

** *

Ты здесь, опять... Неверная, что надо Тебе от человека в забытьи?

Скажи на милость, велика отрада — Улыбки, взгляды, шалости твои!

О, как давно тебе я знаю цену, Повадки знаю и притворный пыл.

Я не простил... скорей забыл измену, Да и ночные россказни забыл.

Что пять минут отравленного счастья? Что сладости в лирическом чаду?

Иной, иной «с восторгом сладострастья» Я тридцать лет тебя напрасно жду.

Пройдемся, что ж... То плача, то играя, То будто отрываясь от земли,

Чтоб с берегов искусственного рая Вернуться нищими, как и пришли.

И мы выходим. Небо? Небо то же, Снег, рестораны, фонари, дома.

К ак холодно и тихо. К ак похоже...

Нет, я не болен, не схожу с ума,

Нет, я не обольщаюсь: нет измены. Чуть кружится, как прежде, голова, С каким-то невским ветерком от Сены Летят, как встарь, послушные слова,

День настает почти нездешне яркий, Расходится предутренняя мгла, Взвивается над Елисейской Аркой Адмиралтейства вечная игла.

И в высоте немыслимо морозной, В сияющей, слепящей вышине

Лик неизменный, милосердный, фозный, В младенчестве склонявшийся ко мне...

Спасибо, друг. Не оставляй так скоро, А малодушие ты мне прости.

Не мало человек болтает вздора, К ак говорят, «на жизненном пути».

Не забывай. Случайно, мимоходом, На огонек, — скажи, придешь?

** *

Был вечер на пятой неделе Поста. Было больно в груди. Все жилы тянулись, болели, Предчувствуя жизнь впереди.

Был зов золотых колоколен, Был в воздухе звон, а с Невы

Был ветер весенен и волен

Ишляпу срывал с головы.

Ивот, на глухом перекрестке Был незабываемый взгляд, Короткий, как молния, жесткий,

Сухой, будто кольта разряд,

Огромный, как небо, и синий, Как небо... Вот, кажется, всё. Ни красок, ни зданий, ни линий, Но мертвое сердце мое.

Мне было шестнадцать, едва ли Семнадцать... Вот, кажется, всё. Ни оторопи, ни печали, Но мертвое сердце мое.

Есть память, есть доля скитальцев, Есть книги, стихи, суета,

А жизнь... жизнь прошла между пальцев На пятой неделе поста.

пять восьмистиший

1

Ночь... в первый раз сказал же кто-то — ночь! Ночь, камень, снег... как первобытный гений. Тебе, последыш, это уж невмочь.

Ты раб картинности и украшений.

Найти слова, которых в мире нет, Быть безразличным к образу и краске,

Чтоб вспыхнул белый безначальный свет, А не фонарик на грошовом масле.

2

Нет, в юности не все ты разгадал, Ш ла за главой глава, за фразой фраза,

И книгу жизни ты перелистал, Чуть-чуть дивясь бессмыслице рассказа.

Благословенны ж будьте вечера, Когда с последними строками чтенья

Все, все твердит — «пора, мой друг, пора», Но втайне обещает продолженье.

3

Окно, рассвет... Едва видны, как тени, Два стула, книги, полка на стене...

Проснулся ль я? Иль неземной сирени Мне свежесть чудится еще во сне?

Иль это сквозь могильную разлуку, Сквозь тускло-дымчатые облака, Мне тень твоя протягивает руку И улыбается издалека?

4

Что за жизнь! Никчемные затеи, Скука споров, скука вечеров. Только по ночам, и все яснее, Тихий, вкрадчивый, блаженный зов.

Не ищи другого новоселья. Там найдешь ты истину и дом, Где пустует, где тоскует келья О забывчивом жильце своем.

5

«Понять-простить». Есть недоступность чуда, Есть мука, есть сомнение в ответ.

Ночь, шепот, факел, поцелуй... Иуда. Нет имени темней. Прощенья нет.

Но может быть, в тоске о человеке, В смятеньи, в спешке все договорить Он миру завещал в ту ночь навеки

Последний свой закон: «понять-простить».

** *

Памяти М, Ц.

Поговорить бы хоть теперь, Марина! При жизни не пришлось. Теперь вас нет. Но слышится мне голос лебединый, Как вестник торжества и вестник бед.

При жизни не пришлось. Не я виною. Литература — приглашенье в ад, Куда я радостно входил, не скрою, Откуда никому — путей назад.

Не я виной. Как много в мире боли. Но ведь и вас я не виню ни в чем.

Всё — по случайности, всё — по неволе. Как чудно жить. Как плохо мы живем.

/

За их корень, гнилой и шаткий, С колыбели растящий рану, За растерянную повадку Из кармана и вновь к карману.

За тишайшую просьбу уст их, Исполняемую как окрик,

Иза то, что их в рай не впустят,

Иза то, что в глаза нё смотрят.

За их тайны — всегда с нарочным!

За их страсти — всегда с рассыльным! За навязанные им ночи (И целуют и пьют насильно!)

И за то, что в учетах, в скуках, В позолотах, в зевотах, в ватах, Вот меня, наглеца, не купят, — Подтверждаю: люблю богатых!

А еще, несмотря на бритость, Сытость, питость (моргну — и трачу!), За какую-то — вдруг — побитость, За какой-то их взгляд собачий,

Сомневающийся...

— не стержень ли к нулям? Не шалят ли гири?

И за то, что меж всех отверженств Нет — такого сиротства в мире!

Есть такая дурная басня:

Как верблюды в иглу пролезли.

...За их взгляд, изумленный нйсмерть, Извиняющийся в болезни,

Как в банкротстве... «Ссудил бы... Рад бы — Да...»

За тихое, с уст зажатых:

«По каратам считал, я — брат был...»

— Присягаю: люблю богатых!

30 сентября 1922

ЭМИГРАНТ

Здесь, меж вами: домами, деньгами, дымами, Дамами, Думами, Не слюбившись с вами, не сбившись с вами, Неким —

Шуманом пронося под полой весну: Выше! из виду!

Соловьиным тремоло на весу — Некий — избранный.

Боязливейший, ибо, взяв на дыб — Ноги лижете!

Заблудившийся между грыж и глыб Бог в блудилище.

Лишний! Вышний! Выходец! Вызов! Ввысь Не отвыкший... Виселиц Не принявший. В рвани валют и виз Веги — выходец.

9 февраля 1923

ПОЭТЫ

1

Поэт — издалека заводит речь. Поэта — далеко заводит речь.

Планетами, приметами, окольных Притч рытвинами... Между да и нет Он, даже размахнувшись с колокольни, Крюк выморочит... Ибо путь комет —

Поэтов путь. Развеянные звенья Причинности! — вот связь его! Кверх лбом — Отчаятесь! Поэтовы затменья Не предугаданы календарем.

Он тот, кто смешивает карты, Обманывает вес и счет,