Семейная терапия и ее парадоксы

том”. Потому что я... я... я сказал: “Ну хорошо, я записываюсь на этот курс”, а она сказала: “Хорошо, поговорите об этом с вашим психотерапевтом”.

Тирада против группы и курса психотерапии продолжалась до тех пор, пока группа не решила прервать сеанс сообщением, которое поставило бы Сета в еще одну сложную ситуацию. Группа дала психотерапевту указание сказать Сету, что “мы испытываем облегчение от того, что он решил посвятить сеанс обсуждению курса психотерапии, поскольку мы боялись, что он публично унизит нашего коллегу доктора Бергмана, доказав несостоятельность его оптимизма в отношении изменения и, таким образом, подтвердив правильность позиции группы”.

Психотерапевт: Группа вызвала меня, чтобы сказать: им бы хотелось, чтобы вы продолжили говорить о своих критических замеча- ниях в отношении курса и обо всех проблемах, связанных с этим типом психотерапии, уйдя, таким образом, от обсуждения всего, что происходит с агорафобией, потому что они беспокоились о том, что вы могли высказать такие вещи, которые подтвердили бы, что я был неправ по сравнению с тем, что думает группа.

Сет: По сравнению с тем, что думает группа, вы правы, потому что мне становится все лучше и... Хорошо, я вкратце расскажу вам об изменениях. Я не собираюсь вдаваться в подробности. Я оставался один без всяких там телефонных контактов с родителями.

Психотерапевт: Как долго?

Сет: Только часа полтора или час. Психотерапевт: Без кого бы то ни было?

Сет: Они были на улице. Я видел... знал, где они были, но я не связывался с ними по телефону. Еще несколько раз я оставался один уже после того, как говорил с вами по телефону... ну, вы знаете, когда я действительно связывался по телефону.

Психотерапевт: Да.

Сет: Э-э, поехал... поехал на двенадцатый этаж на лифте в Профессиональной реабилитации — не один, но я поехал — я весь напрягся, и я...

Психотерапевт: С кем вы поехали?

Сет: Я поехал с... со своими родителями, моей матерью и Аннетт. Ходил в кино.

241

Психотерапевт: Сам?

Сет: Нет, не сам, с Аннетт.

Мать: И без нашего сопровождения. Был очень...

Сет: И без их сопровождения. Ходил на свидания. Вы понимаете, о чем я.

Мать: Он один ездил на машине в центр города. Сет: Но за мной ехали.

Мать:... а мы ехали за ним в другой машине.

Психотерапевт: Один, и в его машине больше никого не было? Сет: В машине никого больше не было.

Мать: В машине никого больше не было. Сет: Там было множество...

Психотерапевт: Как далеко вы от него ехали? Мать: Мы ехали прямо за ним.

Сет: Прямо за мной.

Мать: Но, должна вам сказать, иногда между нами оказывались другие машины. Но он был совершенно один в машине, и впервые за много лет ему удалось это сделать.

Во время консультации с группой мы решили, что в качестве заключительного сообщения группе следует еще раз посоветовать семье снизить темп. Мы также решили попросить семью еще раз перечитать письма группы, поскольку эти письма возымели такой мощный эффект мобилизации семьи на изменение.

Психотерапевт: Вот у меня доклад группы. “Группа обеспокоена тем, что Сет и его родители признают, что семья меняется. Мы вновь отсылаем их к письмам группы и предупреждаем Сета о тех опасностях, грозящих семье и особенно Аннетт в случае, если кто-либо из членов семьи изменится”.

Отец: Что это? (Смеется.)

Сет: Парадокс. Он не срабатывает, если все поступают таким образом.

Îòåö: Äà.

Психотерапевт: Позвольте мне закончить. “Более того, целиком отдавая должное семье, группа должна предупредить их, что убеждены: доктор Бергман был введен в заблуждение кажущимся взлетом в состоянии здоровья Сета и его родителей”.

Отец: Взлетом где? Повторите еще...

Психотерапевт: В состоянии здоровья.

242

Мать: В состоянии здоровья.

Психотерапевт: “На основании наших повторных просмотров видеозаписей, а также исходя из нашего обширного опыта работы с острыми симптомами фобий, мы сделали вывод, что доктор Бергман относится к изменению с наивным оптимизмом. Мы, как и Миланская группа, по-прежнему убеждены в том, что Сет и его семья входят в те 10% семей, которые должны научиться жить со своими несчастливыми обстоятельствами. Доктор Бергман сообщил нам о своей заинтересованности в продолжении работы с Сетом и его родителями даже при том, что двенадцать сеансов, первоначально оговоренные в контракте, завершились. Группа старалась отговорить его от этого, указывая на поведение Сета на этом сеансе как на свидетельство того, что ему лучше знать, когда следует прекратить прогресс и что не стоит питать ложных надежд”.

Сеанс закончился тем, что психотерапевт предложил семье продолжить лечение вопреки пессимизму группы. Сет пообещал подумать об этом и позвонить, как только у него созреет решение. Спустя месяц Сет оставил сообщение на автоответчике психотерапевта с просьбой позвонить ему между семью и восемью часами вечера, поскольку все остальное время его не будет дома. Он также сообщал, что хотел бы продолжить курс семейной терапии. Когда в назначенный час мы стали звонить Сету, дома никого не оказалось и никто не позаботился о том, чтобы принять наш звонок. Тогда мы стали ждать. Две недели спустя Сет оставил на автоответчике психотерапевта сообщение, в котором говорилось, что элементарная вежливость требует отвечать на звонки. После этого психотерапевт несколько раз пытался связаться с Сетом, но так ни разу и не сумел застать его дома. Через несколько недель позвонила Аннетт и попросила назвать ей семейного терапевта, который мог бы встретиться с Сетом в частном порядке. Психотерапевт попросил Аннетт передать Сету, чтобы он позвонил психотерапевту для обсуждения вопроса о том, к кому его можно направить. Сет должен был позвонить еще, поскольку Аннетт была передана такая просьба.

Послелечебное двухгодичное наблюдение было просто потрясающим. Прежде всего один из членов группы попытался поговорить с отцом. Злоба, которую отец питал к группе, была столь же сильной, как и на последнем сеансе, и члену группы пришлось

243

прибегнуть к всевозможным ухищрениям, чтобы не дать ему повесить трубку. Высказав все, что он думает о группе и о курсе психотерапии, отец обронил мельком, что у Сета произошли зна- чительные улучшения, но это не имеет никакого отношения к курсу психотерапии, а совершилось скорее благодаря усилиям его жены. После завершения курса семья больше не прибегала к психотерапии, и Сет также не проходил никаких индивидуальных курсов психотерапии. Отец с головой выдал надежды, возлагаемые им на наш курс психотерапии, когда недовольно добавил: “Я не понимаю, почему я должен говорить с вами сейчас [почти два года спустя], раз уж раньше никто не побеспокоился о нас с этим послелечебным наблюдением”. Затем он добавил, что хотя и не собирается ничего больше сообщать члену группы, но был бы очень рад поговорить с доктором Бергманом, который, в отличие от группы, человек добрый и отзывчивый и мог бы помочь семье, если бы нашел возможность встречаться с ними без группы.

Нам это напомнило один случай Милтона Эриксона, когда женщине, страдающей галлюцинациями, было дано указание сложить все образы, которые являлись ей в галлюцинациях, в чулан Эриксона, где они будут надежно упрятаны. Точно так же гнев отца был надежно упрятан в группе, которая освободила его самого, его жену и прежде всего Сета. Отец, тем не менее, по-прежнему пытался отбить у группы доктора Бергмана, может быть, в качестве хорошего сына, в котором он нуждался, или в качестве доброго отца, который сумел проявить заботу об этой семье и имел мужество оставаться с ними в ужасное для них время.

Бейтсон рассказывает одну занятную притчу об отношениях между дельфином, которого нужно обучить новому поведению, дрессировщиком, который должен его обучать, и руководителем программы, которому предстоит заниматься разработкой стратегии программы дрессировки. Идея Бейтсона состоит в том, что дельфин продолжает свое обучение, даже когда оно дается ему ценой неимоверных усилий, только благодаря своим отношениям с тренером, который, сочувствуя бедному млекопитающему в его сложной и изнурительной задаче, нарушает правила, установленные руководителем, и дает ему незаслуженную рыбу. Руководитель остается жестким и непреклонным, не допускающим никаких послаблений в следовании установленным правилам. Опыт позволяет ему задавать стратегию обучения, но квинтэссенцией обучения явля-

244

10. ПРОВАЛЫ И ВОЛЧЬИ ЯМЫ

Невозможно учесть все элементы, которые принимают участие в осуществлении изменения, из-за сложности и непредсказуемости свойств человеческих систем. Психотерапевт может создать “подмостки” для изменения, но никогда не в силах предсказать, каким образом оно произойдет и произойдет ли вообще, ввиду наличия случайных, зависящих от обстоятельств элементов, над которыми психотерапевт не властен и о которых иногда даже не имеет представления. Таким образом, даже в ретроспективе невозможно знать наверняка, что не сработало, почему оно не сработало или сработало ли что-то вообще. Иногда в процессе психотерапии не происходит никакого изменения, либо весьма незначительное, но впоследствии происходят неожиданные сдвиги (которые либо можно, либо нельзя отнести к курсу психотерапии). Люди изменялись на протяжении тысячелетий без всякого участия тех, кто призван охранять их психическое здоровье. Это говорит о том, что к преобразованию ведет множество различных путей. Ответы на вопросы о том, каким образом семья реагировала бы на иное вмешательство, на иной расчет времени вмешательства, на иную оценку проблемы, могут быть только умозрительными.

Эта глава была задумана не для того, чтобы другие могли избежать тех же самых ошибок, что здесь описаны (ибо каждый психотерапевт должен учиться на своих собственных ошибках), но лишь для того, чтобы ни у кого не создалось впечатления, будто этот подход всегда ведет к изменению. Изменение в данном контексте означает устранение или существенную модификацию обозначившейся проблемы. Если обозначившаяся проблема остается прежней, при том, что в процессе психотерапии в семье происходят иные положительные изменения, конечный результат не считается достаточно успешным.

Возможно, одна из причин того, что о неудачах пишут не столь часто, заключается в том, что процесс возвращения по собственным следам является болезненным и полным разочарований и сопровождается неизбежным: “Как я мог проглядеть то, что сейчас

246

кажется очевидным”, или “Если бы я только сделал то-то и то-то, все могло получиться совершенно иначе”, или “Почему это вмешательство, которое я так тщательно планировал и считал блестящим, провалилось, в то время, как другое, которое было наспех оформлено и применено за неимением лучшего, вызвало заметное изменение?” Но опять же, действительной причиной изменения может быть вовсе не то, что, по нашему мнению, его вызывает.

Это дошло до моего сознания много лет тому назад, когда я еще была начинающим психотерапевтом в Институте Аккермана. В то время я работала, исходя из посылки, что если бы некто понял, почему он сделал то, что он сделал, то он перестал бы это делать (что обычно принято называть интуицией). Пытаясь помочь одной матери изменить свое поведение по отношению к своим детям, я сказала: “Знаете, Дороти, вы умная женщина, и поэтому я уверена, вы прекрасно видите, что обращаетесь со своими детьми точ- но так же, как с вами обращалась ваша мать. Она все время подталкивала вас из боязни, что вы не реализуете свой жизненный потенциал, точно так же, как сейчас вы с тех же самых позиций подталкиваете своих детей”. У нее засветились глаза, и она ответила: “Мне никогда не приходило в голову, что это как-то связано, но... да, вы правы. Большое вам спасибо, миссис Пэпп, вы мне очень помогли”.

На следующей неделе Дороти пришла на сеанс с сияющим лицом и сообщила, что последняя неделя была просто замечательной. Атмосфера напряженности покинула дом, и она прекратила воевать со своими детьми. Я сидела, втайне поздравляя себя со своей блестящей интерпретацией до самого конца сеанса, когда неожиданно, уже на пороге, она обернулась и спросила: “Между про- чим, миссис Пэпп, что это вы сказали на прошлой неделе о моей матери и обо мне? Все, что я помню, это “Дороти, вы умная женщина”, — и всю неделю я только и твердила себе: “Миссис Пэпп считает, что я умная, миссис Пэпп считает, что я умная” — и от этого мне становилось так хорошо”. Этот опыт научил меня никогда не быть хоть сколько-нибудь самоуверенной в отношении того, что вызывает изменение. И в то же время об этом весьма важно размышлять, поскольку это способствует более глубокому осознанию психотерапевтом процесса психотерапии.

Здесь изложены некоторые соображения о том, что получилось не так в каких-то конкретных случаях, в центре которых лежали

247

какие-то конкретные проблемы. Здесь не делаются какие-то окон- чательные выводы, а скорее ставятся вопросы. Я приглашаю чи- тателя также присоединиться к этим размышлениям, и, быть может, его соображения будут значительно отличаться от моих.

Большинство неудач в Проекте краткосрочной терапии были связаны с различного рода непоследовательностью в проведении общей политики. Поскольку линия проведения этой политики не была вполне ясной, то следовавший за ней курс психотерапии отражал эту неуверенность. Неопределенности, связанные с отсутствующими членами семьи, и сторонний психотерапевт явились причинами двух наших самых крупных провалов.

Исключение влияния сторонних психотерапевтов

Много трудностей было сопряжено с теми случаями, в которые оказался вовлечен сторонний психотерапевт. Среди направляемых в нашу клинику случаев высок процент таких, где один или более членов семьи проходят в настоящее время курс индивидуального лечения вне нашего института. В политике, касающейся данного вопроса, мы проявляли нерешительность, по-разному и с разной степенью успеха подходя к разрешению подобных ситуаций. В некоторых случаях мы соглашались с продолжением индивидуального курса психотерапии и относились к нему как к части системы. Вместо того, чтобы просить семью оставить специалиста, в которого они сделали крупные эмоциональные и финансовые вложения, мы включали этого психотерапевта в свои вмешательства. Например, работая с семьей одного тринадцатилетнего правонарушителя, посещавшего психолога в течение двух лет, психотерапевт сказал семье, что мы предоставим разрешение глубинных внутрипсихических проблем их сына психологу и будем заниматься только проблемами, относящимися непосредственно к семье. (Они попали на курс семейной терапии не по собственному усмотрению, а были направлены к нам госпиталем, куда мать поступила после попытки самоубийства.) Родители искусно уходили от необходимости решать другие нависшие над семьей проблемы, целиком и полностью посвятив себя вопросам, связанным с поведением сына. Во время сеансов, как только родители пытались затенить эти проблемы, начиная читать сыну нотации, психотерапевт прерывал их и спрашивал, не кажется ли им, что поведение

248

их сына связано с чем-то, происходящим в семье. Они неизменно отвечали, что оно связано с чем-то, происходящим в самом мальчике. Психотерапевт преграждал поток их жалоб заявлением, что в этом случае им следует обсуждать поведение сына с пользующим его психотерапевтом, и вынуждал говорить о той проблеме, которая привела мать к попытке самоубийства. Ее муж после недавнего сердечного приступа решил сняться всей семьей с насиженных мест и отправиться через всю страну, чтобы жить поближе к своим родителям. Жена, желавшая оставаться подле своей семьи и друзей, не видела иного способа донести до мужа всю глубину своего отчаяния, кроме как через попытку самоубийства. Когда семье стало совершенно ясно, что сын целиком поглощен попыткой разрешить кризис между родителями с помощью своего маниакального поведения, родители добровольно отказались от его индивидуального курса психотерапии. После этого его поведение рассматривалось как часть семейного процесса. Дело сильно осложнилось бы, если бы сын испытывал сильную привязанность к своему психотерапевту, но в данном случае он всего лишь исполнял волю своих родителей.

Иногда мы использовали тот же самый подход для супружеских пар, в которых один из супругов проходил курс индивидуальной психотерапии.

Разрешение симптомов, диагностируемых как “низкая самооценка”, “хроническая депрессия”, “свободно блуждающее беспокойство” и “безответная потребность в зависимости”, мы оставляли на усмотрение индивидуальных психотерапевтов, в то время как сами занимались проблемами между супругами. “Пациенты” часто добровольно прекращали индивидуальные курсы психотерапии, когда становилось ясно, что их индивидуальные симптомы являются частью супружеского взаимодействия. Даже когда они продолжали свой индивидуальный курс психотерапии, это не всегда сказывалось на успешном разрешении супружеских проблем. Однако в других случаях нам приходилось работать в прямой оппозиции к стороннему психотерапевту, и процесс исцеления бывал серьезным образом подорван. В отдельных случаях возможно было работать в тандеме с их психотерапевтом, но только когда он не возражал против курса супружеской терапии.

После нескольких пережитых неудач мы взяли на вооружение такую политику: если человек, проходивший индивидуальный курс лечения, не соглашался прекратить его хотя бы на период прохож-

249

дения курса семейной терапии или если его личный психотерапевт не давал согласия участвовать в наших сеансах, мы не могли принять такую семью. Эта политика вызвала новые осложнения, поскольку человек, проходивший индивидуальное лечение, зачастую под давлением семьи весьма неохотно отказывался от него на период прохождения семейной терапии, а потому чувствовал себя принужденным посещать сеансы и отказывался от участия в процессе. В отношении одной такой семьи мы приняли решение прекратить курс психотерапии после трех сеансов. Отец забрал своего 21-летнего сына после четырех лет психиатрического лечения вопреки желаниям как его самого, так и его психиатра. Сын согласился с отцом, что никаких улучшений у него не произошло, но по-прежнему свято верил: в один прекрасный день психиатр ему поможет. Он с большой неохотой стал приходить на семейные сеансы, но вскоре стало ясно, что он вошел в тайную сделку со своим психиатром не изменяться ни с кем, кроме него. Представленная семье причина прекращения курса была такова: если у сына произойдут улучшения в процессе семейной терапии, он выставит своего психиатра в весьма невыгодном свете и, в конечном итоге, будет чувствовать, что оказался неверен ему. До тех пор, пока сын выздоровлением не уплатит свой долг психиатру, семейная терапия не способна будет ему помочь.

Отсутствующие члены семьи

Следует ли нам принимать семью, если один или более ее членов отказываются являться на сеансы — вот еще один вопрос, по которому мы проявили неполедовательность. Принятие решения в подобных случаях осложнялось тем, что, следуя различным курсам, мы получили самые разнообразные результаты. В отдельных случаях нам удавалось вовлечь недостающего человека уже после того, как курс психотерапии начался. В случае, названном “Дочь, которая сказала “нет”, отец, в начале отказывавшийся являться на сеансы, позднее все же вынужден был прийти и стал постоянным участником курса. Хотя первый сеанс мы начали только с матерью и идентифицированным пациентом, мы были убеждены, что вслед за ними явятся и три других члена семьи. Эта уверенность была основана на сложившемся у нас впечатлении, что эта семья находит большое удовольствие в нескончаемых словопрениях и

250