4. Национальная культура и национальный менталитет, Их роль в социальных трансформайиях нашего времени.

Начиная с античных историков Геродота или Плиния Старшего, проблема «духа народа» волновала многих мыслителей. В конце XIX в. Немецкие психологи М. Лацарус и Г. Штейнталь писали о душевной жизни народов. Их представители имеют «сходные чувства, склонности, желания», обладают единым «народным духом». Связку культуры и личности осуществили в 1970-е гг. упоминавшиеся выше американские культуран тропологи А. Кардинер и Р. Линтон. Они предложили концепцию «социального (или национального) характера» — продукта жизненного опыта народов и социальных групп. Между тем, понятие менталитета, которое ввели в оборот французские историки школы «Анналов», как считает Т. Стефаненко [6], лучше подходит для нашей задачи, так как означает комплекс коллективных социальных установок, особенностей

практического разума и повседневного мышления; его устойчивых форм, что фиксируется в метафорах, поговорках, символах13. Это в определенном смысле компонент хабитуса по Бурдье, рефлексивного практического сознания по Гидденсу.

С.В. Лурье выделяет центральную зону ментальности этносов как систему следующих образов на уровне коллективного бессознательного [4]:

1) локализация источника добра;

2) локализация источника зла;

3) представление о способе действия, при котором добро побеждает зло.

Т. Стефаненко добавляет еще одну:

4) представление о вероятности, с которой добро побеждает зло.

Источник добра в русской ментальности — община, сегодня — близкие и друзья — все тот же Gemeinsсhaft; зло проецируется на государство в образе чиновничества (ранее — барина, городового и (т.п.); способ действий — «все образуется», а торжество добра мы мыслим несомненным, но… в будущем («не мы, так наши дети…»). Сталин это хорошо чувствовал, и на банкете после Парада Победы произнес тост за великий русский народ, его способность вынести невероятные лишения ради победы над врагом. Естественен вопрос: каковы плюсы и минусы русского менталитета в реализации «прозападных» реформ? Немец не полагается на «Авось обойдется», англичанин или американец ищет справедливости в судах, которые защищают права человека, фиксированные в Конституции на основе «священного» договора между гражданами и избранными ими властями. Что же касается победы добра над злом, то в западной культуре не принято уповать на авось, но действовать. Здесь решающую роль играют представления о том, что есть добро и что есть зло, и, главное, персональные усилия каждого гражданина. Имеются данные, полученные с использованием психологических тестов в межкультурных исследованиях. К. Касьянова14 протестировала российских студентов и пилотов, применяя тест MMPI, и сопоставила свои данные с результатами, полученными психологами из других стран. Она нашла, что россияне зашкаливают по «циклоидности». В переводе на общепонятный язык это означает, что мы не склонны к систематически выполняемой деятельности, независимо от настроения. Как Илья Муромец, который лежал на печи, пока не настал момент сразить змия, а, совершив подвиг, опять залег на печь. Б. Ельцин обладал именно русским характером: в критический момент взобрался на танк с призывом к народу, а в рутинной деятельности гаранта Конституции «работал с документами».

Любопытные результаты межкультурных исследований были недавно получены Е. Даниловой, М. Тарарухиной, Е. Дубицкой15. Они использовали психологический тест нидерладского социопсихолога Герда Хофштеда, изобретенный и валидированный им в 1960-х. Тест предназначен для измерений параметров организационной культуры. Хофштед потряс менеджеров тем, что выявил этнонациональные особенности трудовых отношений и опроверг верование в универсальную их рациональность. Оказалось, что немцы и, например, японцы одинаково действуют рационально, но по-разному оценивают баланс затрачиваемых ресурсов и достигаемых результатов. По тесту голландского ученого были изучены 70 народов, но без России. И вот в последние три года проведены массовые тестирования россиян: 1700 респондентов из числа сотрудников энергетических компаний в 23 регионах России и 518 работников крупных машиностроительных предприятий столицы, Поволжья, Владимирской области. Исследователи сопоставили свои результаты с данными по другим странам и пришли к интереснейшим выводам.

По индексу «личные достижения — солидарность» шведы, голландцы, датчане, норвежцы и финны образуют один кластер. Авторы назвали это «североевропейским синдромом солидарности». Англичане, американцы, ирландцы, а также немцы, австрийцы, итальянцы и

швейцарцы образовали другой статистический кластер, который Дубицкая и Тарарухина назвали «романо-германским синдромом достижительности». Россия входит в группу североевропейцев. Другую шкалу исследователи определили в лексике менеджмента как «лояльность компании в обмен на гарантии», а в широком смысле это менталитет зависимости от внешней среды либо настроенный на собственный ресурс социального субъекта. В логике менеджмента первый — ментальность наемного работника («что начальство прикажет»), а второй — партнера («обсудим вместе с руководством»). По этому индексу авторы относят россиян к тем, кто больше ценит гарантии со стороны организации, но добавляют, что во многом это зависит от конъюнктуры на рынке туда. В целом же их вывод таков: российская культурная матрица далека от романо-германской, ближе к менталитету «солидаристов» стран Северной Европы. Имея в виду прежде всего национальные особенности менеджмента, авторы заключают: «Организационная культура России, как оказалось, построена на двух китах: солидарность и подчинение организации

». В переводе с менеджериальной терминологии на этнокультурную солидаристическая составляющая русской культуры, т. е. то, что Хофштед называет «фемининностью», — это что-то похожее на «гемайншафтные» взаимоотношения между людьми по пунктам теста: забота друг о друге, интуиция, ценность свободного от работы времени. Противоположный полюс «фемининности» «маскулинность» — напористость, рационализм, настойчивость в достижении целей, деньги16. Подчинение организации ассоциируется с иерархической институциональной матрицей и психологией этатизма (лояльность в обмен на гарантии со стороны государства). Если рассматривать сказанное выше под углом зрения черт русского менталитета, благоприятных для перехода к рыночным отношениям и неблагоприятных, то можно было бы сказать так. Привычная готовность претерпевать трудности снижает болезненность травмы перехода к конкурентным отношениям. Такие черты нашего социального характера, как сочувствие и забота о других, напротив, подвергаются жестокому испытанию. Принцип лояльности системе в обмен на гарантии стимулирует недовольство правительством и протестные акции. Что же касается эффективности в работе, то, как убеждают исследования по методике Хофштеда, надо заимствовать сообразные модели менеджмента, адекватные российской культуре и менталитету десятков миллионов работников. Американская жестко конкурентная модель управления нам определенно не подходит. Североевропейская, более гибкая, партнерская — пригодна. Нужна, однако, собственная, российская.

Особенности национального менталитета не является непреодолимым препятствием к достижению социально-экономического прогресса.