Меры правительства Николая I по ограничению власти помещиков над крепостными (1827-1848 гг.)

Годы	Мероприятия
1827	Запрещено отдавать крестьян на заводы
1828	Отменено право помещика ссылать крестьян по своему усмотрению
1833	Запрещена продажа крестьян с публичного торга с раздроблением их семей, дарить или платить ими частные долги
1841	Не имевшие владений дворяне не могли покупать крестьян без земли
1845	Разрешено по обоюдному договору помещика и крестьян отпускать дворовых без земли
1845-1846	Юридическим путем определены нормы наказания крестьян помещиками
1848	Крестьяне получали право с согласия помещиков приобретать недвижимую собственность

Такие меры носили больше рекомендательный характер и лишь в какой-то степени регламентировали крепостное право. В таких мероприятиях нашла рельефное отражение одна из черт стиля царствования, присущая Николаю I, которую отметил В.О. Ключевский: “Он одобрял все хорошие предложения, которые могли поправить дело, но никогда не решался их осуществить”. Их главный недостаток состоял в том, что общество не включали в процесс обновления, оно обязано было воспринимать царско-помещичью “благодать” “без страха сомненья” Попытки, как и раньше, исходили “сверху”, “низы” по-прежнему обязаны были руководствоваться “почвенной” формулой: “Вот приедет барин - нас рассудит”. На серьезные преобразования в николаевские времена надеяться было трудно еще и потому, что в правительстве многие министры не отличались передовыми взглядами. Когда, например, создатели русского паровоза отец Ефим Алексеевич и сын Мирон Черепановы объявили о необходимости использования “сухопутного парохода”, главноуправляющий путями сообщения Карл Федорович Толь заявил, что “в России быстрая и срочная доставка по большей части не нужна” ¹⁶⁶.

Назревали проблемы между властью и промышленниками. Промышленность развивалась, но реальный прочный союз между ними отсутствовал. Правительство не хотело признавать, что от промышленности зависело будущее страны. Не понимала этого и интеллигенция, которая через почвенную литературу формировала неприязненное отношение к промышленникам, фабрикантам и банкирам. Нарождающаяся цивилизованная буржуазия получила, например, у Николая Алексеевича Некрасова кличку “купчина толстопузый”, у Ивана Андреевича Крылова - “аршинники”, “самоварники”, у Николая Васильевича Гоголя - “протобестии”, мечтающие только надуть и т.д.

Требовали решения проблемы национальных окраин России. В первые годы правления Николая I воспрянула Польша. Поляки к декабрьским событиям 1825 г. в Санкт-Петербурге отношения почти не имели. Николай I не раз заявлял: “Я обещаю и клянусь перед Богом соблюдать конституционную хартию”. К 1830-м гг. Польшу покрыла сеть фабрик и заводов, население выросло за 15 лет с 2,7 до 4 млн. человек, государственные доходы выросли с 12 до 40 млн. марок. Но вскоре в Польше созрело восстание за независимость. Санкт-Петербургу использовал регулярную русскую армию в 120 000 человек под началом генерал-фельдмаршала Ивана Ивановича Дибича-Забалканского, которого после смерти от холеры заменил генерал-фельдмаршал Иван Федорович Паскевич. Продолжавшееся год сопротивление поляков подавили в 1831 г. Потом император, сохранив в Польше лишь название “царство” и для себя титул царя, уничтожил ее конституционные привилегии: упразднил министерства; распустил польскую армию; ввел имперскую организацию сбора налогов, судопроизводства, денег; переименовал воеводства в губернии и т.д. Поляки притихли, даже не отреагировали на революционные события 1848 г. в Европе, которые, казалось, были так близки их устремлениям.

В 1-й половине 1830-х гг. социальная напряженность в России возросла. Правительство усилило консервацию самодержавной политической системы. В идеологии эта тенденция проявилась в теории “официальной народности”, отраженной формулой “Самодержавие, православие, народность” (автор – министр просвещения, «почвенник», граф Сергей Семенович Уваров). В соответствии с этой теорией, стержнем русской жизни считали самодержавие, духовной опорой – православие, а сплоченность народа и монарха (народность) определили 3-м “коренным чувством”. Из теории С. С. Уварова, несмотря на политическое и идейно-культурное противопоставление России и Европы, вовсе не вытекала необходимость политической и экономической изоляции России. В основе взглядов Уварова лежали национальная исключительность и имперское превосходство России.

Вторая половина 1830-х гг. характерна спадом общественного движения, преследованиями его участников. В стране царило состояние обманутых надежд. Такие настроения наиболее ярко отражены в творчестве Петра Яковлевича Чаадаева. Его глубоко пессимистические “Философические записки” были наполнены разочарованием в прошлом России и неверием в ее будущее. Автор подчеркивал внеисторическое развитие России, доказывал оторванность ее от цивилизованной Европы, имевшей глубокие корни с времен становления на Руси христианства. Чаадаев считал, что Россия, переняв православие у Византии, изолировала себя от европейского развития, душа которого – католицизм. Правительство объявило автора этой идеи сумасшедшим. П.Я.Чаадаев не возражал: чем любить Отечество с закрытыми глазами, лучше стать “сумасшедшим”.

Среди идейных течений николаевского времени, оценивавших прошлое и искавших будущее России, играли важные роли: “западники” (Виссарион Григорьевич Белинский, Николай Тимофеевич Грановский, Константин Дмитриевич Кавелин); “славянофилы” (Алексей Степанович Хомяков, братья Иван и Петр Киреевские, братья Константин и Иван Аксаковы, Юрий Федорович Самарин). Западники верили в неделимость человеческой цивилизации, и утверждали, что Запад возглавляет эту цивилизацию, показывая примеры осуществления принципов свободы и прогресса, чем привлекает внимание всего остального человечества. Поэтому задача полуварварской России, лишь со временем Петра Великого соприкоснувшейся с общечеловеческой культурой, как можно скорее присоединиться к европейскому Западу и, таким образом, войти в единую общечеловеческую семью. Славянофилы утверждали, что единой человеческой цивилизации нет и быть не может. Каждый народ живет “самобытною” жизнью, основу которой составляет идейное начало, пронизывающее все стороны народной жизни. Для России такое начало – православная вера, а ее воплощение в жизни – община (как союз взаимной помощи и поддержки). Принципы и организационные формы жизни Запада не были приемлемы для России. Московское царство более соответствовало духу и характеру русского народа, чем монархия, построенная Петром I по европейским образцам. Славянофильское учение отражало российскую почвенность и отрицало все или почти все, приносимое в быт россиян извне, особенно из Европы. Идейные разногласия между западниками и славянофилами, тем не менее, не мешали их сближению в практических вопросах русской жизни. Оба течения:

• отрицали крепостное право;

• выступали против существующего государственного правления;

• требовали свободы слова и печати.

“У нас была одна любовь, но неодинаковая”, — писал по этому поводу Александр Иванович Герцен.

Европейские события 1848 г. изменили общественную атмосферу в России. “Либеральная эпоха” кончилась, наступило “мрачное”, завершающее николаевское царствование 7-милетие. Некоторые кружки западников и славянофилов разгромили. Либералы оказались меж двух огней:

• с 1-й стороны, идеи европейской революции были для них неприемлемы;

• с 2-й стороны, победу реакции в Европе они восприняли болезненно.

Славянофилов стали называть “красными”, над ними и западниками установливали негласный надзор. Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина отправили в Вятку на службу, Ю.Ф.Самарина – посадили в крепость, 20 петрашевцев, в том числе и Ф.М. Достоевского, приговорили к расстрелу (заменив каторжными работами в Сибири). Западники и славянофилы оставались в прошлом. Передовые умы задавались вопросом, а не могли бы стать мостом, на котором те и другие подали бы друг другу руки, идеи социализма?

N.B! Чем меньше правительство делало для народа, тем сильнее становилась оппозиция, предлагавшая другие, чаще радикальные идеи и пути развития страны. Так, в годы царствования Николая I зародилась революционно-демократическая идеология, у истоков которой стояли А.И. Герцен и В.Г. Белинский. В середине 1840-х гг. Герцен выступал сторонником социалистического строя. После ссылки за убеждения он уехал за границу (1847 г.). Начало Французской революции воодушевило его, поражение породило глубокий пессимизм. В 1850-е гг. он создал теорию русского социализма, доказывал, что будущее человечества связано с Россией, которая станет социалистической, минуя капитализм. Этот социалистический строй установится после отмены крепостного права, с развитием общинных начал и демократической республики. В те же годы над проблемами устройства России работал Белинский. В отмене крепостного права и ликвидации сословного и политического строя он видел основы преобразования на социалистической платформе. В “Письме к Гоголю” Белинский сформулировал программу-минимум на 1840-е гг.:

1. Отмена крепостного права.

2. Исключение телесных наказаний.

3. Соблюдение законов.

В.Г. Белинский, знавший крестьянина лучше, чем его друзья из дворян, высказывался на тему крестьянской воли (в понимании крестьян – полная необузданность, право на буйство и гулянку, поджог), прямо: “В понятии нашего народа свобода есть воля, а воля – озорничество. Не в парламент пошел бы освобожденный русский народ, а в кабак побежал бы он пить вино, бить стекла и вешать дворян, которые бреют бороду и ходят в сюртуках, а не в зипунах” ¹⁶⁷. Подобные откровения свидетельствуют, что к Белинскому неприменимы прямолинейные оценки, господствовавшие в советской историографии.

Взгляды А.И. Герцена и В.Г. Белинского на социализм не нашли тогда более или менее значительной поддержки и понимания. Эту западную теорию одни отрицали, другие истолковывали по-своему. Борис Николаевич Чичерин, историк и государственный деятель, писал: “Социализм не что иное, как доведенный до нелепой крайности идеализм. В этом смысле он имеет историческое значение; практически же он всегда остается бредом горячих умов, не способных совладать с действительностью, а еще чаще с шарлатанством демагогов, которым нетрудно увлечь за собою невежественную массу, лаская ее инстинкты, представляя ей всякие небылицы и возбуждая в ней ненависть к высшим классам”. Федр Михайлович Достоевский не был столь категоричен в отрицании социализма. Но “его” социализм базировался на религиозно-единительной основе: “Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм русского народа, он верит, что спасаются лишь, в конце концов, всесветным единением во имя Христово”. Достоевский выступал завзаимодействие с Западом (“Европа нам второе отечество... Европа почти так же дорога, как Россия”); модернизацию России с учетом развития западных цивилизаций он считал делом естественным (“...это не измена... народным русским нравственным началам, во имя европейской цивилизации; нет”). Кроме того, Ф.М.Достоевский настаивал на усилении православия: “Кто не понимает в народе нашем его православия... тот никогда не поймет и самого народа нашего... тот не может и любить народа русского”. Петр Яковлевич Чаадаев тоже верил в социализм и считал, что он (социализм) “победит, но не потому, что он прав, а потому, что не правы его противники” ¹⁶⁸.

Над идеей модернизации России на социалистической основе работали также Николай Гаврилович Чернышевский, Николай Александрович Добролюбов, Михаил Ларионович Михайлов, Николай Александрович Серно-Соловьевич, Николай Васильевич Шелгунов и др. Чернышевский, например, настаивал на освобождении крестьян с передачей им земли без выкупа и на ликвидации самодержавия революционным путем. Теоретики разных направлений искали пути развития России. Страну время от времени потрясали региональные и локальные вспышки недовольства. Так, в 1841 и 1842 гг. среди государственных крестьян прошли “картофельные бунты”. По их поводу в правительственных кругах долго шли разговоры о поразительном невежестве русского мужика, не понимающего своей пользы.

За 30 лет правления Николая I мало что изменилось в образе жизни в России, хотя наиболее передовые слои общества больше всего тяготели к переустройству на основе западных цивилизаций: наглядные факты подтверждали опережающее развитие Англии и Франции в области экономики, парламентаризма, общей культуры. Россия при Николае I не стояла на месте: производство примерно удвоилось. Однако, во Франции за то же время число паровых двигателей выросло в 5, обороты банков – в 8, объем английской промышленности вырос за 1-ю половину XIX в. более чем в 30 раз. Подхлестываемая самодержавием “телега” российской экономики безнадежно отставала от набирающего скорость европейского “паровоза”. Удельный вес России в мировом промышленном производстве оставался низкий – 1,72%. Англия превышала российский показатель в 18 раз, Германия – в 9, Франция – более чем в 7 раз.

Правительство Николая I в соответствии с Уложением о наказаниях уголовных и исправительных, принятым Государственным Советом Российской империи в 1845 г., стремилось систематизировать уголовные наказания. В Уложении о наказаниях закрепили явно выраженный сословный подход. Все наказания разделили на 2 разряда (уголовные и исправительные). К наказаниям уголовным отнесли:

• лишение всех прав состояния и смертная казнь;

• лишение всех прав состояния и ссылка на каторгу;

• лишение всех прав состояния и ссылка в Сибирь или на Кавказ (публичное битье плетьми для лиц, не изъятых от телесного наказания).

К наказаниям исправительным отнесли:

• ссылка;

• направление в арестантские роты;

• заключение в крепость (тюрьму, смирительные и работные дома);

• кратковременный арест;

• выговор;

• денежные взыскания.

По Уложению о наказаниях 1845 г. смертная казнь сохранена за преступления государственные и карантинные. В 1-й половине XIX в. в российской уголовно-исполнительной политике произошли изменения:

• создана нормативно-правовая база по исполнению наказаний;

• в уголовно-исполнительной системе начали работать благотворительные организации;

• сложность пенитенциарной системы (множество видов заключения: тюрьмы, остроги, смирительные и работные дома, монастырские тюрьмы и др.).

Николай I и его окружение опасались проникновения в Россию идей западной цивилизации. Свое политическое кредо Николай I выразил бескомпромиссно: ”Революция стоит на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока я буду императором”. Он вводил внутренние запреты, усиливал цензуру, напрямую вмешивался в дела европейских стран. Так, в 1848 г., когда революция во Франции привела страну к республике, Николай Павлович, узнав о восстании на балу, тут же объявил: “Седлайте коней, господа, во Франции объявлена республика”. Вскоре началась революция в Пруссии и других германских государствах. Николай предложил двинуть на Рейн 300-тысячную русскую армию, его поддержал генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич (против выступили генерал-фельдмаршал П.М. Волконский и П.Д. Киселев). Вскоре национально-освободительное движение развернулось в пределах Австрийской империи – в Италии. Борьба венгров против австрийцев поставила под вопрос существование империи Габсбургов. Николай I отправил русскую армию под командованием И.Ф. Паскевича в Венгрию, и революция была приостановлена (1849 г.).

Такой политикой России демократические и либеральные круги Европы остались недовольны. Николай Павлович приобрел незавидную репутацию: матери в Германии пугали его именем маленьких детей. Бывший тогда курляндским губернатором, реформатор при Александре II Петр Александрович Валуев написал тогда о России: “Сверху блеск, внизу гниль”. Ф.И. Тютчев написал такое стихотворение на смерть Николая I 18 февраля 1855 г.:

Не Богу ты служил и не России,

Служил лишь суете своей,

И все дела твои, и добрые, и злые, —

Все было ложь в тебе, все призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей.

Правление Николая I метко обобщил Б.Н. Чичерин: “Из всех европейских государств одна Россия оставалась при старых порядках. Сословный строй сохранился во всей своей разности: крепостное право царило безгранично... Все сверху донизу трепетали перед властью; малейшее поползновение не только на оппозицию, но и на независимость суждений каралось беспощадно... Суды, погрязшие в бумажном судопроизводстве, были притоном крючкотворства и взяточничества... О свободе слова не было и речи”.