О. Н. Турышева. «Теория и методология зарубежного литературоведения: учебное пособие»

§4. Возвращение и трансформация феноменологической традиции

Критика постструктуралистской теории со стороны феноменологии приводит к обоснованию нового подхода в изучении литературы. В ряде последних работ В. Изера он получил наименование антропологического. Настаивая на необходимости «антропологической реформы» литературоведения, Изер исходит из того, что современная критика не должна больше заниматься выработкой методов интерпретации и построением интерпретационных моделей. В этом направлении она прошла свой путь до конца, в своем постструктуралистском варианте парадоксальным образом обосновав ошибочность любых интерпретаций, с одной стороны, а с другой стороны, легитимизировав ничем не ограниченную интерпретационную практику.

Изер считает, что современная критика должна перестать изготовлять модели для интерпретации и сосредоточиться на исследовании тех функций литературы, благодаря которым она «сопровождает человечество с самого начала его исторической памяти». Антропология литературы и должна объяснить, «зачем у нас существует такой коммуникативный медиум, как литература, и почему мы постоянно его обновляем», какие антропологические потребности и нужды он удовлетворяет и что он «открывает нам относительно нашего собственного человеческого устройства».

Возможность ответа на эти вопросы Изер увязывает с необходимостью изучения того, как в разные исторические эпохи функционирует художественный вымысел, каким контекстным потребностям он соответствует.

Отвечая на вопрос относительно универсальной функции художественного вымысла, Изер настаивает на том, что он позволяет осуществить «волнующе свободный доступ к недостижимому», «придает форму тому, что ее не имеет, и в то же время обеспечивает воплощение того, чего [еще] нет, давая ему некую перспективу», т. е. «наделяет потенциальным присутствием» то, чего нет в наличии, что в реальности отсутствует, что не может быть объяснено и вне вымысла останется недоступным для человеческого понимания. Эту идею хорошо конкретизирует следующий пассаж из работы Изера «К антропологии художественной литературы»: «Зачем же мы создали этот способ представления [художественный вымысел. – О.Т.] и почему он сопровождал нас всю нашу историю? Можно ответить определенно: желание не воспроизводить уже имеющееся, но найти подход к тому, что иначе нам недоступно. Мы не имеем доступа, например, к началам, концам или «основам», из которых мы исходим. Начало и конец есть рамки реальности, которые мы не в состоянии ощутить на собственном опыте или познать научно. Существуют такие модусы переживания и представления, как самоидентичность или любовь, реальность которых столь же неоспорима для нас, как и тот факт, что мы никогда не знаем точно, что это такое. Очевидно, однако, что мы не готовы признать границы познания и нам необходимы образы, чтобы передать неве-

домое» [Изер 2008, 10, 11].

Так художественный вымысел «расширяет человеческое», способствует «самопросвещению» и самопониманию человека, активизируя в его сознании процесс саморефлексии. В свою очередь, работа воображения и саморефлексии, стимулируемая литературным вымыслом, способствует «объяснению и становлению реальности».

Конкретизируя исследование функций художественного вымысла по отношению к конкретным историческим эпохам, антропология литературы могла бы, как пишет Изер, «диагносцировать условия человеческого существования», характерные для данной эпохи, т. е. выявить те ценности, желания, нужды и потребности соответствующего культурного контекста, которые выразили себя только в фантазийной форме, форме художественного

119

О. Н. Турышева. «Теория и методология зарубежного литературоведения: учебное пособие»

вымысла. Изер называет совокупность этих переживаний «обратной стороной культуры». Доступ к ней для исследователя возможен только через исследование литературных образов, созданных в рамках данного времени, ибо образы воображаемого «питаются идеями и желаниями» эпохи, которые не могут сохранить свое содержание вне того образного, фантазийного воплощения, которое придает им литература.

Антропологически ориентированное изучение литературы, считает Изер, также позволит вернуть литературе и литературоведению то положение в культурном пространстве, которое они, казалось бы, утратили в эпоху господства аудиовизуальных средств информации и прагматически ориентированных исследований.

120

О. Н. Турышева. «Теория и методология зарубежного литературоведения: учебное пособие»

Литература

Генетическая критика во Франции. Антология. М., 1999.

Гринблатт С. Формирование Я в эпоху Ренессанса // НЛО. 1995. № 35.

Монроуз Л. Изучение Ренессанса: поэтика и политика культуры // НЛО. 2000. №42. Эткинд А. Новый историзм: русская версия //НЛО 2001. № 47.

Шайтанов И. «Бытовая история» // Вопросы литературы. 2002. Вып. 2. Козлов С. На rendez-vous с новым историзмом // НЛО. 2000. № 42.

Смирнов И.П. Новый историзм как момент истории // Смирнов И.П. Мега-история. К исторической типологии культуры. М., 2000.

Бурдье П. Поле литературы // НЛО. 2001. № 45.

Изер В. Изменение функций литературы // Современная литературная теория. М.,

2004.

Изер В. К антропологии литературы // НЛО. 2008. № 94.

Изер В. Вымыслообразующие акты. Глава из книги «Вымышленное и воображаемое: Набросок литературной антропологии» // НЛО. 1997. № 27.

Hirsch E.D. The Aims of Interpretation. Chicago, 1976. Hirsch E.D. Validity in Interpretation. Yale, 1971.

121

О. Н. Турышева. «Теория и методология зарубежного литературоведения: учебное пособие»

Заключение

Адресуя данное учебное пособие молодым литературоведам, мы бы хотели, заканчивая его, актуализировать ту проблему, с обозначения которой оно было начато, – проблему выбора критического метода в исследовании литературных явлений. Ж. Старобинский, размышляя над этим вопросом в статье «Отношение критики» (1967—2001), противопоставил понятию «метод» понятие «критического пути». Любой специфический метод, пишет Ж. Старобинский, «ограничивает исследовательское поле»: он заставляет исследователя выделить для анализа лишь отдельный аспект и «забыть обо всем остальном, застывая в кругу тех истин, которые дает <.. > тот или иной методологический выбор»7. Поэтому Старобинский считает правильным для критика не ограничиваться применением какой-либо предустановленной методологической программы, а уподобить свою работу «пути», «дороге», «странствию», т. е. «стараться переходить от одного методологического плана к другому», сопрягая «разные методологические императивы» и не пренебрегая никакими из них, если они способствуют размышлению критика над таким сложным объектом, которым является литературный текст.

В этом случае – случае способности исследователя перемещаться между разными критическими парадигмами – исследование не превратится в простое и обезличивающее применение той или иной техники анализа, выбранной, как выразился Старобинский, «среди разложенных на витрине». Преодолев ограничивающую власть одного единственного метода, оно обернется свободной критической рефлексией. Однако, признает Старобинский, такого рода свободная рефлексия о литературе возможна только для критика, «прошедшего безличную аскезу объективного знания и научных техник»8. Настоящая книга и обеспечивает читателя той информацией, рефлексивное освоение которой позволит ему преодолеть эту первую и необходимую ступень на пути к свободной личностной рефлексии о литературе.

7Старобинский Ж. Отношение критики // Старобинский Ж. Поэзия и знание: История литературы и культуры. Т. I. M., 2002. С. 33—34.

8Там же, с. 48.

122