Заключение

Резюмируем результаты нашего исследования.

Феномену инсценирования более двухсот лет, однако, четкого закрепления инсценировок за театральным или литературным искусством на сегодняшний день не оформилось. С точки зрения литературоведения инсценировка представляет собой «вторичный текст», художественную переработку прозы для сцены. В результате исследования, мы пришли к выводу, что пьесы Нины Садур, написанные «по мотивам» прозы Гоголя, носят характер авторских инсценировок, способных существовать в отрыве от сцены как драматургический текст. На наш взгляд, ошибочно относить «гоголевские» пьесы Садур к ремейкам. В отличие от пьес-ремейков, в которых основными ориентирами становятся эстетические и культурные характеристики произведения-оригинала в новой эпохе¹⁵¹, пьесы Нины Садур опираются на сюжеты и ведущие мотивы классика, и обнаруживают в себе новую концепцию мира и человека, отличную от всех предыдущих перекодировок и стоящую вне времени.

Как показало наше исследование, отношения Нины Садур с классикой складываются не в форме прямого наследования традиции или её отрицания, а в форме диалога, который предполагает стремление драматурга к осмыслению своих культурных корней и осознанию собственной специфики как писателя. Диалог с классикой происходит в рамках дискурса переоценки традиционных художественных и идейных ориентиров, но вовсе не их опровержения.

Ведущими приемами ведения диалога у Садур становятся драматизация прозы, мифологизация, и ориентация на широкий интертекст, включающий в себя, помимо наследия художественной литературы (Гоголя, Чехова, Андреева, платонова, Булгакова) и другие виды искусства (городской фольклор, народные песни и поговорки).

Проанализировав пьесы «Панночка» и «Брат Чичиков», мы выявили ряд особенностей, проявившихся в процессе инсценирования гоголевского текста:

1. В основе пьес-инсценировок лежат произведения Н.В. Гоголя, обладающие внутренней «драматургичностью», что определяет возможность раскрытия в пьесах достаточно широкого эпического действа. Пространство в пьесах Садур не локализовано: точные координаты хутора сотника и губернского города не указаны. Поэтому и хутор, и город могут восприниматься в эпической широте, как образ всей России. При этом образ России воспринимается вне времени, так как какие-либо временные координаты в пьесах отсутствуют. Смена дня и ночи скорее подчеркивает смену типов пространства.

Следует отметить, что столкновение двух типов пространства, которое в «Вие» и «Мертвых душах» отмечает Ю.М. Лотман¹⁵², находит свое отражение и в инсценировках Садур. Пространство здесь совмещает в себе реалистический и мистико-мифологический уровни, связанные между собой концепцией главного героя. Сообразно этому и сюжет распадается на бинарную пару событий реалистических и мистических. События мистического сюжета (столкновение Философа с потусторонним во время скачек, диалоги Чичикова с Незнакомкой) являются сугубо авторскими, и именно они предопределяют общий ход реалистического сюжета (заимствованного в произведении-оригинале).

2. В связи с этим фабульная канва произведений-оригиналов трансформируется Ниной Садур в обеих пьесах: некоторые фабульные события устраняются за ненадобностью (бурсацкие будни Философа), другие перестраиваются сообразно концепции миропорядка с точки зрения драматурга (порядок посещения Чичиковым помещиков).

3. В финалах пьес Нина Садур прибегает к «дописыванию» гоголевского текста, что является своеобразной формой диалога с классиком. Так, в «Панночке» в финальной сцене исчезает Вий, Панночка погибает вместе с Философом, церковь рушится, но над её обломками появляется лик Младенца. В «Брате Чичикове» же Нина Садур дописывает всю последнюю картину, изображая безумство Павла Ивановича перед гибелью и возрождение его сознания после смерти. Прибегая к дописыванию классического текста, драматург достраивает новые смыслы, соотносимые с современностью и способствующие философскому осмыслению действительности.

4. Помимо сюжетов, автор осваивает мифологизм Гоголя, посредством использования его архетипов и мотивов, фольклорных включений и религиозных архетипических сюжетов. Так двигателями обеих пьес являются мотивы бездомности и пути (духовного скитания героя и обретения себя), и архетип «живой» дороги. Мотивы смерти и безумия становятся ключами к пониманию мироустройства и раскрытию главного героя. Такими же ключевыми являются архетип женщины и архетип тени. Архетип женщины, распадается в «Панночке» на бинарную пару Женщины-Света (Хвеськи) и Женщины-Тьмы (Панночки), чем подчеркивается борьба главного героя и противостояние между Добром и Злом в мире. В «Брате Чичикове» же архетип женщины переходит в архетип тени (тем не менее, тень эта представлена женским образом – Незнакомкой). Женщина-Тьма и Женщина-Тень являются в пьесах Садур тем началом хаоса, которое непреодолимо влечет за собой главного героя, и, в конце концов, поглощает его. Атмосфера морока, безумия и абсурда приобретает у Садур вселенский характер, а узнаваемые персонажи превращаются в фантасмагорические и мистические фигуры, в персонажей, словно вышедших из кошмарных сновидений.

Все отмеченные нами особенности инсценирования в пьесах Садур содействуют формированию авторской картины мира и концепции героя, сообразной переходному периоду на рубеже XX–XXI веков. Как мы не раз уже отмечали, конфликт в «Панночке» и «Брате Чичикове» субстанциальный – человек в противоречивом миропорядке. Действующие лица пьес задают себе вечные вопросы, пытаясь понять категории добра и зла, божьего мира и преисподней, гармонии и хаоса. Между тем, любого человека по Садур всегда влечет исследование потусторонних запредельных пространств, из которых приходит злое и страшное в «божий мир». Человек сам становится проводником зла (как Философ) и творителем злых дел (как Чичиков).

Мир у Садур объемный, состоящий трехчастно из «божьего мира», земляной оболочки и мира преисподней (тьмы и хаоса). Главные герои Садур, находящиеся на земле, всегда балансируют на грани реального и иррационального, необъяснимо мистического. По замечанию В. Зеньковского, «часто приходится впадать в странности, в юродство, чтобы христиански выявить себя в современной культуре».¹⁵³ И Философ и Чичиков на своем пути скитальцев становятся проводниками зла, после чего приходят к безумству и скорой гибели, и только после гибели – к обретению и раскрытию себя. Обретение героями своего места в мире, таким образом, всегда связано с восстановлением утраченной веры и национального самосознания. Вера равносильна восстановлению духовности человека. Надежда на восстановление веры в современном дисгармоничном мире, поглощенном силами хаоса, всегда остается в драматургическом слове Садур.

Язык в пьесах Садур, и даже шире – во всем её творчестве, становится действующим лицом. Авторское самосознание выводит язык на уровень «коллективного бессознательного»: переливы русского слова, особые, истинно русские, интонации и ритмы завораживают читателя. Как говорит сама Нина Садур: «Язык – всегда один из моих персонажей. Он для меня магия, заклинание».¹⁵⁴ Являясь «собеседником» Гоголя, Нина Садур вступает с ним в сотворчество, что позволяет не только своеобразно реконструировать, пережить и перечесть сознание писателя-классика с учетом опыта XX века, но и вновь найти ответ на вопрос «Русь, куда же несешься ты?».¹⁵⁵ Пьесы-инсценировки Нины Садур становятся результатом рецепции современной драматургией качественного сдвига в развитии, формирования новой художественной парадигмы.

Творчество Садур – неисчерпаемый источник для изучения, а пьесы, написанные «по мотивам» Гоголя, заслуживают почетного места в галерее драматических произведений новой русской драматургии.