NYeMIROVICh-DANChYeNKO_Rozhdenie_teatra

во главе с полковником Филосовым (какие вздорные под­ робности остаются иногда в памяти!) была упразднена, и театр сдан частному предпринимателю, антрепренеру Надлеру. Труппа теперь была уже только драматическая, собранная из провинциальных актеров. Дело было мало­ интересное и заслуживает памяти разве потому, что в труппе был молодой, входивший в славу А. П. Ленский.

Антреприза Надлера просуществовала недолго, и те­ атр был сдан Яблочкину на условиях довольно высокой субсидии и, помнится, сроком на шесть лет. Яблочкину пришлось выйти в отставку и окончательно поселиться в Тбилиси.

Яблочкин был первым крупным режиссером в русском театре. С его именем впервые устанавливается большая самостоятельная власть режиссера. До него на режиссе­ ре сосредотачивались почти исключительно администра­ тивные обязанности, актерам он мало помогал и в худо­ жественном отношении был занят только обстановочной частью. Яблочкин прославился постановкой «Смерти Иоанна Грозного» А. К. Толстого в Петербурге, причем большой успех выпал и на долю так называемых народ­ ных сцен. Но он уже и там, в Петербурге, врывался в творчество актеров и становился близок им как режис­ сер-педагог. От своей личной актерской карьеры он от­ казался и всю свою огромную энергию направил на театр во всем его объеме. Он и пьесы ставит, он и актеров учит, он же и антрепренер, рискующий всем достоянием своим и своей семьи.

Когда он с семьей переселился в Тбилиси, то оказа­ лось, что семья-то состоит не только из молодой жены под псевдонимом Михайловой и дочери от первого брака под псевдонимом Светлановой, но еще двух детей от второй жены — мальчика Володи и пятилетней девочки Сани, то есть той самой Александры Александровны, юбилей ко­ торой мы сегодня празднуем.

Мальчику нужен был учитель. Обратились в гимна­ зию. Директор порекомендовал первого ученика седьмо­ го, предпоследнего класса. Мне было всего пятнадцать лет, но у меня уже был педагогический опыт, так как я начал давать уроки с тринадцати лет.

Яблочкин платил мне щедро, но если бы он и поску­ пился, я все равно радостно ухватился бы за уроки в те­ атральной семье, за одну возможность приблизиться к дому, где в воздухе носятся слова из театра, где люди,

313

как мне казалось, ходят и говорят не так, как обыкновен­ ные люди, где пахнет театром, костюмами, красками,— к дому, где зсе полно переживаниями самолюбий, мечта­ ний, явных успехов и тайных закулисных столкновений,— словом, приблизиться к театральной атмосфере, в какой росла наша юбилярша.

В старину это было очень распространенное явле­ ние— несколько поколений семьи отдавалось театру. И «учебе» придавалось очень мало значения, а часто она даже считалась вредной. Хотя школа при императорских театрах существовала, хотя знаменитые Федотова, Ермо­ лова, Никулина вышли из такой школы, тем не менее популярность ее все падала, и первое место в театре за­ нимали все чаще актеры из провинции.

Вот об этом-то я и хотел сказать, взявшись за перо. А. А. Яблочкина всегда была очень соблазнительным примером для людей, восставших против театральной школы. Практика, практика, практика и советы хороших актеров — вот, по их мнению, лучшая школа. Счастье Александры Александровны было уже в том, что она ро­ сла около такого педагога, как ее отец. Помню, я однаж­ ды присутствовал на его репетиции. Была такая драма— «Испорченная жизнь» Чернышева. Главную роль играл молодой актер Журин... не могу вспомнить — потом же­ нившийся на Жене Яблочкиной или уже бывший ее му­ жем... И врезалось мне в память, как Яблочкин заставлял Журина повторять главную сцену множество раз, да во весь голос и всеми нервами,— сцену-монолог,— то зара­ жая Журина своей энергией, то объясняя ему психологи­ ческое содержание, то просто показывая по-актерски. Та­ кая режиссура была тогда новостью, во всяком случае, явлением необычным... Шестилетняя Саня не могла не

вбирать таких уроков всем своим существом.

Я, кажется, не ошибусь, если скажу, что в этом же именно спектакле Саня Яблочкина выступала в роли до­ чери героя и героини пьесы. Это был ее первый выход на сцену.

Счастье Александры Александровны было в том, что уже девушкой семнадцати-восемнадцати лет она попала на курсы Федотовой. Значение школы при Малом театре тогда совсем свелось к нулю. Начались заботы о реорга­ низации ее. Курсы Федотовой, еще не оформленные ка­ ким-нибудь уставом, были только первой ласточкой бу­ дущей школы — курсов Ленского, Правдина, Садовского.

314

Но пребывание в классах Федотовой продолжалось всего несколько месяцев. Вероятно, по настоянию отца она сразу пошла «на практику»; поступила в театр Корша, где ей могли дать ответственные роли на первых же шагах.

И вот, не пройдя никаких определенных курсов, она тем не менее заняла сразу сравнительно крупное положе­ ние. Таких примеров было много, они-то, я и говорю, яв­ лялись соблазном для противников театральной школы. Причем в их доводах было, к сожалению, много верного. Я сам'впоследствии, когда управлял школой, много раз находил какие-то преимущества в том, когда молодые люди начинали свою сценическую карьеру сразу. В таком начале скорее, ярче и вернее проявляются их артистиче­ ские данные', качества темперамента, сценическая вос­ приимчивость и голос, голос, голос. Голос и дикция, важ­ нейшие качества актера, не раскрываются так ярко в обстановке школы, почти всегда интимной. Качества за­ разительности— лирической ли, драматической, или смех, или юмор, и одно из необходимых свойств актерской лич­ ности — память,— словом, все актерские данные рас­ крываются скорее и определяются точнее, когда молодо­ му человеку необходимо выступать перед публикой воз­ бужденным, сугубо внимательным, подстегиваемым необ­ ходимостью выполнить задачу как можно лучше. Все это имеет и огромные недостатки. Это влечет к так называе­ мым штампам, к безотчетному внешнему подражанию образцам, имевшим влияние чуть не с детства.

А с другой стороны, в условиях школьной обстановки, близости, неверной перспективы чаще были и ошибки, переоценка. Сколько случаев бывало такой переоценки! Сколько иллюзорных надежд возлагали преподаватели на своих учеников! Сколько талантов, не оправдавшихся на практике!

Стремясь избежать по возможности ошибок, я с пер­ вых лет моей педагогической работы пришел к убежде­ нию, что школа не должна быть оторвана от театра, что ученики должны проходить свою учебу в театральной атмосфере. Это мое убеждение и привело к созданию Ху­ дожественного театра в связи с Филармоническим учи­ лищем...

И тут счастье не покидало Александру Александров­ ну. Через два года практики у Корша она вернулась в атмосферу Малого театра и опять под контроль Глике-

315

рии Николаевны Федотовой, артистки громадного вкуса, беспредельной преданности сцене и искусству Малого театра. Такую же преданность воспитала Федотова и в нашей юбилярше. Но при всем этом для того, чтобы стать тем, чем стала наша юбилярша, надо было обладать еще двумя качествами: громадной любовью к актерской рабо­ те, любовью к сцене, или, как у нас любят говорить, лю­ бовью к искусству, любовью и сильной волей, направлен­ ной к актерским переживаниям. Любовью, подчиняющей сценической работе все другие жизненные задачи.

А кроме того, нужна была и очень большая скром­ ность.

Я не помню у Александры Александровны никогда ни намека на зазнайство. Скромность, благодаря которой она непрерывно училась. Это сторона очень важная. Ее великая учительница была все-таки во власти искусства, лишенного той великолепной простоты, которая посте­ пенно завоевывала первенствующую роль в русском те­ атре. Она и сама это сознавала и боролась с наследием старой школы. Федотова не раз говорила мне, что учится простоте у Ольги Осиповны Садовской.

...Перед глазами нашей юбилярши были Ермолова, Садовские, Медведева. Благодаря своей скромности она не переставала работать над собой и в этом направлении.

Нужна была стихийная любовь к сцене для того, что­ бы переиграть такой громадный репертуар, как это сде­ лала Александра Александровна. Ей не удавалось играть много ведущих ролей в Малом театре, потому что у нее были такие сильные конкурентки, как Федотова, Ермо­ лова, а потом отчасти, может быть, и Лешковская. Но способность быстро овладевать ролями, смело и с уве­ ренностью отдаваясь им, дала ей возможность переиг­ рать множество ролей с теми же актерами Малого театра в летних поездках. Большинство их она перенесла потом и на сцену Малого театра. Эта любовь к сцене и к театру буквально с самых малых лет привела к тому, что вся ее жизнь находилась во власти театра. Александра Алек­ сандровна — настоящий театральный человек.

И теперь, когда исполняется пятьдесят лет с ее первого спектакля, просто поражаешься ее кипучей энергии. У меня по крайней мере нет в памяти ни одного пятидеся­ тилетнего юбилея артиста, который бы находился до та­ кой степени в полном расцвете, как наша сегодняшняя юбилярша.

316

ИЗ РЕЧИ НА ПОХОРОНАХ К. С. СТАНИСЛАВСКОГО

Товарищи простят мне, что моя речь будет негладкой. Я прямо с вокзала; я узнал о кончине Константина Сер­ геевича сегодня ночью, въезжая в Союз, на станции Не­ горелое. Кроме того, моя память хранит так много пере­ живаний за сорок один год, так много переживаний, ох­ ватывавших не только искусство, но и личную жизнь, что, потрясенная, она не дает мне возможности быть красно­ речивым.

За сорок один год нашей связи в театр вкладывались не толйко художественные идеи, но, в полном смысле это­ го слова,— вся жизнь.

Станиславский имел гениальную способность вести за собой так, что человек действительно отдавался искусст­ ву целиком. Работа творческая так сплеталась с жизнью, все интересы, все стремления так сливались в нечто це­ лое и гармоничное, что нельзя было разобрать, где кон­ чаются личные переживания, где начинаются пережива­ ния художников.

Все те, которые начинали дело Художественного те­ атра,— сам Станиславский, присутствующие при этом печальном прощании его осиротевшая вдова Мария Пет­ ровна, брат Владимир Сергеевич, сестры Зинаида Сер­ геевна и Мария Сергеевна, или так хорошо известные вам Москвин, Книппер, Вишневский, или такие соратники, как Григорьева [М. П. Николаева], Титов, Гремиславские... да простят мне другие, что я не упоминаю их сей­ час,— все они, все положили в любимое дело свои жизни, как и сам Станиславский. Затем принесли сюда свои жи­ зни Качалов, Леонидов. Это был первый пласт, охвачен­ ный напряженной волей Станиславского к созданию ис­ кусства благородной красоты, реально-честного, глубоко правдивого, захватывающего все существование работ­ ников.

И тут так много было пережито неповторимого! Сколько я последнее время ни думал о возрождении тех чувств, которые захватывали нас при создании Художе­ ственного театра, я приходил к убеждению, что это — неповторимо. И не только по обаянию талантов, которые создавали этот театр, но самое важное, если можно так выразиться, по влюбленному жречеству, каким была охвачена воля Станиславского. Именно влюбленное жре-

317

ОТЕАТРАЛЬНОМ ИСКУССТВЕ.

ОТВОРЧЕСТВЕ АКТЕРА И РЕЖИССЕРА

ИНТЕРЕСНЫЙ СПЕКТАКЛЬ

Он состоялся в пятницу в Немецком клубе. Любительский спектакль с ценами от 10 руб. за крес­

ло! Мало того. Любительский спектакль, на который труд­ но было достать билет! И этого мало. Любительский спек­ такль с прекрасной, ровной игрой!

Вы мне не верите. Вы думаете, что я делаю рекламу

Обществу искусства и литературы. Как вам угодно. Мне все равно, что вы думаете. Я утверждаю, что никто и ни­ когда не видел такого образцового исполнения у люби­ телей. Да если бы вы не были убеждены, что это люби­ тели,— вы бы и не поверили. Комедия гр. Л. Н. Толсто­ го «Плоды просвещения» была разыграна с таким ан­ самблем, так интеллигентно, как не играют хотя бы у Корша.

Сама пьеса... Можно мне сказать правду? Сама пьеса мне не понравилась.

Как?! Что?! Какой-то там Гобой, глупый инструмент из оркестра, смеет!!. О! О!

Не понравилась. Что хотите, то и делайте со мной. Свирепый критик «Московских ведомостей», г. Ю. Ни­

колаев, предлагал назвать эту пьесу «Плодами невеже­ ства». Тогда бы я еще подумал.

По-моему, вся барская часть пьесы карикатурна, ин­ трига — французская. Если бы это была не комедия с яр­ кой тенденцией, а фарс,— он был бы гениален, хотя и не­ справедлив.

Кто станет спорить, что у нас есть глупые господа, ко­ торые от нечего делать занимаются вздором? Есть и про­ фессора тупицы, есть и доктора шарлатаны, и контроле­ ры жулики, и умные горничные, и замечательно нравст­ венные мужики. Всякого народа у нас довольно! Но что­ бы глупые баре — с одной стороны, а великолепные му­ жики — с другой, было абсолютной параллелью,— это-

319

му никто не верит и никто не поверит. И слава богу, что никто не верит.

Я кусал себе губы от досады. Мне было обидно, что такой талант так криво смотрит на людей. Dixi et animum levavi *.

Спектакль был в пользу Братолюбивого общества. В большой зале Немецкого клуба было почему-то темно­ вато. Кто это сэкономничал на освещении? Братолюби­ вое общество или администрация клуба? Публика жало­ стливо поглядывала на незажженные люстры. На дамах были элегантные туалеты, а света мало. Это даже же­ стоко.

Однако я разглядел публику. Тут собрался цвет Мо­ сквы. И представители высшего света, и богатое купече­ ство, и пресса, и театральные завсегдатаи.

На сцене тоже знакомые все лица.

Во главе их К. С. Станиславский. Конечно, псевдо­ ним. Псевдонимы не принято раскрывать, но я вам на­ мекну, кто это Станиславский. Это будет простительно, во-первых, потому, что это секрет Полишинеля, а во-вто­ рых, потому, что любители берут псевдонимы только по рутине, давно утратившей смысл.

Станиславский — высокий молодой человек из бога­ того купечества, когда-то очень покровительствовавший

Обществу искусства и литературы, талантливый и умный любитель.

Если бы я был театральным рецензентом, я бы посвя­ тил ему, как и многим другим, целую статью. Так много тонких и характерных подробностей вложил он в роль самого Звездинцева.

Жену Звездинцева прекрасно играла М. А. Самарова, если не ошибаюсь — присяжная актриса. Бетси — В. Ф. Комина. Вы ее знаете. В прошлом году на балу Об­ щества искусства она получила вторую премию за кос­ тюм цыганки. Здесь она тоже щегольнула несколькими прелестными туалетами. Любительница опытная.

Вово — также известный любитель Н. С. Сергеев, то­ же из богатого купечества. Молодой человек универси­ тетского образования, художник, гласный думы, талант­ ливый любитель.

Доктор — И. А. Прокофьев. Это не псевдоним. Опять известный любитель.

* Я сказал (я высказался) и облегчил свою душу (лат.).— Ред.

320

Профессор — А. П. Вронский, недавно появившийся на горизонте Общества искусства. Играл ровно и акку­ ратно. К чести гг. Станиславского, Прокофьева и Врон­ ского должен прибавить, что они значительно сгладили излишние нападки автора на барина, доктора и профес­ сора. Петрищев — Н. А. Александров. Ну кто ж не знает этого элегантного молодого фабриканта? Я и не подозре­ вал за ним способностей прекрасно изображать светских фатов!

Таня, горничная,— М. П. Лилина. Мне легко было бы сказать вам, кто это г-ж,а Лилина, даже не называя ее. Но, видите ли, г-жа Лилина давно играет под таким псев­ донимом в спектаклях Общества искусства. Года два назад она вышла замуж. Я и думал, что для афиши она возьмет псевдоним мужа. Она не взяла. Стало быть, я должен молчать. Играла она премило.

Дивно играли мужиков А. А. Федотов, сын Гликерии Николаевны, В. М. Владимиров (псевдоним), брат изве­ стного молодого философа.

Вничтожной роли старого повара был необыкновен­ но типичен А. Р. Артем. Это целая художественная фи­ гура.

Впьесе гр. Толстого так удивительно набросаны ли­ ца, что мне стоит большого труда удержаться в рамках моей статьи. Я готов был бы рассказывать вам о каждом лице отдельно и очень много, хотя вы и знакомы с пьесой по Юрьевскому сборнику.

Очень типичны были и выездной лакей, и буфетчик, и буфетный мужик, и 2-й мужик.

Кажется, всех похвалил, кого хотелось! Совсем ма­ ленькие роли тоже были переданы со смыслом.

Знаете ли, о ком я вспомнил во время спектакля? О графе Соллогубе.

Бывало, без него не обходились такие представления.

Гобой

«ДУЭЛЬ» А. П. ЧЕХОВА

О новом произведении Чехова появилось уже с пол­ дюжины обширных рецензий.

Вы знаете, что нет ничего шаблоннее газетного языка.

12. В. И. Немирович.Данченко 321

То же можно сказать и о рецензиях наших присяжных критиков. За двумя, много — тремя исключениями, все они выработали себе известный шаблон, по которому не только пишут, но и мыслят.

Мне даже кажется, что у присяжных рецензентов от постоянного обязательного чтения притупляется и аппе­ тит, и вкус.

Чтобы усвоить намерения автора и его образы таки­ ми, какими он их создал, надо обладать фантазией, не обремененной беспрерывными и однородными впечатле­ ниями. А критик ко всякому новому произведению при­ ступает с готовым масштабом, выработанным известной привычкой. С первых же шагов персонажей нового про­ изведения критик отдается во власть рутины и относит их к категории лиц, уже знакомых ему из других произ­ ведений. Поэтому от него легко ускользает какая-нибудь характерная черта, не лишенная новизны.

Сравните впечатления двух театральных зрителей: один — завсегдатай, а другой — редкий посетитель теат­ ра. Первый до того привыкает к индивидуальным особен­ ностям актеров, что ему трудно разглядеть замысел ав­ тора за знакомыми ему интонациями, жестами, глазами и т. д. Второй же воспринимает образы автора гораздо непосредственнее. И случается сплошь да рядом, что этот неприсяжный театрал уловит замысел автора луч­ ше опытного и присяжного.

До какой степени шаблонно отношение критиков к писателям, можно судить по рецензиям о «Дуэли» Чехова.

Все они начинают с ламентаций об обманутых надеж­ дах. Всякий считает долгом уронить слезу на талант Че­ хова, якобы остановившийся в развитии. Но если бы ктонибудь из них добросовестно заглянул в свои статьи, на­ печатанные пять лет назад, то он убедился бы, что и за­ говорил-то о Чехове только в то время, когда публика уже любила этого писателя.

В жизни всякого выдающегося писателя есть два труд­ ных момента. Я говорю об отношении к нему нашей кри­ тики. Первый момент наступает, когда критика опреде­ ляет писателя в генеральский чин. Происходит это боль­ шею частью сразу, внезапно, одинаково неожиданно как для писателя, так и для самой критики.

Он писал уже несколько лет. Его читали, его любили, в публике то и дело рекомендовали его. Но критика, за-

322