Стендаль - Червоне і чорне

за чудовищные мысли вам приходят на ум.

- Да ведь это так просто, само собой напрашивается, - отвечал Жюльен.

Важный вид привратника, а еще того более - сверкающий чистотой двор

привели его в восхищение. Стоял ясный солнечный день.

- Какая замечательная архитектура! - сказал он своему спутнику.

Это был один из тех безвкусных особняков СенЖерменского предместья,

которые строились незадолго до смерти Вольтера. Никогда еще мода и красота

не были так далеки друг от друга.

II

ВСТУПЛЕНИЕ В СВЕТ

Забавное, трогательное воспоминание: первая гостиная, в которую

восемнадцатилетний юноша вступает один, без поддержки! Достаточно было

одного беглого женского взгляда, и я уже робел. Чем больше я старался

понравиться, тем больше я обнаруживал свою неловкость. Мои представления обо

всем - как они были далеки от истины: то я ни с того ни с сего привязывался

к кому-нибудь всей душой, то видел в человеке врага, потому что он взглянул

на меня сурово.

Но среди всех этих ужасных мучений, проистекавших из моей робости,

сколь поистине прекрасен был ясный, безоблачный день.

Кант.

Жюльен, озираясь, остановился посреди двора.

- Ведите же себя благоразумно, - сказал ему аббат Пирар, - вам приходят

в голову ужаснейшие мысли, а потом, оказывается, вы сущее дитя! Где же

Горациево nil mirari (ничему не удивляться)? Подумайте, весь этот сонм

лакеев, глядя, как вы стоите здесь, тотчас же подымет вас на смех, они будут

видеть в вас ровню, только по несправедливости поставленного выше их. Под

видом добродушия, добрых советов, желания помочь вам они постараются

подстроить так, чтобы вы оказались посмешищем.

- Пусть-ка попробуют, - отвечал Жюльен, закусив губу, и к нему тотчас

же вернулась вся его обычная недоверчивость.

Гостиные бельэтажа, по которым они проходили, направляясь в кабинет

маркиза, показались бы вам, мой читатель, столь же унылыми, сколь и

великолепными. Предложи вам их со всем тем, что в них есть, - вы бы не

захотели в них жить Это обитель зевоты и скучнейшего резонерства Но

восхищение Жюльена при виде их еще более возросло. "Как можно быть

несчастным, - думал он, - живя среди такого великолепия!"

Наконец они вступили в самую безобразную из всех комнат этого

роскошного особняка: свет едва проникал в нее. Там сидел маленький худощавый

человечек с острым взглядом, в белокуром парике. Аббат обернулся к Жюльену и

представил его. Это был маркиз. Жюльен с большим трудом узнал его: таким он

сейчас казался любезным. Это был совсем не тот надменный сановник, которого

он видел в Бре-ле-о. Жюльену показалось, что в парике маркиза чересчур много

волос. Он был так поглощен своими наблюдениями, что нисколько не робел.

Потомок друга Генриха IV на первый взгляд показался ему весьма невзрачным.

Он был ужасно тощий и необыкновенно суетился. Но вскоре Жюльен заметил, что

учтивость маркиза, пожалуй, даже приятнее, для собеседника, нежели учтивость

самого епископа безансонского. Аудиенция длилась каких-нибудь три минуты.

Когда они вышли, аббат заметил Жюльену:

- Вы смотрели на маркиза, как смотрят на картину; я не большой знаток

по части того, что у этих людей называют вежливостью, - скоро вы Будете

знать все это лучше меня, - но все-таки должен сказать, что вольность вашего

взгляда показалась мне не очень учтивой.

Они снова сели в фиакр; кучер остановился около бульвара, и Жюльен

вслед за аббатом вошел в большое помещение, где перед ними открылась

анфилада просторных зал. Жюльен заметил, что здесь не было никакой мебели.

Он принялся рассматривать великолепные золоченые часы на стене,

изображавшие, как ему показалось, нечто весьма непристойное, но тут к нему

подошел какой-то очень элегантный и очень приветливый господин. Жюльен

кивнул ему.

Господин заулыбался и положил ему руку на плечо. Жюльен вздрогнул и

отскочил в сторону. Он весь побагровел от гнева. Аббат Пирар, несмотря на

всю свою суровость, громко рассмеялся. Господин этот был портной.

- Даю вам полную свободу на два дня, - сказал аббат Жюльену, когда они

вышли, - и тогда только я смогу представить вас госпоже де Ла-Моль. Другой

стал бы вас оберегать на первых порах, как молоденькую девушку в этом новом

Вавилоне. Но если уж вам должно погибнуть, погибайте сразу, я, по крайней

мере, буду избавлен от моей глупой слабости непрестанно печься о вас.

Послезавтра утром этот портной пришлет вам два костюма, и вы дадите пять

франков подмастерью, который вам будет их примерять. Да, кстати, старайтесь,

чтобы эти парижане поменьше слышали ваш голос. Достаточно вам сказать слово,

как они уж сумеют найти над чем посмеяться. У них к этому природный дар.

Послезавтра к полудню вы должны быть у меня... Ну ступайте, погибайте... Да,

я и забыл: закажите себе обувь, сорочки, шляпу - вот по этим адресам.

Жюльен разглядывал почерк, которым были написаны адреса.

- Это рука маркиза, - сказал аббат - Это человек деятельный, который

все всегда предусмотрит и предпочитает все делать сам, нежели отдавать

приказания. Он вас затем и берет к себе, чтобы вы его избавили от такого

рода забот. Хватит ли у вас ума, чтобы должным образом исполнять все то, что

этот нетерпеливый человек даст вам понять полусловом? Это уж покажет

будущее, смотрите, берегитесь!

Жюльен, не вымолвив ни слова, побывал у всех мастеров, адреса которых

были указаны маркизом; он заметил, что все они относились к нему

почтительно, а сапожник, записывая его имя в свою книгу, вывел: "Господин

Жюльен де Сорель"

На кладбище Пер-Лашез какой-то в высшей степени обязательный и весьма

либерально выражавшийся господин вызвался показать ему могилу маршала Нея,

которого мудрая политика отказала почтить эпитафией. Но, расставшись с этим

либералом, который со слезами на глазах чуть не задушил его в своих

объятиях, Жюльен обнаружил, что остался без часов Обогащенный этим опытом,

он через два дня в полдень предстал перед аббатом Пираром; тот долго

осматривал его.

- Вы, чего доброго, еще сделаетесь фатом, - сурово вымолвил аббат.

Жюльен выглядел очень молодо и производил впечатление юноши, который

носит глубокий траур; он и впрямь был очень мил, но добрый аббат был сам

слишком большой провинциал, и не мог заметить, что у Жюльена еще осталась

привычка вертеть на ходу плечами, что в провинции считается весьма

элегантным и внушительным.

На маркиза, когда он увидел Жюльена, его элегантность произвела совсем

иное впечатление, нежели на доброго аббата.

- Вы бы не стали возражать против того, чтобы господин Сорель брал

уроки танцев? - спросил он аббата.

Аббат остолбенел.

- Нет, - вымолвил он наконец, - Жюльен не священник.

Маркиз, шагая через ступеньку по узенькой потайной лестнице, сам повел

нашего героя в хорошенькую мансарду, окно которой выходило в громадный сад

при особняке Он спросил Жюльена, сколько сорочек он взял у белошвейки.

- Две, - робко отвечал Жюльен, смущенный тем, что столь важный сановник

изволит входить в такие подробности.

- Превосходно, - с серьезным видом сказал маркиз отрывистым,

повелительным тоном, который заставил призадуматься нашего героя -

Превосходно Так возьмите еще двадцать две Вот ваше жалованье за первую

четверть года.

Спускаясь из мансарды, маркиз окликнул какого-то пожилого человека.

- Арсен, - сказал он ему, - вы будете прислуживать господину Сорелю.

Через несколько минут Жюльен очутился один в великолепной библиотеке

Какое блаженство! Чтобы кто-нибудь не застал его в таком волнении, он

забрался в самый темный угол и оттуда с восхищением оглядывал блестящие

корешки книг. "Все это я смогу прочесть! - говорил он себе - Ну как же мне

может здесь не понравиться? Господин де Реналь уж, наверно, считал бы себя

навеки обесчещенным, если бы сделал для меня сотую долю того, что сделал

маркиз де Ла-Моль А теперь посмотрим, что я тут должен переписать"

Покончив с работой, Жюльен осмелился приблизиться к книгам; он совсем

одурел от радости, увидев полное собрание сочинений Вольтера Он побежал к

дверям библиотеки и распахнул их, чтобы его не могли застать врасплох После

этого он позволил себе насладиться вволю, раскрывая один за другим все

восемьдесят томов. Они были в великолепных переплетах - это был истинный

шедевр лучшего лондонского мастера Да вовсе и не требовалось всего этого

великолепия, чтобы привести Жюльена в неописуемый восторг.

Час спустя вошел маркиз, взглянул на бумаги, переписанные Жюльеном, и с

удивлением заметил у него орфографическую ошибку "Неужели все, что аббат

наговорил мне о его учености, просто басня?" Сильно разочарованный, маркиз

мягко заметил ему.

- Вы не совсем тверды в правописании?

- Да, это правда, - отвечал Жюльен, нимало не подозревая, как он вредит

себе этим признанием.

Он был очень растроган добротой маркиза: она невольно приводила ему на

память грубое высокомерие г-на де Реналя.

"Пустая трата времени вся эта затея с франшконтейским аббатиком, -

подумал маркиз - Но мне так нужен был верный человек!"

- Всякий раз, - сказал он Жюльену, - когда будете заканчивать вашу

переписку, проверяйте в словаре те слова, в правописании которых вы не

уверены.

К шести часам маркиз прислал за Жюльеном, он с явным огорчением

посмотрел на его сапоги.

- Это моя оплошность: я забыл вам сказать, что каждый день в половине

шестого вам надлежит одеваться.

Жюльен смотрел на него не понимая.

- Я имею в виду: надевать чулки Арсен будет вам напоминать об этом А

сегодня я извинюсь за вас.

С этими словами маркиз распахнул дверь в гостиную, всю сиявшую

позолотой, пропуская Жюльена вперед В подобных случаях г-н де Реналь всегда

прибавлял шаг перед дверью, чтобы непременно войти первым. Эта мелкая

суетность его прежнего патрона повела сейчас к тому, что Жюльен наступил

маркизу на ногу, причинив ему этим немалую боль, ибо тот страдал подагрой

"Ах, он еще ко всему прочему и увалень", - подумал маркиз Он представил его

высокой и весьма величественной женщине То была маркиза Жюльен нашел, что

своим заносчивым видом она немного напоминает г-жу де Можирон, супругу

помощника префекта Верьерского округа, когда та восседает на торжественных

обедах в Сен-Шарле. Немного оробевший от пышного великолепия гостиной,

Жюльен не расслышал того, что сказал г-н де Ла-Моль. Маркиза едва

соблаговолила взглянуть на него. В гостиной было несколько мужчин, среди

которых Жюльен, к своей несказанной радости, узнал молодого епископа

Агдского, так милостиво беседовавшего с ним несколько месяцев назад во время

торжественной церемонии в Бре-ле-о. Молодой прелат, должно быть, испугался

умильных взоров, которые устремлял на него с робкой надеждой Жюльен, и не

подумал узнать этого провинциала...

Жюльену казалось, что люди, собравшиеся в этой гостиной, держат себя

как-то уныло и натянуто; в Париже говорят тихо и не позволяют себе

волноваться изза пустяков.

Было уже около половины седьмого, когда в гостиную вошел красивый

молодой человек с усиками, очень бледный и очень статный; у него была

удивительно маленькая голова.

- Вы всегда заставляете себя ждать, - сказала ему маркиза, когда он

целовал ей руку.

Жюльен понял, что это граф де Ла-Моль. Он с первого же взгляда

показался ему очаровательным.

"Может ли быть, - подумал Жюльен, - чтобы этот юноша своими

оскорбительными шутками заставил меня бежать из этого дома?"

Разглядывая графа Норбера, Жюльен заметил, что он был в сапогах со

шпорами... "А я должен быть в туфлях, очевидно, как низший?" Все сели за

стол; Жюльен услышал, как маркиза, повысив голос, сделала кому-то строгое

замечание. И почти в ту же минуту он заметил молодую особу, очень светлую

блондинку, необыкновенно стройную. Она подошла к столу и села напротив него.

Она ему совсем не понравилась; однако, поглядев более внимательно, он

подумал, что никогда еще не видел таких красивых глаз; но только они

изобличали необыкновенно холодную душу. Потом Жюльен уловил в них выражение

скуки, которая пытливо приглядывается, но непрестанно помнит о том, что ей

надлежит быть величественной. "Вот у госпожи де Реналь были очень красивые

глаза, - думал он, - ей все говорили об этом, но в них нет ничего общего с

этими глазами". У Жюльена было еще слишком мало опытности, чтобы понять, что

огоньки, загоравшиеся иногда в глазах мадмуазель Матильды, - он слышал, что

ее так называли, - были не чем иным, как огнем остроумия. А когда загорались

глаза г-жи де Реналь, - это было пламя страсти или огонь благородного

негодования, охватывавшего ее, если при ней рассказывали о какомнибудь

возмутительном поступке. К концу обеда Жюльен нашел словечко, которое хорошо

определяло особенную красоту глаз м-ль де Ла-Моль. "Они у нее искрометные",

- сказал он про себя. А в общем, она была ужасно похожа на мать, которая

казалась Жюльену все более и более противной, - и он перестал на нее

смотреть. Зато граф Норбер казался ему обворожительным во всех отношениях.

Жюльен был до того им очарован, что ему и в голову не приходило завидовать

молодому графу или ненавидеть его за то, что граф был богаче и знатнее, чем

он.

У маркиза, по мнению Жюльена, был явно скучающий вид.

Когда подавали вторую перемену, он сказал сыну:

- Норбер, прошу тебя любить и жаловать господина Жюльена Сореля. Я

только что взял его в свой штаб и думаю сделать из него человека, если это

удастся.

- Это мой секретарь, - сказал маркиз своему соседу, - он пишет "cela"

через два "I".

Все посмотрели на Жюльена, который слегка поклонился, главным образом в

сторону Норбера, но, в общем, все остались довольны его взглядом.

Маркиз, по-видимому, сказал, какого рода образование получил Жюльен,

ибо один из гостей начал допрашивать его о Горации. "Как раз разговором о

Горации я и понравился епископу безансонскому, - подумал Жюльен. - Видно,

они никакого другого автора не знают". И с этой минуты он сразу овладел

собой. Это произошло безо всяких усилий с его стороны, потому что он только

что решил про себя, что мадемуазель де Ла-Моль никогда не может быть

женщиной в его глазах. А к мужчинам он после семинарии потерял всякое

уважение, и не так-то им было легко запугать его. Он чувствовал бы себя

совсем уверенным, если бы только эта столовая не блистала таким

великолепием. Все дело, в сущности, было в двух зеркалах, в восемь футов

высоты каждое, на которые он время от времени поглядывал, видя в них своего

собеседника, рассуждавшего с ним о Горации, - они-то несколько и смущали

его. Для провинциала его фразы были не так уж длинны У него были красивые

глаза, и от застенчивости взгляд их, то робеющий, то радостный - когда ему

удавалось удачно ответить, - сверкал еще ярче. Этот экзамен внес некоторое

оживление в чинный обед. Маркиз незаметно сделал знак собеседнику Жюльена,

поощряя его понажать сильней. "Неужели он и вправду что-то знает? - подумал

маркиз.

Жюльен, отвечая, высказывал собственные соображения и настолько

преодолел свою застенчивость, что обнаружил не ум, конечно, - ибо это немыс-

лимо для того, кто не знает, на каком языке говорят в Париже, но то, что у

него есть какие-то свои мысли, хоть он и выражал их несколько неуклюже и не

всегда к месту, а кроме того, видно было, что он превосходно знает латынь.

Оппонентом Жюльена был член Академии Надписей, который случайно знал

латинский язык. Он заметил, что Жюльен хорошо разбирается в классиках, и,

перестав опасаться, что заставит его покраснеть, стал нарочно сбивать его

всякими путаными вопросами. В пылу этого поединка Жюльен, наконец, забыл о

великолепном убранстве столовой и стал высказывать о латинских поэтах

суждения, которых его собеседник нигде не читал Как честный человек, он

отдал должное молодому секретарю. К счастью, разговор перешел далее к

вопросу о том, был ли Гораций человек богатый, или он был беден, был ли он

просто любезником, влюбчивым и беспечным, который сочинял стихи для

собственного удовольствия, как Шапель, друг Мольера и Лафонтена, или это был

горемычный придворный поэт, живший милостями свыше и сочинявший оды ко дню

рождения короля, вроде Саути, обвинителя лорда Байрона. Затем зашла речь о

состоянии общества при Августе и при Георге IV, и в ту и в другую эпоху

аристократия была всесильна, но в Риме это привело к тому, что власть была

вырвана из ее рук Меценатом, который был, в сущности, простым воином, а в

Англии власть аристократии постепенно низвела Георга IV на положение

венецианского дожа. Этот разговор как будто вывел маркиза из той оцепенелой

скуки, в которую он был погружен в начале обеда.

Жюльен ровно ничего не понимал, слушая все эти имена современников, как

Саути, лорд Байрон, Георг IV, ибо он слышал их впервые Но ни от кого не

ускользнуло, что всякий раз, как только разговор касался событий,

происходивших в Риме, о которых можно было узнать из творений Горация,

Марциала, Тацита и прочих, он, безусловно, оказывался самым сведущим.

Жюльен, не задумываясь, присвоил себе кое-какие суждения, слышанные им от

епископа безансонского в вечер той памятной беседы с ним, и они, надо

сказать, вызвали немалый интерес.

Когда всем уже надоел разговор о поэтах, маркиза, которая считала своим

долгом восхищаться всем, что занимало ее супруга, соблаговолила взглянуть на

Жюльена.

- За неуклюжими манерами этого юного аббата, быть может, скрывается

образованный человек, - тихо заметил маркизе академик, который сидел рядом с

ней, и до Жюльена долетело несколько слов из этого замечания.

Такие готовые изречения были как раз в духе хозяйки дома; она тотчас же

усвоила это в применении к Жюльену и похвалила себя за то, что пригласила на

обед академика "Он развлек господина де Ла-Моля", - подумала она.

III

ПЕРВЫЕ ШАГИ

Эта необозримая равнина, вся залитая сверкающими огнями, и несметные

толпы народа ослепляют мой взор. Ни одна душа не знает меня, все глядят на

меня сверху вниз. Я теряю способность соображать.

Реина.

На другой день с раннего утра Жюльен уже сидел в библиотеке и

переписывал письма, как вдруг отворилась маленькая дверца в простенке,

искусно замаскированная корешками книг, и появилась м-ль Матильда. Меж тем

как Жюльен с восхищением смотрел на это остроумное изобретение, м-ль

Матильда глядела на него с крайним изумлением и, по-видимому, была весьма

недовольна, встретив его здесь. Она была в папильотках и показалась Жюльену

жесткой, надменной и даже похожей на мужчину. М-ль де Ла-Моль тайком брала

книги из отцовской библиотеки, и ни одна душа в доме не подозревала об этом.

И вот из-за присутствия Жюльена она, оказывается, напрасно пожаловала сюда

сегодня, и это было ей тем более досадно, что она пришла за вторым томом

вольтеровской "Принцессы Вавилонской" - достойным пополнением монархического

и высокорелигиозного воспитания, составляющего славу монастыря сердца

Иисусова. Бедняжке в девятнадцать лет уже требовалось нечто

пикантно-остроумное, иначе ни один роман не интересовал ее.

Часам к трем в библиотеке появился граф Норбер, он зашел просмотреть

газету, на случай, если вечером зайдет разговор о политике, и выразил

удовольствие видеть Жюльена, о существовании которого он уже успел позабыть.

Он был с ним чрезвычайно любезен и предложил ему поехать кататься верхом.

- Отец отпускает нас до обеда.

Жюльен понял, что означало это "нас", и проникся восхищением.

- Ах, боже мой, господин граф, - сказал Жюльен, - если бы речь шла о

том, чтобы свалить дерево футов восемьдесят в вышину, обтесать его и

распилить на доски, я бы показал себя молодцом, а ездить верхом мне за всю

мою жизнь приходилось разве что раз шесть, не больше.

- Прекрасно, это будет седьмой, - ответил Норбер.

Жюльен, вспоминая день встречи короля в Верьере, считал в глубине души,

что он превосходно ездит верхом. Но на обратном пути из Булонского леса, на

самом бойком месте улицы Бак, он, пытаясь увернуться от кабриолета, вылетел

из седла и весь вывалялся в грязи Счастье, что ему сшили два костюма. За

обедом маркиз, желая поговорить с ним, спросил, хорошо ли они прогулялись.

Норбер поспешил ответить, сказав какуюто общую фразу.

- Господин граф чрезвычайно великодушен ко мне, - возразил Жюльен. - Я

очень признателен ему и ценю его доброту. Он распорядился дать мне самую

смирную и самую красивую лошадку, но все же он не мог привязать меня к ней,

и из-за отсутствия этой предосторожности я свалился как раз посреди длинной

улицы, перед самым мостом.

Мадемуазель Матильда, несмотря на все свое старание удержаться,

прыснула со смеху, а затем без всякого стеснения стала расспрашивать о

подробностях. Жюльен все рассказал с необычайной простотой, и у него это

вышло очень мило, хотя он этого и не подозревал.

- Из этого аббатика будет прок, - сказал маркиз академику. -

Провинциал, который держится так просто при подобных обстоятельствах, это

что-то невиданное, и нигде этого и нельзя увидать! Мало того, он еще

рассказывает об этом своем происшествии в присутствии дам!

Жюльен так расположил к себе своих слушателей этим рассказом о своем

злоключении, что к концу обеда, когда общий разговор шел уже на другие темы,

м-ль Матильда все еще продолжала расспрашивать брата, интересуясь

подробностями этого происшествия. Слушая ее вопросы и несколько раз поймав

на себе ее взгляд, Жюльен осмелился сам ответить ей, хотя она обращалась не

к нему, и все втроем принялись хохотать, точь-в-точь как если бы это была

простая крестьянская молодежь в какой-нибудь глухой деревушке.

На другой день Жюльен побывал на двух лекциях по богословию, а затем

вернулся в библиотеку, где ему предстояло переписать десятка два писем.

Здесь он застал расположившегося рядом с его столом какого-то молодого

человека, очень тщательно одетого, но весьма ничтожного на вид и с очень

завистливой физиономией.

Вошел маркиз.

- Что вы здесь делаете, господин Тамбо? - спросил он этого пришельца

строгим тоном.

- Я полагал... - начал молодой человек с подобострастной улыбочкой.

- Нет, сударь, вы ничего не полагали. Вашу попытку надо считать

неудавшейся.

Юный Тамбо вскочил, разозленный, и исчез. Это был племянник академика,

приятеля г-жи де Ла-Моль, который собирался вступить на литературное

поприще. Академик упросил маркиза взять его к себе в секретари. Тамбо

работал в особой комнате, но, узнав, какой привилегией пользуется Жюльен,

пожелал и сам пользоваться ею и перетащил сегодня утром свои письменные

принадлежности в библиотеку.

В четыре часа Жюльен, после некоторых колебаний, решился зайти к графу

Норберу. Тот собирался ехать верхом и, будучи человеком в высшей степени

вежливым, оказался в несколько затруднительном положении.

- Я думаю, - сказал он Жюльену, - что вы скоро будете брать уроки в

манеже, и через несколько недель я с большим удовольствием буду кататься с

вами.

- Я хотел иметь честь поблагодарить вас за вашу ко мне доброту Поверьте

мне, сударь, - прибавил Жюльен весьма проникновенным тоном, - я глубоко

чувствую, как должен быть вам обязан. Если лошадь ваша не пострадала из-за

моей вчерашней неловкости и если она свободна, мне бы хотелось прокатиться

на ней сегодня.

- Как знаете, дорогой мой Сорель, но только пеняйте на себя, если

свернете себе шею. Считайте, что я сделал вам все предостережения, которых

требует благоразумие. Но дело в том, что уже четыре часа и время терять

некогда.

- А что, собственно, надо делать, чтобы не падать? - спросил Жюльен

молодого графа, когда они уже сидели в седле.

- Много разных разностей, - отвечал Норбер, хохоча во все горло. - Ну,

например, надо откидывать корпус назад.

Жюльен поехал крупной рысью. Они выехали на площадь Людовика XVI.

- Ах вы, юный смельчак! - сказал Норбер. - Смотрите, сколько здесь

экипажей, и правят ими бесшабашные люди. Упади вы, и все эти тильбюри тотчас

же затопчут вас: кому охота портить лошади рот удилами, останавливая ее на

полном ходу!

Раз двадцать Норбер видел, что Жюльен вот-вот вылетит из седла, но в

конце концов прогулка окончилась благополучно. Когда они вернулись, молодой

граф сказал сестре:

- Позвольте вам представить отчаяннейшего сорвиголову!

За обедом, разговаривая с отцом, сидевшим на противоположном конце

стола, Норбер громко превозносил отчаянную храбрость Жюльена. Но это было

все, что можно было похвалить в его верховой езде. Молодой граф слышал

утром, как конюхи, чистя лошадей на дворе, судачили о падении Жюльена и

насмехались над ним самым непристойным образом.

Несмотря на все эти любезности и доброжелательность, Жюльен скоро

почувствовал себя в этой семье совершенно одиноким. Все здешние обычаи

казались ему ужасно странными, и он то и дело их нарушал Его промахи

доставляли великое удовольствие лакеям.

Аббат Пирар уехал в свой приход "Если Жюльен только тростник

колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный, пусть

пробивается сам", - так рассуждал он.

IV

ОСОБНЯК ДЕ ЛА-МОЛЬ

Что он здесь делает? Нравится ему здесь? Или он льстит себя надеждой

понравиться?

Ронсар.

Если в аристократической гостиной особняка де ЛаМоль все казалось

необычным Жюльену, то и сам этот бледный молодой человек в черном костюме

производил самое странное впечатление на тех, кто удостаивал его своим

вниманием. Г-жа де Ла-Моль предложила своему супругу отсылать его

куда-нибудь с поручением, когда у них будут приглашены на обед особенно

важные лица.

- Я хочу довести опыт до конца, - отвечал маркиз. - Аббат Пирар

полагает, что мы не правы, подавляя самолюбие людей, которых мы приближаем к

себе. Опираться можно только на то, что оказывает сопротивление, ну, и так

далее. Этот же кажется неуместен только потому, что его здесь никто не

знает, а в общем, это ведь глухонемой.

"Чтобы я мог разобраться здесь, - говорил себе Жюльен, - надо мне будет

записывать имена людей, которые бывают в этом доме, и в двух словах отмечать