«Чтение природ» с социологической точки зрения

Начнем с замечания, что социология способна помочь в освещении множества социально разнообразных способов оценки окружающей среды. Что рассматривается и крити­куется как противоестественное или экологически вредноев одну эпоху или в одном обществе, не обязательно считает­ся таким в другое время или в другом обществе. Например,ряды стандартных домов, наспех возведенные во время ка­питалистической индустриализации в БританииXIXв.,теперь рассматриваются не как оскорбление для глаз и разрушение визуальной среды, а как традиционные, затей­ливые и уютные образчики человеческой деятельности, вполне достойные сохранения. Сдвиги в восприятии даже более поразительны в случае с паровозом в Британии, столб дыма которого почти везде считают «естественным». Таким образом, «чтение» и производство природы есть то, чему учатся, и процесс обучения очень сильно варьируется в разных обществах, в разное время и в разных социальных группах одного общества.

Более того, социология может сделать непосредственный вклад в анализ и понимание социальных процессов, поро­дивших определенные проблемы, которые принято считать «экологическими». В отличие от точки зрения наивного реализма, в соответствии с которой экологические пробле­мы появляются на свет последовательно по мере расшире­ния научных знаний о состоянии среды, социологически ориентированное исследование смотрит на социальный и политический контекст, из которого приходят в мир эколо­гические идеи, и тем самым дает более обоснованную оцен­ку их социального значения.

Социальная и политическая канва современного инвай-ронментализма сложна. Она скрепляется с другими соци­альными движениями (см.: [17 ; 28]) и с разнообразными глобальными процессами. Так, теоретики отождествили инвайронментализм с новым полем борьбы против «само­разрушительного процесса модернизации» [15], тем связы­вая инвайронментализм с развивающейся критикой гло­бально планируемого общества (нечто похожее первона­чально отражено в контркультуре 1960-х годов). Р. Гроув-Уайт [18] показывает, что самые понятия, которые ныне составляют ядро экологической программы, были связаны спроцессом активного словотворчества в экологических группах 1970—1980-х годов в ответ на относительно более универсальные тревоги современного общества. Приводя конкретные примеры отношения к автострадам, ядерной энергетике, сельскому хозяйству и охране среды, Гроув-Уайт утверждает, что определенные формы экологического протеста были в такой же мере связаны с широко распро­страненным в обществе ощущением какого-то беспокойства из-за крайне технократизированной и неотзывчивой поли­тической культуры, как и с любыми специальными оценка­ми здоровья физической среды, т. е. того, что находитсявне человека. Так что проблема «окружающей среды» осо­знавалась через ряд тем и политических событий, которые напрямую с нею как таковой и не были связаны.

Шершинский отмечает еще два обстоятельства. Во-пер­вых, увеличился диапазон эмпирических явлений, которыеначали считаться экологическими проблемами, а не просто показателями изменения окружающей среды. Так, автост­рады или атомные станции стали считаться разрушитель­ными нововведениями, а не нормально продолжающимисяизменениями, которые были бы в известном смысле «естест­венной» частью современного проекта (каковой в основном продолжали считать топливную энергетику [35, 4]). И, во-вторых, целый ряд событий оказался связанным воедино, так что их стали рассматривать как часть всеохватывающе­го экологического кризиса, поразительное число разныхпроблем которого одновременно считаются и частью самой этой окружающей среды и тем, что ей угрожает(см. так­же: [32]).

Дополнительно необходимо исследовать те наиболее фун­даментальные социальные практики, которые способство­вали социальному прочтению физического мира как эколо­гически поврежденного. Существует, например, небольшая специальная работа о значении путешествий, которые внекоторых случаях могут обеспечить людей «культурным капиталом» для сравнения и оценки экологически различ­ных состояний среды и развивать в них чувствительностьк проявлениям деградации среды [38]. В ней подчеркивает­ся, что именно недостаток путешествий в том пространстве, что называлось Восточной Европой, отчасти объясняет яв­ную слепоту людей ко многим видам «повреждения» окру­жающей среды, как мы теперь знаем, очень распространен­ным во всем этом регионе. К другим социальным явлениям, которые могли бы внести свой вклад в становление экологи­ческого сознания, относится появление недоверия к науке и технике, а также сомнения по поводу когда-то принятого на веру значения больших организаций для современных обществ.

Хотя инвайронментализм может выглядеть как движе­ние, большей частью противоречащее основным компонен­там эпохи модерна, имеются, однако, такие черты послед­ней, которые способствовали повышению экологической чуткости, особенно в прочтении природы как углубляю­щейся глобальной проблемы. Так, например, появление ми­ровых институтов вроде ООН и Всемирного банка, глобали­зация деятельности групп защитников среды обитания та­ких, как «Всемирный фонд сохранения дикой природы»,«Гринпис» и «Друзья Земли», а также развитие глобальных объединений по производству информации — все это помог­ло ускорить рождение чего-то вроде нового глобального са­мосознания, в котором процессы изменения окружающейсреды все больше осознаются как всемирные и планетар­ные. Конечно, можно спорить, действительно ли эти про­цессы глобальнее по масштабам, чем многие прежние эколо­гические кризисы, которые люди были склонны толковать как локальные или национальные. Определение «глобаль­ное» в глобальном изменении окружающей среды — этоотчасти политическая и культурная конструкция (см.: [48]).

Итак, мы приняли как данность, что, строго говоря, не существует такой вещи как природа вообще, имеются толь­ко «природы». В сравнительно недавнем исследованииШершинский описывает два ключевых направления, в ко­торых в последние годы предпринимались попытки концеп­туализировать природу (см.: [35], а также кое-какие дан­ные в: [10]). Во-первых, ныне принято употребление поня­тия природы для обозначения феномена, которому угрожа­ет опасность. Этот смысл можно усмотреть в панических высказываниях по поводу редких и вымирающих видов,особенно зрелищных и эстетически приятных; в восприя­тии природы как набора ограниченных ресурсов, которые надо беречь для будущих поколений; в представлении оприроде как собрании правовых субъектов, особенно жи­вотных, но также и некоторых растений (см.: [7; 31]); и вобразе природы как здорового и чистого тела, находящегося под угрозой и страдающего от загрязнения, той самой природы, которая, по словам Р. Карсон, быстро становится «морем канцерогенов» [35, 19—20; 8].

Второй комплекс представлений о природе строится на понятии о ней как об источнике чистоты и моральной силы. Здесь природу толкуют как объект любования, прекрасный и возвышенный; как пространство для отдохновения ивольных скитаний; как возможность возврата из современ­ного общества отчуждения в органическое малое сообщест­во; и как целостную экосистему, которую надо сохранить во всем ее разнообразии и взаимозависимости, включая, конечно, влиятельную гипотезу «Геи»*[26].

* Гипотеза, в которой Земля рассматривается в качестве более или менее сознательного индивида — Прим. перев.

Эти разные концепции природы частично обеспечили культурную оснастку для развития современного экологи­ческого движения; как уже отмечалось выше, они смогли функционировать в этом качестве лишь тогда, когда была открыта «окружающая среда» как таковая. Следует отме­тить еще, что первоначальная концептуализация многих из этих «природ» проходила в контексте национальногогосударства. Аргументация в пользу консервации, сохране­ния, восстановления и т. д. строилась на основе националь­ных ресурсов, которые поддавались планированию и управ­лению. С другой стороны, современный инвайронментализм должен был «изобрести» цельный земной шар или единую землю, которая вся целиком видится как находящаяся в опасном положении или, иначе, рассматривается через отождествление с природой как некий моральный источ­ник. Наша дальнейшая исследовательская задача состоит в том, чтобы определить, были ли (и в какой мере) условиядля появления этого «глобального дискурса» вокруг приро­ды заложены самими модернистскими процессами глобали­зации, или же все это было скорее результатом чисто мыс­лительных сдвигов, осуществленных движением интеллек­туалов, вырабатывающих идеи и образы, вроде «голубойпланеты», которые все более становятся разменной монетой в нашем нынешнем «хозяйстве знаков» (см.: [35,Ch. 1; 24]).