pelevin_snuff

В кабинке метролифта Дамилола несколько раз ткнул пальцем в маниту. Грым увидел веселую надпись:

GULAG recommends:

BI GBEN

—Ну вот, — сказала Кая, — папашка опять потащит нас по своим педрильным притонам.

—Притоны здесь ни при чем, — проворчал Дамилола. — Это самый хороший ресторан в Лондоне, который я знаю. Глобальные урки сюда почти не ходят. И то, что он в реестре Гулага — просто совпадение.

—Да-да, — сказала Кая. — У нас никаких сомнений.

Услышав это «нас» и увидев гримасу Дамилолы, Грым понял, что ему следует тщательно избегать любого участия в семейном выяснении отношений. Кая по прежнему держала его за руку, и он, чтобы чем-то себя занять, стал изучать контрольный маниту.

На нем мелькали всякие веселости: воздушные шары, мультяшные герои, анимированная реклама новой диеты — а в нижней части дрожали большие зеленые цифры обратного отсчета. Грым решил, что это время до пункта назначения. И точно, когда на маниту выскочил ноль, дверь открылась.

Впереди был зал размером примерно с мемориал Трыга — со столиками, стоящими возле высоких окон. Заметив вверху какоето движение, Грым поднял глаза — и обомлел.

В таинственной полутьме над головой вращались масляно блестящие шестерни и дуги, и качался огромный тяжелый маятник, с каждым взмахом посылая по залу ощутимое дуновение воздуха. Там был часовой механизм, только очень большой. И если он тоже был иллюзией, то она достигла просто небывалого правдоподобия.

А за окнами во все стороны простирался видимый с высоты птичьего полета древний город.

—Это Лондон? — спросил Грым.

—Лондон, — подтвердил Дамилола. — Исторический вид из часовой башни. Насколько его удалось восстановить по сохранившейся 3D-панораме.

По залу к гостям уже спешила огромных размеров черная женщина в старинном платье — из белого шелка с зелеными рукавами. У нее была шоколадная кожа и седые дреды, неприятно напомнившие Грыму об оставшихся внизу ганджуберсерках.

— Чем буду угощать? — спросила она неожиданно низким мужским голосом.

Посмотрев на нее внимательней, Грым увидел, что ее огромные груди не настоящие — это были набивные выступы на расшитом серебром лифе. Перед ним был мужчина.

— Как обычно, Гбен, — сказал Дамилола лениво, — Все как обычно, старина.

Пожилой негр уставился на Дамилолу с недоумением — впрочем, вежливым.

— Как в прошлый раз, — сделал еще одну попытку Дамилола.

Негр вновь изобразил предельно почтительное непонимание. Молчание становилось тягостным.

—Меню номер семь, — не выдержал Дамилола.

—А деткам? — спросил негр.

—Тоже, — хмуро сказал Дамилола.

—То есть три меню номер семь?

—Нет, — сказал Дамилола. — Два. Девочка есть не будет.

Неф с сомнением поглядел на Каю, потом на Дамилолу — и тут же улыбнулся, словно хотел показать, что вовсе не думает, будто видит перед собой скупердяя-отца, морящего дочь голодом. Вежливо кивнув, он пригласил гостей садиться. Дамилола выбрал столик с видом на реку. Выглядел он хмуро, и Грыму стало немного его жаль.

Но панорама поразила его настолько, что он сразу про все позабыл.

За окном высились ажурные серо-коричневые башни со стрельчатыми окнами, шпилями, даже флагом на высокой мачте — настоящий сказочный замок.

—Что это? — спросил Грым.

—Парламент, — ответил Дамилола.

Видимо, так назывался подобный тип замка.

За парламентом был виден мост над рекой, а дальше в тумане поднимались уступы огромных серых домов древней кладки. Были различимы даже разноцветные коробочки моторенвагенов и крохотные точки людей, бредущих по улицам. Грым впитывал в себя лучи хмурого серого света, проходившие сквозь стекло, и никак не мог насытится увиденным.

Прямо перед ним темнели висящие над городом архитектурные украшения — массивные каменные шары в золотых оправах, с крестами, коронами и похожими на цветы виньетками. Грым хотел спросить, что это — металл или крашеный под золото камень, но тут же понял всю бессмысленность такого вопроса.

Негр с фальшивыми грудями подошел к столу и поставил на него поднос с напитками.

—Гбен Мабуту отличный повар, — сказал Дамилола, когда тот отошел. — Но он, между нами, колет себе слишком много анаболических стероидов, чтобы поддерживать мышечную массу. Поэтому у него не все хорошо с головой… Ты любишь африканскую еду, Грым?

—Не знаю, — ответил Грым. — Я никогда не пробовал. А что это?

—Ну там финиковый хлеб, — сказал Дамилола, — кускус… баба гануш… соус бербер… Тебе понравится, местами похоже на оркскую кухню.

Грым плохо представлял себе, что такое оркская кухня, поэтому ничего не сказал.

—А где живут богатые орки? — спросил он.

—В каком смысле? — удивился Дамилола.

—Это ведь Лондон?

—Лондон.

—Я слышал, что здесь живут все наши богачи.

Дамилола засмеялся.

— Грым, — сказал он, — Лондон в наше время — всего лишь вид за окном. Никакого другого Лондона уже много веков как нет. Если богатые орки живут здесь — а они действительно здесь живут, — это значит только одну вещь. Они видят за окном ту же

самую 3D-проекцию. То есть почти ту же самую. И встречаются в ресторанах с видом на эту местность.

—Не понимаю, — сказал Грым. — Ведь такую проекцию у себя за окном может включить кто угодно.

—Вовсе нет, — ответил Дамилола. — Это запрещено законом. Вид за окном — неотъемлемая часть жилища и оплачивается вместе с ним. Если у тебя много денег, ты можешь выбирать. Но бесплатно он может быть изменен только по решению суда и согласию муниципалитета. Поэтому оконный вид называется муниципальным.

—Зачем так сделано?

—Бизнес, — вздохнул Дамилола. — У владельцев недвижимости мощное лобби. Они продавили этот закон давным-давно, задолго до моего рождения. С первого взгляда он, конечно, кажется абсурдом. Но на самом деле смысл в нем есть.

—Какой?

—У нас здесь очень мало места. Если не брать самых богатых людей, все живут в похожих боксах, где в каждый кубический миллиметр вбухано столько технологий, что жилище безработного мало чем отличается от дома богача. Вид за окном — это один из немногих параметров, позволяющих поддерживать в обществе некое подобие социальной стратификации. От него зависит арендная плата. У тебя, например, тосканские холмы. Это дорого, и ты можешь позволить себе такой вид только потому, что унаследовал его от Бернара-Анри… Тоскана — это стильно. А вот Лондон покупают в основном орки.

—Лондон дешевле?

—Лондон намного дороже, — засмеялся Дамилола.

—А можно подделать вид в окне? — спросил Грым.

—Да. На короткое время. Будет выглядеть даже лучше муниципального — их программы старые. В них много багов, их постоянно глючит. Но подделку обнаружит киберсекьюрити при первом же сканировании. Огромный штраф. И потом, паленый вид из окна — это позор на всю жизнь.

—А почему позор?

— Ну представь, человек делает вид, что живет в Париже. Вечеринка в разгаре — и вдруг сирена, а поперек Эйфеловой башни вылезает огромная красная надпись «ILLEGAL CONTENT». Врагу не пожелаешь.

Грым замолчал, обдумывая услышанное. Потом что-то легонько ткнуло его в ногу. Он поднял глаза.

На него смотрела Кая.

— Грым, — спросила она, — ты веришь в любовь с первого взгляда?

Дамилола тихо засмеялся.

Похоже, его совсем не раздражало странное поведение Каи — он даже находил в ее выходках удовольствие. Грым удивленно нахмурился — было непонятно, с чего это Кая заговорила на эту тему. Но она выглядела серьезной.

—Не знаю, — сказал Грым. — Я верю в смерть с первого взгляда. Точно знаю, что она бывает. А про любовь с первого взгляда я только читал.

—А что такое, по-твоему, любовь? — спросила Кая.

—Наверно, когда тебе хорошо с кем-то.

—А кому должно быть хорошо? Тебе или тому, кого ты любишь?

Грым пожал плечами.

Это был слишком отвлеченный вопрос. Внизу плохо было всем — и тем, кто любил, и тем, кого любили. Не говоря уже о том, что никто никого на самом деле не любил — орков просто притирало друг к другу бытом.

—А как ты сама считаешь? — спросил он.

—Наверно, — сказала Кая, — любовь — это когда ты хочешь спасти того, кого любишь. Особенно когда это очень сложно сделать. И чем сложнее, тем сильнее любовь.

Грым задумался.

Ему совершенно не хотелось спасать Хлою. Во-первых, у нее все и так было неплохо. Во-вторых, Хлоя сама могла спасти кого угодно. Вот его, например — взяла и затащила аж в самый Лондон. Вот только вряд ли она сделала это по любви. Просто так

вышло, что вытащить его сюда было проще, чем оставить внизу. И потом, далеко не факт, что это вообще было спасение.

Вобщем, было непонятно, что ответить. Но Кая, кажется, и не ждала ответа — она уже глядела в окно на резные башни парламента.

Вдальнем углу зала появился Гбен Мабуту с огромным подносом, на котором стояли какие-то чаши и миски.

—А какой у вас вид за окном? — спросил Грым, чтобы сменить тему.

—Приходи в гости, — сказал Дамилола. — Вместе с Хлоей. Сам все и увидишь. Кая закажет еду. Она у меня очень хорошо заказывает — пальчики оближете. И еще посмотришь мою коллекцию.

Сначала Хлоя не хотела идти в гости, ссылаясь на плотный график своих кастингов. На нее не подействовал аргумент о необходимости поддерживать хорошие отношения с соседями. Но почему-то убедили слова о том, что дверь Дамилолы совсем рядом.

В этот раз Хлоя с Каей оказались одеты по-разному — и наконец заметили друг друга. Познакомившись, они нашли светскую тему для разговора (видимо, о покрое оркских военных маек) — а Грым вместе с хозяином отправился смотреть жилище.

Дом по планировке был точно таким же, как у Грыма. Отличался только цвет стен и висящие на них картины — если у Грыма они были абстрактного содержания, то здесь почти во всем присутствовало какое-то мятежное вольнолюбие.

Часто повторялась тема уничтоженного маниту — в одном случае это был разбитый ретроприемник с вакуумной колбой, в другом — простреленная в нескольких местах панель. Была еще одна странная и грустная картина: чем-то напоминающая Дамилолу округлая тень обрушивала простреленный маниту на голову хрупкой девушки, отдаленно похожей на Каю. В характерной для бизантийской живописи манере поверх рисунка было написано:

ПЕЛОТЫ ИДУТ В ОТАКУ НА ПЕЛОТОК

У Дамилолы дома были два крупных объекта оркского искусства, которые он, видимо, и назвал «своей коллекцией». Это была волосатая красная буква «О» на стальном постаменте и

вырубленная из скалы массивная каменная плита с древней пиктограммой.

Это не были ЗD-копии — Дамилола потрогал их рукой, показывая, что оба предмета настоящие.

По его словам, волосатая красная «О» раньше стояла на рыночной площади Славы, только была во много раз больше. Грым тут же вспомнил, что действительно мельком видел в старом снафе поднятый над рыночной площадью красный овал, обросший зеленым от времени мхом — но не понял, что это такое. Как выяснилось, скульптура называлась «Великая Мать Урков» и была изготовлена при первых Просрах — но не дошла до наших дней и сохранилась только в копиях.

— То, что это не «У», а именно «О», — сказал Дамилола, — олицетворяет для меня вековое стремление твоего народа к свободе и культуре…

Грым понимал — вряд ли эта «О» что-то олицетворяла для Дамилолы. Тот просто хотел сказать ему приятное. Но он был благодарен и за это.

Пиктограмма на каменной плите выглядела совсем просто — внизу был грубо высечен круг, над ним — треугольник, еще выше — другой треугольник. Дамилола объяснил, что это памятник гораздо более древних времен, чем волосатая «О», и относится к позднему проволочному веку, когда постепенно приходила в упадок гулагская культура. Пиктограмма, по всей видимости, имела отношение к архаическому обряду «крышевания трубы» — специалисты относили ее к так называемому периоду «многокрышия». Но в чем был смысл этого ритуала, никто, конечно, уже не мог сказать.

Грыму стало стыдно, что Дамилола знает про культуру его народа гораздо больше, чем он сам. Но он признался, что не испытывает к оркской старине особого интереса.

—Почему? — спросил Дамилола.

—Вижу, чем она кончилась, — сказал Грым.

Дамилола вздохнул и несколько раз кивнул головой, словно хотел показать, что хорошо понимает Грыма. А потом подвел гостя к небольшой картине, на которой была изображена Слава с высоты. Только вокруг нее располагались не джунгли и рисовые поля, а

мертвая лунная поверхность, подмонтированная на маниту. На луне был мелко выписанный столбец текста:

Говорить, что Луна уже много веков летит по какой-то дикой траектории, можно долго и аргументированно, и ссылки на ее страшную мертвую историю будут как нельзя более уместны. Но при негласном запрете на упоминание других небесных тел нарративу всегда будет не хватать некоторой завершенности — во всяком случае, в отслеживании причинно-следственных связей…

БАММ — другу Дамилоле

— Это Бернар-Анри? — догадался Грым.

Дамилола кивнул.

— Подарок, — сказал он. — Мы с ним долго были напарниками. Сложный человек. Не все в нем можно было принять. Но это один из самых ярких умов, которые попадались мне в жизни. И он часто говорил вслух такое, о чем другие предпочитают молчать. Правда, главным образом в приватной обстановке. Но иногда и на камеру тоже — для таких случаев его консультировали два лоера… А вот эту я сам сделал, после его смерти. В память о боевом друге…

Дамилола указал на соседнюю картину.

Это была фотография дешевой оркской поделки — выжженного по дереву портрета вроде тех, что продают в сувенирных лавках на память о посещении какой-нибудь забытой Маниту дыры. Грым увидел длинноволосого богатыря с орлиным носом, в сказочных доспехах, амулетах и фенечках, которые оркские художники рисуют, когда даже примерно не представляют, как выглядел изображаемый предок.

—Кто это? — спросил Грым.

—Вождь восточных орков Иван Правый Руль, — сказал Дамилола. — Вряд ли такой действительно жил на свете. Просто былинный герой. Я его сфоткал во время разведки над базаром. Текста не было — добавил сам…

Грым заметил, что Иван Правый Руль как две капли воды похож на покойного Бернара-Анри. Такая дань памяти была, пожалуй, даже трогательной.

Под длинноволосым воином была подпись, искусно стилизованная под выжигание по дереву:

«Враждебного дискурсмонгера, как ракету с разделяющимися боеголовками, целесообразней всего уничтожать на стадии запуска. Вместо того, чтобы выяснять огненную суть его силлогизмов и прикладывать их к своей жизни и судьбе, надо прежде всего поинтересоваться источниками его финансирования

истоящими перед ним задачами — то есть вопросом, кто это такой

ипочему он здесь. Этого практически всегда достаточно, ибо появление открывающего рот тела перед объективом телекамеры никогда не бывает спонтанным квантовым эффектом. Как не бывает им и сама телекамера, пусть даже с самым продвинутым камуфляжем».

БАММ

—Вообще-то сам Бернар-Анри тоже не был квантовым эффектом, — хмыкнул Дамилола, — Это я как наблюдатель говорю. Кем он был, так это очень одиноким человеком. Я имею в виду, в интеллектуальном смысле. Все время жаловался, что ему не с кем схлестнуться в полную силу. Потому что все его оркские оппоненты невероятные дурни, и я их слишком быстро… Извини.

—Ничего, — ответил Грым.

—Отсюда эта самоедская критика собственной культуры на старофранцузском. Но это не значит, Грым, что он не был патриотом Биг Биза. Он был.

—Я знаю, — сказал Грым. — Видел сам.

Спальня Дамилолы была меньше, чем в доме Бернара-Анри. Она была разделена на две части. В приоткрытой двери, которая вела в отрезанную от главной половины комнатку, виднелось странное приспособление, похожее на спортивный тренажер с наваленной на него грудой подушек. Грым увидел кавалерийское седло, черно-зеркальное от долгой полировки ягодицами, что-то вроде наклонной кушетки с рулем сложной формы и несколько разнокалиберных маниту.

Седло стояло так, чтобы, усевшись на него, можно было повалиться грудью на подушки и взяться за руль. Под седлом были закрепленные на пружинных шарнирах стремена — самые настоящие, из древнего тусклого серебра, а на тумбочке рядом с рулем лежали непрозрачные очки с тонкими усиками наушников. Там же стояла большая чашка кофе.

Грым успел заметить вторую кушетку рядом с контрольными маниту, гравюру со всадниками на стене, — а в следующий момент Дамилола бесцеремонно захлопнул дверь. Видно, показывать эту часть жилища не входило в его планы.

— Ты интересовался видом, — напомнил он.

Грым посмотрел в окно — и только теперь увидел, что за ним.

Окна Дамилолы выходили на трущобно-помпезный город, расположенный на берегу морского залива. Краски в окне были очень яркими — настолько яркими, что напоминали о кинескопе с испорченной гаммой. Небо и море (виднелся только самый его краешек) были пронзительно-синими, далекую пологую гору с раздвоенной вершиной покрывала плесень домиков, а переполненная лодками гавань казалась кладбищем разлагающихся белых рыб. Все вместе рождало сложное ощущение жары, нищеты, смрада и оптимизма.

—Что это?

—Неаполь, — ответил Дамилола. — Древнейший город. Когда-то с берегов этого залива правили миром. Но теперь нет ни города, ни залива… Я люблю этот вид, потому что он…

—Дисконтный, — вмешалась незаметно подошедшая сзади Кая. — Вроде бы выглядит дорого — море и гавань. Но на самом деле дешевый. Видишь вон ту лодку? Вплывает в гавань? Если простоять тут минут десять, она доплывет до причала, пришвартуется, потом исчезнет и опять начнет вплывать в гавань. И так круглые сутки — и ночью, и днем. Это баг. Его можно проапгрейдить, но мы экономим.

Дамилола поглядел на Каю с чувством, очень похожим на ненависть. Но тут же рассмеялся и покачал головой.

—А мне даже нравится эта лодка, — сказал он. — Напоминает о цикличности всего существующего. Чего ты сюда пришла, киска?

—Идите есть, — сказала Кая. — Все готово.

Когда она ушла в гостиную, Грым понял наконец, что кажется ему таким странным в доме Дамилолы. Кроме контрольных экранов вокруг тренажера с седлом, здесь не было ни одного маниту.

Это казалось логичным: иначе настенная живопись с изображением взрывающихся маниту выглядела бы нелепо. Но