Часть II. Современные теории национализма

представляемого, существующего лишь в сознании людей, с другой.

Данная оппозиция неверна уже потому, что исходит из уп­рощенного понятия «реального». Последнее, по сути, отожде­ствляется Геллнером с эмпирическим, чувственно воспринима­емым. Кроме того, эта оппозиция искажает и огрубляет харак­тер социальной реальности. Противопоставляя «реальное» «фиктивному» как «нереальному», существующему лишь в во­ображении, «имагинативному», Геллнер отказывается признать, что общество как таковое — «имагинативное» образование¹. Как убедительно продемонстрировал, опираясь на разработки Кас-ториадиса, Этьен Балибар, все социальные общности, репро­дуцируемые посредством деятельности институтов, суть общ­ности имагинативные². Они не существуют иначе как благодаря постоянной проекции индивидуального сознания на коллек­тивную историю³; признанию индивидами общности имени⁴, а также традициям, переживаемым индивидами как следы об­щего прошлого⁵.

Анализ национализма, предложенный Геллнером, был бы гораздо более убедительным, если бы вместо «фиктивности»

¹ Этому обстоятельству посвящены специальные социально-философ­ ские исследования последних десятилетий. См.: Castoriadis С, Heller А., Waldenfels В. Das Reale des Imaginaeren. Wien, 1991.

² См.: Balibar E., Wallerstein I. Rasse, klasse, nation: les identites ambigues. Paris 1988. P. II, Ch. V.

³ Индивиды мысленно соотносятся с тем, что сделано их предками; в результате такого проецирования и возникает «мы» — воображаемая общ­ ность, называемая нацией; например, сербы говорят о себе: «Мы спасли Европу от османского нашествия».

⁴ Например, баварцы, вплоть до начала XX в., не обнаруживали же­ лания именоваться немцами. Это позволяет утверждать, что до указанно­ го момента членство баварцев в немецкой нации оставалось проблема­ тичным.

⁵ Таковы, к примеру, 14 июля во Франции, 4 июля в США, 9 мая в Рос­ сии. Таковым может стать 9 апреля в Грузии.

наций он вел речь об их дискурсивном производстве. Однако поскольку Геллнер от такого развития своей мысли отказался, он обрек себя на непоследовательность. В самом деле, если отказывать нациям в реальности, объявляя их фикциями, то по­чему надо признавать реальность за культурами?

Проблематизируя категорию «нация», Геллнер не пробле-матизирует категорию «культура». Между тем культура — это вовсе не само собой разумеющаяся «реальность». Это в той же мере проект, в какой проектом является нация. Культура не дана как свойство некоторой группы. Она проектируется оп­ределенным видением той группы, из которой хотят сделать нацию. Разные политические акторы, апеллирующие к потен­циальной нации (по-английски это выражается термином would-be-nation), по-разному видят «культуру» этой нации. Напри­мер, когда к символу «нация» прибегают антиколониальные движения, репрезентации нации (т. е. представления о ее «куль­туре») у левых и правых борцов с колониализмом различны. Правые имеют в виду под национальной культурой прежде всего идеальное — религию, утраченную древнюю письмен­ность, а также символы утраченной государственности. Гел­лнер бы назвал это «высокой культурой». Левые же понимают под национальной культурой в первую очередь формы повсед­невности, избежавшие влияния колонизаторов, т. е. «низкую культуру».

Сам концепт «культура» возникает в националистическом дискурсе вместе с концептом «нация». Культура не предше­ствует националистическому движению в качестве данности, а конструируется в ходе этого движения. Иными словами, дис­курсивным феноменом является не только нация, но и культу­ра. Национализм — это не просто «союз государства и культу­ры», а притязание на обладание специфической культурой — той, которая увязывается с обладанием государством.

Провокативный тезис Геллнера о том, что не нации порож­дают национализм, а наоборот, национализм — нации, бьет

80