Предисловие

Я давно хотел написать эту книгу. Уже вскоре после завершения книг о Джордже Герберте Миде и об антропологических основах социальных наук у меня зародилась мысль выразить идеи американского прагматизма в свете их сегодняшних влияний на теорию действия и общества. Только такая попытка могла объяснить и оправдать в собственных глазах мою зачарованность этими идеями. Правда, реализация этого замысла длилась несколько дольше, чем мне хотелось. Во-первых, время от времени на первый план выдвигались работы в совсем других тематических областях, например исследования в сфере образования и социологии войны и мира. Кроме того, обнаружилась необходимость углубить мои знания о прагматизме, исследовать его отношения с другими мыслительными традициями и еще раз проверить разрабатываемую концепцию, сопоставив ее с ведущими современными теориями. Некоторые мои работы по этой теме представлены в книге «Прагматизм и теория общества», которая вышла почти одновременно с данным изданием.

Я благодарен всем, кто тем или иным образом помогал мне в работе над этой книгой. Я благодарю друзей, коллег и сотрудников, которые целиком или частично прочитали рукопись книги и помогли мне своими замечаниями, а именно Франка Эттриха, Акселя Хоннета, Вольфганга Кнёбеля, Ханса Петера Крюгера, Клауса Оффе, Ханса-Йоахима Шуберта, Петера Вагнера и Харальда Венцеля. Гудрун Фабиан и Гундуле Хиральдо я выражаю благодарность за печатный набор текста, а Рональду Херманну — за составление указателя. Я благодарю слушателей моих университетских лекций и участников семинаров по теме этой книги, в особенности студентов университетов г. Эрлангена-Нюрнберга и Осло, где я имел возможность представить в общих чертах всю книгу. Моя жена Хайдрун также оказывала мне поддержку и принимала искреннее участие в процессе написания книги. То, что я посвятил эту книгу своему сыну Кристиану, имеет свои причины. Фридхельма Херборта я благодарю за постоянное доверие к моим достижениям. И наконец, Марианну и Хорста Врич я благодарю за предоставленную возможность спокойно работать среди бранденбургской природы.

Берлин, февраль 1992

[:9]

Введение

Сегодня «действие» — это ключевое понятие философии и почти всех социальных и культурологических наук; усилия по созданию «теории действия» во всех этих дисциплинах находятся в центре внимания современных теорий. Тем, кто стоит в стороне от теоретической дискуссии, будет по крайней мере сложно понять, почему это так, если, конечно, это не воспринимать как доказательство уже давно питаемого подозрения, что работники интеллектуального труда предпочитают посвящать себя изучению бессмысленно абстрактных, произвольно выбранных проблем, вместо того, чтобы обратить имеющиеся силы на решение действительно насущных проблем современности. Еще большее замешательство и недоверие вносит тот факт, что между дебатами о теории действия в различных дисциплинах, как представляется, нет никакой связи; каждая дисциплина, как это видно как раз на примере данной темы, представляет свой дискурсный мир, который практически изолирован от других миров. Конечно, можно проследить траектории влияния прежде всего отдельных философских школ на социально-научные дисциплины; однако в целом в психологии, экономике или в социологии лишь в незначительной мере учитываются аргументы из дискуссий какой-либо другой дисциплины.

В создании экономических теорий абстракция homo oeconomicus и, соответственно, абстрактный тип рационального выбора и действия стали отправной точкой всех дальнейших размышлений самое позднее со второй половины XIX в. Правда, споры об оправданности этой отправной точки, а в особенности о точном логическом статусе подобной абстракции никогда не умолкали, однако теория рационального действия, несомненно, представляет собой парадигматическое ядро экономической дисциплины. В психологии ситуация не так ясна. После того, как сначала в ней сосуществовали исследования фактов сознания методом интроспекции и в значительной мере редуктивная психофизиология, с 20-х гг. XX в. доминирующим течением стал бихевиоризм. Правда, и в психологии — даже в большей степени, чем в экономике — не было такого периода, когда бы это доминирование не оспаривалось другими школами. Базовое для бихевиоризма понятие «поведение», которое и дало название этому течению, было призвано заменить ключевые понятия «сознание» или «организм». Но в силу радикального ситуативно-детерминистского понимания оно оказалось очень отдаленным от того акцентирования свободы выбора и решения, которое свойственно homo oeconomicus. Поэтому в психологии только «когнитивный» поворот настолько изменил и преодолел бихевиоризм, что теперь предметом психологии смогли стать концепции действия исследуемых людей. В то же время [:10] все больше утверждается мысль о том, что весь концептуальный каркас психологии должен перестроиться с понятия поведения на понятие действия. О социологии можно сказать, что великие классики этой дисциплины, которые в XX в. определяли основное направление создания теорий, будь то Макс Вебер или Талкотт Парсонс, пытались в качестве основы своих работ и социологической дисциплины в целом подвести теорию действия. То же можно сказать и о важных побочных течениях, например, о школах, восходящих к Джорджу Герберту Миду или Альфреду Шютцу. Они оспаривали определенный тип теории действия в качестве основания социологии, но не саму необходимость подобного обоснования. Почти для всех важнейших теоретических проектов современности характерна своя специфическая теория действия. При этом спектр простирается от различных версий, во многом опирающихся на экономические модели рационального действия, через неовеберианские и неопарсонсовские эксперименты до больших, абсолютно новых и самобытных теоретических проектов. Самые известные и значительные из них представлены теорией коммуникативного действия Юргена Хабермаса, теорией (активной) структурации Энтони Гидденса, новой версией аристотелевской практической философии, разработанной Корнелиусом Касториадисом и делающей акцент на творчестве и новизне, а также возникшей под их влиянием теорией Алена Турена. Правда, под влиянием структурализма и системной теории здесь тоже предпринимаются важные попытки подвергнуть принципиальному сомнению теорию действия как общепринятое основание и сделать социологическую теорию независимой от него. Схожая ситуация сложилась в философии. В начале 1970-х гг. американский философ Ричард Бернстайн¹ предпринял смелую попытку привести к общему знаменателю важнейшие школы современной мысли, указав на их стремление подтвердить и подчеркнуть активный характер человека. Он нашел эту тенденцию как в марксизме — по крайней мере там, где он понимается не как телеологическая философия истории, — так и в экзистенциализме; в прагматизме, в одном из важных направлений американской философии, практическое уже включено в самоназвание. Наконец, он указал на то, что у аналитической философии возникает все больше сложностей в связи с действенным характером человеческой речи, и авторы, занимающиеся анализом языка, пытаются на микроуровне объяснить понятия, отношение которых к понятию действия пока неясно. В наши дни, когда «постструктуралисты» и многочисленные сторонники возрождения учений Ницше и позднего Хайдеггера выражают скептическое и амбивалентное отношение к способности человека к действию, в тематике действия стало труднее увидеть точку схождения философских устремлений. И все же выдвинутый [:11] Бернстайном относительно исследованных им течений тезис сохраняет свою силу и сейчас. Другие названные тенденции также вполне можно понять по тому, каким образом они отмежевываются от чрезмерной активистской субъективности, т. е. также в значительной мере в связи с темой человеческого действия.

И хотя такой, конечно, лишь беглый обзор разнообразных усилий по изучению темы «действия» в различных академических дисциплинах может служить доказательством распространенности исследования этой темы, он в то же время может внести еще большую неясность в отношении причин актуальности этой темы. Кроме того, становится понятным, что не только различные дисциплины различным образом ссылаются на теорию действия как основу, но что в каждой из них также существуют разные версии такой основы. Проблема усложняется еще и тем, что дебаты вокруг теории действия не только представляют собой один из многих возможных предметов научного спора, но что в них также решается вопрос о направленности целой дисциплины и о проведении границ между дисциплинами. Ввиду такого положения не обязательно в ходе объяснения вопросов, связанных с теорией действия, всегда рассматривать весь комплекс этих различных версий. С другой стороны, также нельзя, задавая некоторые аксиомы и определения, считать уже решенными проблемы, скрывающиеся в разнообразии дискурсов и позиций. Поскольку задачей этой книги является не энциклопедический обзор, а предложение определенного подхода в рамках теории действия, мы выбрали здесь другой путь. Наше собственное предложение разворачивается главным образом в сопоставлении только с одной дисциплиной и доминирующей в ней теорией действия. Правда, при этом мы очень часто будем обращаться к знаниям и доказательствам из других дисциплин. Наше — возможно, слишком смелое — ожидание заключается в том, что разработанные таким образом идеи могут быть интересны и за пределами этой одной дисциплины.

Область дальнейшего объяснения лежит главным образом в социологической теории действия. Причина этого заключается не только в том, что это основная сфера моих знаний, но также в том, что в этой дисциплине больше сохранено от изначального богатства проблематики, которое в других дисциплинах сразу утрачивается в результате более последовательного абстрагирования. Обратной стороной парадигматической неустойчивости социологии, на которую так часто жалуются, является то, что в ней остаются видимыми те утраты, которые игнорируются, например, моделью рационального экономического субъекта в экономике или моделью реагирующего на стимулы организма в психологии. Поэтому любой, кто в рамках этих дисциплин готов к рефлексии относительно исходных абстракций своего предмета, будет интересоваться и социологическими объяснениями. То же [:12] самое относится и к философским дискуссиям. Действительно, многие из них достигают внутренней дифференцированности и близости к эмпирическим феноменам только в синтезе с социологией или психологией, тогда как методологически независимая аналитическая традиция имеет по сравнению с социологией тот недостаток, что, исходя из отдельного действия отдельного актора, она мало способствует раскрытию социального характера действия, ориентированности действующих индивидов друг на друга. И хотя выбор социологии как основной сферы дальнейших размышлений о теории действия не должен представляться неизбежным, все же он будет понятен и для тех, чье мышление формировалось в рамках других дисциплин.

Главная мысль этой книги содержится в утверждении о том, что к господствующим моделям рационального и нормативно-ориентированного действия можно добавить третью модель, применительно к которой следует говорить о креативном характере человеческого действия. Более того, я утверждаю, что эту третью модель можно рассматривать как охватывающую первые две. Таким образом, для меня было важно не только указать на еще один, до сих пор не учитывавшийся тип действия, а доказать наличие креативного измерения для всего человеческого действия, измерения, которое в теоретических моделях рационального и нормативно ориентированного действия проявляется в недостаточной мере. В этих двух моделях логически неизбежно возникает остаточная категория, в которую попадает большая часть человеческого действия. Определение человеческого действия как креативного позволяет этого избежать. Оно не производит остаточной категории некреативного действия, но может специфицировать пограничные условия для оправданного применения других моделей действия, так как оно проясняет имплицитно содержащиеся в них допущения. Только введение такого понятия действия, которое последовательно учитывает его креативный характер, могло бы — таков мой тезис — указать логическое положение других моделей действия и дать непротиворечивое и адекватное определение многочисленных понятий, связанных с понятием действия, в частности, понятия интенции, нормы, идентичности, роли, определения ситуации, института, рутины и других. История идей уже содержит наиболее существенные отправные моменты для такой охватывающей модели. Однако в истории теории действия по причинам, которые нам еще предстоит выяснить, она все время оттеснялась на задний план. Поэтому сначала (в главе 1) мы рассмотрим причины, объясняющие специфическое строение социологической теории действия, и расследуем обстоятельства вытеснения креативности действия на задний план этой теории. Затем (в главе 2) мы рассмотрим подходы, в которых креативность действия переместилась в центр построения теорий, хотя это произошло со специфическими искажениями или неверными обобщениями. Если первая глава ориентирована [:13] прежде всего на социологов и экономистов, то вторая глава обращена скорее к тем читателям, которые интересуются философскими вопросами. После этих двух историко-теоретических шагов предметом реконструктивного введения понятия станут три негласно принимаемых допущения в моделях рационального и нормативно-ориентированного действия, а именно телеологический характер человеческого действия, контроль над телом со стороны актора и автономная индивидуальность действующего субъекта (глава 3). При этом нашу задачу мы видим прежде всего в том, чтобы избежать упомянутой необходимости образования остаточных категорий. Гораздо более далеко идущим является стремление как раз в этих необсуждаемых допущениях распознать характеристики не только теории действия, но и в целом дискурса о модерне. На следующем этапе рассматривается вопрос о том, какие последствия имеет пересмотренная таким образом теория действия для понимания процессов коллективного действия и позволяет ли она избежать обращения к функционалистским теориям для решения задач, которые ставит перед исследователем адекватная современности теория общества (п. 4.1 и 4.2). Поэтому в заключение мы отметим те возможные последствия, которые вытекают из принятия теории действия за основу диагноза нашего времени. Эти последствия касаются, с одной стороны, тезиса о том, что конфликты развитых западных и восточных обществ сегодня можно толковать как конфликты по поводу «демократизации вопроса дифференциации», и, с другой стороны, вопроса о судьбе креативности в сегодняшних условиях (п. 4.3 и 4.4). Обе эти попытки должны показать в общих чертах, что «теории конституирования», имеющие в качестве обоснования теорию действия, могут дать отпор как функционалистским теориям дифференциации, так и диагнозам постмодерна. Несмотря на эти попытки продемонстрировать возможные влияния пересмотренной теории действия, основное внимание аргументации направлено на анализ конкуренции различных допущений теории действия. Идейно-исторические, реконструктивные и прикладные части служат общей цели изложения смысла и необходимости учитывать креативный характер человеческого действия. [:14]